Сам здоровенный, да и братва с тобой до зубов вооруженная… Убери иконы!
— Пахом-Чик, гроза округи, ничего не боится! — надулся одноглазый. — Ладно… Уберите, братцы, иконы.
Когда иконы исчезли с моих глаз, разбойники расселись у стен каморки — подальше от меня, обнажили сабли и ножи, настороженно следили за каждым моим движением, готовясь если не броситься на меня в случае чего, то защищать свою жизнь до последней капли крови, а то и просто удрать. Дверь, между прочим, они открытой оставили.
Я поднялся и сел, вытянув ноги. В голове еще шумело, но силы явно возвращались в мое тело. Еще бы свечи эти противные потушить: запах от них неприятный, и трещат они как-то… угрожающе!.. Что поделать, орудия производства конкурирующей организации. Созданы специально для того, чтобы негативно воздействовать на таких, как я. Вроде «Раптора» для комаров. Кошмарная вещь, надо сказать (я про свечи, а не про «Раптор»). У меня от них насморк и понос!
Одноглазый Пахом-Чик величественным кивком послал куда-то двух своих приятелей. Через минуту лихие молодцы вернулись, волоча за собой колченогий стул и две метлы. На стул тотчас уселся Пахом — с таким видом, будто это и не стул был вовсе, а, скажем, императорский трон; двое с метлами встали по бокам и принялись мерно обмахивать атамана метлами, которые, очевидно, символизировали опахала из павлиньих перьев.
Смешно мне не было. Повеселишься тут, когда в такую заваруху влип! Клиента убили… Людьми называются! Самые настоящие бесы!.. Откуда, интересно, у Пахом-Чика замашки Дона Корлеоне?.. «Гроза округи!» «Горькая судьбина одиноких лесных путников!» «Ужас церковных сторожей!»
Вернись ко мне сила, раскидал бы весь этот сброд от нечего делать! Пахома бы посредством метлы, что поувесистей, разом бы излечил от тяжелой формы мании величия!.. Да святые иконы всю энергию вытянули, а треск горящих церковных свечей сосредоточиться не дает…
— Милую тебя, нечистый! — торжественно проговорил восседавший на стуле разбойник. — Но исполнить ты должен работу, которую задам тебе в обмен на поганую твою жизнь.
— Чего и следовало ожидать, — пробормотал я, пропустив мимо ушей «поганую жизнь». — И что тебе нужно, ужас, летящий на крыльях ночи?
Пахом-Чик приосанился. Видимо, фраза из диснеевского мультика ему очень понравилась. Наверное, обяжет своих подопечных выучить ее наизусть и исполнять вместо поднадоевшей «грозы округи».
— Работа непростая, — признался одноглазый. — Потому только для нечистого и предназначена. Видишь ли, бес, в здешних местах нет страшнее и свирепее разбойника, чем я. Но слух пошел, что объявился недавно в округе Ахмет Медный Лоб — душегуб из басурманских стран. О, то великий разбойник! Я еще малым ребенком был, когда Медный Лоб гремел славой по всем басурманским землям. И до наших краев слава его доходила! О, превзошел он всех разбойников по части душегубства!
— А, — припомнил я, — слышал! Некий Георгий его пленил и на потеху царю привез, так?.. Но ведь этот Ахмет в заточении находится и конкуренцию тебе составить никак не может!
— Вот именно, что в заточении! — заволновавшись, вскинулся Пахом-Чик. — Освободил бы ты его… С младых ногтей Ахмет Медный Лоб для меня пример! Клятву я дал во всём подражать ему и стать в конце концов таким же великим!.. Когда узнал, что пленили его и смерти хотят предать, разум мой помутился от горя!.. Сможешь освободить?
Опять с Георгием вынуждают связаться! И это после того, как Филимон доходчиво объяснил мне, что к чему… Сговорились они, что ли? Будто свет клином на этом богатыре сошелся!
— Послушай, как тебя… Чик…
— Гроза окру-уги! — пропел хор.
— Ну да, гроза округи… Дело в том, что… Ну не могу я супротив Георгия работать. Никак не могу. Ты-то сам почему не освободишь Ахмета? Своими силами? Ага, потому что богатырь всея Руси вельми крут! Вот и для меня он крут… Не моего уровня мужик, понятно?
