Позволила ему установить портал между здесь и там, привязав выход к какой-то колдовской метке, и молча взяла протянутую ей руку Талсина. Итанус часто повторял, чтобы она не медлила и не колебалась, имея дело с другими магистрами, и сейчас она вела себя так, будто Талсин предложил ей прогуляться по берегу моря. Ничего, что Коливар, как сказал Талсин, служит злейшему врагу Талсинова отца. Ничего, что Коливар может перенести их совсем не туда. Магистры не испытывают страха перед другими магистрами.
Проход через чужой портал вызвал у нее заметное головокружение – пришлось зажмуриться и сосредоточиться на том, чтобы просто устоять на ногах. Вновь почувствовав под собой твердую землю, она открыла глаза, увидела совсем не то, что ожидала, и приросла к месту. Рядом точно так же застыл Талсин. На один жуткий миг ей подумалось, что Коливар их действительно предал и неведомо куда перенес. Талсин описывал ей свой родовой замок, пока они собирали вещи, и в голосе его слышалась давняя тоска по дому.
Однако нет – вот он, дворец Дантена, впереди. Тот самый замок, который Дантен сделал срединной точкой своего государства. Принц указывал на него дрожащей рукой. (По-настоящему его зовут Андован, вспомнила Камала, смакуя про себя это имя.) Но все прочее на рассказ Андована ничуть не похоже. Где сады и парки с мощенными мрамором дорожками, где торговая площадь невдалеке от ворот, со всеми своими красками и веселым шумом?
Вместо всего этого вокруг дворца лежала пустыня.
Андован стоял пораженный, растерянный, ничего не в силах понять. Даже Коливар удивился, но, как и подобает магистру, быстро преодолел удивление. Помнил ли он в этот миг о Камале, видел ли в ней возможную соперницу, зорко стерегущую каждую его слабость? Камалу, с тем же недоумением глядевшую на представший им пейзаж, будоражила эта мысль.
«Ты ощутишь себя настоящим магистром, когда другие магистры будут бояться тебя», – говорил ей Итанус.
Дворец высился на фоне гор, серый и грозный. Никаких стягов, висевших, по рассказу принца, на внешней стене, – только красное знамя с двуглавым ястребом у главных ворот. Скорее крепость, готовящаяся к осаде, чем резиденция для приема иноземных послов. Окна – и те крошечные, даже стрелять через них не так просто. Древнее предназначение этого здания снова вышло наружу, когда его хозяин вознамерился воевать.
Но суровый вид самого дворца бледнел по сравнению с тем, что его окружало. На западе – там, где полагалось расти обширному лесу, – простиралась равнина. Лес и сады сожгли, обведя дворец черной полосой. Только изгородь, обозначавшая раньше границу королевских земель, осталась торчать непонятно зачем на пустом месте.
Коливар сказал, что они выйдут из портала близ рыночной площади и в случае чего смогут затеряться в толпе, но никакой площади больше не было. Лишь утоптанная земля говорила о сновавших здесь тысячах ног. Прибегнув к магии, Камала могла бы услышать отзвучавшие голоса торговцев и покупателей, отголоски излагаемых шепотом сплетен. Без магии же здесь царила мертвая тишина.
«Мне все равно, жив Андован или мертв, – сказала она себе. – Просто сейчас не лучшее время для Перехода».
– Что это? – выдавил из себя Андован.
– Дантен метит свои владения подобно дикому зверю, – ответил Коливар. – Лучше, пожалуй, и не придумаешь.
Гнев, вспыхнувший в глазах Андована, дал понять, что магистр зашел слишком далеко.
– Ты уподобляешь моего отца зверю?
– Не его, так кого-то другого. Чем еще ваше высочество может это объяснить? Что еще может заставить человека опустошить собственные угодья?
«Он знает больше, чем говорит», – почувствовала Камала.
