Меньше всего на свете ему хотелось сейчас размышлять о зловредном нраве гнедой кобылки.
Вскоре мужчины уже сидели, завернувшись в одеяла, и ели сушеное мясо, твердые, как камень, дорожные галеты и липкие лепешки из орехов, сушеных фруктов, зерна и меда. Увы, развести огонь они никак не могли — от жара снег, укутавший их убежище, тотчас растаял бы, но в тесной пещере уже становилось теплее от их тел, и хотя до желанного уюта было куда как далеко, Элион уже проникся уверенностью, что они выживут.
После того как Тормон позаботился о лошади, сам наелся и согрелся, в нем проснулся интерес к окружающему.
— Что это за штука? — спросил он, указывая на источник зеленого света, который уже заметно потускнел. Элион знал, что скоро ему придется доставать новую светилку. Что ж, безнадежно сказал он себе, твой новый спутник — отнюдь не дурак. Ты ведь отлично понимал, что очень скоро он начнет задавать неуместные вопросы.
— Это глим, — ответил он вслух. — Делают его, кажется, из вытяжки из светлячков и каких-то растений — понятия не имею как.
Тормон открыл было рот, но тут же его захлопнул. Ты ведь не из Каллисиоры, верно? Чутьем телепата Элион уловил, что именно хотел спросить торговец Он не знал, почему Тормон передумал, но рад был этой отсрочке. Ему очень не хотелось лгать.
Чтобы рассеять неловкость, торговец повернулся к гнедой кобыле, которая вдоволь наелась кукурузных зерен из торбочки, что хранилась в мешке Элиона, и теперь лежала на мягком ложе из сосновых веток, которое устроил для нее Тормон. Торговец нежно погладил ее гнедой бок.
— До чего же славная детка, — ласково проговорил он. — Чистенькая, словно кошка, и к тому же смелая. Вспомни, как отважно она пробивалась с нами через пургу — ни разу не заартачилась.
Тормон то ли спятил, то ли имел в виду совсем другую лошадь, но прежде, чем Элион успел возразить, его спутник снова заговорил:
— Вот такую лошадку хотел я купить для Аннас, когда подрастет. Знаешь, ей всего-то сравнялось пять, а уж как она сидела в седле! Канелла начала учить ее верховой езде еще прежде, чем малышка научилась ходить…
И он пустился в воспоминания о погибшей жене и дочери. Глаза его влажно блестели от нежности и непролитых слез.
Не выдержав, Элион скоро присоединился к нему.
— Знаешь, я никогда прежде этого не замечал, но у этой кобылки шкура почти того же цвета, что волосы Мельнит. Вот это была наездница!..
Стояла глубокая ночь, снаружи ярился буран, а двое мужчин делились своим горем, погружаясь в светлые воспоминания о своих любимых. И если порой один из них словно не слышал другого — что из того?
Глава 17. НОЧНЫЕ СОБЫТИЯ
Бельдан изнывала от тревоги и бессильной ярости. Прятаться в постели под одеялами, точно пугливый кролик, покуда по дому рыщут незваные гости, было для нее просто невыносимо. Всякий раз, когда из-за двери доносились шаги или голоса, девушка напрягалась, затаив дыхание, и гадала, что произошло. Тулак ли грозит беда, обнаружен ли Каз, или сейчас дверь в ее комнату распахнется настежь… и что тогда? Наконец Вельдан поняла, что дала слишком большую волю своему неуемному воображению. В конце концов, она не так уж и беззащитна. Чтобы набраться уверенности, она под одеялом провела рукой по ножнам, в которых укрылись замечательно острые и длинные мечи — ее собственный и Тулак. Потом крепче стиснула рукоять кинжала и, вполне уверенная в себе, зловеще улыбнулась. «Что бы ни случилось, — сказала она себе, — ты с этим справишься».