— Понятно, — с деланым сожалением вздохнул разбойник. — Давайте-ка, братцы, сюда иконы и чан со святой водой.
— Это зачем? — забеспокоился я.
— На куски тебя порубим и в чане со святой водой утопим, чтобы никаким колдовством оживить нельзя было, — доходчиво объяснил одноглазый.
— Стоп! — крикнул я. — Георгий, конечно, крут, но… Попробовать можно!
— Ты согласен?
— Нет… То есть да! Согласен… Значит, договорились: ты меня отпускаешь с миром на все четыре стороны, а я привожу тебе Ахмета Медного Лба, так?
— Истинно! — подтвердил гроза округи.
— Вот и отлично… — Не без труда я поднялся на ноги. — Тогда я пошел. Встретимся на днях. Не раньше чем через неделю Ахмета твоего тебе закину, да?
— Да, — кивнул Пахом.
— Одежду, между прочим, верните…
— Ждан! — крикнул разбойник. — Разыщи нечистому его тряпки. Пока ищешь, мы договорчик составим.
Я опустился обратно на пол. Вот ведь грамотеи какие нашлись! Этому душегубу в юрист-консульты бы податься. С договором-то совсем другая петрушка получается.
— Зачем договор? — попробовал я посопротивляться. — Свои же люди! Я — бес, ты — убийца, душегуб…
— Гроза окру-уги!..
— Вот именно — гроза округи… К чему нам бюрократия?
— Обмануть хотел, нечистый?! — расхохотался Пахом. — Недаром меня бабка моя учила — никому верить нельзя, а уж бесовскому отродью — и подавно! Договор давай составляй! Договор будет — тебе не отвертеться! Выполнишь задание, никуда не денешься…
— Опомнись, несчастный! Душу ведь продаешь! — Разбойники переглянулись и дружно заржали. Да, нашел кому морали читать — церковным ворам! Эти головорезы мать родную за понюшку продадут, не то что душу…
— Чтоб твоей бабушке пусто было! — проворчал я, вынимая из воздуха кусок лосиной кожи, на которой угольком начертан был текст договора. — Чтоб она… жабами объелась!
— Ничего бабке моей не сделается, даже если она жабами, как ты грозишь, объестся, — заметил разбойник. — Заманихой мою бабку кличут. Слышал небось?
Я аж крякнул! Понятно, откуда у этого недоделанного мафиози такой паскудный характер. Дурная наследственность сказывается. Бабка — сволочь редкостная, но хоть не убила никого на моей памяти. А этот… Ни за что ни про что Гаврилу смертью покарал. Вот гадина! Не буду ему никакую работу делать! Что я, в самом деле?! Клиента моего — нормального парня! — завалили, как корову какую-нибудь, а я теперь с душегубом переговоры веду…
Поднял руку, чтобы щелчком пальцев отправить договор туда, откуда он появился, но вспомнил вдруг про чан со святой водой… И топоры у этих отморозков острые, наверное… И много их, душегубов… И про «разрубить на куски» они явно не шутили… А потом… Если бедняги Гаврилы, сына Ивана, в живых нет, каким образом я обратно в контору перенесусь? В том-то и дело, что никаким!.. А выполню задание Пахом-Чика, тогда автоматически отправлюсь. Р-раз — и я дома!.. Только как в глаза Гавриле буду смотреть, когда встречу его там?.. Но, может, и не встречу? Душу-то он не успел свою продать — условия договора я не выполнил…
— Ну? — вопросил разбойник, сверля меня единственным глазом.
— Гну! — огрызнулся я. — Читать условия?
— Читай! — разрешил Пахом-Чик и, жестом приказав опахальщикам обмахивать его метлами поэнергичней, удобно развалился на стуле.
Я прочитал текст стандартного договора, набранного на шкуре меленькими буквами, — иначе не умещалось перечисление всех титулов честолюбивого бандита.
— «…Похитить из узилища басурманского разбойника Ахмета Медного Лба и доставить на место встречи (мельницу Федора, Васильева сына)», — закончил я чтение. — Теперь доволен?