– Оборона, – отрешенно произнес Андован. – Отец часто говорил, что густой лес вокруг дворца – это безумие, что врагу очень просто подкрасться под самые стены, но мать умоляла его сохранить деревья… говорила, что враг так далеко не пройдет, что живая поросль мила ей… Это самое он и сделал. Убрал все, что может служить прикрытием для врага. Даже толпу, где могут скрыться незваные гости. – Сказав это, принц многозначительно глянул на Коливара.
– Королева была права, – заметил тот. – Ни одно войско не проникнет так далеко без долгих кровопролитных боев, а свести лес за это время успеет любой магистр. Никаких человеческих причин для всего этого я не вижу.
Ветер, переменившись, донес до них запах пепла с пожарища… пепла – и чего-то еще.
– Чем это пахнет? – спросила Камала.
Запах – сладковатый, мускусный – был ей незнаком и не то чтобы неприятен, но странно тревожен. Коливар дрогнул, и в глазах его что-то мелькнуло – возможно, страх. Как будто на этот миг он утратил всю свою чародейскую мощь, а с ней и уверенность. Мгновение спустя он оправился, но от Камалы его смятение не укрылось.
– Ими. Они здесь, – прошептал магистр.
Андован, собравшийся что-то сказать, внезапно закашлялся, да так, что упал на колени. Камала опустилась на землю с ним рядом, чувствуя полную свою беспомощность. Вздумай она колдовать, ему сделалось бы еще хуже.
Коливар смотрел на них, ничего не предпринимая. Принца начало рвать, раз за разом. Скоро он уже не мог исторгнуть из себя ничего, кроме резкого смрада.
– Что это? – простонал он, кое-как отдышавшись.
– Ваш старинный враг, – ответил ему Коливар. – Рассказывают, что ненависть к ним у Заступников в крови. Как видно, даже семя Дантена не сумело этому помешать.
– Значит, моя матушка…
– Ступайте к ней, – кивнул магистр. – Вдохните в нее новые силы. Скажите ей, что союз Дантена с чудовищами должен быть разорван, иначе все ваше королевство скоро станет похоже… на это. – Он обвел рукой пустыню вокруг. – И Темные Века, что намного хуже, вернутся опять.
Андован с помощью Камалы поднялся на ноги, вытер рот рукавом, сплюнул. Камала взяла его за руку.
– Во дворце она не сможет вас прикрывать, – предупредил Коливар. – Костас следит за малейшим дуновением магии.
– Что ж, пусть защищает меня по дороге, – сказал Андован.
Камала заметила, что с Коливаром он спорить не стал. Не возразил, что его спутница – простая ведьма. Может быть, грань между ведовством и магией выше его понимания, но она-то должна понимать, в чем разница. Что, если своим молчанием она разоблачает себя перед Коливаром?
Но справиться со всем сразу ей не под силу. Сперва предстоящая им задача, потом магистр.
– Лианна. – Не сразу вспомнив, что это ее так зовут, она оглянулась на Коливара. – Кажется, это твое. – Он протягивал ей сложенный в несколько раз кусок затканного золотом шелка.
Один из шарфов, подаренных ей Рави в Гансунге. Одна из обновок, которые она не надела ни разу.
Ее сердце на миг перестало биться. Как ни старалась она скрыть изумление, эти черные глаза читали ее, как книгу.
– Вы ошиблись, – выговорила она. – Это не мое.
– Вот как? Прошу прощения. – Он сунул шарф обратно за пазуху, не сводя с нее глаз. – Надо будет мне поискать настоящую хозяйку.
Каким холодом веет от этих глаз! У людей таких не бывает.
Внутренне содрогнувшись, она повернулась и пошла за Андованом к подземному ходу, которым он думал пробраться во дворец.
Глава 39
Гвинофар проснулась с трудом и не сразу поняла, где находится. За несколько часов она перевидала множество снов, порой пугающе ярких. Что это – новый сон, или она наконец вернулась… куда?