Вельдан еще раньше переоделась в вещи, которые дала ей Тулак, обрядившись, по местному обычаю, в штаны из прочного холста, рубашку и жилет. Все это она надела поверх собственной одежды, но постаралась не напялить на себя чересчур много. Случись драться, неповоротливость сослужит ей плохую службу, да и под одеялами было невыносимо жарко, хотя ветер, дувший из выбитого Казом окна, изрядно выстудил комнату. Впрочем, у нее и без такого пустяка есть о чем беспокоиться.
Напряженно прислушиваясь к любым звукам, доносящимся из-за двери, Вельдан мысленно окликнула прятавшегося в амбаре дракена:
— Все в порядке, Каз?
— О каком порядке ты говоришь? — тотчас ядовито откликнулся напарник. — Твоя подружка, эта старая перечница, поставила здесь, в амбаре, своего злосчастного конягу — да еще и велела, чтоб я его охранял! У меня, понимаете ли, от голода живот прилип к позвоночнику, а она оставляет под самым моим носом этот ходячий кусок мяса — специально, чтобы меня помучить, не иначе! Вельдан, я больше не могу! Сколько еще мы должны здесь торчать? Я скоро захлебнусь собственной слюной!
С кровати, на которой лежала Вельдан, видно было, как в темноте густо валит снег, неистово крутясь в порывах ветра. Она передала дракену эту картину.
— Похоже, душа моя, придется тебе стиснуть зубы и терпеть. Нынче ночью подыматься в горы — чистое безумие.
— Безумие — оставаться здесь, — проворчал Каз. — Зловредные людишки так и шныряют повсюду, вынюхивают и высматривают. С другой стороны…
— Что? — резко перебила Вельдан. Ей совсем не понравился этот задумчивый тон. Всякий раз, когда дракен что-то замышлял, кому-нибудь непременно приходилось солоно.
— Да так, ничего, — легкомысленным тоном отозвался Каз. — Правда пустяки.
Ой-ей-ей, подумала Вельдан. Вот теперь нам точно несдобровать.
— Я немножко замечтался, вот и все, — продолжал напарник. — Полагаю, таков первый признак медленной голодной смерти.
— Каз, пожалуйста, подумай о Тулак. Ей здесь жить и после нашего ухода. Не затевай ничего, что только ухудшит дело.
В ответ Вельдан получила только зловещее хихиканье дракена и под одеялом стиснула кулаки. Ну погоди, я еще до тебя доберусь!
Ох уж этот Казарл! Невозможно предвидеть, что он придумает в следующий раз. Непредсказуемый Каз, единственный в своем роде, — и это не игра слов. Насколько было известно Тайному Совету, в мире не было других дракенов — а впрочем, Совету были доступны далеко не все уголки мира. Даже для чародеев существовали места, где проникнуть через Завесы оказывалось невозможно, и все тайны этих мест так и оставались тайнами. Правда, одна чародейка — мать Вельдан — сумела, как видно, проникнуть в такое потаенное место, но поскольку она умерла, никто так и не узнал, как ей это удалось. Быть может, подумала Вельдан, моя мать — единственная, кто смог это сделать. Но… каким образом? И почему?
Никто из живущих в Гендивале не хотел — да и не мог — рассказать Вельдан всю правду о ее родителях. Даже приемные отец и мать (оба чародеи), которые вырастили ее. Они твердили только, что отец ее никому не известен — какой-то чужак, случайный любовник, с которым мать Вельдан повстречалась в одном из своих путешествий и с которым рассталась, не пролив и слезинки. Чутье телепата подсказывало Вельдан, что они лгут — особенно когда она сравнивала эту историю с рассказом об участи своей родной матери.
Когда Вельдан была еще грудным младенцем, что-то заставило ее мать покинуть родной дом и крохотную дочку — и исчезнуть бесследно. Через два года ее нашли на границе Гендиваля. Никто не знал, откуда она возвращалась, а раны ее были так серьезны, что она угасла прежде, чем успела получить помощь целителей. В заплечном мешке ее был только сверток, столь тщательно укутанный мягкими одеялами, что стало ясно: в нем находится нечто хрупкое и ценное. Так оно и было. В свертке обнаружилось одно-единственное яйцо величиной чуть больше человеческой головы, абсолютно черное, но отливавшее изменчивым радужным, сиянием. Единственное, что мать оставила в наследство своей дочери, — дракен Казарл.
