Здесь первым делом Пардус схватил трубку старинного телефона из красной пластмассы. Но все, что он услышал, – это как те же голоса выводят:
Juste Judex ultionis
donum fac remissionis
ante diem rationis.
Телефон с грохотом разбился о стену.
Волох подступил к стенному сейфу, прижал к нему правую ладонь. Сейф обиженно пискнул и зажег красный огонек. ДНК-проба не совпадала с эталоном.
– Твою мать! – громко выругался Пардус. Он совсем забыл про броню.
Псевдоплоть на его правой кисти поползла, собираясь складками, как закатываемый рукав. Волоха охватило чувство подавляющего дискомфорта. Расставание даже с крохотной частью брони оказалось невыносимым.
Поборов неприятные ощущения, Волох протянул обнажившуюся ладонь к дверце сейфа. И замер. Кожа на ее тыльной стороне побагровела и покрылась крупной желтой сыпью. Кое-где она начала трескаться и сочиться пока еще прозрачным гноем. Волох почувствовал невыносимый зуд.
«Дерьмо», – прошептал он, рассматривая изуродованную руку. И такое наверняка творится по всему телу. Ха-арошенькое дельце!
Но времени сокрушаться, как и доискиваться до причин болезни, не было. Благо, пока он в биокостюме, его тело не испытывает никакого беспокойства.
Волох ощутил прилив возбуждения, не догадываясь, что симбиотические железы брони выплеснули ему в кровь убийственную дозу стимулирующих гормонов. Плевать! Он разделается с этими ублюдками и займется всем остальным. Да!
– Давай! – не в силах сдерживаться, закричал он, притискивая ладонь к пластине ДНК-замка. – Открывайся, сука!
Гудение зуммера. Подмигивающий красный глаз. Дверца остается закрытой. Изменения клеточной структуры зашли так далеко, что хромосомный анализ выдавал ошибку. Полковник СФК Аркадий Волох перестал быть собой, во всяком случае, в физическом смысле,
– Ах ты, дрянь! –в бешенстве крикнул он. – На! Получай! И на металле сейфа зашипела, испаряясь, боевая кислота. На восстановление полностью израсходованного боезапаса у биокостюма должны были уйти часы. Но был и результат – Пардус все-таки взломал злосчастный сейф. Большая часть его содержимого превратилась в бесформенную кашу. Но самое главное – то, ради чего он пришел сюда, – уцелело.
Десять браслетов из нержавеющей стали с выбитыми на внутренней стороне именами. И длинный крюк, похожий на птичий клюв. Металл, из которого он был сделан, выглядел потемневшим и оплавленным.
– Представляешь, – говорила Даша, не выпуская руку Владимира. – Пока мы поднимались на крышу, несколько этажей пришлось идти пешком. Икари сказал, что лифтовая шахта повреждена. И знаешь, что я видела?
– Что?
Даша сделала большие глаза.
– Огромную собаку, – сказала она. – Вот такую! – если верить ее поднятой ладошке, собачка была ростом с хорошо упитанного пони,
Или с матерого степного метаволка.
– Собака? – Владимир почесал заросший жесткой щетиной кадык. – Не помню, чтобы я заводил собаку. Я вообще ни живых собак, ни кошек не видел уже лет пятнадцать. После эпидемии бешенства в двадцать четвертом.
– Метавирусной евроазиатской пандемии, – уточнил Сергей, эколог в шкурах отшельника. – Была вызвана нестойкостью иммунных систем домашних животных к болезням новых мутантов. В пиковый период смертность составляла около девяноста шести процентов.
– Вот-вот. Ты ничего не напутала, милая?
– Это была собака, – Дарья по-детски надула губы. – Ты мне не веришь?
Владимир привлек ее к себе и нежно поцеловал. В подбородок и в кончик носа. Остальные деликатно отвернулись.
Только «одержимый» спокойно пялился на олигарха с подругой, пока что-то не отвлекло его бесцеремонное внимание. Тэньши закрутил головой, звучно потянул носом воздух. Остановился на месте. Его черные глаза пробежали по стенам, потолку, устремились в глубь коридора.