Вся дрожа, она вспомнила небо, полное чернокрылых пожирателей душ, выжженную магией землю, странных ящериц, что шмыгали в темных углах дворца, пачкая старинные ковры слизью. Неужели это всего лишь сны? Один образ точно не принадлежал к царству грез, значит, и в остальных нельзя быть уверенной. Так трудно в эти дни понимать что-то с полной ясностью.
Уже неделя прошла, как Костас поджег королевский лес, надолго застлав небеса черным дымом. В конце концов ветер погнал дым на дворец, словно желая наказать поджигателей. Горячий пепел сыпался на стены и кровли, вихрился во дворах, летел в окна и скапливался в углах вопреки усердным трудам служанок. Костас мог обратить ветер в другую сторону, но зачем бы он стал это делать? Он открыто наслаждался отчаянием Гвинофар, а когда дым наконец рассеялся и она вышла на крышу, определенно следил, как она рыдает при виде черного пепелища. Она любила этот лес, потому что Андован его тоже любил… теперь все, что ей напоминало о сыне, выжжено и осквернено злобным существом, сделавшим это своей забавой.
Только свой дворик она уберегла от него. Даже пепла там не очень много нападало. Мериан говорила, что это стены дворца защитили двор от ветра, Гвинофар же предпочитала верить, что ее святыню спасли сами боги. Осталось хотя бы одно место, не тронутое колдовством Костаса, где она могла обрести покой.
Теперь, подняв голову с усыпанной хвоей земли, она поняла, что заснула именно там. То ли ее сморило во время молитвы, то ли она сама прилегла отдохнуть в этом единственном уголке дворца, куда не ступала – а может, и не могла ступить, – нога Костаса. А затем пришел сон, стерев все границы между видениями и кошмарами действительной жизни.
Как далека она от той Гвинофар, что сидела в тронном зале бок о бок с Дантеном! Теперь из-за наполнившего дворец смрада ей невыносимо находиться внутри. Она приходила сюда несколько раз на дню, просто чтобы глотнуть свежего воздуха, не задохнуться от миазмов, источаемых Костасом. Дантену она ничего не могла объяснить. Он заклеймил бы ее сумасшедшей – или ведьмой, хуже того, – и это вбило бы между ними еще один клин.
Она тяжело поднялась с земли, стряхнула сухие иглы с траурного платья. Не кликнуть ли служанку, чтобы та выбрала хвою из волос? Но Мериан и так с ума сходит от тревоги за свою госпожу – уж лучше расчесать волосы самой, пока верная наперсница ее не увидела.
Как только Гвинофар перекинула золотую косу через плечо, позади нее хрустнула ветка. В том углу голубые сосны росли так густо, что солнечный свет едва проникал сквозь плотные кроны. Кто мог прийти сюда, не объявив о себе, и зачем?
Испуганно поискав глазами, чем бы защититься, Гвинофар подобрала с земли толстый сук. Что толку в этом оружии? Много лет минуло с тех пор, как она и Рес, вооружившись палками, играли в Хранителей, побивающих последних защитников демонской крепости. Но с веткой в руке она хотя бы не будет казаться такой беззащитной.
Из гущи сосен вышла фигура. Тонкая бледная рука откинула капюшон, открыла лицо.
У Гвинофар ослабли колени, палица выпала из руки.
– Андован…
Ей казалось, что перед ней стоит призрак: бледный, изможденный, с ввалившимися щеками, куда худее, чем Андован был при жизни. Она протянула руку, коснулась его щеки. Кожа, сухая и туго натянутая, тем не менее ответила ей теплом. Он был жив.
– Андован… – Больше она ничего не могла вымолвить. В этом единственном слове смешались счастье и боль. Он молча обнял ее, прижал к себе. Объятие – крепкое, несмотря на изнурившую сына болезнь, – согрело как плоть ее, так и душу.