Девочка-сирота и одинокий птенец выросли вместе, не разлучаясь ни на минуту: вместе ели, вместе спали, вместе учились и устраивали всяческие проказы — в особенности дракен, неистощимый на выдумки. Лишь когда Вельдан выросла и сама стала чародейкой, поняла она, как взбудоражила жителей Гендиваля ее тесная дружба с дракеном. Все члены Тайного Совета, начиная с архимага Кергорна, дивились тому, как стремительно растет это уникальное существо, дивились его недюжинному разуму и телепатическому дару: с детских лет Каз и Вельдан установили между собой нехитрую мысленную связь, которая с годами стала лишь сильней и замысловатей. Неудивительно, что мастера-ученые мечтали забрать Каза для углубленных исследований, но Сивильда, подруга Кергорна, вынудила архимага строжайше запретить подобный шаг. Сивильда заявила, что девочка уже потеряла отца и мать, а потому негоже лишать ее единственного близкого существа. Вельдан тогда была ей крайне благодарна за это вмешательство. Архимаг и не подозревал, что одна из его будущих чародеек душой и телом предана его же подруге.
Размышляя о прошлом, Вельдан сумела отвлечься от бесплодных тревог настоящего, однако же все это время она напрягала слух, стараясь уловить хоть какие-то звуки, которые помогут ей понять, что же происходит в доме. Наконец, после долгой тишины, она все же кое-что услышала — и тут же пожалела об этом. К двери ее комнаты приближались тяжелые топающие шаги. Вельдан оцепенела, и снова в ее сознании промелькнул образ кролика, который, дрожа, прячется от врагов. Чародейка безжалостно отогнала прочь эту недостойную картину и крепче сжала рукоять ножа. Пускай себе кролики прячутся от врагов — чародеи народ не пугливый. Справившись со страхом, Вельдан стала напряженно прислушиваться к тому, что происходит за дверью. Чем больше вызнает она сейчас, тем верней удастся ей при случае спасти свою жизнь.
Судя по звукам, в коридоре было несколько людей — трое, а может быть, и четверо. Они задержались на миг около ее двери, затем прошли дальше. Вельдан услышала, как лязгнул засов и со скрипом отворилась дверь соседней комнаты. Люди переговаривались вполголоса — и тут раздался звук, от которого у нее кровь застыла в жилах. Чуть слышный, пронзительный вой, в котором смешались ужас, тоска, одиночество.
Нечеловеческий этот звук пробудил в Вельдан самые разные чувства. Прежде всего, конечно, испуг и жалость, но за ними таилось нестерпимое любопытство — извечная черта всех чародеев, которая рано или поздно приводила многих из них к гибели.
— Прекрати. — Холодный голос прозвучал повелительно и на редкость бесстрастно. Оглушительный хлопок пощечины — и вой резко оборвался. Тот же холодный голос продолжал: — Вам двоим незачем торчать здесь и слушать его бред.
— Но, с позволения вашей милости… — с запинкой отозвался другой, чуть дрожащий голос. — Может, надо все-таки присмотреть за ним? Вид у него прежалкий, и потом… э-э… он все-таки иерарх.
— Был иерархом. — Все тот же бесстрастный тон. — Теперь это всего лишь безмозглое подобие человека. Наш долг — сохранить ему жизнь и доставить его в Тиаронд до завтрашнего заката. Он в последний раз исполнит роль иерарха, когда будет принесен в жертву Мириалю.
У Вельдан отвисла челюсть. Что за грязную игру затеяли эти суеверные дикари? Принести в жертву своего предводителя? «Ну, — подумала она, — теперь я слышала довольно. Что-то здесь не так…» Мысль эта оборвалась, не успев развиться, — в коридоре вновь прозвучали шаги. Сухо лязгнул засов — дверь соседней комнаты заперта.
