Миновав подворотню, Тильвус пересек еще один двор, детскую площадку с лежавшей на боку железной горкой, с песочницей, возле которой блестели бутылочные осколки, прошел еще пару дворов и остановился.
Вокруг было так темно, как бывает лишь осенней ночью. Только в одном из домов на верхнем этаже светилось одинокое окно да фонарь возле подъезда с выбитой дверью слабо мигал перегорающей лампочкой.
Впрочем, великому магу освещение было без надобности: зрение его с наступлением темноты перестраивалось, и ночью он видел так же хорошо, как и днем. Тильвус обогнул палисадник с чахлыми кустами пожухлой сирени, вышел на обочину дороги и понял, что оказался там, где нужно: на том самом месте, где несколько минут назад встретил командированного парня, которого неведомые бандиты вышвырнули из машины на полном ходу.
Здесь Тильвус задержался ненадолго, посмотрел по сторонам, глянул, прищурившись, на спящие дома и неторопливо направился в сторону проходного двора. Во дворе возле труб теплоцентрали дремала, свернувшись в клубок, бездомная собака. Заслышав шаги, она подняла голову и слабо шевельнула хвостом.
– Спи, спи, – бросил ей маг. – Чего? Нет, не по делу. Так просто… мимо шел.
Собака встала, потянулась, встряхнулась всем телом и уселась, глядя вслед Тильвусу. Она была гордой и никому не желала навязывать свое общество. Когда-то, как и все собаки, она мечтала о хозяине, о доме, но время шло, хозяин все не появлялся, и в конце концов пришлось смириться с бездомностью, с одиночеством и голодом и почти перестать мечтать о несбыточном. Собака снова свернулась клубком и вздохнула.
За домами начинался небольшой пустырь, беспорядочно застроенный гаражами. Хрустя гравием, Тильвус прошел по дорожке между железными коробками «ракушек». Почти на каждой из них белой краской были намалеваны грозные предписания службы городского благоустройства: «Снести до …» или «Ликвидировать в трехдневный срок», однако автовладельцы были люди непугливые и ликвидировать гаражи не торопились. Дойдя до конца дорожки, маг свернул направо, проломился сквозь сухой бурьян, вышел к кирпичным гаражам капитальной застройки и наконец-то обнаружил то, что искал. Белая «тойота» стояла неподалеку от трассы в чахлых сухих кустах, уткнувшись разбитым бампером в кирпичную стену.
Он подошел ближе и заколебался, поглядывая на машину. Налетевший с реки ветер возился в кустах боярышника, шуршал листвой. В салоне за черными блестящими стеклами было темно и тихо. Маг задумчиво поскреб в бороде, посмотрел в ночное небо и вздохнул.
– Тильвус, – сказал он наконец сам себе. – Любопытство тебя погубит.
С этими словами он натянул на ладонь рукав куртки и осторожно приоткрыл заднюю дверцу машины.
Под ноги ему тяжело вывалился человек. Глаза его были открыты, однако Тильвус чувствовал: жизни в них уже нет. Маг нагнулся и заглянул в неосвещенный салон: пахло оружием, кровью, страхом и смертью. На заднем сиденье разглядел еще одного человека – он прожил дольше первого, но совсем ненамного. Водитель сидел неподвижно, навалившись грудью на руль.
Великий маг выпрямился, разглядывая лежащий возле его ног труп: грудь убитого была так густо залита красным, словно человека окатили кровью из таза.
– Региональный представитель, значит, – задумчиво проговорил маг, вспомнив улыбчивого парня. Дырка от пули на залитой кровью куртке была не видна, но Тильвус знал совершенно точно, где она находится. – Заказчики, значит… Макароны. Понятно…
Он повернулся и пошел по направлению к шоссе. До набережной было не так уж далеко.
Еще утром Тильвус договорился с Сидором и Серегой, что ночевать они в этот раз будут на берегу реки: возвращаться в обжитой и такой домашний уже скверик возле Театра музыкальной комедии великий маг отказался наотрез – опасался встречи с теткой Клавой.
