Дыра.
– Оттуда и пришли эти маленькие чудовища.
– Я знаю, – сказал Билл, – такие дыры теперь повсюду.
Потом Александру провел Билла в подвал замка и показал лаз в каменном полу. Он рассказал, что весной 1941 года немецкие солдаты встали в замке на постой и почти разрушили его. Они потревожили какое-то чудовище, которое перебило всех солдат и хотело скрыться, но в последний момент было уничтожено.
Александру посмотрел на Билла своими водянистыми голубыми глазами.
– По крайней мере, мы так думали. Но теперь я в этом не уверен.
– А как его уничтожили?
– Кто-то рыжеволосый поразил его волшебным мечом...
...Волшебным мечом...
– ...потом он ушел, хромая, с одной еврейской женщиной из Бухареста, и мы его больше не видели. Не знаю, что с ним случилось потом.
– Он сейчас старый и седой, как вы, – сказал Билл, стараясь себе представить Глэкена в молодости. Наверняка он был великолепен. – Он и эта женщина до сих пор вместе.
Александру кивнул и улыбнулся:
– Я рад. Он очень храбрый, но в гневе был страшен.
С помощью Александру и записей Глэкена, при свете фонарика, Билл провел Ника через темный коридор под подвалом в самую нижнюю часть башни. Крутая винтовая лестница привела их к фундаменту, где в одну из каменных плит было вделано металлическое кольцо. Билл потянул за него. Часть стены сдвинулась и ушла внутрь. Свет хлынул в подвал башни. Билл подумал о том, сколько веков назад солнечный свет падал на эти камни.
– Ну вот, Ник, – сказал он, входя в открывшийся проход, – теперь делай свое дело. Где они?
Ник стоял, щурясь от яркого света. Худой, еще бледней, чем обычно, он выглядел просто ужасно. И он снова замкнулся в себе.
Билл обшарил глазами землю в поисках осколков, о которых говорил Ник. Внизу было что-то напоминающее выложенное галькой речное дно величиной с кулак, по которому не торопливо бежал водный поток. Билл посмотрел вправо, наверх, туда, где возвышались пронзающие небо горы. Весной когда тает снег, ущелье наверняка заливает водой. Уже прошло полстолетия с тех пор, как здесь были рассыпаны осколки меча. Что могло от них остаться? И есть ли надежда отыскать осколки, если даже они уцелели?
– Ну, Ник, – спросил он, – где же они?
Ник молчал, неотрывно глядя перед собой.
В отчаянии Билл опустился на колени и стал шарить среди камней и гравия. Это невозможно. Так он их никогда не найдет.
Он выпрямился и отряхнул руки. Ник мог видеть осколки раньше, в темноте, когда они мерцали «голубым светом».
Может быть, он видит их только ночью?
– Проклятие!
Он рисковал их жизнями ради того, чтобы быстрее попасть сюда, а потом как можно скорее вернуться в Плоешти и полететь домой в светлое время. А теперь придется ждать наступления темноты.
Он обернулся и пнул гранитную стену башни. Но замок – темный, нависший над ним монолит – вряд ли это заметал.
Билл завел Ника обратно в башню, такую же темную и мрачную, как и его настроение. Новая задержка означала, что он попадет к Кэрол только в среду. А ему так хотелось знать, что сейчас с ней и есть ли известия от Хэнка.
Куда, в конце концов, он сбежал?
* * *
Киноафиша:
Кинотеатр под открытым небом Джо Боба, специальный выпуск:
«Съеденные живьем» (1976) Нью-Уорлд «День кошмара» (1965) Хертс-Лион «Ночные крылья» (1979) Колумбия
«Сырое мясо» (1972) АИП
«Дьяволы в ночи» (1965) Двадцатый век Фокс
«Щупальца» (1977) АИП
«фаза 4» (1973) Парамаунт
«Космический террор» (1958) Юнайтед Артистс
«Они пришли из космоса» (1967) Амикус
«Последние дни планеты Земля» (1974) Тохо
«Пожиратели плоти» (1964) СДА
«Они пришли из недр» (1975) Транс Америка
«Земля умирает с криком» (1964) Липперт/Двадцатый век Фокс
* * *
Шоссе Нью-Джерси
Хэнк не мог понять, сон это или явь. Как будто бы явь.