— Теперь доволен, — широко улыбнулся Пахом-Чик. — Ждан! Готова одежда?.. Степка! Тащи договор, я его подписывать буду.
К моим ногам кинули сверток. Пока я облачался, хор разбойников тянул на мотив «Многая лета»:
— Гроза окру-уги…
Одевшись, пошарил по карманам. Так и есть — зажигалка пропала, фонарик… Часов наручных как не бывало… Еще кое-какой мелочи тоже нет… Претензии предъявлять, конечно, не стоит…
Пахом-Чик вдруг чего-то нахмурился, выпятил нижнюю губу, накрепко задумался, не обращая внимания на то, что опахальщики взяли тайм-аут и откровенно филонят. Зажав метлы между ног, они разминали затекшие руки.
— Ага! — внезапно воскликнул одноглазый. — Опять обман!
— Что-то не так?
— Договор-то хоть и подписан, но не отправлен! — заявил Пахом-Чик. — Нет, всё-таки без чана со святой водой не обойтись…
— Отправлю! — пролаял я. — Ну привередливый клиент, клянусь недрами преисподней!.. Дай хоть одеться!
Приняв договор, я щелкнул пальцами. Свернутая в трубочку лосиная шкурка вспыхнула, вырвалась из моих рук и исчезла. Из лесной чащи провыл волк.
«Здорово! — оценил я. — С первого раза сообщение прошло — зона покрытия, знать, хорошая. Операторов-консультантов в округе полно, а вот вчера с ними напряг был… Так быстро поголовье ведьм увеличилось? Постой-ка! — вдруг догадался я. — Заманиха!!»
Она ведь знала, что моя отправка в контору сорвется — видела, как покойный Гаврила святой водой травы окропил… Вот и следила, наверное, за нами… Старая карга и навела на нас с Гаврилой этих головорезов! А теперь сидит где-нибудь неподалеку и хихикает… Мстительная особа, что и говорить!.. Так она с Гаврилой, воеводиным сыном, за предательский плевок и рассчиталась! А меня в услужение к своему внучку определила!..
— Заманиха где-то рядом! — вслух определил я.
Пахом-Чик помрачнел. Отвесил по подзатыльнику каждому из своих опахальщиков — те замахали метлами с такой силой, что в каморке от пыли стало трудно дышать.
— Зело хитер ты, бес, — проворчал одноглазый. — Нелегко тебя провести… Да, бабка моя на мельнице сидит, подсказывает мне… А иначе как? С вами, с нечистыми, надо ухо востро держать, а то обманете…
— Как это — подсказывает? — удивился я. — Почему же я ничего не слышу?
— А никто не слышит, — важно ответил разбойник. — Это у меня с детства особый дар тайного шепота, по наследству доставшийся. Каждое слово, бабкой моей произнесенное, я слышу отчетливо. Даже когда она в своей избушке, а я за тыщу верст от нее.
— Телепатия, — кивнул я.
— Чего?! Сказано — тайный шепот! Только у кого ведьмы в родне есть, таким даром обладают. Вон и Ермила… — Пахом-Чик кивнул на душегуба, со странно отсутствующим видом сидевшего на корточках у открытой двери. — Ермила, говорю! Ермила!!!
Ермилу толкнули в бок. Он встрепенулся и, вытянувшись, преданно посмотрел на своего атамана.
— Внук Поганихи, — отрекомендовал мне его Пахом-Чик. — Отменный душегуб! Только глухой как пробка… Когда опричники Поганиху на огне палили, она так орала, что Ермила оглох… Ее аккурат неподалеку сожгли, пока мы с ребятами на Волге баловались.
Мысленно я от души пожелал одноглазому такой же участи.
— Да и мне не всегда сладко приходится, — признался Пахом. — Бабка моя поорать любит. И каждый ее крик в моей башке отдается!
Он вдруг замер, схватившись за виски. Разбойники забеспокоились. Опахальщики брызнули в разные стороны, побросав метлы.
— Ой! — застонал Пахом, валясь боком со стула.