Добравшись до центра города, Тильвус пересек безлюдную Красную линию, залитую желтым светом фонарей, спустился по беломраморной лестнице на пустую набережную и прошел ее почти до самого конца. Потом миновал темный дебаркадер и сошел на галечный берег. Далеко впереди, на косе он уже заприметил огонек костра: это значило, что приятели еще не спят. Великий маг неторопливо побрел вдоль берега, прислушиваясь к плеску набегающей волны. Тильвус любил воду и, когда доводилось ночевать у реки, обязательно плавал и нередко добирался почти до противоположного берега. Он предусмотрительно выбирал для плавания ночное время, когда никто не мог видеть, как человек легко пересекает огромную реку, справляясь с сильным течением. На середине вода становилась совсем холодной, почти ледяной, а течение усиливалось. Тильвусу нравилось бороться с ним, и он уплывал по ночной пустынной реке далеко вниз. Как-то раз, когда он был почти на стремнине, а берег давно растворился в темноте, Тильвус неожиданно почувствовал, что рядом кто-то есть. Из глубины медленно поднималась огромная черная рыба-калуга размером едва ли не больше его самого. Некоторое время она плыла рядом, с достоинством поддерживая беседу, затем попрощалась, скользнула в темноту и пропала.
Вскоре Тильвус вышел к костру. Возле огня хлопотал Сидор, подкидывая дрова. Рядом лежала уже помытая молодая картошка. Серега полоскал в реке бутылки, собранные за день.
– О, картошкой разжились! – Великий маг присел у костра и достал из пакета свою долю: буханку свежего ржаного хлеба и пачку соли, купленные по дороге в круглосуточном киоске.
– Ну да, это самое, разжились. – Сидор кивнул на туго набитый пакет. – К приятелю зашел, значить, на нефтебазу. А у них картофельные поля рядом. Ну они ночью ходят и того… таскают понемногу. Опасно, конечно… если хозяева поймают, побьют, это самое, сильно! Да жрать-то, значить, хочется! Ну вот кореш мне картошки отсыпал, испечем сейчас, как костер прогорит…
Подошел Серега, вытер руки подолом грязной майки и уселся на бушлат Сидора.
– Ну это, конечно, не теткиклавины пирожки, – сказал Серега невинным голосом, поглядывая на Тильвуса. – Но ничего, сойдет.
– Ладно тебе, – недовольно пробурчал маг. – Обойдемся и без пирожков.
– Конечно, это самое, обойдемся! – поддержал Сидор. – Ты, Серега, значить, чем на бушлате моем валяться, иди-ка еще картошечки помой. Испечем, это самое, побольше, чтоб на утро хватило…
Серега принялся копаться в мешке с картошкой.
– Задубеем мы тут к утру у воды, помяните мое слово, – ворчал он. – Холодно будет.
– И ничего, это самое, мы не задубеем, – не согласился Сидор. – Будем понемногу в огонь подбрасывать всю ночь. В костре помешай, чтоб горел лучше, – велел он Тильвусу. – Дрова поправь, а я пока поищу… где-то тут у меня огурцы, значить, были. Кореш дал… Они там богато живут, на нефтебазе-то!
Тильвус поискал глазами подходящую палочку, чтоб помешать в костре, не нашел, быстро глянул на Сидора, потом на Серегу и, убедившись, что оба заняты своими делами, сунул руку в огонь и переложил дрова так, чтоб пламя горело ровно.
Вернулся от реки Серега, разложил на гальке вымытую мокрую картошку.
Сидор меж тем обстоятельно, по-крестьянски готовился к ужину: разложил на газете куски хлеба, насыпал горкой серую крупную соль, потом разворошил костер и закопал в горячие угли картошку.
– Ну вот, это самое, – довольным голосом сказал он. – Скоро и есть будем. Хорошо, значить, тут! Тихо, нет никого… И Клава не найдет.
– Это да, – мрачно отозвался Тильвус, растягиваясь на холодной гальке. – Чую я, к музкомедии идти опасно!