Он мог различить звуки вокруг, кисловатый запах спертого воздуха и свет, который становился все ярче и проникал через отяжелевшие веки. Он не чувствовал своего тела. Казалось, у него вообще не было тела. Где она находится? Что...
Тут он вспомнил все: сороконожки, их королева... Крик заклокотал в горле, но так и не вырвался наружу. Как тут закричишь, если губы не шевелятся?
Нет. Все это сон: дыры, крылатые чудовища, запасы еды, уход Кэрол, стоянка, полицейский, пистолет, пуля, сороконожки – какой-то долгий, мучительный кошмар. Но теперь, наконец, все позади. Он проснется, откроет глаза и увидит на потолке знакомые трещины. Стряхнет с себя весь этот кошмар, дотронется рукой до Кэрол.
Глаза. В них все дело. Огромным усилием воли он заставил себя приподнять веки, но самого движения не ощутил, только увидел узкую, словно лезвие ножа, полоску света, совсем бледного, какой бывает перед восходом солнца.
Ободренный, Хэнк еще больше поднял веки. Полоска становилась все шире, по мере того как веки, склеившиеся от Чего-то вяжущего, раздвигались все больше и больше, пока не разлепились совсем. Нет, это не похоже на первые лучи солнца – свет какой-то тусклый, рассеянный. Когда Хэнк, наконец, полностью открыл глаза, они стали различать очертания и цвета. Очертания какие-то расплывчатые. А цвета – маловыразительные, в основном сероватого оттенка. Хэнк щурился, стараясь сфокусировать взгляд.
Скользнул глазами по телу. Он лежал на кровати поверх простыней совершенно голый. Теперь он уже смутно ощущал свое тело. Слава Богу! Все это оказалось сном. Попробовал повернуть голову – налево, к свету, но не смог. Почему он не может пошевелиться? Ведь он уже проснулся. В чем дело? Он скосил взгляд влево. Окно спальни находится прямо над ним. Если бы только он мог...
Стоп!.. Стены – круглые. Потолок – выпуклый. Из бетона. Везде сплошной бетон. Он еще на миллиметр открыл глаза. Никаких окон – свет проходил через решетку, вделанную в бетонный потолок.
Это не спальня. Это колодец, канализационный колодец. Значит, все это ему не приснилось. А случилось на самом деле. На самом деле!
Справившись с первым приступом паники, Хэнк попытался порассуждать. Он жив. Об этом нужно помнить. Он жив, и скоро наступит день. Твари из трещины днем бездействуют. Они прячутся от света. Он должен пораскинуть мозгами и что-нибудь придумать. Это он хорошо умеет. Строить планы на будущее.
Он снова посмотрел на свое тело. Сейчас очертания уже не были такими расплывчатыми. Он увидел, как плавно поднимается и опускается его умеренно волосатая грудь, а ниже, на животе, разглядел кровоточащую рану в том месте, где сороконожка пробуравила отверстие и ввела туда нервно-паралитический яд. Действие невротоксина, очевидно, продолжает парализовать его двигательные мышцы, но при этом сердце и легкие продолжают функционировать. Паралич не полный. Он ведь может шевелить веками. Может двигать зрачками, разве нет? Чем еще он может пошевелить?
Хэнк отвел взгляд от живота и стал осматривать свои руки. Они неподвижно лежали вдоль туловища, ладонями кверху. Затем посмотрел на ноги. Они были целы и вывернуты носками наружу. Глядя на Хэнка, можно было подумать, что он загорает. Тело находилось в абсолютно расслабленном состоянии... от паралича. Он снова окинул взглядом руки – от плеча до кисти. Если бы он смог пошевелить пальцем...