– В чем дело? – спросил Глеб, тоже останавливаясь.
Если верить его сканерам, кроме них, здесь не было ни души. Но у рыцаря уже была возможность убедиться, что Тэньши гораздо точнее любого сканера.
– Не спрашивай, – сказал «одержимый». – И не останавливайся. Остальные тоже. Вам надо уходить.
Икари, их залитый в «янтарь» проводник, с готовностью продолжил движение. После мгновенного колебания за ним последовали Владимир с Дашей. Сергей остался возле Глеба, по-прежнему несущего Иру.
– А ты? – спросил рыцарь.
– Я остаюсь, – Тэньши развернулся лицом в ту сторону, откуда они пришли. Встал посередине коридора. – Не надо меня ждать.
– Сергей, возьми Иру, – Глеб аккуратно передал жену Климову. – Когда устанешь, ее понесет японец. Иди догоняй их.
Сергей не стал задавать лишних вопросов. С Ирой на руках он поспешил за остальными к лифту. Глеб с Тэньши остались вдвоем.
– Ты чувствуешь его? – спросил Глеб. Он помнил, что «падший» не лжет.
– Уходи, – повторил Тэньши. – Ты должен быть с женщиной, которую любишь, когда ее сознание проникнет за Дверь. Ты должен ей помочь, иначе она не справится и в этот раз.
– А ты?
– Я останусь, – «одержимый» смотрел то на Глеба, то опять в пустой коридор, быстро-быстро, по-птичьи вращая головой. – Во мне нет любви к людям. А всех таких, как я, уничтожили Токарев и Волох, Я последний. И я больше не хочу прятаться.
Он заглянул в глаза рыцаря, глубоко, в самый дальний уголок его «я». И сказал:
– Ты не знаешь, что такое быть одному в чужом мире.
Глеб пришел в себя возле дверей лифта. С ощущением, что отдернулся черный занавес, отделявший его от реальности.
Его «доспех» бодро шагал сам по себе, выполняя поступивший извне приказ. Остановился он, только когда Глеб оказался в лифте. И дожидавшийся его Икари нажал кнопку минус двадцать седьмого этажа.
Оставшись один, Тэньши вытянул перед собой руки с напряженными пальцами. Присел, сгибая колени. Его глаза теперь неотрывно смотрели в одну точку.
Эта точка находилась на потолке. И постепенно приближалась к нему.
Между скрюченными, как когти, пальцами «одержимого» затрещали зеленые искры. Но прежде, чем они превратились во что-то более серьезное, вроде огненных шаров или молний… Прежде, чем Тэньши вывернул податливую реальность наизнанку и закрутил ее тугим узлом вокруг своего врага…
Аркадий Волох опутал его клубком стрекательных щупальцев. И сам обрушился на Тэньши с потолка.
Янтарная оболочка дала Икари разгадку Лабиринта и сделала неуязвимым к его ловушкам. Он шел впереди, указывая дорогу, не оборачиваясь, в уверенности, что его спутники следуют за ним. Владимир, обнимая жмущуюся к нему Дарью, качал головой. А увидев разрушенного Минотавра (Даша задрожала), громко прищелкнул языком.
Икари поднял руку, указывая на Янтарную Дверь. Как бы говоря: «Вот мы и пришли». «Янтарь» потек с его тела. Процесс этот оказался болезненным – клон упал на колени, согнулся, держась за живот. Уперся лбом в пол. Его окружили в замешательстве, не зная, что делать. Владимир протянул руку к плечу японца.
– Что с ним такое? – громко спросил он.
А «янтарь» собирался в дрожащую лужу возле Двери и застывал. К Двери от него протянулась струйка-отросток – связующая пуповина.
– Положите ее туда, – с усилием выдавил Икари. У него прорезался сильнейший акцент.
Потом Глеб заметит, что вместе с одеждой и телеприставкой у японца пропал языковой мнемософт, который он носил не снимая. А пока рыцарь отнес Ирину к Двери и бережно опустил ее на разлитый «янтарь».