Слезы полились из глаз Гвинофар – слезы радости, страха, изнеможения. Она оплакивала смерть Андована, свой траур и все, что за этим последовало. Оплакивала все ночи, когда молилась богам и, как думалось ей, не получала ответа. Оплакивала мерзости, которые заставлял ее терпеть Костас, и молчание, с которым она их терпела. Оплакивала свой королевский сан, из-за которого не могла плакать открыто.
Излив все свое горе, она отстранилась и вытерла глаза, позволив сыну сделать то же самое, если нужно. Мужчины в отличие от женщин стесняются своих слез. В его глазах она видела голубизну северных рек – они бывают такими, когда сходит лед по весне.
– Так ты не умер, – прошептала она.
– Нет. – Его улыбка, такая нежная, разрывала ей сердце. – Пока, во всяком случае.
– Дантен знает?
– Нет еще. – Губы Андована сжались в твердую линию.
– Тогда как же… как ты прошел сюда? Стража должна была тебя видеть.
– Воспользовался подземным ходом, как бывало в детстве. Помнишь, как вы с отцом искали меня повсюду? Я знал все ходы: коридоры для слуг, пустоты в стенах, туннели, проложенные на случай осады… – Да, она помнила те времена и маленького принца, убегавшего в лес с уроков. Ах, как больно сердцу от этих воспоминаний! – Ну так вот, все они остались на месте, разве что стали немного поуже. Никто меня здесь не видел, кроме тебя.
– Твоя смерть была мнимой. – Слова застревали у нее в горле. – Зачем ты это сделал? Зачем, Андован?
По его лицу пробежала тень, и он отвернулся, избегая смотреть ей в глаза.
– Я не хотел умирать в постели. Хотел отыскать причину своей болезни, а если бы не нашел, то умер бы в дороге, сражаясь с судьбой, а не спеленутый в одеяла, точно младенец.
Королева закрыла глаза, собираясь с мыслями.
– Но записка, которую ты оставил…
– Я написал ее собственной рукой, и каждое слово в ней было искренним.
– Но тело…
– Тело, само собой, было чужое, хотя и походило на мое.
– Рамирус сказал, что оно твое, что он проверил это с помощью магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Проход через чужой портал вызвал у нее заметное головокружение – пришлось зажмуриться и сосредоточиться на том, чтобы просто устоять на ногах. Вновь почувствовав под собой твердую землю, она открыла глаза, увидела совсем не то, что ожидала, и приросла к месту. Рядом точно так же застыл Талсин. На один жуткий миг ей подумалось, что Коливар их действительно предал и неведомо куда перенес. Талсин описывал ей свой родовой замок, пока они собирали вещи, и в голосе его слышалась давняя тоска по дому.
Однако нет – вот он, дворец Дантена, впереди. Тот самый замок, который Дантен сделал срединной точкой своего государства. Принц указывал на него дрожащей рукой. (По-настоящему его зовут Андован, вспомнила Камала, смакуя про себя это имя.) Но все прочее на рассказ Андована ничуть не похоже. Где сады и парки с мощенными мрамором дорожками, где торговая площадь невдалеке от ворот, со всеми своими красками и веселым шумом?
Вместо всего этого вокруг дворца лежала пустыня.
Андован стоял пораженный, растерянный, ничего не в силах понять. Даже Коливар удивился, но, как и подобает магистру, быстро преодолел удивление. Помнил ли он в этот миг о Камале, видел ли в ней возможную соперницу, зорко стерегущую каждую его слабость? Камалу, с тем же недоумением глядевшую на представший им пейзаж, будоражила эта мысль.
«Ты ощутишь себя настоящим магистром, когда другие магистры будут бояться тебя», – говорил ей Итанус.
