Его длиннейшая белоснежная борода была холеной, как шерсть породистой кошки.
– Мой обоз придет вовремя.
Веселый ропот, не переходящий, однако, в смех, пробежал по залу, но взгляд старца остался холодным.
– Король может счесть это за обиду.
– Я не обещал устраивать зрелище ему на потеху, – пожал плечами Коливар.
– Мы тоже не обещали тебе ничего, кроме безопасного пути туда и обратно. Остерегайся вызвать гнев правителя здешних мест.
Искренний звонкий смех Коливара прокатился по залу, потревожив лежащую на подоконниках пыль.
– Так здесь правит король? Неужели? В таком случае ты, должно быть, кастрируешь своих магистров – я не знаю другого города, где мужи Силы мирились бы с таким положением дел.
– Тише, – сказал один из собравшихся, бросив взгляд на двойные дубовые двери. – У него, между прочим, есть уши.
– И слуги.
– И у всех у них умы поддаются лепке, как глина, – подхватил Коливар, – а гончары – это мы с вами.
– Быть может, и так, – согласился седовласый магистр, – но у нас на Севере ценится скромность.
– Вот как. – Коливар смахнул пыль с одного рукава рубашки, потом с другого. – Ты сам скажешь, зачем пригласил меня сюда вопреки всем политическим соображениям, или хочешь, чтобы я угадал? Знай, однако, – взгляд пришельца на миг стал жестким, – что мои отгадки могут тебе не понравиться.
Седобородый посмотрел на него и едва заметно кивнул.
– Быть может, дело несколько прояснится, когда я представлю тебе всех присутствующих. Я Рамирус, магистр короля Дантена. – Он назвал еще двоих, также служивших королю. – А это, – указал он на коренастого человека в черном бурнусе и тюрбане, – Севираль из Тарса.
Весь сарказм мигом слетел с Коливара.
– Тарсиец? Сколь долгое и тяжкое путешествие даже для того, кто распоряжается душевным огнем! Почитаю за честь знакомство с отважным землепроходцем.
– Это Дель с островов Полумесяца.
Коливар приподнял бровь и кивнул, воздавая должное и этому путешественнику.
– Сур-Алим из Хайлиса. Фадир из Коргштаата. Тир-стан из Гансунга.
Имена и страны сыпались как из рога изобилия. Даже Коливар, хорошо знавший карту мира, впервые слышал названия некоторых земель.
– Поистине избранное общество, – сказал он, когда Рамирус представил всех. Голос его утратил насмешливые интонации, и в нем появился холодок. – Никогда еще не видел, что столько наших собратьев со всего мира собрались вместе. Ведь мы не слишком-то доверяем друг другу, верно? Предполагаю, что дело и впрямь чрезвычайное, иначе наш брат Рамирус не созвал бы нас всех к себе.
– Если я скажу, что самое наше существование под угрозой, удовлетворит ли это тебя? – тихо промолвил Рамирус.
Коливар должным образом поразмыслил над сказанным и кивнул.
– Превосходно. В таком случае пойдем со мной, и ты сам все увидишь. – Не сказав более ни слова, Рамирус вышел из зала, и недоверчивый гость последовал за ним.
Глава 2
Итанус вспоминает
Кто бы ни был там, за дверью, так просто он не уйдет. Итанус старается не обращать внимания на стук, но неведомый гость всегда возвращается. Стучатся не настолько громко и часто, чтобы вызвать открытый гнев хозяина, – как будто посетитель хочет всего лишь напомнить о себе, ни на что больше не претендуя.
В конце концов он вздыхает, отрывается от шантонийских иероглифов, которые пытался расшифровать, и идет посмотреть, кто же это так назойливо добивается встречи с ним.
Итанус открывает дверь, и в его святилище врывается свежий, насыщенный цветочной пыльцой, полный жизни воздух. Надо было, пожалуй, сделать в доме побольше окон и меньше заботиться о том, чтобы не замерзнуть зимой.
