Но сначала надо приложить что-нибудь холодное. Что-нибудь, чего вокруг и так в избытке. Разминаю комок снега в лепешку и обжимаю вокруг щиколотки.
– Холодно!
– Знаю. Терпите.
Выжидаю несколько томительных минут, пока у самого пальцы не застывают почти до бесчувствия, потом туго обматываю поврежденное место чулком и кое-как приспосабливаю обратно сапог.
– Кажется, завтрашнюю прогулку придется отложить.
– Нет, не придется.
Ливин хоть и кусает губу, но полна решимости, и весь путь к дому старается проделать самостоятельно, почти не повисая на мне. А когда подходим к крыльцу, тихо замечает:
– У Вас хорошие руки.
– Хорошие? Чем же?
– Хозяйские.
Интересно, что она хотела этим сказать?
***
Увидев меня, Ксантер долго-долго всматривался в мое лицо, потом удивленно спросил:
– Ты что, побрился?
– Это так странно выглядит? Ну, побрился, и что?
– Эй, Дарис, иди сюда! Представляешь, Тэйл побрился!
Смуглый тоймен тоже потратил время на изучение моего облика, потом пожал плечами:
– Ну, вижу. Зачем орать-то?
– Это что-то значит… Давай, признавайся, кто она?
– Какая еще «она»?!
– Давай-давай! – Ксантер прижал меня к стене. – Нечего притворяться! Наконец-то, обзавелся подружкой?
– Почему «наконец-то»… У меня всегда…
– Никого у тебя не было, не ври! Ну давай, не тяни!
Пришлось рассказать все, что мне было известно о Ливин. Упоминание сиротства заставило завистливо вздохнуть Дариса, а приблизительное описание груди порадовало Ксантера, который то и дело хлопал меня ладонью по плечу, в результате отбив напрочь. Мое плечо, разумеется.
Потом пришел Гоир, порадовал нас известием, что заказчица довольна работой и осталось только дождаться включения описания в Архив, но поскольку это должно произойти в ближайшие дни, у нас есть шанс получить жалованье еще до Зимника. Новость ллавана была встречена c радостью, но все же менее бурной, чем от известия о моем свидании, на которое я с легкостью получил разрешение. То есть, не на само свидание, а на свободное время, поскольку новых заказов пока не поступило. Поэтому оставалось только зайти к письмоводителям, встретить там же Ливин, и можно отправляться, куда душе угодно.
Она дожидалась меня, но не у Письмоводческой управы, а перед ней. Шагах эдак в пятистах.
– Почему Вы не остались в управе? Посидели бы и подождали в тепле.
– Мне не холодно.
– А Ваша нога? Она ведь все еще болит?
– Совсем чуть-чуть.
Но когда я подал ей руку, оказалось, не «чуть-чуть», потому что она оперлась весьма ощутимо, и мы, степенно и медленно, как супружеская пара, двинулись по улице, душевно обрадовав Глийна, издали помахавшего мне рукой.
– Кто это? – Спросила Ливин. – Такой милый дедушка.
Да уж, милый… А надоедливый какой. Будет. После праздника, когда доберется до личного общения.
– Сосед.
– Вы с ним дружите?
– По крайней мере, не враждуем.
– А почему он так улыбался?
А у девушки острое зрение… Это может стать проблемой, если мы все же поженимся. Наверное. Может быть.
– Он считает, что мне пора жениться, поэтому, увидев под руку с девушкой, решил, что я последовал его совету.
Ливин ничего не сказала, но опущенная голова не успела полностью скрыть улыбку. Так-так-так, а мы совсем даже не просты! Впрочем, чего еще можно было ожидать от матушки? Зря я рассчитывал получить в жены тихую и скромную женщину: похоже, решительностью Ливин Кауле не уступит.
– Впрочем, оставим милого дедушку его внукам и внучкам, благо, многочисленным… Расскажите что-нибудь о себе.
– О себе? – Прозрачные глаза распахнулись широко-широко.
– Ну да. Я же ничего о Вас не знаю.
– Это так важно? Сари Вы тоже расспрашивали?