Откуда-то сверху прилетел отчаянный старушечий визг. С потолка посыпалась на меня какая-то труха, потом — я едва успел отскочить — рухнули два переломленных пополам бревна. На бревна с грохотом обрушилось перепачканное, замотанное в грязные тряпки, орущее благим матом существо, в котором я с трудом признал бабку Заманиху.
— Ирод! — оглушительно визжала бабка. — Погибели на тебя нету!!!
— Да потише ты, старая! — стонал одноглазый. Извиваясь на полу, он зажимал обеими ладонями уши и сучил ногами. — Умолкни!
Я не знал что и думать. Нашел время для размышлений! Сматываться надо было от греха подальше!.. Однако план свой привести в исполнение я не успел.
В тесной каморке творилось что-то невообразимое… Разбойники, толпой ломанувшиеся к выходу, застряли в узком дверном проходе. Секундой позже выяснилось, что как раз застрявшим и повезло.
Земляной пол каморки пришел в движение. Одна за другой возникали под ногами разбойников бездонные черные дыры — как будто разверзались чудовищные чьи-то челюсти! — и душегубы с воплями исчезали в них. Ждан с ножом в зубах, по стеночке пробиравшийся ко мне, вдруг взлетел под потолок, на мгновение завис в воздухе и упал вниз, но не глухо шмякнулся, а подпрыгнул, беспорядочно размахивая всеми данными ему от рождения конечностями, снова взлетел и снова упал — прямо как резиновый мячик!
Заманиха, одурев от страха, визжала не переставая. Пахом-Чик, катаясь по полу, клял ее на чем свет стоит. Глухой Ермила, наконец сообразив, что происходит всё не так, как хотелось бы его атаману, воскликнул:
— Бесовское колдовство!
Он отцепил от пояса здоровенную палицу и кинулся на меня.
Надо было мне в сторону отскочить, да ноги и руки почему-то категорически отказались повиноваться. Колени мои согнулись, руки вытянулись вперед и молниеносно впились ногтями оторопевшему Ермиле в лицо. Разбойник взвыл, взмахнул палицей… Я даже не успел попрощаться с этим светом, не говоря уж о том, чтобы подготовить достойное приветствие для другого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Пахом-Чик, гроза округи, ничего не боится! — надулся одноглазый. — Ладно… Уберите, братцы, иконы.
Когда иконы исчезли с моих глаз, разбойники расселись у стен каморки — подальше от меня, обнажили сабли и ножи, настороженно следили за каждым моим движением, готовясь если не броситься на меня в случае чего, то защищать свою жизнь до последней капли крови, а то и просто удрать. Дверь, между прочим, они открытой оставили.
Я поднялся и сел, вытянув ноги. В голове еще шумело, но силы явно возвращались в мое тело. Еще бы свечи эти противные потушить: запах от них неприятный, и трещат они как-то… угрожающе!.. Что поделать, орудия производства конкурирующей организации. Созданы специально для того, чтобы негативно воздействовать на таких, как я. Вроде «Раптора» для комаров. Кошмарная вещь, надо сказать (я про свечи, а не про «Раптор»). У меня от них насморк и понос!
Одноглазый Пахом-Чик величественным кивком послал куда-то двух своих приятелей. Через минуту лихие молодцы вернулись, волоча за собой колченогий стул и две метлы. На стул тотчас уселся Пахом — с таким видом, будто это и не стул был вовсе, а, скажем, императорский трон; двое с метлами встали по бокам и принялись мерно обмахивать атамана метлами, которые, очевидно, символизировали опахала из павлиньих перьев.
Смешно мне не было. Повеселишься тут, когда в такую заваруху влип! Клиента убили… Людьми называются! Самые настоящие бесы!.. Откуда, интересно, у Пахом-Чика замашки Дона Корлеоне?.. «Гроза округи!» «Горькая судьбина одиноких лесных путников!» «Ужас церковных сторожей!»
Вернись ко мне сила, раскидал бы весь этот сброд от нечего делать! Пахома бы посредством метлы, что поувесистей, разом бы излечил от тяжелой формы мании величия!.. Да святые иконы всю энергию вытянули, а треск горящих церковных свечей сосредоточиться не дает…
— Милую тебя, нечистый! — торжественно проговорил восседавший на стуле разбойник. — Но исполнить ты должен работу, которую задам тебе в обмен на поганую твою жизнь.