На пороге стоит девушка. Уже не ребенок, но по-детски худенькая. Не требуется волшебства, чтобы увидеть, какой суровой была ее недолгая жизнь, – это читается на ее лице, даже в ее дыхании. Итанус видит также, что она отреклась от своей среды и вознамерилась добиться большего. Холодную решимость, которой сверкают ее глаза, поэт Бельзариус нарек когда-то «алмазным взором». Лицо и руки она отмыла дочиста не более часа назад, но все остальное явно не привыкло к частым омовениям. Из крестьян, определяет Итанус, росла в нужде, воспитания не получила, но старается вести себя вежливо. Любопытно.
Он подумывает даже прибегнуть к Силе, чтобы узнать о ней что-то еще. Но он давно утратил эту привычку, и искушение быстро проходит.
– Мастер Итанус, магистр Ульранский?
Он мрачнеет, и любопытство, которое он почувствовал к девушке, угасает мгновенно.
– Я давно уже не пользуюсь этим титулом, как и всеми прочими. – Голос его резок: каков вопрос, таков и ответ. Зачем эта фитюлька явилась к нему в дом, построенный в чаще леса именно для того, чтобы никто сюда не ходил? За приворотными чарами? Подумать только, ради чего ученого могут оторвать от занятий. – Найди ведьму, если тебе нужна помощь, – их в округе полным-полно.
Он собирается захлопнуть дверь и вернуться к своим трудам, но девушка ловко просовывает ногу в щель, и у него, к собственному удивлению, недостает духу прищемить эту ножку.
Он сердито смотрит ей в глаза. Поистине алмазный взор, ничего не скажешь.
– Я пришла поучиться у вас магии, сударь, – заявляет она и приседает в подобии реверанса.
– Я уже сказал, найди себе ведьму. Я никого не учу. Он снова пытается захлопнуть дверь в надежде, что она испугается и уберет ногу. Но девушка не шевелится, а калечить ее, чтобы потом лечить, ему совершенно не хочется. Вздохнув, он смиряется и решает довести разговор до конца.
– Я не хочу учиться у ведьмы, сударь. Я хочу изучать настоящую магию.
– Это невозможно, потому что ты женщина, – с тяжким вздохом говорит он. – Могу я теперь вернуться к моим занятиям?
Но девочка не трогается с места, и алмазный взор остается непоколебимым.
– Можно спросить, почему вы не учите женщин, сударь? – За учтивыми словами скрывается сталь: ясно, что абы каким ответом от нее не отвяжешься.
Итанус открывает дверь пошире и нагибается, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
– Потому что женщины не способны овладеть Силой, девочка. Это простая истина. Думаешь, другие до тебя не пытались? Ваша натура противоречит требованиям подлинной магии. Многие из вас пользуются волшебной силой как ведьмы и умирают как ведьмы, истощив свой запас. То же и с тобой будет, если вздумаешь идти этим путем. Забудь о волшебстве и будешь жить долго и счастливо. – Итанус выпрямляется. – Вот тебе мой совет.
– Но мужчины-маги долго живут.
– Мужчины – да. – Впрочем, многие мужчины, желавшие стать магистрами, тоже не поднялись выше уровня ведьм. Если заниматься этим в одиночку, провал почти неминуем. Это означает короткую жизнь в погоне за мечтой, которую удалось осуществить очень немногим, и преждевременное угасание душевного огня. В худших же случаях желанный успех приводит с собой безумие.
Сделаться магистром – одно. Понять во всей полноте, чем ты стал, и жить с этим – совсем другое.
– Что во мне мешает этому? – продолжает допрашивать девушка. – Если это какой-нибудь женский орган, я его удалю.
Ему делается смешно, но тон девушки смертельно серьезен.
– Воткнешь нож себе в живот и вырежешь? – поддразнивает он. – Если я тебе прикажу?
– Нет, – невозмутимо отвечает девушка, – я пойду к ведьме и попрошу об этом ее, чтобы – не умереть. Потом вернусь и покажусь вам. Если вы скажете, что осталось еще что-то лишнее, я и это вырежу. Пока во мне не останется только то, что и у мужчин есть, и вы не возьметесь меня учить.