Начинаем играть в таинственность? Не самое мое любимое занятие – продираться сквозь чужие секреты. Или она пытается кокетничать? Нашла время и место… Дома надо этим заниматься. И не втягивать в игры других, пусть и только по именам.
– Причем здесь Сари? Она просто живет в моем доме. Не больше.
– И не меньше.
Вот только ревности мне не хватало!
– Вы чем-то недовольны?
– Нет-нет, что Вы! Я просто…
– Сари рассказала, да? О доме свиданий и прочем?
Ливин снова отворачивается и бормочет в сторону:
– Вы так благородно отправились за ней и спасли, что…
Нет, так дело не пойдет. Останавливаюсь, резкий рывок заставляет девушку повернуться и оказаться лицом к лицу со мной.
– Послушайте меня внимательно. Еще второго дня, когда за Сари пришел ее охранник, я сказал это, а сейчас повторю. Нарочно для Вас. Я не питаю к девочке иных чувств, чем хозяин может питать к гостье. Все понятно?
Она не отвела взгляда, а по окончании моей грозной фразы спросила, по-прежнему тихо, но уже с куда большей долей твердости, чем раньше:
– Но ведь и я – Ваша гостья. Значит, я вправе ожидать, по меньшей мере, той же теплоты чувств и для себя?
Я хотел было ответить, но так и застыл с приоткрытым ртом.
Ну надо же… Мы, оказывается, не просто ревнуем. Мы требуем, словно время знакомства и первой влюбленности позади, да и свадебный алтарь – тоже. Можно подумать, она уже моя жена, которой я (вот ведь негодяй!) не оказал должного почтения, боюсь думать, в какое время и в каком месте. И все же, аглис меня задери… Почему мне это нравится?!
– Вы так и будете молчать?
К твердым ноткам голоса примешивается опаска: Ливин, похоже, вспомнила, что мы пока не женаты, и она поторопилась с высказыванием требований. Придется успокаивать, а то снова сбежит, подвернет ногу или еще что учудит. Ищи ее потом по всему городу…
– Я непременно должен ответить?
– Ради приличия, разве что.
Теперь чувствуется легкая шутливость и в голосе, и во взгляде. Но линия губ остается напряженной.
– Меня мало волнуют приличия.
– Насколько мало?
– Сейчас вовсе не волнуют.
– И Вы могли бы прямо здесь, к примеру, уложить меня на снег и…
Молочно-белые щеки начали розоветь от разыгрывающихся в девичьем воображении картин. Ишь, размечталась!
– Мог бы. Но не буду этого делать.
– Значит, Вы все же придерживаетесь правил.
Звучит не как обвинение, а как радостное понимание того, что мной можно управлять. Хитрунья, да еще какая! Не иначе, как Каула ее всю дорогу учила обращению со своим сыном.
– Если бы Вы были моей женой, я бы не колебался.
– Загвоздка только в этом?
– Разумеется. Супруги могут вытворять все, что им заблагорассудится, даже в публичном месте. И отделаются только небольшой платой в казну, если уж совсем распояшутся. А вот не соединенные супружескими узами будут препровождены для разбирательств. В мои планы на день посещение «покойной управы» не входило, но если Вы настаиваете…
– Это приглашение? Или признание?
Она стоит совсем близко, согревая мое лицо своим дыханием, прерывистым и очень мягким. Юная, но не чрезмерно, свежая, полная сил. Миленькая и весьма. Пожалуй, супружество больше не кажется мне таким уж страшным делом… А что? Можно попробовать прижиться в Нэйвосе, а можно одолжить денег, прикупить домик где-нибудь поближе к Энхейму, но только ни в коем случае не в нем самом: тогда от матушкиных визитов можно будет сойти с ума за первые же полгода. Летом сдавать внуков на руки Кауле и, если дела будут идти хорошо, вдвоем отправляться на западное побережье… Ну вот, теперь размечтался я. Не рановато ли?
– Выбирайте сами.
Ливин улыбнулась.
– Можно, я не буду торопиться с ответом?
Стоит облегченно выдохнуть.
– Конечно, не торопитесь.