— Итак, — произнес холодный властный голос., — вы двое останетесь на страже у этой двери. Помните: что бы вам ни говорили, не пропускайте в комнату никого, кроме меня. Если с Завалем, судя по голосу, начнет твориться что-то неладное — один из вас должен сообщить об этом мне. Быть может, вам проще будет исполнять свои обязанности, если вы запомните, что завтра на закате жители Тиаронда должны увидеть жертвоприношение — любой ценой. Если с иерархом что-то случится, я буду вынужден подыскать ему замену. Поняли?
— Ваша милость!..
Стремительные, уверенные шаги удалились прочь по коридору. К немалому облегчению Вельдан, обладатель холодного голоса миновал ее дверь, не задержавшись ни на секунду. Чародейка беззвучно присвистнула. Да, подумала она, этот человек исключительно опасен. Опыт говорил ей, что хладнокровный, сдержанный, бесстрастный противник верней и охотней всего пойдет на убийство.
Кто сейчас верней и охотней всего пошел бы на убийство, так это Казарл. Такого он при своем нетерпеливом нраве не мог снести. Валяться в холодном, продутом сквозняками амбаре, маскируясь — силы небесные! — под кучу навоза, зная, что всего в ста шагах отсюда, в доме, занятом врагами, застряла его напарница! В довершение худшего Каз изнывал от нестерпимого голода, и страдания его лишь усиливались от того, что совсем рядом, под самым носом торчит живой ужин — который, увы, дракен сам себе запретил есть. Каз тяжело вздохнул. Ничего не поделаешь — подобно Вельдан, он проникся искренним уважением к несгибаемой и резкой на язык старушке Тулак. Дела должны пойти совсем худо, чтобы он решился поужинать ее старым сотоварищем. «Если я съем коня, — с мрачным юмором подумал Каз, — мне придется сожрать и Тулак — иначе она, пожалуй, сожрет меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Вскоре мужчины уже сидели, завернувшись в одеяла, и ели сушеное мясо, твердые, как камень, дорожные галеты и липкие лепешки из орехов, сушеных фруктов, зерна и меда. Увы, развести огонь они никак не могли — от жара снег, укутавший их убежище, тотчас растаял бы, но в тесной пещере уже становилось теплее от их тел, и хотя до желанного уюта было куда как далеко, Элион уже проникся уверенностью, что они выживут.
После того как Тормон позаботился о лошади, сам наелся и согрелся, в нем проснулся интерес к окружающему.
— Что это за штука? — спросил он, указывая на источник зеленого света, который уже заметно потускнел. Элион знал, что скоро ему придется доставать новую светилку. Что ж, безнадежно сказал он себе, твой новый спутник — отнюдь не дурак. Ты ведь отлично понимал, что очень скоро он начнет задавать неуместные вопросы.
— Это глим, — ответил он вслух. — Делают его, кажется, из вытяжки из светлячков и каких-то растений — понятия не имею как.
Тормон открыл было рот, но тут же его захлопнул. Ты ведь не из Каллисиоры, верно? Чутьем телепата Элион уловил, что именно хотел спросить торговец Он не знал, почему Тормон передумал, но рад был этой отсрочке. Ему очень не хотелось лгать.
Чтобы рассеять неловкость, торговец повернулся к гнедой кобыле, которая вдоволь наелась кукурузных зерен из торбочки, что хранилась в мешке Элиона, и теперь лежала на мягком ложе из сосновых веток, которое устроил для нее Тормон. Торговец нежно погладил ее гнедой бок.
— До чего же славная детка, — ласково проговорил он. — Чистенькая, словно кошка, и к тому же смелая. Вспомни, как отважно она пробивалась с нами через пургу — ни разу не заартачилась.