Непостижимая субстанция всколыхнулась и выбросила десятки нитей, которые оплели ее руки, ноги и голову. Никаких симбиотических трюков с врастанием под кожу.
Глеб еще постоял над ней. И отошел назад, уступая дорогу Владимиру.
Тот сомнамбулически шел к Двери широкими деревянными шагами. Перед самой желтой стеной он остановился. Обернулся к Даше. Что-то беззвучно произнес.
И погрузился в «янтарь».
– Что мы должны теперь делать? – спросила Даша, почему-то у Сергея.
Икари, распластавшийся на полу, был без сознания. Отшельник пожал плечами.
– Ждать, – ответил за него Глеб.
Медленно, аккуратно (левый сгибатель и правда барахлил) Глеб опустился на колени рядом с Ирой. Хотелось прикоснуться к ее лицу или руке, но он стеснялся при Сергее. Оставалось смотреть. И чувствовать поднимающуюся в груди волну – горячую и теплую, как стакан молока с медом.
Он сиделка койке, разглядывая символ Электрического Агнца на стене. Его руки, левая в перчатке с длинным раструбом, были сжаты в общий кулак между коленями. Она первой нарушила молчание.
– Ты не любишь свое тело, – сказала она с упреком. –А это значит, ты не любишь себя. Так нельзя, родной мой.
Он повернулся к ней. И медленно, с продуманной жестокостью к себе, стянул перчатку с левой руки.
Квазиорганику должны были напылить завтра. А сейчас протез представал во всем неприкрытом бесстыдстве. Прутья полимерного каркаса, перевитые жгутами синтетических мышц. И так от кончиков пальцев до самого плеча. Самое унизительное – на ладони стоял штамп изготовителя. Точная копия символа над тумбочкой.
– Как можно любить это? – спросил он.
Ира опустилась на колени перед кроватью, передним. И прежде, чем он успел отдернуть свою новую руку (рефлексы еще пошаливали), переплела свои живые пальцы с его, холодными, углеплас-тиковыми. Нежно прижалась губами к тыльной стороне этого изделия медтехов. Там, где у человека располагается первый сустав большого пальца.
– У нас есть всего один выход, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы. – Я буду любить твое новое тело, А ты будешь любить меня,
Этого ведь никогда не было, правда? Он лежал в больнице один. Кроме следователей Ордена, никто, даже Сергей, не приходил его навещать. Он не мог оставить Иру одну.
Но сейчас Лейтенант больше не был в этом уверен. Разве наша память не может иногда лгать?
Сергей:
Бусы из рябины. Он закончил их вырезать, когда уже стемнело. Тихо прошел в ее комнату, постоял, слушая ровное дыхание. Нагнулся, осторожно застегивая их на тонкой шее.
– Ав! – Ира укусила его за нос,
Он отпрянул, она звонко засмеялась. Вскочила с кресла, повиснув у мужа на шее, заглядывая вплотную ему в глаза. У них всегда перехватывало дыхание в эту минуту.
– Я думал, ты заснула со своей приставкой, – он обнял ее,проводя кончиками пальцев по спине. «Когда ты так делаешь, мне хочется мурлыкать, –говорила Ирина. – Ты будишь во мне кошку». –Не хотел тебя будить.
– А я и заснула. Диск кончился, – она укусила Сергея за ухо. – Но ты так громко топал и скрипел в коридоре, что я проснулась. А что это у меня на шее?
«Тринадцать рябиновых бусин», – хотел сказали, он, но из пересохшего горла вырвалось:
– Я тебя люблю.
Ира подняла брови в притворном удивлении. А ее руки уже расстегивали его рубашку, вытаскивая ее из-за ремня брюк. Она закатила на себе пижаму и прижалась животом к животу Сергея. Потерлась о него медленно, волнообразно.
– Говори еще, – потребовала она.
– Я люблю тебя.
– Еще.
– Люблю.
– Еще, –она опустила рубашку ему на локти, целуя ключицы, грудь, соски.