— Чего и следовало ожидать, — пробормотал я, пропустив мимо ушей «поганую жизнь». — И что тебе нужно, ужас, летящий на крыльях ночи?
Пахом-Чик приосанился. Видимо, фраза из диснеевского мультика ему очень понравилась. Наверное, обяжет своих подопечных выучить ее наизусть и исполнять вместо поднадоевшей «грозы округи».
— Работа непростая, — признался одноглазый. — Потому только для нечистого и предназначена. Видишь ли, бес, в здешних местах нет страшнее и свирепее разбойника, чем я. Но слух пошел, что объявился недавно в округе Ахмет Медный Лоб — душегуб из басурманских стран. О, то великий разбойник! Я еще малым ребенком был, когда Медный Лоб гремел славой по всем басурманским землям. И до наших краев слава его доходила! О, превзошел он всех разбойников по части душегубства!
— А, — припомнил я, — слышал! Некий Георгий его пленил и на потеху царю привез, так?.. Но ведь этот Ахмет в заточении находится и конкуренцию тебе составить никак не может!
— Вот именно, что в заточении! — заволновавшись, вскинулся Пахом-Чик. — Освободил бы ты его… С младых ногтей Ахмет Медный Лоб для меня пример! Клятву я дал во всём подражать ему и стать в конце концов таким же великим!.. Когда узнал, что пленили его и смерти хотят предать, разум мой помутился от горя!.. Сможешь освободить?
Опять с Георгием вынуждают связаться! И это после того, как Филимон доходчиво объяснил мне, что к чему… Сговорились они, что ли? Будто свет клином на этом богатыре сошелся!
— Послушай, как тебя… Чик…
— Гроза окру-уги! — пропел хор.
— Ну да, гроза округи… Дело в том, что… Ну не могу я супротив Георгия работать. Никак не могу. Ты-то сам почему не освободишь Ахмета? Своими силами? Ага, потому что богатырь всея Руси вельми крут! Вот и для меня он крут… Не моего уровня мужик, понятно?
— Понятно, — с деланым сожалением вздохнул разбойник. — Давайте-ка, братцы, сюда иконы и чан со святой водой.
— Это зачем? — забеспокоился я.
— На куски тебя порубим и в чане со святой водой утопим, чтобы никаким колдовством оживить нельзя было, — доходчиво объяснил одноглазый.
— Стоп! — крикнул я. — Георгий, конечно, крут, но… Попробовать можно!
— Ты согласен?
— Нет… То есть да! Согласен… Значит, договорились: ты меня отпускаешь с миром на все четыре стороны, а я привожу тебе Ахмета Медного Лба, так?
— Истинно! — подтвердил гроза округи.
— Вот и отлично… — Не без труда я поднялся на ноги. — Тогда я пошел. Встретимся на днях. Не раньше чем через неделю Ахмета твоего тебе закину, да?
— Да, — кивнул Пахом.
— Одежду, между прочим, верните…
— Ждан! — крикнул разбойник. — Разыщи нечистому его тряпки. Пока ищешь, мы договорчик составим.
Я опустился обратно на пол. Вот ведь грамотеи какие нашлись! Этому душегубу в юрист-консульты бы податься. С договором-то совсем другая петрушка получается.
— Зачем договор? — попробовал я посопротивляться. — Свои же люди! Я — бес, ты — убийца, душегуб…
— Гроза окру-уги!..
— Вот именно — гроза округи… К чему нам бюрократия?
— Обмануть хотел, нечистый?! — расхохотался Пахом. — Недаром меня бабка моя учила — никому верить нельзя, а уж бесовскому отродью — и подавно! Договор давай составляй! Договор будет — тебе не отвертеться! Выполнишь задание, никуда не денешься…
— Опомнись, несчастный! Душу ведь продаешь! — Разбойники переглянулись и дружно заржали. Да, нашел кому морали читать — церковным ворам! Эти головорезы мать родную за понюшку продадут, не то что душу…
— Чтоб твоей бабушке пусто было! — проворчал я, вынимая из воздуха кусок лосиной кожи, на которой угольком начертан был текст договора. — Чтоб она… жабами объелась!