Тормон то ли спятил, то ли имел в виду совсем другую лошадь, но прежде, чем Элион успел возразить, его спутник снова заговорил:
— Вот такую лошадку хотел я купить для Аннас, когда подрастет. Знаешь, ей всего-то сравнялось пять, а уж как она сидела в седле! Канелла начала учить ее верховой езде еще прежде, чем малышка научилась ходить…
И он пустился в воспоминания о погибшей жене и дочери. Глаза его влажно блестели от нежности и непролитых слез.
Не выдержав, Элион скоро присоединился к нему.
— Знаешь, я никогда прежде этого не замечал, но у этой кобылки шкура почти того же цвета, что волосы Мельнит. Вот это была наездница!..
Стояла глубокая ночь, снаружи ярился буран, а двое мужчин делились своим горем, погружаясь в светлые воспоминания о своих любимых. И если порой один из них словно не слышал другого — что из того?
Глава 17. НОЧНЫЕ СОБЫТИЯ
Бельдан изнывала от тревоги и бессильной ярости. Прятаться в постели под одеялами, точно пугливый кролик, покуда по дому рыщут незваные гости, было для нее просто невыносимо. Всякий раз, когда из-за двери доносились шаги или голоса, девушка напрягалась, затаив дыхание, и гадала, что произошло. Тулак ли грозит беда, обнаружен ли Каз, или сейчас дверь в ее комнату распахнется настежь… и что тогда? Наконец Вельдан поняла, что дала слишком большую волю своему неуемному воображению. В конце концов, она не так уж и беззащитна. Чтобы набраться уверенности, она под одеялом провела рукой по ножнам, в которых укрылись замечательно острые и длинные мечи — ее собственный и Тулак. Потом крепче стиснула рукоять кинжала и, вполне уверенная в себе, зловеще улыбнулась. «Что бы ни случилось, — сказала она себе, — ты с этим справишься».
Вельдан еще раньше переоделась в вещи, которые дала ей Тулак, обрядившись, по местному обычаю, в штаны из прочного холста, рубашку и жилет. Все это она надела поверх собственной одежды, но постаралась не напялить на себя чересчур много. Случись драться, неповоротливость сослужит ей плохую службу, да и под одеялами было невыносимо жарко, хотя ветер, дувший из выбитого Казом окна, изрядно выстудил комнату. Впрочем, у нее и без такого пустяка есть о чем беспокоиться.
Напряженно прислушиваясь к любым звукам, доносящимся из-за двери, Вельдан мысленно окликнула прятавшегося в амбаре дракена:
— Все в порядке, Каз?
— О каком порядке ты говоришь? — тотчас ядовито откликнулся напарник. — Твоя подружка, эта старая перечница, поставила здесь, в амбаре, своего злосчастного конягу — да еще и велела, чтоб я его охранял! У меня, понимаете ли, от голода живот прилип к позвоночнику, а она оставляет под самым моим носом этот ходячий кусок мяса — специально, чтобы меня помучить, не иначе! Вельдан, я больше не могу! Сколько еще мы должны здесь торчать? Я скоро захлебнусь собственной слюной!
С кровати, на которой лежала Вельдан, видно было, как в темноте густо валит снег, неистово крутясь в порывах ветра. Она передала дракену эту картину.
— Похоже, душа моя, придется тебе стиснуть зубы и терпеть. Нынче ночью подыматься в горы — чистое безумие.
— Безумие — оставаться здесь, — проворчал Каз. — Зловредные людишки так и шныряют повсюду, вынюхивают и высматривают. С другой стороны…
— Что? — резко перебила Вельдан. Ей совсем не понравился этот задумчивый тон. Всякий раз, когда дракен что-то замышлял, кому-нибудь непременно приходилось солоно.
— Да так, ничего, — легкомысленным тоном отозвался Каз. — Правда пустяки.
Ой-ей-ей, подумала Вельдан. Вот теперь нам точно несдобровать.
— Я немножко замечтался, вот и все, — продолжал напарник. — Полагаю, таков первый признак медленной голодной смерти.