Он сжал зубы. Из низа живота рвалось животное яростное урчание. Потянулся к ней, она уже голая, гибкая, встала коленями на кресло, оглядываясь на него через плечо. Теперь пришла ее очередь шептать, вскрикивать и рвать ногтями в клочья ветхую обивку.
Ночь бродила за окном и стряхивала с веток живую влагу. Редкую, как слезы счастья на ресницах.
Невидимая волна катилась по коридору, захлестывая каждого на своем пути.
Даша:
Он обернулся, и она успела прочесть по его губам: «Я скоро вернусь, любимая». Или он сказал это вслух?
Икари:
Это было давно и не с ним, но было. Не может же чужая, заемная память лгать?
Им было шестнадцать. Они были ласковы и жестоки друге
другом, как можно, только если ты веришь в любовь, клятвы и собственное бессмертие.
Однажды он больно обидел ее, и она ушла купаться в Залив. Он приходил каждую ночь на берег и ждал ее возвращения.
Кишат в морской траве
Прозрачные мальки… Поймаешь –
Растают без следа.
Как-то ему показалось, что она плывет к нему. Но это треугольный плавник акулы резал серебряную лунную шаль.
Волна катилась дальше, выплескиваясь из коридора, из подвалов черной пирамиды «Неотеха» дальше, в Город.
Лежащий без сознания хакер по имени Антон и его невольный коллега Харуки Мураками вспоминали женщин, которых не существовало. Одна из них жила в Виртуальной Реальности и в клетках персонального базиса. Вторая – в вымышленном мире, записанном на индивидуальный мнемософт.
Какое это сейчас имело значение?
Где-то в Ядре серый, с рыжими подпалинами метаволк повалил бармена по имени Клик и собрался перегрызть ему глотку. Но вдруг передумал и влажно лизнул его в лицо.
Перескочив стойку, он потрусил на улицу, где бурлила его Стая. Смолк направлявший ее Голос, заглушенный новой пульсацией нежности и счастья.
Стая собиралась обратно в Степь.
Ошеломленный Клик смотрел вслед уходящим волкам, стоя на пороге своего разгромленного бара. Вокруг собирались уцелевшие люди. Молча, не зная пока, что говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Juste Judex ultionis
donum fac remissionis
ante diem rationis.
Телефон с грохотом разбился о стену.
Волох подступил к стенному сейфу, прижал к нему правую ладонь. Сейф обиженно пискнул и зажег красный огонек. ДНК-проба не совпадала с эталоном.
– Твою мать! – громко выругался Пардус. Он совсем забыл про броню.
Псевдоплоть на его правой кисти поползла, собираясь складками, как закатываемый рукав. Волоха охватило чувство подавляющего дискомфорта. Расставание даже с крохотной частью брони оказалось невыносимым.
Поборов неприятные ощущения, Волох протянул обнажившуюся ладонь к дверце сейфа. И замер. Кожа на ее тыльной стороне побагровела и покрылась крупной желтой сыпью. Кое-где она начала трескаться и сочиться пока еще прозрачным гноем. Волох почувствовал невыносимый зуд.
«Дерьмо», – прошептал он, рассматривая изуродованную руку. И такое наверняка творится по всему телу. Ха-арошенькое дельце!
Но времени сокрушаться, как и доискиваться до причин болезни, не было. Благо, пока он в биокостюме, его тело не испытывает никакого беспокойства.
Волох ощутил прилив возбуждения, не догадываясь, что симбиотические железы брони выплеснули ему в кровь убийственную дозу стимулирующих гормонов. Плевать! Он разделается с этими ублюдками и займется всем остальным. Да!
– Давай! – не в силах сдерживаться, закричал он, притискивая ладонь к пластине ДНК-замка. – Открывайся, сука!
Гудение зуммера. Подмигивающий красный глаз. Дверца остается закрытой. Изменения клеточной структуры зашли так далеко, что хромосомный анализ выдавал ошибку. Полковник СФК Аркадий Волох перестал быть собой, во всяком случае, в физическом смысле,
– Ах ты, дрянь! –в бешенстве крикнул он. – На! Получай! И на металле сейфа зашипела, испаряясь, боевая кислота. На восстановление полностью израсходованного боезапаса у биокостюма должны были уйти часы. Но был и результат – Пардус все-таки взломал злосчастный сейф. Большая часть его содержимого превратилась в бесформенную кашу. Но самое главное – то, ради чего он пришел сюда, – уцелело.