Он отступает на шаг и обводит рукой свои стены.
– Взгляни на это, дитя. Видишь ты здесь какую-то магию? Есть ли здесь хоть один кирпич, уложенный на место душевной силой, есть ли мебель, сделанная чем-то, помимо обычного человеческого труда? Я сам строил этот дом – руками, ничем более. И ты хочешь учиться у такого, как я? Твоя настойчивость достойна восхищения, но ты пришла не туда. Ступай ко дворам Сельдена или Амариса – быть может, тамошние магистры прислушаются к твоим доводам. Итанус Ульранский больше не магистр и не принимает учеников – ни мальчиков, ни девочек, готовых искромсать себя и стать мальчиками.
– Вон там, – указывая на что-то, говорит девушка.
– Что «там»?
– Вы сказали, что здесь нет Силы, а там она есть. – Тонкий пальчик с каемкой грязи под ногтем, не поддавшейся воде и мылу, показывает в дальний угол.
Итанус оглядывается, готовый отрицать… и понимает, что малютка права. В том самом месте в год великих дождей… его мастерство каменщика оказалось бессильно против грунтовых вод, и он запечатал течь. В одном-единственном месте. Со всем остальным он управился без колдовства.
– И я не дитя, – добавляет девушка.
На этот раз он смотрит на нее более пристально, оценивая не только внешность, но и душевный огонь. Яркий, очень яркий. Ведьма с такой атрой может прожить много лет… и если бы мужчина, в равной степени одаренный, бросил вызов смерти и безумию, чтобы стать магистром, он мог бы добиться успеха.
Притом у нее есть Глаз, а это большая редкость.
– Не дитя? В чем же разница? Алмазный взор не мигает.
– Детей родители продают на улице, чтобы получить деньги и сделать новых детей. – Девушка мгновение молчит. – А взрослые продают себя сами.
Какой холод. Какая твердость. Что же ему открылось на самом деле – Сила или больная душа, которая сломается при первом же испытании?
– За этим ты и пришла? – спрашивает он. – Чтобы продать себя?
– Если понадобится, – спокойно отвечает она. Если бы он мог вообразить себе женщину, годную в магистры, способную вынести Переход и его последствия, она была бы как раз такой.
Итанус снова нагибается, ища в ее глазах то, что скрывает плоть, – то, что мужчина может искать годами и все-таки не увидеть.
– Ты когда-нибудь плясала огненный танец на подоконнике? – спрашивает он тихо. – Приманивала на ладонь светлячка в летнюю ночь? Сбывалось ли когда-нибудь то, чего ты желала? Случалось ли, что люди, причинившие тебе вред, исчезали без всякой причины?
– Нет, сударь. – Ни намека на слабость в алмазном взоре. – От всего этого умереть можно, а я умирать не хочу.
Да. Это именно то, что надо. Жажда жизни любой ценой. Основа основ – всем прочим можно и пренебречь.
– А если я скажу, что обмануть Смерть можно, только слившись с ней воедино? Что ты на это ответишь?
Лукавая улыбка пробегает у нее по губам и пропадает.
– Когда всю жизнь промышляешь на улице, такие сделки становятся для тебя привычными.
Да, пожалуй.
Он снова разгибается, замечая, что она больше не заклинивает ногой дверь – нужда в этом отпала. Она заинтересовала его и знает об этом. Городской магистр, у которого полно своих дел, скорей всего отверг бы ее… но лесной отшельник, отказавшийся от всех магистерских дел до конца своих дней и не особенно знающий, чем эти дни занять… такой вполне способен взяться за обучение женщины. Просто так, ради самой невероятности и бесцельности подобной задачи.
Магистров женского рода в природе нет, не было и не будет.
Она ждет его решения молча. Добрый знак. Дисциплина – это всегда хорошо.