– Ладно, не боись, – отозвался Серега. – Походит Клава, походит, да и перестанет… А ты, Сидор, куда газетку-то дел, я вот тут ее ложил, с пакетом рядом? Костер разжег? Ну блин… говорил же, не трогай!
– Ну извиняй, это самое… А чего там, в газетке? Серега взял кусок хлеба и обмакнул в соль.
– Статейку одну дочитать хотел. Про тетку. Интересно, знаешь, написано – не оторваться! И не узнаю теперь, чем там дело кончилось…
– Что за статейка? – рассеянно поинтересовался маг. Он заложил руки за голову, глядя в небо, мерцающее холодными осенними звездами. Оно казалось совсем таким же, как и то, другое, раскинувшееся совсем над иной землей, за тысячи миров отсюда. А звезды… Он прищурил глаза и пригляделся. Звезды складывались здесь совсем в иные созвездия, незнакомые и непривычные глазу, и что они означали, Тильвус не знал.
– Говорю же, про тетку одну, – пояснил Серега. – Сын у нее пропал. Пошел с друганами куда-то в сауну, отмечать чего-то там, кажись… ну и не вернулся…
– И чего?
– Ну чего… и все. Ищет она его теперь, в милицию заявила, да пользы, я думаю, от этого – ноль. По гадалкам ходит да по этим… как их? Экстрасенсы, во!
– Я, значить, так думаю, денег они из нее вытянули – ужасть сколько, – проговорил Сидор, вороша палочкой угли. – Экстрасенсы-то эти…
– Это уж точно, – согласился Тильвус.
Серега прожевал хлеб и потянулся за вторым куском.
– Чего-то жалко тетку-то эту. – Он вздохнул. – Вот ведь, блин, как в жизни-то бывает… Найдет она его? Или не найдет?
– Может, и найдет, – задумчиво отозвался великий маг, глядя в черное небо. – Только вряд ли обрадуется… А что за газетка-то? Где взял?
– На набережной подобрал, возле дебаркадера. «Вечерний проспект», кажись, название…
Немного погодя Сидор ловко выкатил из костра черные обуглившиеся клубни.
– Поспела, значить, картошечка-то наша! – весело объявил он. – Давайте, как говорится, к столу! Серега, ты опять почти весь хлеб сожрал?!
– Да там и было этого хлеба-то… – смущенно пробубнил Серега.
Глава 4
Ровно в шесть утра сонную тишину двора нарушил звонкий петушиный крик. Петух орал самозабвенно, громко и все никак не мог успокоиться. Наверное, представлял себя в деревне, в окружении большого куриного гарема, как и полагается всякому уважающему себя петуху. Но, поскольку он жил в клетке на балконе панельной пятиэтажки, никакого гарема у него не было и в помине.
Под истошные звонкие крики на балконе показался владелец – бывший агроном, а ныне преподаватель сельхозтехникума – Федор.
Петух заметил хозяина и заголосил еще старательнее, возвещая о том, что наступает новый прекрасный день.
– Доброе утро! – закричал хозяин, перегнувшись через перила и обращаясь ко всему миру сразу.
– Уйми петуха! – заорала в ответ Сати со своего балкона. Пятиэтажки во дворе стояли так близко, что жильцы частенько переговаривались и обсуждали новости, не покидая собственных квартир. – Он мне спать мешает! Выключи проклятую птицу!
– Как же я его выключу? Петух по утрам должен кукарекать, это закон природы, – рассудительно сказал бывший агроном. Он выкатил из-за клетки гантели и принялся проделывать комплекс упражнений атлетической гимнастики: с некоторых пор Федор делал зарядку на свежем воздухе, надеясь произвести впечатление на симпатичную продавщицу универмага, что жила в доме напротив. – Скажи, теть Том? Закон природы же?
– На родину его депортируй! В деревню Гадюкино! Пусть там поет! Откуда ты его привез?!