— Ничего бабке моей не сделается, даже если она жабами, как ты грозишь, объестся, — заметил разбойник. — Заманихой мою бабку кличут. Слышал небось?
Я аж крякнул! Понятно, откуда у этого недоделанного мафиози такой паскудный характер. Дурная наследственность сказывается. Бабка — сволочь редкостная, но хоть не убила никого на моей памяти. А этот… Ни за что ни про что Гаврилу смертью покарал. Вот гадина! Не буду ему никакую работу делать! Что я, в самом деле?! Клиента моего — нормального парня! — завалили, как корову какую-нибудь, а я теперь с душегубом переговоры веду…
Поднял руку, чтобы щелчком пальцев отправить договор туда, откуда он появился, но вспомнил вдруг про чан со святой водой… И топоры у этих отморозков острые, наверное… И много их, душегубов… И про «разрубить на куски» они явно не шутили… А потом… Если бедняги Гаврилы, сына Ивана, в живых нет, каким образом я обратно в контору перенесусь? В том-то и дело, что никаким!.. А выполню задание Пахом-Чика, тогда автоматически отправлюсь. Р-раз — и я дома!.. Только как в глаза Гавриле буду смотреть, когда встречу его там?.. Но, может, и не встречу? Душу-то он не успел свою продать — условия договора я не выполнил…
— Ну? — вопросил разбойник, сверля меня единственным глазом.
— Гну! — огрызнулся я. — Читать условия?
— Читай! — разрешил Пахом-Чик и, жестом приказав опахальщикам обмахивать его метлами поэнергичней, удобно развалился на стуле.
Я прочитал текст стандартного договора, набранного на шкуре меленькими буквами, — иначе не умещалось перечисление всех титулов честолюбивого бандита.
— «…Похитить из узилища басурманского разбойника Ахмета Медного Лба и доставить на место встречи (мельницу Федора, Васильева сына)», — закончил я чтение. — Теперь доволен?
— Теперь доволен, — широко улыбнулся Пахом-Чик. — Ждан! Готова одежда?.. Степка! Тащи договор, я его подписывать буду.
К моим ногам кинули сверток. Пока я облачался, хор разбойников тянул на мотив «Многая лета»:
— Гроза окру-уги…
Одевшись, пошарил по карманам. Так и есть — зажигалка пропала, фонарик… Часов наручных как не бывало… Еще кое-какой мелочи тоже нет… Претензии предъявлять, конечно, не стоит…
Пахом-Чик вдруг чего-то нахмурился, выпятил нижнюю губу, накрепко задумался, не обращая внимания на то, что опахальщики взяли тайм-аут и откровенно филонят. Зажав метлы между ног, они разминали затекшие руки.
— Ага! — внезапно воскликнул одноглазый. — Опять обман!
— Что-то не так?
— Договор-то хоть и подписан, но не отправлен! — заявил Пахом-Чик. — Нет, всё-таки без чана со святой водой не обойтись…
— Отправлю! — пролаял я. — Ну привередливый клиент, клянусь недрами преисподней!.. Дай хоть одеться!
Приняв договор, я щелкнул пальцами. Свернутая в трубочку лосиная шкурка вспыхнула, вырвалась из моих рук и исчезла. Из лесной чащи провыл волк.
«Здорово! — оценил я. — С первого раза сообщение прошло — зона покрытия, знать, хорошая. Операторов-консультантов в округе полно, а вот вчера с ними напряг был… Так быстро поголовье ведьм увеличилось? Постой-ка! — вдруг догадался я. — Заманиха!!»
Она ведь знала, что моя отправка в контору сорвется — видела, как покойный Гаврила святой водой травы окропил… Вот и следила, наверное, за нами… Старая карга и навела на нас с Гаврилой этих головорезов! А теперь сидит где-нибудь неподалеку и хихикает… Мстительная особа, что и говорить!.. Так она с Гаврилой, воеводиным сыном, за предательский плевок и рассчиталась! А меня в услужение к своему внучку определила!..