А вообще, нет никакой уверенности, что согласится. Да, матушка привезла ее именно за этим, но… Тот же Кайрен нашел девушку достойной внимания. В северной столице много любителей юных селянок, и Ливин легко сможет приворожить мужчину побогаче и попривлекательнее, чем некоторые олухи. Скорее всего, она прекрасно это понимает. Потому и попросила время на ответ. А может, вопрос был задан не вовремя и не к месту? И я принял желаемое за действительное? М-да, незадача.
– Может быть, пойдем дальше?
Да, пожалуй, пойдем, а то встали посреди улицы, увлеченные друг другом и собственными фантазиями.
Снова беру Ливин под руку. Шагов пять она молчит, потом спрашивает:
– Что Вы хотите узнать обо мне?
Я хотел что-то узнать? Кажется, хотел. Все напрочь вылетело из головы. То же мне, герой-любовник со старческими провалами в памяти… Не спорю, в некоторых случаях подобное качество очень даже полезно и приятно, но, право, не в таких.
– Матушка сказала, что Вы сирота. Ваши родители давно умерли?
– Вы меня совсем-совсем не помните?
Я должен ее помнить? С какой радости?
– Правда, я была слишком маленькой…
– А сколько вам лет сейчас?
– Девятнадцать.
Да, она и должна была быть маленькой. Когда я уезжал из Энхейма, ей только-только могло исполниться одиннадцать. А когда мне было двенадцать, ей должно было быть… Уф-ф-ф! Ведь почти испугался.
– Простите, не помню.
– Я не обижаюсь: hevary Каула рассказывала, что Вы в детстве были очень рассеянным.
– А больше она ничего не рассказывала?
– Почему же… Но Вам будет неинтересно, ведь Вы же себя знаете, верно?
Я – себя? Знаю, конечно. Но не так хорошо, как хотелось бы. К тому же говорят, со стороны виднее.
– Чем жили Ваши родители?
– Тем же, чем и многие другие. Отец служил в городской управе, мать обшивала тех, кто мог заплатить… – Вдруг Ливин весело прищурилась: – Вы еще спросите, как они выглядели!
– Это смешно?
– Нет, но… Ничего не объяснит. Вот Вы, к примеру, мало похожи и на матушку, и на своих братьев.
– Мало похож? Ну, не скажите! Цвет волос у меня и парней почти одинаковый, да и лица…
– Ах, Вы об этом? Я говорила не о наружности, а о том, как Вы ее носите.
– Ношу?
Сердце приостановилось, потом начало колотиться о ребра, как птица, жаждущая вырваться из клетки.
– Вы… Вам как будто неуютно в своем теле. Как будто оно тесное, как бывает с одеждой. Или не нравится. Или неудобно.
Или ненавистно. Но этого Ливин, пожалуй, не сможет даже предположить.
– С чего Вы взяли?
– Вы двигаетесь… неловко. Почти всегда. Но вчера вечером, в саду, когда осматривали мою ногу, эта неловкость куда-то исчезла. Ненадолго, а потом вновь появилась. Наверное, это из-за болезни?
– Болезни?
– Ваша матушка говорила, что до четырнадцати лет Вы сильно болели, даже могли умереть… Это было так опасно?
Опаснее, чем она думает. Гораздо опаснее.
– Да. Я мог умереть. Но не умер же! Давайте сменим тему на более веселую! Но для начала позвольте мне заглянуть в управу и забрать письма, если таковые имеются.
***
Канта стояла за стойкой так прямо, словно проглотила палку. Нет, целый кол, ростом с себя самоё. И обычно красное лицо сегодня почему-то выглядело бледным. Кровь отлила от лица? Неужели, Гебар прислал что-то ужаснее, чем дюжина орущих пьюпов? На всякий случай вежливо улыбаюсь:
– Для меня есть что-нибудь?
– Есть, heve, – ответила служка, но не двинулась с места, вперив взгляд в точку, расположенную где-то над моим левым плечом.
Совсем женщина плохая стала. Наверное, пора переходить на менее ответственную службу. Или нянчиться с внуками. Впрочем, возможно, у нее и детей-то нет…
– Так давайте, если есть. Или Вы спите на ходу, hevary?