– Скажешь тоже, «Гадюкино»! – обиделся Федор, широко разводя в стороны руки с гантелями и поглядывая на задернутое шторой окно, за которым почивала продавщица. – Деревня наша Верхняя Загребуха называется.
– Вот! – торжествующе выкрикнула Сати и стукнула кулаком по перилам. – Именно! Загребуха какая-то! Хорошую деревню так не назовут! Скажи, теть Том?
И она, как и Федор, выжидающе уставилась на сидевшую во дворе под старым тополем невысокую пожилую женщину с раскосыми узкими глазами-щелками и гладкими черными волосами.
Это была Тамара – дама, широко известная не только в своем дворе, но и во многих соседних. Когда-то она трудилась в национальной общине при рыбоводческом совхозе, но потом совхоз приказал долго жить, и Тамара перебралась в город. Здесь она весьма неплохо зарабатывала на жизнь, расшивая национальными узорами тапочки и халаты, которые продавались потом за валюту в сувенирном магазине гостиницы «Интурист». Рукоделием Тамара любила заниматься, сидя на скамейке под тополем, поэтому знала в лицо решительно всех жильцов близлежащих пятиэтажек и принимала в жизни двора самое живое участие.
– Ночью кто-то песни распевал под окнами, спать не давал, а утром – нате вам, петух! – не унималась Сати.
– Кто это пел песни? – тут же подняла голову Тамара. В свободное от рукоделия время она на добровольных началах следила за порядком и искореняла хулиганство железной рукой, без особого труда утихомиривая окрестных буянов. Едва только выпивающие в другом конце двора граждане начинали шумно выяснять отношения, Тамара откладывала шитье и направлялась к ним, для пущей убедительности прихватив с собой клюшку для гольфа, которая всегда стояла наготове.
– Мы – народ мирный, – многозначительно начинала она, постукивая металлической клюшкой по спинке скамейки. – Живем себе в городе, никого не трогаем. А вот раньше…
И Тамара норовила подробно изложить историю своего рода, особенно напирая на тот факт, что, когда «мирному народу» все-таки приходилось воевать, его шаманы вели войско в бой под грохот бубнов, на которые была натянута человеческая кожа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Вокруг было так темно, как бывает лишь осенней ночью. Только в одном из домов на верхнем этаже светилось одинокое окно да фонарь возле подъезда с выбитой дверью слабо мигал перегорающей лампочкой.
Впрочем, великому магу освещение было без надобности: зрение его с наступлением темноты перестраивалось, и ночью он видел так же хорошо, как и днем. Тильвус обогнул палисадник с чахлыми кустами пожухлой сирени, вышел на обочину дороги и понял, что оказался там, где нужно: на том самом месте, где несколько минут назад встретил командированного парня, которого неведомые бандиты вышвырнули из машины на полном ходу.
Здесь Тильвус задержался ненадолго, посмотрел по сторонам, глянул, прищурившись, на спящие дома и неторопливо направился в сторону проходного двора. Во дворе возле труб теплоцентрали дремала, свернувшись в клубок, бездомная собака. Заслышав шаги, она подняла голову и слабо шевельнула хвостом.
– Спи, спи, – бросил ей маг. – Чего? Нет, не по делу. Так просто… мимо шел.
Собака встала, потянулась, встряхнулась всем телом и уселась, глядя вслед Тильвусу. Она была гордой и никому не желала навязывать свое общество. Когда-то, как и все собаки, она мечтала о хозяине, о доме, но время шло, хозяин все не появлялся, и в конце концов пришлось смириться с бездомностью, с одиночеством и голодом и почти перестать мечтать о несбыточном. Собака снова свернулась клубком и вздохнула.
За домами начинался небольшой пустырь, беспорядочно застроенный гаражами. Хрустя гравием, Тильвус прошел по дорожке между железными коробками «ракушек». Почти на каждой из них белой краской были намалеваны грозные предписания службы городского благоустройства: «Снести до …» или «Ликвидировать в трехдневный срок», однако автовладельцы были люди непугливые и ликвидировать гаражи не торопились. Дойдя до конца дорожки, маг свернул направо, проломился сквозь сухой бурьян, вышел к кирпичным гаражам капитальной застройки и наконец-то обнаружил то, что искал. Белая «тойота» стояла неподалеку от трассы в чахлых сухих кустах, уткнувшись разбитым бампером в кирпичную стену.