Десять браслетов из нержавеющей стали с выбитыми на внутренней стороне именами. И длинный крюк, похожий на птичий клюв. Металл, из которого он был сделан, выглядел потемневшим и оплавленным.
– Представляешь, – говорила Даша, не выпуская руку Владимира. – Пока мы поднимались на крышу, несколько этажей пришлось идти пешком. Икари сказал, что лифтовая шахта повреждена. И знаешь, что я видела?
– Что?
Даша сделала большие глаза.
– Огромную собаку, – сказала она. – Вот такую! – если верить ее поднятой ладошке, собачка была ростом с хорошо упитанного пони,
Или с матерого степного метаволка.
– Собака? – Владимир почесал заросший жесткой щетиной кадык. – Не помню, чтобы я заводил собаку. Я вообще ни живых собак, ни кошек не видел уже лет пятнадцать. После эпидемии бешенства в двадцать четвертом.
– Метавирусной евроазиатской пандемии, – уточнил Сергей, эколог в шкурах отшельника. – Была вызвана нестойкостью иммунных систем домашних животных к болезням новых мутантов. В пиковый период смертность составляла около девяноста шести процентов.
– Вот-вот. Ты ничего не напутала, милая?
– Это была собака, – Дарья по-детски надула губы. – Ты мне не веришь?
Владимир привлек ее к себе и нежно поцеловал. В подбородок и в кончик носа. Остальные деликатно отвернулись.
Только «одержимый» спокойно пялился на олигарха с подругой, пока что-то не отвлекло его бесцеремонное внимание. Тэньши закрутил головой, звучно потянул носом воздух. Остановился на месте. Его черные глаза пробежали по стенам, потолку, устремились в глубь коридора.
– В чем дело? – спросил Глеб, тоже останавливаясь.
Если верить его сканерам, кроме них, здесь не было ни души. Но у рыцаря уже была возможность убедиться, что Тэньши гораздо точнее любого сканера.
– Не спрашивай, – сказал «одержимый». – И не останавливайся. Остальные тоже. Вам надо уходить.
Икари, их залитый в «янтарь» проводник, с готовностью продолжил движение. После мгновенного колебания за ним последовали Владимир с Дашей. Сергей остался возле Глеба, по-прежнему несущего Иру.
– А ты? – спросил рыцарь.
– Я остаюсь, – Тэньши развернулся лицом в ту сторону, откуда они пришли. Встал посередине коридора. – Не надо меня ждать.
– Сергей, возьми Иру, – Глеб аккуратно передал жену Климову. – Когда устанешь, ее понесет японец. Иди догоняй их.
Сергей не стал задавать лишних вопросов. С Ирой на руках он поспешил за остальными к лифту. Глеб с Тэньши остались вдвоем.
– Ты чувствуешь его? – спросил Глеб. Он помнил, что «падший» не лжет.
– Уходи, – повторил Тэньши. – Ты должен быть с женщиной, которую любишь, когда ее сознание проникнет за Дверь. Ты должен ей помочь, иначе она не справится и в этот раз.
– А ты?
– Я останусь, – «одержимый» смотрел то на Глеба, то опять в пустой коридор, быстро-быстро, по-птичьи вращая головой. – Во мне нет любви к людям. А всех таких, как я, уничтожили Токарев и Волох, Я последний. И я больше не хочу прятаться.
Он заглянул в глаза рыцаря, глубоко, в самый дальний уголок его «я». И сказал:
– Ты не знаешь, что такое быть одному в чужом мире.
Глеб пришел в себя возле дверей лифта. С ощущением, что отдернулся черный занавес, отделявший его от реальности.
Его «доспех» бодро шагал сам по себе, выполняя поступивший извне приказ. Остановился он, только когда Глеб оказался в лифте. И дожидавшийся его Икари нажал кнопку минус двадцать седьмого этажа.