— Заманиха где-то рядом! — вслух определил я.
Пахом-Чик помрачнел. Отвесил по подзатыльнику каждому из своих опахальщиков — те замахали метлами с такой силой, что в каморке от пыли стало трудно дышать.
— Зело хитер ты, бес, — проворчал одноглазый. — Нелегко тебя провести… Да, бабка моя на мельнице сидит, подсказывает мне… А иначе как? С вами, с нечистыми, надо ухо востро держать, а то обманете…
— Как это — подсказывает? — удивился я. — Почему же я ничего не слышу?
— А никто не слышит, — важно ответил разбойник. — Это у меня с детства особый дар тайного шепота, по наследству доставшийся. Каждое слово, бабкой моей произнесенное, я слышу отчетливо. Даже когда она в своей избушке, а я за тыщу верст от нее.
— Телепатия, — кивнул я.
— Чего?! Сказано — тайный шепот! Только у кого ведьмы в родне есть, таким даром обладают. Вон и Ермила… — Пахом-Чик кивнул на душегуба, со странно отсутствующим видом сидевшего на корточках у открытой двери. — Ермила, говорю! Ермила!!!
Ермилу толкнули в бок. Он встрепенулся и, вытянувшись, преданно посмотрел на своего атамана.
— Внук Поганихи, — отрекомендовал мне его Пахом-Чик. — Отменный душегуб! Только глухой как пробка… Когда опричники Поганиху на огне палили, она так орала, что Ермила оглох… Ее аккурат неподалеку сожгли, пока мы с ребятами на Волге баловались.
Мысленно я от души пожелал одноглазому такой же участи.
— Да и мне не всегда сладко приходится, — признался Пахом. — Бабка моя поорать любит. И каждый ее крик в моей башке отдается!
Он вдруг замер, схватившись за виски. Разбойники забеспокоились. Опахальщики брызнули в разные стороны, побросав метлы.
— Ой! — застонал Пахом, валясь боком со стула.
Откуда-то сверху прилетел отчаянный старушечий визг. С потолка посыпалась на меня какая-то труха, потом — я едва успел отскочить — рухнули два переломленных пополам бревна. На бревна с грохотом обрушилось перепачканное, замотанное в грязные тряпки, орущее благим матом существо, в котором я с трудом признал бабку Заманиху.
— Ирод! — оглушительно визжала бабка. — Погибели на тебя нету!!!
— Да потише ты, старая! — стонал одноглазый. Извиваясь на полу, он зажимал обеими ладонями уши и сучил ногами. — Умолкни!
Я не знал что и думать. Нашел время для размышлений! Сматываться надо было от греха подальше!.. Однако план свой привести в исполнение я не успел.
В тесной каморке творилось что-то невообразимое… Разбойники, толпой ломанувшиеся к выходу, застряли в узком дверном проходе. Секундой позже выяснилось, что как раз застрявшим и повезло.
Земляной пол каморки пришел в движение. Одна за другой возникали под ногами разбойников бездонные черные дыры — как будто разверзались чудовищные чьи-то челюсти! — и душегубы с воплями исчезали в них. Ждан с ножом в зубах, по стеночке пробиравшийся ко мне, вдруг взлетел под потолок, на мгновение завис в воздухе и упал вниз, но не глухо шмякнулся, а подпрыгнул, беспорядочно размахивая всеми данными ему от рождения конечностями, снова взлетел и снова упал — прямо как резиновый мячик!
Заманиха, одурев от страха, визжала не переставая. Пахом-Чик, катаясь по полу, клял ее на чем свет стоит. Глухой Ермила, наконец сообразив, что происходит всё не так, как хотелось бы его атаману, воскликнул:
— Бесовское колдовство!
Он отцепил от пояса здоровенную палицу и кинулся на меня.
Надо было мне в сторону отскочить, да ноги и руки почему-то категорически отказались повиноваться. Колени мои согнулись, руки вытянулись вперед и молниеносно впились ногтями оторопевшему Ермиле в лицо. Разбойник взвыл, взмахнул палицей… Я даже не успел попрощаться с этим светом, не говоря уж о том, чтобы подготовить достойное приветствие для другого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42