Она вздрогнула, посмотрела на меня, но опять же, не в глаза, а, с непонятным остервенением, на подбородок.
– Сейчас, не извольте беспокоиться.
Мешочек с письмами не выглядел особенно внушительным, не пищал и не визжал. Из-за чего же служка не в себе? Странно.
Я по привычке вывалил послания на стойку. Так, новые заметки от Гебара, письмо на имя Кайрена… Ах да, он предупреждал, что ждет известий от своих родственников. А это что такое? Продолговатый футляр, набранный из тоненьких деревянных пластинок необычно светлого, почти белого цвета с красивым рисунком на спиле. Оплетен шелковым шнуром и запечатан цветным воском, на котором… Или я еще не проснулся, или это настоящие эльфийские руны. Изображающие мое имя, кстати: Гебар показывал, как представить слово «Тэйлен» посредством рунописи. Впрочем, рядом с изящными рисунками есть и именование на привычном языке. Послание для меня? Но от кого? В дружбе с эльфами, вроде бы, замечен никогда не был…
На мое левое плечо опустилась чья-то ладонь. Я было подумал, что это Ливин собирается меня поторопить, но вовремя спохватился: девушка стоит справа, и обе ее руки спрятаны в складках шубки. Что за дурацкие шутки?
– Heve Тэйлен? – Спросил незнакомый голос. Спросил мягко, почти ласково, но совершенно безразлично. С таким чувством треплют по голове соседского ребенка: глаза бы не видели, но правила приличия требуют при встрече оказать знак внимания.
– Да. Что Вам угодно?
Поворачиваюсь. С футляром в руках.
– Это письмо пришло на Ваше имя, не так ли?
Невысокий, довольно щуплый мужчина средних лет, с улыбчивым лицом и глазами доброго дядюшки. Закутан в подбитый мехом плащ, только капюшон снят и видны приглаженные к черепу редкие волосы, цветом и видом похожие на болотный мох.
– Да, на мое. Если верить надписи под печатью.
– А что написано на ней самой, можете сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Холодно!
– Знаю. Терпите.
Выжидаю несколько томительных минут, пока у самого пальцы не застывают почти до бесчувствия, потом туго обматываю поврежденное место чулком и кое-как приспосабливаю обратно сапог.
– Кажется, завтрашнюю прогулку придется отложить.
– Нет, не придется.
Ливин хоть и кусает губу, но полна решимости, и весь путь к дому старается проделать самостоятельно, почти не повисая на мне. А когда подходим к крыльцу, тихо замечает:
– У Вас хорошие руки.
– Хорошие? Чем же?
– Хозяйские.
Интересно, что она хотела этим сказать?
***
Увидев меня, Ксантер долго-долго всматривался в мое лицо, потом удивленно спросил:
– Ты что, побрился?
– Это так странно выглядит? Ну, побрился, и что?
– Эй, Дарис, иди сюда! Представляешь, Тэйл побрился!
Смуглый тоймен тоже потратил время на изучение моего облика, потом пожал плечами:
– Ну, вижу. Зачем орать-то?
– Это что-то значит… Давай, признавайся, кто она?
– Какая еще «она»?!
– Давай-давай! – Ксантер прижал меня к стене. – Нечего притворяться! Наконец-то, обзавелся подружкой?
– Почему «наконец-то»… У меня всегда…
– Никого у тебя не было, не ври! Ну давай, не тяни!
Пришлось рассказать все, что мне было известно о Ливин. Упоминание сиротства заставило завистливо вздохнуть Дариса, а приблизительное описание груди порадовало Ксантера, который то и дело хлопал меня ладонью по плечу, в результате отбив напрочь. Мое плечо, разумеется.
Потом пришел Гоир, порадовал нас известием, что заказчица довольна работой и осталось только дождаться включения описания в Архив, но поскольку это должно произойти в ближайшие дни, у нас есть шанс получить жалованье еще до Зимника. Новость ллавана была встречена c радостью, но все же менее бурной, чем от известия о моем свидании, на которое я с легкостью получил разрешение. То есть, не на само свидание, а на свободное время, поскольку новых заказов пока не поступило. Поэтому оставалось только зайти к письмоводителям, встретить там же Ливин, и можно отправляться, куда душе угодно.