Дворец высился на фоне гор, серый и грозный. Никаких стягов, висевших, по рассказу принца, на внешней стене, – только красное знамя с двуглавым ястребом у главных ворот. Скорее крепость, готовящаяся к осаде, чем резиденция для приема иноземных послов. Окна – и те крошечные, даже стрелять через них не так просто. Древнее предназначение этого здания снова вышло наружу, когда его хозяин вознамерился воевать.
Но суровый вид самого дворца бледнел по сравнению с тем, что его окружало. На западе – там, где полагалось расти обширному лесу, – простиралась равнина. Лес и сады сожгли, обведя дворец черной полосой. Только изгородь, обозначавшая раньше границу королевских земель, осталась торчать непонятно зачем на пустом месте.
Коливар сказал, что они выйдут из портала близ рыночной площади и в случае чего смогут затеряться в толпе, но никакой площади больше не было. Лишь утоптанная земля говорила о сновавших здесь тысячах ног. Прибегнув к магии, Камала могла бы услышать отзвучавшие голоса торговцев и покупателей, отголоски излагаемых шепотом сплетен. Без магии же здесь царила мертвая тишина.
«Мне все равно, жив Андован или мертв, – сказала она себе. – Просто сейчас не лучшее время для Перехода».
– Что это? – выдавил из себя Андован.
– Дантен метит свои владения подобно дикому зверю, – ответил Коливар. – Лучше, пожалуй, и не придумаешь.
Гнев, вспыхнувший в глазах Андована, дал понять, что магистр зашел слишком далеко.
– Ты уподобляешь моего отца зверю?
– Не его, так кого-то другого. Чем еще ваше высочество может это объяснить? Что еще может заставить человека опустошить собственные угодья?
«Он знает больше, чем говорит», – почувствовала Камала.
– Оборона, – отрешенно произнес Андован. – Отец часто говорил, что густой лес вокруг дворца – это безумие, что врагу очень просто подкрасться под самые стены, но мать умоляла его сохранить деревья… говорила, что враг так далеко не пройдет, что живая поросль мила ей… Это самое он и сделал. Убрал все, что может служить прикрытием для врага. Даже толпу, где могут скрыться незваные гости. – Сказав это, принц многозначительно глянул на Коливара.
– Королева была права, – заметил тот. – Ни одно войско не проникнет так далеко без долгих кровопролитных боев, а свести лес за это время успеет любой магистр. Никаких человеческих причин для всего этого я не вижу.
Ветер, переменившись, донес до них запах пепла с пожарища… пепла – и чего-то еще.
– Чем это пахнет? – спросила Камала.
Запах – сладковатый, мускусный – был ей незнаком и не то чтобы неприятен, но странно тревожен. Коливар дрогнул, и в глазах его что-то мелькнуло – возможно, страх. Как будто на этот миг он утратил всю свою чародейскую мощь, а с ней и уверенность. Мгновение спустя он оправился, но от Камалы его смятение не укрылось.
– Ими. Они здесь, – прошептал магистр.
Андован, собравшийся что-то сказать, внезапно закашлялся, да так, что упал на колени. Камала опустилась на землю с ним рядом, чувствуя полную свою беспомощность. Вздумай она колдовать, ему сделалось бы еще хуже.
Коливар смотрел на них, ничего не предпринимая. Принца начало рвать, раз за разом. Скоро он уже не мог исторгнуть из себя ничего, кроме резкого смрада.
– Что это? – простонал он, кое-как отдышавшись.
– Ваш старинный враг, – ответил ему Коливар. – Рассказывают, что ненависть к ним у Заступников в крови. Как видно, даже семя Дантена не сумело этому помешать.
– Значит, моя матушка…
– Ступайте к ней, – кивнул магистр. – Вдохните в нее новые силы. Скажите ей, что союз Дантена с чудовищами должен быть разорван, иначе все ваше королевство скоро станет похоже… на это. – Он обвел рукой пустыню вокруг. – И Темные Века, что намного хуже, вернутся опять.