Он подошел ближе и заколебался, поглядывая на машину. Налетевший с реки ветер возился в кустах боярышника, шуршал листвой. В салоне за черными блестящими стеклами было темно и тихо. Маг задумчиво поскреб в бороде, посмотрел в ночное небо и вздохнул.
– Тильвус, – сказал он наконец сам себе. – Любопытство тебя погубит.
С этими словами он натянул на ладонь рукав куртки и осторожно приоткрыл заднюю дверцу машины.
Под ноги ему тяжело вывалился человек. Глаза его были открыты, однако Тильвус чувствовал: жизни в них уже нет. Маг нагнулся и заглянул в неосвещенный салон: пахло оружием, кровью, страхом и смертью. На заднем сиденье разглядел еще одного человека – он прожил дольше первого, но совсем ненамного. Водитель сидел неподвижно, навалившись грудью на руль.
Великий маг выпрямился, разглядывая лежащий возле его ног труп: грудь убитого была так густо залита красным, словно человека окатили кровью из таза.
– Региональный представитель, значит, – задумчиво проговорил маг, вспомнив улыбчивого парня. Дырка от пули на залитой кровью куртке была не видна, но Тильвус знал совершенно точно, где она находится. – Заказчики, значит… Макароны. Понятно…
Он повернулся и пошел по направлению к шоссе. До набережной было не так уж далеко.
Еще утром Тильвус договорился с Сидором и Серегой, что ночевать они в этот раз будут на берегу реки: возвращаться в обжитой и такой домашний уже скверик возле Театра музыкальной комедии великий маг отказался наотрез – опасался встречи с теткой Клавой.
Добравшись до центра города, Тильвус пересек безлюдную Красную линию, залитую желтым светом фонарей, спустился по беломраморной лестнице на пустую набережную и прошел ее почти до самого конца. Потом миновал темный дебаркадер и сошел на галечный берег. Далеко впереди, на косе он уже заприметил огонек костра: это значило, что приятели еще не спят. Великий маг неторопливо побрел вдоль берега, прислушиваясь к плеску набегающей волны. Тильвус любил воду и, когда доводилось ночевать у реки, обязательно плавал и нередко добирался почти до противоположного берега. Он предусмотрительно выбирал для плавания ночное время, когда никто не мог видеть, как человек легко пересекает огромную реку, справляясь с сильным течением. На середине вода становилась совсем холодной, почти ледяной, а течение усиливалось. Тильвусу нравилось бороться с ним, и он уплывал по ночной пустынной реке далеко вниз. Как-то раз, когда он был почти на стремнине, а берег давно растворился в темноте, Тильвус неожиданно почувствовал, что рядом кто-то есть. Из глубины медленно поднималась огромная черная рыба-калуга размером едва ли не больше его самого. Некоторое время она плыла рядом, с достоинством поддерживая беседу, затем попрощалась, скользнула в темноту и пропала.
Вскоре Тильвус вышел к костру. Возле огня хлопотал Сидор, подкидывая дрова. Рядом лежала уже помытая молодая картошка. Серега полоскал в реке бутылки, собранные за день.
– О, картошкой разжились! – Великий маг присел у костра и достал из пакета свою долю: буханку свежего ржаного хлеба и пачку соли, купленные по дороге в круглосуточном киоске.
– Ну да, это самое, разжились. – Сидор кивнул на туго набитый пакет. – К приятелю зашел, значить, на нефтебазу. А у них картофельные поля рядом. Ну они ночью ходят и того… таскают понемногу. Опасно, конечно… если хозяева поймают, побьют, это самое, сильно! Да жрать-то, значить, хочется! Ну вот кореш мне картошки отсыпал, испечем сейчас, как костер прогорит…
Подошел Серега, вытер руки подолом грязной майки и уселся на бушлат Сидора.