— Каз, пожалуйста, подумай о Тулак. Ей здесь жить и после нашего ухода. Не затевай ничего, что только ухудшит дело.
В ответ Вельдан получила только зловещее хихиканье дракена и под одеялом стиснула кулаки. Ну погоди, я еще до тебя доберусь!
Ох уж этот Казарл! Невозможно предвидеть, что он придумает в следующий раз. Непредсказуемый Каз, единственный в своем роде, — и это не игра слов. Насколько было известно Тайному Совету, в мире не было других дракенов — а впрочем, Совету были доступны далеко не все уголки мира. Даже для чародеев существовали места, где проникнуть через Завесы оказывалось невозможно, и все тайны этих мест так и оставались тайнами. Правда, одна чародейка — мать Вельдан — сумела, как видно, проникнуть в такое потаенное место, но поскольку она умерла, никто так и не узнал, как ей это удалось. Быть может, подумала Вельдан, моя мать — единственная, кто смог это сделать. Но… каким образом? И почему?
Никто из живущих в Гендивале не хотел — да и не мог — рассказать Вельдан всю правду о ее родителях. Даже приемные отец и мать (оба чародеи), которые вырастили ее. Они твердили только, что отец ее никому не известен — какой-то чужак, случайный любовник, с которым мать Вельдан повстречалась в одном из своих путешествий и с которым рассталась, не пролив и слезинки. Чутье телепата подсказывало Вельдан, что они лгут — особенно когда она сравнивала эту историю с рассказом об участи своей родной матери.
Когда Вельдан была еще грудным младенцем, что-то заставило ее мать покинуть родной дом и крохотную дочку — и исчезнуть бесследно. Через два года ее нашли на границе Гендиваля. Никто не знал, откуда она возвращалась, а раны ее были так серьезны, что она угасла прежде, чем успела получить помощь целителей. В заплечном мешке ее был только сверток, столь тщательно укутанный мягкими одеялами, что стало ясно: в нем находится нечто хрупкое и ценное. Так оно и было. В свертке обнаружилось одно-единственное яйцо величиной чуть больше человеческой головы, абсолютно черное, но отливавшее изменчивым радужным, сиянием. Единственное, что мать оставила в наследство своей дочери, — дракен Казарл.
Девочка-сирота и одинокий птенец выросли вместе, не разлучаясь ни на минуту: вместе ели, вместе спали, вместе учились и устраивали всяческие проказы — в особенности дракен, неистощимый на выдумки. Лишь когда Вельдан выросла и сама стала чародейкой, поняла она, как взбудоражила жителей Гендиваля ее тесная дружба с дракеном. Все члены Тайного Совета, начиная с архимага Кергорна, дивились тому, как стремительно растет это уникальное существо, дивились его недюжинному разуму и телепатическому дару: с детских лет Каз и Вельдан установили между собой нехитрую мысленную связь, которая с годами стала лишь сильней и замысловатей. Неудивительно, что мастера-ученые мечтали забрать Каза для углубленных исследований, но Сивильда, подруга Кергорна, вынудила архимага строжайше запретить подобный шаг. Сивильда заявила, что девочка уже потеряла отца и мать, а потому негоже лишать ее единственного близкого существа. Вельдан тогда была ей крайне благодарна за это вмешательство. Архимаг и не подозревал, что одна из его будущих чародеек душой и телом предана его же подруге.
Размышляя о прошлом, Вельдан сумела отвлечься от бесплодных тревог настоящего, однако же все это время она напрягала слух, стараясь уловить хоть какие-то звуки, которые помогут ей понять, что же происходит в доме. Наконец, после долгой тишины, она все же кое-что услышала — и тут же пожалела об этом. К двери ее комнаты приближались тяжелые топающие шаги. Вельдан оцепенела, и снова в ее сознании промелькнул образ кролика, который, дрожа, прячется от врагов. Чародейка безжалостно отогнала прочь эту недостойную картину и крепче сжала рукоять ножа. Пускай себе кролики прячутся от врагов — чародеи народ не пугливый. Справившись со страхом, Вельдан стала напряженно прислушиваться к тому, что происходит за дверью. Чем больше вызнает она сейчас, тем верней удастся ей при случае спасти свою жизнь.