Допустим, что одна такая появится. Какой поднимется шум! Каким славным подвигом это станет!
– Как твое имя, дитя?
Ее глаза гневно сверкают при этом слове, которое он произнес намеренно, но голос остается ровным и вежливым.
– Камала, сударь.
– А если я откажу тебе, Камала? – столь же спокойно и учтиво произносит он. – Если скажу, что поклялся никогда больше не брать учеников – и это чистая правда; что есть причины, по которым ни одной женщине так и не удалось овладеть магией; что мне эти причины известны, что тебя они касаются точно так же, как и других, и что я не намерен тратить на тебя время, – если я скажу тебе все это и закрою перед тобой дверь, что тогда?
– Тогда я поселюсь у вашей двери. И буду служить вам чем только могу, пока вы не передумаете. Буду платить за обучение, как и пристало ученику. Рубить дрова, пропалывать огород, носить воду из ручья – все одними руками, без всякого колдовства, хотя кое-что мне и доступно, пока вы не научите меня, как пользоваться Силой, не умирая. Вы каждый день будете видеть, как я работаю на вас, сознавать в глубине души, что я не сдамся, – и когда-нибудь дадите мне это знание.
Алмазный взор блещет упорством и вызовом.
Он медленно выпрямляется во весь свой рост, намного превышая ее, и поворачивается спиной. Ни шагов ему вслед, ни возражений. Хорошо. Он находит среди своих инструментов тяжелый топор, только крупному мужчине под силу, и возвращается к порогу. Она ждет по-прежнему молча – его это радует.
Он бросает топор ей под ноги и говорит:
– Поленница у задней стены.
Потом закрывает дверь, поскольку ее нога больше этому не препятствует, и садится за стол. Прибавляет огня в своей лампе, разворачивает очередной шантонийский свиток, прижимает края речными камнями.
Читать он начинает, только услышав, как она рубит дрова.
Глава 3
Дворец короля Дантена, построенный из древнего камня, внутри был увешан гобеленами – некогда, должно быть, яркими и нарядными, но давно поблекшими от времени и от солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Мой обоз придет вовремя.
Веселый ропот, не переходящий, однако, в смех, пробежал по залу, но взгляд старца остался холодным.
– Король может счесть это за обиду.
– Я не обещал устраивать зрелище ему на потеху, – пожал плечами Коливар.
– Мы тоже не обещали тебе ничего, кроме безопасного пути туда и обратно. Остерегайся вызвать гнев правителя здешних мест.
Искренний звонкий смех Коливара прокатился по залу, потревожив лежащую на подоконниках пыль.
– Так здесь правит король? Неужели? В таком случае ты, должно быть, кастрируешь своих магистров – я не знаю другого города, где мужи Силы мирились бы с таким положением дел.
– Тише, – сказал один из собравшихся, бросив взгляд на двойные дубовые двери. – У него, между прочим, есть уши.
– И слуги.
– И у всех у них умы поддаются лепке, как глина, – подхватил Коливар, – а гончары – это мы с вами.
– Быть может, и так, – согласился седовласый магистр, – но у нас на Севере ценится скромность.
– Вот как. – Коливар смахнул пыль с одного рукава рубашки, потом с другого. – Ты сам скажешь, зачем пригласил меня сюда вопреки всем политическим соображениям, или хочешь, чтобы я угадал? Знай, однако, – взгляд пришельца на миг стал жестким, – что мои отгадки могут тебе не понравиться.
Седобородый посмотрел на него и едва заметно кивнул.
– Быть может, дело несколько прояснится, когда я представлю тебе всех присутствующих. Я Рамирус, магистр короля Дантена. – Он назвал еще двоих, также служивших королю. – А это, – указал он на коренастого человека в черном бурнусе и тюрбане, – Севираль из Тарса.
Весь сарказм мигом слетел с Коливара.
– Тарсиец? Сколь долгое и тяжкое путешествие даже для того, кто распоряжается душевным огнем! Почитаю за честь знакомство с отважным землепроходцем.