Андован с помощью Камалы поднялся на ноги, вытер рот рукавом, сплюнул. Камала взяла его за руку.
– Во дворце она не сможет вас прикрывать, – предупредил Коливар. – Костас следит за малейшим дуновением магии.
– Что ж, пусть защищает меня по дороге, – сказал Андован.
Камала заметила, что с Коливаром он спорить не стал. Не возразил, что его спутница – простая ведьма. Может быть, грань между ведовством и магией выше его понимания, но она-то должна понимать, в чем разница. Что, если своим молчанием она разоблачает себя перед Коливаром?
Но справиться со всем сразу ей не под силу. Сперва предстоящая им задача, потом магистр.
– Лианна. – Не сразу вспомнив, что это ее так зовут, она оглянулась на Коливара. – Кажется, это твое. – Он протягивал ей сложенный в несколько раз кусок затканного золотом шелка.
Один из шарфов, подаренных ей Рави в Гансунге. Одна из обновок, которые она не надела ни разу.
Ее сердце на миг перестало биться. Как ни старалась она скрыть изумление, эти черные глаза читали ее, как книгу.
– Вы ошиблись, – выговорила она. – Это не мое.
– Вот как? Прошу прощения. – Он сунул шарф обратно за пазуху, не сводя с нее глаз. – Надо будет мне поискать настоящую хозяйку.
Каким холодом веет от этих глаз! У людей таких не бывает.
Внутренне содрогнувшись, она повернулась и пошла за Андованом к подземному ходу, которым он думал пробраться во дворец.
Глава 39
Гвинофар проснулась с трудом и не сразу поняла, где находится. За несколько часов она перевидала множество снов, порой пугающе ярких. Что это – новый сон, или она наконец вернулась… куда?
Вся дрожа, она вспомнила небо, полное чернокрылых пожирателей душ, выжженную магией землю, странных ящериц, что шмыгали в темных углах дворца, пачкая старинные ковры слизью. Неужели это всего лишь сны? Один образ точно не принадлежал к царству грез, значит, и в остальных нельзя быть уверенной. Так трудно в эти дни понимать что-то с полной ясностью.
Уже неделя прошла, как Костас поджег королевский лес, надолго застлав небеса черным дымом. В конце концов ветер погнал дым на дворец, словно желая наказать поджигателей. Горячий пепел сыпался на стены и кровли, вихрился во дворах, летел в окна и скапливался в углах вопреки усердным трудам служанок. Костас мог обратить ветер в другую сторону, но зачем бы он стал это делать? Он открыто наслаждался отчаянием Гвинофар, а когда дым наконец рассеялся и она вышла на крышу, определенно следил, как она рыдает при виде черного пепелища. Она любила этот лес, потому что Андован его тоже любил… теперь все, что ей напоминало о сыне, выжжено и осквернено злобным существом, сделавшим это своей забавой.
Только свой дворик она уберегла от него. Даже пепла там не очень много нападало. Мериан говорила, что это стены дворца защитили двор от ветра, Гвинофар же предпочитала верить, что ее святыню спасли сами боги. Осталось хотя бы одно место, не тронутое колдовством Костаса, где она могла обрести покой.
Теперь, подняв голову с усыпанной хвоей земли, она поняла, что заснула именно там. То ли ее сморило во время молитвы, то ли она сама прилегла отдохнуть в этом единственном уголке дворца, куда не ступала – а может, и не могла ступить, – нога Костаса. А затем пришел сон, стерев все границы между видениями и кошмарами действительной жизни.
Как далека она от той Гвинофар, что сидела в тронном зале бок о бок с Дантеном! Теперь из-за наполнившего дворец смрада ей невыносимо находиться внутри. Она приходила сюда несколько раз на дню, просто чтобы глотнуть свежего воздуха, не задохнуться от миазмов, источаемых Костасом. Дантену она ничего не могла объяснить. Он заклеймил бы ее сумасшедшей – или ведьмой, хуже того, – и это вбило бы между ними еще один клин.