Судя по звукам, в коридоре было несколько людей — трое, а может быть, и четверо. Они задержались на миг около ее двери, затем прошли дальше. Вельдан услышала, как лязгнул засов и со скрипом отворилась дверь соседней комнаты. Люди переговаривались вполголоса — и тут раздался звук, от которого у нее кровь застыла в жилах. Чуть слышный, пронзительный вой, в котором смешались ужас, тоска, одиночество.
Нечеловеческий этот звук пробудил в Вельдан самые разные чувства. Прежде всего, конечно, испуг и жалость, но за ними таилось нестерпимое любопытство — извечная черта всех чародеев, которая рано или поздно приводила многих из них к гибели.
— Прекрати. — Холодный голос прозвучал повелительно и на редкость бесстрастно. Оглушительный хлопок пощечины — и вой резко оборвался. Тот же холодный голос продолжал: — Вам двоим незачем торчать здесь и слушать его бред.
— Но, с позволения вашей милости… — с запинкой отозвался другой, чуть дрожащий голос. — Может, надо все-таки присмотреть за ним? Вид у него прежалкий, и потом… э-э… он все-таки иерарх.
— Был иерархом. — Все тот же бесстрастный тон. — Теперь это всего лишь безмозглое подобие человека. Наш долг — сохранить ему жизнь и доставить его в Тиаронд до завтрашнего заката. Он в последний раз исполнит роль иерарха, когда будет принесен в жертву Мириалю.
У Вельдан отвисла челюсть. Что за грязную игру затеяли эти суеверные дикари? Принести в жертву своего предводителя? «Ну, — подумала она, — теперь я слышала довольно. Что-то здесь не так…» Мысль эта оборвалась, не успев развиться, — в коридоре вновь прозвучали шаги. Сухо лязгнул засов — дверь соседней комнаты заперта.
— Итак, — произнес холодный властный голос., — вы двое останетесь на страже у этой двери. Помните: что бы вам ни говорили, не пропускайте в комнату никого, кроме меня. Если с Завалем, судя по голосу, начнет твориться что-то неладное — один из вас должен сообщить об этом мне. Быть может, вам проще будет исполнять свои обязанности, если вы запомните, что завтра на закате жители Тиаронда должны увидеть жертвоприношение — любой ценой. Если с иерархом что-то случится, я буду вынужден подыскать ему замену. Поняли?
— Ваша милость!..
Стремительные, уверенные шаги удалились прочь по коридору. К немалому облегчению Вельдан, обладатель холодного голоса миновал ее дверь, не задержавшись ни на секунду. Чародейка беззвучно присвистнула. Да, подумала она, этот человек исключительно опасен. Опыт говорил ей, что хладнокровный, сдержанный, бесстрастный противник верней и охотней всего пойдет на убийство.
Кто сейчас верней и охотней всего пошел бы на убийство, так это Казарл. Такого он при своем нетерпеливом нраве не мог снести. Валяться в холодном, продутом сквозняками амбаре, маскируясь — силы небесные! — под кучу навоза, зная, что всего в ста шагах отсюда, в доме, занятом врагами, застряла его напарница! В довершение худшего Каз изнывал от нестерпимого голода, и страдания его лишь усиливались от того, что совсем рядом, под самым носом торчит живой ужин — который, увы, дракен сам себе запретил есть. Каз тяжело вздохнул. Ничего не поделаешь — подобно Вельдан, он проникся искренним уважением к несгибаемой и резкой на язык старушке Тулак. Дела должны пойти совсем худо, чтобы он решился поужинать ее старым сотоварищем. «Если я съем коня, — с мрачным юмором подумал Каз, — мне придется сожрать и Тулак — иначе она, пожалуй, сожрет меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66