– Ну это, конечно, не теткиклавины пирожки, – сказал Серега невинным голосом, поглядывая на Тильвуса. – Но ничего, сойдет.
– Ладно тебе, – недовольно пробурчал маг. – Обойдемся и без пирожков.
– Конечно, это самое, обойдемся! – поддержал Сидор. – Ты, Серега, значить, чем на бушлате моем валяться, иди-ка еще картошечки помой. Испечем, это самое, побольше, чтоб на утро хватило…
Серега принялся копаться в мешке с картошкой.
– Задубеем мы тут к утру у воды, помяните мое слово, – ворчал он. – Холодно будет.
– И ничего, это самое, мы не задубеем, – не согласился Сидор. – Будем понемногу в огонь подбрасывать всю ночь. В костре помешай, чтоб горел лучше, – велел он Тильвусу. – Дрова поправь, а я пока поищу… где-то тут у меня огурцы, значить, были. Кореш дал… Они там богато живут, на нефтебазе-то!
Тильвус поискал глазами подходящую палочку, чтоб помешать в костре, не нашел, быстро глянул на Сидора, потом на Серегу и, убедившись, что оба заняты своими делами, сунул руку в огонь и переложил дрова так, чтоб пламя горело ровно.
Вернулся от реки Серега, разложил на гальке вымытую мокрую картошку.
Сидор меж тем обстоятельно, по-крестьянски готовился к ужину: разложил на газете куски хлеба, насыпал горкой серую крупную соль, потом разворошил костер и закопал в горячие угли картошку.
– Ну вот, это самое, – довольным голосом сказал он. – Скоро и есть будем. Хорошо, значить, тут! Тихо, нет никого… И Клава не найдет.
– Это да, – мрачно отозвался Тильвус, растягиваясь на холодной гальке. – Чую я, к музкомедии идти опасно!
– Ладно, не боись, – отозвался Серега. – Походит Клава, походит, да и перестанет… А ты, Сидор, куда газетку-то дел, я вот тут ее ложил, с пакетом рядом? Костер разжег? Ну блин… говорил же, не трогай!
– Ну извиняй, это самое… А чего там, в газетке? Серега взял кусок хлеба и обмакнул в соль.
– Статейку одну дочитать хотел. Про тетку. Интересно, знаешь, написано – не оторваться! И не узнаю теперь, чем там дело кончилось…
– Что за статейка? – рассеянно поинтересовался маг. Он заложил руки за голову, глядя в небо, мерцающее холодными осенними звездами. Оно казалось совсем таким же, как и то, другое, раскинувшееся совсем над иной землей, за тысячи миров отсюда. А звезды… Он прищурил глаза и пригляделся. Звезды складывались здесь совсем в иные созвездия, незнакомые и непривычные глазу, и что они означали, Тильвус не знал.
– Говорю же, про тетку одну, – пояснил Серега. – Сын у нее пропал. Пошел с друганами куда-то в сауну, отмечать чего-то там, кажись… ну и не вернулся…
– И чего?
– Ну чего… и все. Ищет она его теперь, в милицию заявила, да пользы, я думаю, от этого – ноль. По гадалкам ходит да по этим… как их? Экстрасенсы, во!
– Я, значить, так думаю, денег они из нее вытянули – ужасть сколько, – проговорил Сидор, вороша палочкой угли. – Экстрасенсы-то эти…
– Это уж точно, – согласился Тильвус.
Серега прожевал хлеб и потянулся за вторым куском.
– Чего-то жалко тетку-то эту. – Он вздохнул. – Вот ведь, блин, как в жизни-то бывает… Найдет она его? Или не найдет?
– Может, и найдет, – задумчиво отозвался великий маг, глядя в черное небо. – Только вряд ли обрадуется… А что за газетка-то? Где взял?
– На набережной подобрал, возле дебаркадера. «Вечерний проспект», кажись, название…
Немного погодя Сидор ловко выкатил из костра черные обуглившиеся клубни.