Она тяжело поднялась с земли, стряхнула сухие иглы с траурного платья. Не кликнуть ли служанку, чтобы та выбрала хвою из волос? Но Мериан и так с ума сходит от тревоги за свою госпожу – уж лучше расчесать волосы самой, пока верная наперсница ее не увидела.
Как только Гвинофар перекинула золотую косу через плечо, позади нее хрустнула ветка. В том углу голубые сосны росли так густо, что солнечный свет едва проникал сквозь плотные кроны. Кто мог прийти сюда, не объявив о себе, и зачем?
Испуганно поискав глазами, чем бы защититься, Гвинофар подобрала с земли толстый сук. Что толку в этом оружии? Много лет минуло с тех пор, как она и Рес, вооружившись палками, играли в Хранителей, побивающих последних защитников демонской крепости. Но с веткой в руке она хотя бы не будет казаться такой беззащитной.
Из гущи сосен вышла фигура. Тонкая бледная рука откинула капюшон, открыла лицо.
У Гвинофар ослабли колени, палица выпала из руки.
– Андован…
Ей казалось, что перед ней стоит призрак: бледный, изможденный, с ввалившимися щеками, куда худее, чем Андован был при жизни. Она протянула руку, коснулась его щеки. Кожа, сухая и туго натянутая, тем не менее ответила ей теплом. Он был жив.
– Андован… – Больше она ничего не могла вымолвить. В этом единственном слове смешались счастье и боль. Он молча обнял ее, прижал к себе. Объятие – крепкое, несмотря на изнурившую сына болезнь, – согрело как плоть ее, так и душу.
Слезы полились из глаз Гвинофар – слезы радости, страха, изнеможения. Она оплакивала смерть Андована, свой траур и все, что за этим последовало. Оплакивала все ночи, когда молилась богам и, как думалось ей, не получала ответа. Оплакивала мерзости, которые заставлял ее терпеть Костас, и молчание, с которым она их терпела. Оплакивала свой королевский сан, из-за которого не могла плакать открыто.
Излив все свое горе, она отстранилась и вытерла глаза, позволив сыну сделать то же самое, если нужно. Мужчины в отличие от женщин стесняются своих слез. В его глазах она видела голубизну северных рек – они бывают такими, когда сходит лед по весне.
– Так ты не умер, – прошептала она.
– Нет. – Его улыбка, такая нежная, разрывала ей сердце. – Пока, во всяком случае.
– Дантен знает?
– Нет еще. – Губы Андована сжались в твердую линию.
– Тогда как же… как ты прошел сюда? Стража должна была тебя видеть.
– Воспользовался подземным ходом, как бывало в детстве. Помнишь, как вы с отцом искали меня повсюду? Я знал все ходы: коридоры для слуг, пустоты в стенах, туннели, проложенные на случай осады… – Да, она помнила те времена и маленького принца, убегавшего в лес с уроков. Ах, как больно сердцу от этих воспоминаний! – Ну так вот, все они остались на месте, разве что стали немного поуже. Никто меня здесь не видел, кроме тебя.
– Твоя смерть была мнимой. – Слова застревали у нее в горле. – Зачем ты это сделал? Зачем, Андован?
По его лицу пробежала тень, и он отвернулся, избегая смотреть ей в глаза.
– Я не хотел умирать в постели. Хотел отыскать причину своей болезни, а если бы не нашел, то умер бы в дороге, сражаясь с судьбой, а не спеленутый в одеяла, точно младенец.
Королева закрыла глаза, собираясь с мыслями.
– Но записка, которую ты оставил…
– Я написал ее собственной рукой, и каждое слово в ней было искренним.
– Но тело…
– Тело, само собой, было чужое, хотя и походило на мое.
– Рамирус сказал, что оно твое, что он проверил это с помощью магии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55