– Это Дель с островов Полумесяца.
Коливар приподнял бровь и кивнул, воздавая должное и этому путешественнику.
– Сур-Алим из Хайлиса. Фадир из Коргштаата. Тир-стан из Гансунга.
Имена и страны сыпались как из рога изобилия. Даже Коливар, хорошо знавший карту мира, впервые слышал названия некоторых земель.
– Поистине избранное общество, – сказал он, когда Рамирус представил всех. Голос его утратил насмешливые интонации, и в нем появился холодок. – Никогда еще не видел, что столько наших собратьев со всего мира собрались вместе. Ведь мы не слишком-то доверяем друг другу, верно? Предполагаю, что дело и впрямь чрезвычайное, иначе наш брат Рамирус не созвал бы нас всех к себе.
– Если я скажу, что самое наше существование под угрозой, удовлетворит ли это тебя? – тихо промолвил Рамирус.
Коливар должным образом поразмыслил над сказанным и кивнул.
– Превосходно. В таком случае пойдем со мной, и ты сам все увидишь. – Не сказав более ни слова, Рамирус вышел из зала, и недоверчивый гость последовал за ним.
Глава 2
Итанус вспоминает
Кто бы ни был там, за дверью, так просто он не уйдет. Итанус старается не обращать внимания на стук, но неведомый гость всегда возвращается. Стучатся не настолько громко и часто, чтобы вызвать открытый гнев хозяина, – как будто посетитель хочет всего лишь напомнить о себе, ни на что больше не претендуя.
В конце концов он вздыхает, отрывается от шантонийских иероглифов, которые пытался расшифровать, и идет посмотреть, кто же это так назойливо добивается встречи с ним.
Итанус открывает дверь, и в его святилище врывается свежий, насыщенный цветочной пыльцой, полный жизни воздух. Надо было, пожалуй, сделать в доме побольше окон и меньше заботиться о том, чтобы не замерзнуть зимой.
На пороге стоит девушка. Уже не ребенок, но по-детски худенькая. Не требуется волшебства, чтобы увидеть, какой суровой была ее недолгая жизнь, – это читается на ее лице, даже в ее дыхании. Итанус видит также, что она отреклась от своей среды и вознамерилась добиться большего. Холодную решимость, которой сверкают ее глаза, поэт Бельзариус нарек когда-то «алмазным взором». Лицо и руки она отмыла дочиста не более часа назад, но все остальное явно не привыкло к частым омовениям. Из крестьян, определяет Итанус, росла в нужде, воспитания не получила, но старается вести себя вежливо. Любопытно.
Он подумывает даже прибегнуть к Силе, чтобы узнать о ней что-то еще. Но он давно утратил эту привычку, и искушение быстро проходит.
– Мастер Итанус, магистр Ульранский?
Он мрачнеет, и любопытство, которое он почувствовал к девушке, угасает мгновенно.
– Я давно уже не пользуюсь этим титулом, как и всеми прочими. – Голос его резок: каков вопрос, таков и ответ. Зачем эта фитюлька явилась к нему в дом, построенный в чаще леса именно для того, чтобы никто сюда не ходил? За приворотными чарами? Подумать только, ради чего ученого могут оторвать от занятий. – Найди ведьму, если тебе нужна помощь, – их в округе полным-полно.
Он собирается захлопнуть дверь и вернуться к своим трудам, но девушка ловко просовывает ногу в щель, и у него, к собственному удивлению, недостает духу прищемить эту ножку.
Он сердито смотрит ей в глаза. Поистине алмазный взор, ничего не скажешь.
– Я пришла поучиться у вас магии, сударь, – заявляет она и приседает в подобии реверанса.
– Я уже сказал, найди себе ведьму. Я никого не учу. Он снова пытается захлопнуть дверь в надежде, что она испугается и уберет ногу. Но девушка не шевелится, а калечить ее, чтобы потом лечить, ему совершенно не хочется. Вздохнув, он смиряется и решает довести разговор до конца.