Она дожидалась меня, но не у Письмоводческой управы, а перед ней. Шагах эдак в пятистах.
– Почему Вы не остались в управе? Посидели бы и подождали в тепле.
– Мне не холодно.
– А Ваша нога? Она ведь все еще болит?
– Совсем чуть-чуть.
Но когда я подал ей руку, оказалось, не «чуть-чуть», потому что она оперлась весьма ощутимо, и мы, степенно и медленно, как супружеская пара, двинулись по улице, душевно обрадовав Глийна, издали помахавшего мне рукой.
– Кто это? – Спросила Ливин. – Такой милый дедушка.
Да уж, милый… А надоедливый какой. Будет. После праздника, когда доберется до личного общения.
– Сосед.
– Вы с ним дружите?
– По крайней мере, не враждуем.
– А почему он так улыбался?
А у девушки острое зрение… Это может стать проблемой, если мы все же поженимся. Наверное. Может быть.
– Он считает, что мне пора жениться, поэтому, увидев под руку с девушкой, решил, что я последовал его совету.
Ливин ничего не сказала, но опущенная голова не успела полностью скрыть улыбку. Так-так-так, а мы совсем даже не просты! Впрочем, чего еще можно было ожидать от матушки? Зря я рассчитывал получить в жены тихую и скромную женщину: похоже, решительностью Ливин Кауле не уступит.
– Впрочем, оставим милого дедушку его внукам и внучкам, благо, многочисленным… Расскажите что-нибудь о себе.
– О себе? – Прозрачные глаза распахнулись широко-широко.
– Ну да. Я же ничего о Вас не знаю.
– Это так важно? Сари Вы тоже расспрашивали?
Начинаем играть в таинственность? Не самое мое любимое занятие – продираться сквозь чужие секреты. Или она пытается кокетничать? Нашла время и место… Дома надо этим заниматься. И не втягивать в игры других, пусть и только по именам.
– Причем здесь Сари? Она просто живет в моем доме. Не больше.
– И не меньше.
Вот только ревности мне не хватало!
– Вы чем-то недовольны?
– Нет-нет, что Вы! Я просто…
– Сари рассказала, да? О доме свиданий и прочем?
Ливин снова отворачивается и бормочет в сторону:
– Вы так благородно отправились за ней и спасли, что…
Нет, так дело не пойдет. Останавливаюсь, резкий рывок заставляет девушку повернуться и оказаться лицом к лицу со мной.
– Послушайте меня внимательно. Еще второго дня, когда за Сари пришел ее охранник, я сказал это, а сейчас повторю. Нарочно для Вас. Я не питаю к девочке иных чувств, чем хозяин может питать к гостье. Все понятно?
Она не отвела взгляда, а по окончании моей грозной фразы спросила, по-прежнему тихо, но уже с куда большей долей твердости, чем раньше:
– Но ведь и я – Ваша гостья. Значит, я вправе ожидать, по меньшей мере, той же теплоты чувств и для себя?
Я хотел было ответить, но так и застыл с приоткрытым ртом.
Ну надо же… Мы, оказывается, не просто ревнуем. Мы требуем, словно время знакомства и первой влюбленности позади, да и свадебный алтарь – тоже. Можно подумать, она уже моя жена, которой я (вот ведь негодяй!) не оказал должного почтения, боюсь думать, в какое время и в каком месте. И все же, аглис меня задери… Почему мне это нравится?!
– Вы так и будете молчать?
К твердым ноткам голоса примешивается опаска: Ливин, похоже, вспомнила, что мы пока не женаты, и она поторопилась с высказыванием требований. Придется успокаивать, а то снова сбежит, подвернет ногу или еще что учудит. Ищи ее потом по всему городу…
– Я непременно должен ответить?
– Ради приличия, разве что.