– Поспела, значить, картошечка-то наша! – весело объявил он. – Давайте, как говорится, к столу! Серега, ты опять почти весь хлеб сожрал?!
– Да там и было этого хлеба-то… – смущенно пробубнил Серега.
Глава 4
Ровно в шесть утра сонную тишину двора нарушил звонкий петушиный крик. Петух орал самозабвенно, громко и все никак не мог успокоиться. Наверное, представлял себя в деревне, в окружении большого куриного гарема, как и полагается всякому уважающему себя петуху. Но, поскольку он жил в клетке на балконе панельной пятиэтажки, никакого гарема у него не было и в помине.
Под истошные звонкие крики на балконе показался владелец – бывший агроном, а ныне преподаватель сельхозтехникума – Федор.
Петух заметил хозяина и заголосил еще старательнее, возвещая о том, что наступает новый прекрасный день.
– Доброе утро! – закричал хозяин, перегнувшись через перила и обращаясь ко всему миру сразу.
– Уйми петуха! – заорала в ответ Сати со своего балкона. Пятиэтажки во дворе стояли так близко, что жильцы частенько переговаривались и обсуждали новости, не покидая собственных квартир. – Он мне спать мешает! Выключи проклятую птицу!
– Как же я его выключу? Петух по утрам должен кукарекать, это закон природы, – рассудительно сказал бывший агроном. Он выкатил из-за клетки гантели и принялся проделывать комплекс упражнений атлетической гимнастики: с некоторых пор Федор делал зарядку на свежем воздухе, надеясь произвести впечатление на симпатичную продавщицу универмага, что жила в доме напротив. – Скажи, теть Том? Закон природы же?
– На родину его депортируй! В деревню Гадюкино! Пусть там поет! Откуда ты его привез?!
– Скажешь тоже, «Гадюкино»! – обиделся Федор, широко разводя в стороны руки с гантелями и поглядывая на задернутое шторой окно, за которым почивала продавщица. – Деревня наша Верхняя Загребуха называется.
– Вот! – торжествующе выкрикнула Сати и стукнула кулаком по перилам. – Именно! Загребуха какая-то! Хорошую деревню так не назовут! Скажи, теть Том?
И она, как и Федор, выжидающе уставилась на сидевшую во дворе под старым тополем невысокую пожилую женщину с раскосыми узкими глазами-щелками и гладкими черными волосами.
Это была Тамара – дама, широко известная не только в своем дворе, но и во многих соседних. Когда-то она трудилась в национальной общине при рыбоводческом совхозе, но потом совхоз приказал долго жить, и Тамара перебралась в город. Здесь она весьма неплохо зарабатывала на жизнь, расшивая национальными узорами тапочки и халаты, которые продавались потом за валюту в сувенирном магазине гостиницы «Интурист». Рукоделием Тамара любила заниматься, сидя на скамейке под тополем, поэтому знала в лицо решительно всех жильцов близлежащих пятиэтажек и принимала в жизни двора самое живое участие.
– Ночью кто-то песни распевал под окнами, спать не давал, а утром – нате вам, петух! – не унималась Сати.
– Кто это пел песни? – тут же подняла голову Тамара. В свободное от рукоделия время она на добровольных началах следила за порядком и искореняла хулиганство железной рукой, без особого труда утихомиривая окрестных буянов. Едва только выпивающие в другом конце двора граждане начинали шумно выяснять отношения, Тамара откладывала шитье и направлялась к ним, для пущей убедительности прихватив с собой клюшку для гольфа, которая всегда стояла наготове.
– Мы – народ мирный, – многозначительно начинала она, постукивая металлической клюшкой по спинке скамейки. – Живем себе в городе, никого не трогаем. А вот раньше…
И Тамара норовила подробно изложить историю своего рода, особенно напирая на тот факт, что, когда «мирному народу» все-таки приходилось воевать, его шаманы вели войско в бой под грохот бубнов, на которые была натянута человеческая кожа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53