– Я не хочу учиться у ведьмы, сударь. Я хочу изучать настоящую магию.
– Это невозможно, потому что ты женщина, – с тяжким вздохом говорит он. – Могу я теперь вернуться к моим занятиям?
Но девочка не трогается с места, и алмазный взор остается непоколебимым.
– Можно спросить, почему вы не учите женщин, сударь? – За учтивыми словами скрывается сталь: ясно, что абы каким ответом от нее не отвяжешься.
Итанус открывает дверь пошире и нагибается, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
– Потому что женщины не способны овладеть Силой, девочка. Это простая истина. Думаешь, другие до тебя не пытались? Ваша натура противоречит требованиям подлинной магии. Многие из вас пользуются волшебной силой как ведьмы и умирают как ведьмы, истощив свой запас. То же и с тобой будет, если вздумаешь идти этим путем. Забудь о волшебстве и будешь жить долго и счастливо. – Итанус выпрямляется. – Вот тебе мой совет.
– Но мужчины-маги долго живут.
– Мужчины – да. – Впрочем, многие мужчины, желавшие стать магистрами, тоже не поднялись выше уровня ведьм. Если заниматься этим в одиночку, провал почти неминуем. Это означает короткую жизнь в погоне за мечтой, которую удалось осуществить очень немногим, и преждевременное угасание душевного огня. В худших же случаях желанный успех приводит с собой безумие.
Сделаться магистром – одно. Понять во всей полноте, чем ты стал, и жить с этим – совсем другое.
– Что во мне мешает этому? – продолжает допрашивать девушка. – Если это какой-нибудь женский орган, я его удалю.
Ему делается смешно, но тон девушки смертельно серьезен.
– Воткнешь нож себе в живот и вырежешь? – поддразнивает он. – Если я тебе прикажу?
– Нет, – невозмутимо отвечает девушка, – я пойду к ведьме и попрошу об этом ее, чтобы – не умереть. Потом вернусь и покажусь вам. Если вы скажете, что осталось еще что-то лишнее, я и это вырежу. Пока во мне не останется только то, что и у мужчин есть, и вы не возьметесь меня учить.
Он отступает на шаг и обводит рукой свои стены.
– Взгляни на это, дитя. Видишь ты здесь какую-то магию? Есть ли здесь хоть один кирпич, уложенный на место душевной силой, есть ли мебель, сделанная чем-то, помимо обычного человеческого труда? Я сам строил этот дом – руками, ничем более. И ты хочешь учиться у такого, как я? Твоя настойчивость достойна восхищения, но ты пришла не туда. Ступай ко дворам Сельдена или Амариса – быть может, тамошние магистры прислушаются к твоим доводам. Итанус Ульранский больше не магистр и не принимает учеников – ни мальчиков, ни девочек, готовых искромсать себя и стать мальчиками.
– Вон там, – указывая на что-то, говорит девушка.
– Что «там»?
– Вы сказали, что здесь нет Силы, а там она есть. – Тонкий пальчик с каемкой грязи под ногтем, не поддавшейся воде и мылу, показывает в дальний угол.
Итанус оглядывается, готовый отрицать… и понимает, что малютка права. В том самом месте в год великих дождей… его мастерство каменщика оказалось бессильно против грунтовых вод, и он запечатал течь. В одном-единственном месте. Со всем остальным он управился без колдовства.
– И я не дитя, – добавляет девушка.
На этот раз он смотрит на нее более пристально, оценивая не только внешность, но и душевный огонь. Яркий, очень яркий. Ведьма с такой атрой может прожить много лет… и если бы мужчина, в равной степени одаренный, бросил вызов смерти и безумию, чтобы стать магистром, он мог бы добиться успеха.
Притом у нее есть Глаз, а это большая редкость.
– Не дитя? В чем же разница? Алмазный взор не мигает.
– Детей родители продают на улице, чтобы получить деньги и сделать новых детей. – Девушка мгновение молчит. – А взрослые продают себя сами.