Теперь чувствуется легкая шутливость и в голосе, и во взгляде. Но линия губ остается напряженной.
– Меня мало волнуют приличия.
– Насколько мало?
– Сейчас вовсе не волнуют.
– И Вы могли бы прямо здесь, к примеру, уложить меня на снег и…
Молочно-белые щеки начали розоветь от разыгрывающихся в девичьем воображении картин. Ишь, размечталась!
– Мог бы. Но не буду этого делать.
– Значит, Вы все же придерживаетесь правил.
Звучит не как обвинение, а как радостное понимание того, что мной можно управлять. Хитрунья, да еще какая! Не иначе, как Каула ее всю дорогу учила обращению со своим сыном.
– Если бы Вы были моей женой, я бы не колебался.
– Загвоздка только в этом?
– Разумеется. Супруги могут вытворять все, что им заблагорассудится, даже в публичном месте. И отделаются только небольшой платой в казну, если уж совсем распояшутся. А вот не соединенные супружескими узами будут препровождены для разбирательств. В мои планы на день посещение «покойной управы» не входило, но если Вы настаиваете…
– Это приглашение? Или признание?
Она стоит совсем близко, согревая мое лицо своим дыханием, прерывистым и очень мягким. Юная, но не чрезмерно, свежая, полная сил. Миленькая и весьма. Пожалуй, супружество больше не кажется мне таким уж страшным делом… А что? Можно попробовать прижиться в Нэйвосе, а можно одолжить денег, прикупить домик где-нибудь поближе к Энхейму, но только ни в коем случае не в нем самом: тогда от матушкиных визитов можно будет сойти с ума за первые же полгода. Летом сдавать внуков на руки Кауле и, если дела будут идти хорошо, вдвоем отправляться на западное побережье… Ну вот, теперь размечтался я. Не рановато ли?
– Выбирайте сами.
Ливин улыбнулась.
– Можно, я не буду торопиться с ответом?
Стоит облегченно выдохнуть.
– Конечно, не торопитесь.
А вообще, нет никакой уверенности, что согласится. Да, матушка привезла ее именно за этим, но… Тот же Кайрен нашел девушку достойной внимания. В северной столице много любителей юных селянок, и Ливин легко сможет приворожить мужчину побогаче и попривлекательнее, чем некоторые олухи. Скорее всего, она прекрасно это понимает. Потому и попросила время на ответ. А может, вопрос был задан не вовремя и не к месту? И я принял желаемое за действительное? М-да, незадача.
– Может быть, пойдем дальше?
Да, пожалуй, пойдем, а то встали посреди улицы, увлеченные друг другом и собственными фантазиями.
Снова беру Ливин под руку. Шагов пять она молчит, потом спрашивает:
– Что Вы хотите узнать обо мне?
Я хотел что-то узнать? Кажется, хотел. Все напрочь вылетело из головы. То же мне, герой-любовник со старческими провалами в памяти… Не спорю, в некоторых случаях подобное качество очень даже полезно и приятно, но, право, не в таких.
– Матушка сказала, что Вы сирота. Ваши родители давно умерли?
– Вы меня совсем-совсем не помните?
Я должен ее помнить? С какой радости?
– Правда, я была слишком маленькой…
– А сколько вам лет сейчас?
– Девятнадцать.
Да, она и должна была быть маленькой. Когда я уезжал из Энхейма, ей только-только могло исполниться одиннадцать. А когда мне было двенадцать, ей должно было быть… Уф-ф-ф! Ведь почти испугался.
– Простите, не помню.
– Я не обижаюсь: hevary Каула рассказывала, что Вы в детстве были очень рассеянным.
– А больше она ничего не рассказывала?
– Почему же… Но Вам будет неинтересно, ведь Вы же себя знаете, верно?
Я – себя? Знаю, конечно. Но не так хорошо, как хотелось бы. К тому же говорят, со стороны виднее.
– Чем жили Ваши родители?
– Тем же, чем и многие другие. Отец служил в городской управе, мать обшивала тех, кто мог заплатить… – Вдруг Ливин весело прищурилась: – Вы еще спросите, как они выглядели!
– Это смешно?