Оставшись один, Тэньши вытянул перед собой руки с напряженными пальцами. Присел, сгибая колени. Его глаза теперь неотрывно смотрели в одну точку.
Эта точка находилась на потолке. И постепенно приближалась к нему.
Между скрюченными, как когти, пальцами «одержимого» затрещали зеленые искры. Но прежде, чем они превратились во что-то более серьезное, вроде огненных шаров или молний… Прежде, чем Тэньши вывернул податливую реальность наизнанку и закрутил ее тугим узлом вокруг своего врага…
Аркадий Волох опутал его клубком стрекательных щупальцев. И сам обрушился на Тэньши с потолка.
Янтарная оболочка дала Икари разгадку Лабиринта и сделала неуязвимым к его ловушкам. Он шел впереди, указывая дорогу, не оборачиваясь, в уверенности, что его спутники следуют за ним. Владимир, обнимая жмущуюся к нему Дарью, качал головой. А увидев разрушенного Минотавра (Даша задрожала), громко прищелкнул языком.
Икари поднял руку, указывая на Янтарную Дверь. Как бы говоря: «Вот мы и пришли». «Янтарь» потек с его тела. Процесс этот оказался болезненным – клон упал на колени, согнулся, держась за живот. Уперся лбом в пол. Его окружили в замешательстве, не зная, что делать. Владимир протянул руку к плечу японца.
– Что с ним такое? – громко спросил он.
А «янтарь» собирался в дрожащую лужу возле Двери и застывал. К Двери от него протянулась струйка-отросток – связующая пуповина.
– Положите ее туда, – с усилием выдавил Икари. У него прорезался сильнейший акцент.
Потом Глеб заметит, что вместе с одеждой и телеприставкой у японца пропал языковой мнемософт, который он носил не снимая. А пока рыцарь отнес Ирину к Двери и бережно опустил ее на разлитый «янтарь».
Непостижимая субстанция всколыхнулась и выбросила десятки нитей, которые оплели ее руки, ноги и голову. Никаких симбиотических трюков с врастанием под кожу.
Глеб еще постоял над ней. И отошел назад, уступая дорогу Владимиру.
Тот сомнамбулически шел к Двери широкими деревянными шагами. Перед самой желтой стеной он остановился. Обернулся к Даше. Что-то беззвучно произнес.
И погрузился в «янтарь».
– Что мы должны теперь делать? – спросила Даша, почему-то у Сергея.
Икари, распластавшийся на полу, был без сознания. Отшельник пожал плечами.
– Ждать, – ответил за него Глеб.
Медленно, аккуратно (левый сгибатель и правда барахлил) Глеб опустился на колени рядом с Ирой. Хотелось прикоснуться к ее лицу или руке, но он стеснялся при Сергее. Оставалось смотреть. И чувствовать поднимающуюся в груди волну – горячую и теплую, как стакан молока с медом.
Он сиделка койке, разглядывая символ Электрического Агнца на стене. Его руки, левая в перчатке с длинным раструбом, были сжаты в общий кулак между коленями. Она первой нарушила молчание.
– Ты не любишь свое тело, – сказала она с упреком. –А это значит, ты не любишь себя. Так нельзя, родной мой.
Он повернулся к ней. И медленно, с продуманной жестокостью к себе, стянул перчатку с левой руки.
Квазиорганику должны были напылить завтра. А сейчас протез представал во всем неприкрытом бесстыдстве. Прутья полимерного каркаса, перевитые жгутами синтетических мышц. И так от кончиков пальцев до самого плеча. Самое унизительное – на ладони стоял штамп изготовителя. Точная копия символа над тумбочкой.
– Как можно любить это? – спросил он.
Ира опустилась на колени перед кроватью, передним. И прежде, чем он успел отдернуть свою новую руку (рефлексы еще пошаливали), переплела свои живые пальцы с его, холодными, углеплас-тиковыми. Нежно прижалась губами к тыльной стороне этого изделия медтехов. Там, где у человека располагается первый сустав большого пальца.