Какой холод. Какая твердость. Что же ему открылось на самом деле – Сила или больная душа, которая сломается при первом же испытании?
– За этим ты и пришла? – спрашивает он. – Чтобы продать себя?
– Если понадобится, – спокойно отвечает она. Если бы он мог вообразить себе женщину, годную в магистры, способную вынести Переход и его последствия, она была бы как раз такой.
Итанус снова нагибается, ища в ее глазах то, что скрывает плоть, – то, что мужчина может искать годами и все-таки не увидеть.
– Ты когда-нибудь плясала огненный танец на подоконнике? – спрашивает он тихо. – Приманивала на ладонь светлячка в летнюю ночь? Сбывалось ли когда-нибудь то, чего ты желала? Случалось ли, что люди, причинившие тебе вред, исчезали без всякой причины?
– Нет, сударь. – Ни намека на слабость в алмазном взоре. – От всего этого умереть можно, а я умирать не хочу.
Да. Это именно то, что надо. Жажда жизни любой ценой. Основа основ – всем прочим можно и пренебречь.
– А если я скажу, что обмануть Смерть можно, только слившись с ней воедино? Что ты на это ответишь?
Лукавая улыбка пробегает у нее по губам и пропадает.
– Когда всю жизнь промышляешь на улице, такие сделки становятся для тебя привычными.
Да, пожалуй.
Он снова разгибается, замечая, что она больше не заклинивает ногой дверь – нужда в этом отпала. Она заинтересовала его и знает об этом. Городской магистр, у которого полно своих дел, скорей всего отверг бы ее… но лесной отшельник, отказавшийся от всех магистерских дел до конца своих дней и не особенно знающий, чем эти дни занять… такой вполне способен взяться за обучение женщины. Просто так, ради самой невероятности и бесцельности подобной задачи.
Магистров женского рода в природе нет, не было и не будет.
Она ждет его решения молча. Добрый знак. Дисциплина – это всегда хорошо.
Допустим, что одна такая появится. Какой поднимется шум! Каким славным подвигом это станет!
– Как твое имя, дитя?
Ее глаза гневно сверкают при этом слове, которое он произнес намеренно, но голос остается ровным и вежливым.
– Камала, сударь.
– А если я откажу тебе, Камала? – столь же спокойно и учтиво произносит он. – Если скажу, что поклялся никогда больше не брать учеников – и это чистая правда; что есть причины, по которым ни одной женщине так и не удалось овладеть магией; что мне эти причины известны, что тебя они касаются точно так же, как и других, и что я не намерен тратить на тебя время, – если я скажу тебе все это и закрою перед тобой дверь, что тогда?
– Тогда я поселюсь у вашей двери. И буду служить вам чем только могу, пока вы не передумаете. Буду платить за обучение, как и пристало ученику. Рубить дрова, пропалывать огород, носить воду из ручья – все одними руками, без всякого колдовства, хотя кое-что мне и доступно, пока вы не научите меня, как пользоваться Силой, не умирая. Вы каждый день будете видеть, как я работаю на вас, сознавать в глубине души, что я не сдамся, – и когда-нибудь дадите мне это знание.
Алмазный взор блещет упорством и вызовом.
Он медленно выпрямляется во весь свой рост, намного превышая ее, и поворачивается спиной. Ни шагов ему вслед, ни возражений. Хорошо. Он находит среди своих инструментов тяжелый топор, только крупному мужчине под силу, и возвращается к порогу. Она ждет по-прежнему молча – его это радует.
Он бросает топор ей под ноги и говорит:
– Поленница у задней стены.
Потом закрывает дверь, поскольку ее нога больше этому не препятствует, и садится за стол. Прибавляет огня в своей лампе, разворачивает очередной шантонийский свиток, прижимает края речными камнями.
Читать он начинает, только услышав, как она рубит дрова.
Глава 3
Дворец короля Дантена, построенный из древнего камня, внутри был увешан гобеленами – некогда, должно быть, яркими и нарядными, но давно поблекшими от времени и от солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55