– Нет, но… Ничего не объяснит. Вот Вы, к примеру, мало похожи и на матушку, и на своих братьев.
– Мало похож? Ну, не скажите! Цвет волос у меня и парней почти одинаковый, да и лица…
– Ах, Вы об этом? Я говорила не о наружности, а о том, как Вы ее носите.
– Ношу?
Сердце приостановилось, потом начало колотиться о ребра, как птица, жаждущая вырваться из клетки.
– Вы… Вам как будто неуютно в своем теле. Как будто оно тесное, как бывает с одеждой. Или не нравится. Или неудобно.
Или ненавистно. Но этого Ливин, пожалуй, не сможет даже предположить.
– С чего Вы взяли?
– Вы двигаетесь… неловко. Почти всегда. Но вчера вечером, в саду, когда осматривали мою ногу, эта неловкость куда-то исчезла. Ненадолго, а потом вновь появилась. Наверное, это из-за болезни?
– Болезни?
– Ваша матушка говорила, что до четырнадцати лет Вы сильно болели, даже могли умереть… Это было так опасно?
Опаснее, чем она думает. Гораздо опаснее.
– Да. Я мог умереть. Но не умер же! Давайте сменим тему на более веселую! Но для начала позвольте мне заглянуть в управу и забрать письма, если таковые имеются.
***
Канта стояла за стойкой так прямо, словно проглотила палку. Нет, целый кол, ростом с себя самоё. И обычно красное лицо сегодня почему-то выглядело бледным. Кровь отлила от лица? Неужели, Гебар прислал что-то ужаснее, чем дюжина орущих пьюпов? На всякий случай вежливо улыбаюсь:
– Для меня есть что-нибудь?
– Есть, heve, – ответила служка, но не двинулась с места, вперив взгляд в точку, расположенную где-то над моим левым плечом.
Совсем женщина плохая стала. Наверное, пора переходить на менее ответственную службу. Или нянчиться с внуками. Впрочем, возможно, у нее и детей-то нет…
– Так давайте, если есть. Или Вы спите на ходу, hevary?
Она вздрогнула, посмотрела на меня, но опять же, не в глаза, а, с непонятным остервенением, на подбородок.
– Сейчас, не извольте беспокоиться.
Мешочек с письмами не выглядел особенно внушительным, не пищал и не визжал. Из-за чего же служка не в себе? Странно.
Я по привычке вывалил послания на стойку. Так, новые заметки от Гебара, письмо на имя Кайрена… Ах да, он предупреждал, что ждет известий от своих родственников. А это что такое? Продолговатый футляр, набранный из тоненьких деревянных пластинок необычно светлого, почти белого цвета с красивым рисунком на спиле. Оплетен шелковым шнуром и запечатан цветным воском, на котором… Или я еще не проснулся, или это настоящие эльфийские руны. Изображающие мое имя, кстати: Гебар показывал, как представить слово «Тэйлен» посредством рунописи. Впрочем, рядом с изящными рисунками есть и именование на привычном языке. Послание для меня? Но от кого? В дружбе с эльфами, вроде бы, замечен никогда не был…
На мое левое плечо опустилась чья-то ладонь. Я было подумал, что это Ливин собирается меня поторопить, но вовремя спохватился: девушка стоит справа, и обе ее руки спрятаны в складках шубки. Что за дурацкие шутки?
– Heve Тэйлен? – Спросил незнакомый голос. Спросил мягко, почти ласково, но совершенно безразлично. С таким чувством треплют по голове соседского ребенка: глаза бы не видели, но правила приличия требуют при встрече оказать знак внимания.
– Да. Что Вам угодно?
Поворачиваюсь. С футляром в руках.
– Это письмо пришло на Ваше имя, не так ли?
Невысокий, довольно щуплый мужчина средних лет, с улыбчивым лицом и глазами доброго дядюшки. Закутан в подбитый мехом плащ, только капюшон снят и видны приглаженные к черепу редкие волосы, цветом и видом похожие на болотный мох.
– Да, на мое. Если верить надписи под печатью.
– А что написано на ней самой, можете сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49