– У нас есть всего один выход, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы. – Я буду любить твое новое тело, А ты будешь любить меня,
Этого ведь никогда не было, правда? Он лежал в больнице один. Кроме следователей Ордена, никто, даже Сергей, не приходил его навещать. Он не мог оставить Иру одну.
Но сейчас Лейтенант больше не был в этом уверен. Разве наша память не может иногда лгать?
Сергей:
Бусы из рябины. Он закончил их вырезать, когда уже стемнело. Тихо прошел в ее комнату, постоял, слушая ровное дыхание. Нагнулся, осторожно застегивая их на тонкой шее.
– Ав! – Ира укусила его за нос,
Он отпрянул, она звонко засмеялась. Вскочила с кресла, повиснув у мужа на шее, заглядывая вплотную ему в глаза. У них всегда перехватывало дыхание в эту минуту.
– Я думал, ты заснула со своей приставкой, – он обнял ее,проводя кончиками пальцев по спине. «Когда ты так делаешь, мне хочется мурлыкать, –говорила Ирина. – Ты будишь во мне кошку». –Не хотел тебя будить.
– А я и заснула. Диск кончился, – она укусила Сергея за ухо. – Но ты так громко топал и скрипел в коридоре, что я проснулась. А что это у меня на шее?
«Тринадцать рябиновых бусин», – хотел сказали, он, но из пересохшего горла вырвалось:
– Я тебя люблю.
Ира подняла брови в притворном удивлении. А ее руки уже расстегивали его рубашку, вытаскивая ее из-за ремня брюк. Она закатила на себе пижаму и прижалась животом к животу Сергея. Потерлась о него медленно, волнообразно.
– Говори еще, – потребовала она.
– Я люблю тебя.
– Еще.
– Люблю.
– Еще, –она опустила рубашку ему на локти, целуя ключицы, грудь, соски.
Он сжал зубы. Из низа живота рвалось животное яростное урчание. Потянулся к ней, она уже голая, гибкая, встала коленями на кресло, оглядываясь на него через плечо. Теперь пришла ее очередь шептать, вскрикивать и рвать ногтями в клочья ветхую обивку.
Ночь бродила за окном и стряхивала с веток живую влагу. Редкую, как слезы счастья на ресницах.
Невидимая волна катилась по коридору, захлестывая каждого на своем пути.
Даша:
Он обернулся, и она успела прочесть по его губам: «Я скоро вернусь, любимая». Или он сказал это вслух?
Икари:
Это было давно и не с ним, но было. Не может же чужая, заемная память лгать?
Им было шестнадцать. Они были ласковы и жестоки друге
другом, как можно, только если ты веришь в любовь, клятвы и собственное бессмертие.
Однажды он больно обидел ее, и она ушла купаться в Залив. Он приходил каждую ночь на берег и ждал ее возвращения.
Кишат в морской траве
Прозрачные мальки… Поймаешь –
Растают без следа.
Как-то ему показалось, что она плывет к нему. Но это треугольный плавник акулы резал серебряную лунную шаль.
Волна катилась дальше, выплескиваясь из коридора, из подвалов черной пирамиды «Неотеха» дальше, в Город.
Лежащий без сознания хакер по имени Антон и его невольный коллега Харуки Мураками вспоминали женщин, которых не существовало. Одна из них жила в Виртуальной Реальности и в клетках персонального базиса. Вторая – в вымышленном мире, записанном на индивидуальный мнемософт.
Какое это сейчас имело значение?
Где-то в Ядре серый, с рыжими подпалинами метаволк повалил бармена по имени Клик и собрался перегрызть ему глотку. Но вдруг передумал и влажно лизнул его в лицо.
Перескочив стойку, он потрусил на улицу, где бурлила его Стая. Смолк направлявший ее Голос, заглушенный новой пульсацией нежности и счастья.
Стая собиралась обратно в Степь.
Ошеломленный Клик смотрел вслед уходящим волкам, стоя на пороге своего разгромленного бара. Вокруг собирались уцелевшие люди. Молча, не зная пока, что говорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96