Вдруг он заметил, что весь окутан густой паутиной, похожей на марлю. Казалось, ее сплел огромный паук. Длинные нити обвили руки и ноги Хэнка и тянулись к стенам колодца, уходя концами в прилепленный к бетону желеобразный шарик. Оглядевшись, насколько это было возможно в его положении, Хэнк понял, что не лежит, а подвешен в гамаке из паутины поперек колодца.
Хэнк сам удивился спокойствию, с которым оценил создавшуюся ситуацию. Он в ловушке – не только парализован, но к тому же и тщательно, накрепко связан. Однако гамак имеет некоторые преимущества. При длительном соприкосновении с бетонным полом его тело не сохранило бы нормальную температуру, к тому же паутина защищала его от воды. По крайней мере, тело оставалось сухим.
Так что, можно сказать, он оставался на высоте и вышел сухим из воды, хотя при этом был связанным, бессловесным и парализованным.
Он подвешен, словно кусок мяса.
Эта внезапно пришедшая в голову мысль оглушила его, словно удар молота. Его будут жрать эти ненасытные твари. Они ввели в его тело консерванты и складировали его живьем, чтобы не разлагался. И когда пища на земле иссякнет, они спустятся сюда и полакомятся им в свое удовольствие.
Он подавил поднимающийся в нем ужас. Страх – плохой советчик. Чудовища парализовали его тело. И если парализуют еще и мозг, положение станет безвыходным. Мозг сверлила одна-единственная леденящая душу мысль: «Меня сожрут».
Этот мерзавец, лейтенант полиции, посмеялся бы вволю: запасал еду, а теперь сам стал едой. Возможно, даже Кэрол оценила бы горькую иронию случившегося.
«Но я жив! – говорил он себе. – И, возможно, смогу справиться с этими тварями». Он уже изучил их повадки. Очевидно, они погружаются в спячку днем, а в ночные часы выползают на поверхность поохотиться. Тогда-то он и освободится.
Но сначала нужно выйти из состояния паралича. Он уже может двигать зрачками и веками. Теперь на очереди руки. Они нужны больше всего. Особенно если он попробует освободиться. Пальцы. Он начнет с указательного на правой руке, вложит в него всю силу, всю энергию и заставит пошевелиться. Потом перейдет к следующему, и так, пока не будет в состоянии сжать кулак.
После этого он займется левой рукой.
Хэнк прищурился и стал разглядывать указательный палец, в котором для него сейчас сосредоточился весь мир.
И палец пошевелился.
Или это ему показалось? Просто он увидел то, что очень сильно хотел увидеть?
И все-таки палец пошевелился. Это только начало. Постепенно все его тело станет управляемым, и он сможет отсюда выбраться.
Немного воспрянув духом, Хэнк удвоил усилия, не оставляя палец в покое.
* * *
Радио АМ-диапазона. (В эфире молчание.)
~~
Монро, Лонг-Айленд
Алан возвращался с заднего двора к парадному входу и катил свое кресло по бетонным дорожкам, которые, переплетались между собой, опоясывали Тоад-Холл. Слева, с запада, над деревьями поднимался дым. Не здесь, поблизости, в районе Прибрежного шоссе, а где-то вдалеке. Скорее всего, на нижней окраине Монро. Ему рассказывали о бродящих по городу бандах, которые грабили, поджигали, насиловали. Здесь они еще не появлялись, но, возможно, это был лишь вопрос времени.
Как странно все получается. Он всегда думал, что если мир погрузится в пучину анархии, то хаос, безумство толпы – крики в темноте, языки пламени, взвивающиеся в ночное, невидящее небо, – все это будет только ночью. Но, судя по нынешней ситуации, люди теперь творят насилие днем, а ночью его совершают другие существа.
Алан повернулся спиной к клубам дыма и стал осматривать Тоад-Холл. Старый особняк выдержал прошлой ночью еще одну безжалостную атаку, но выстоял, как и подобает бесстрашному, несгибаемому воину.
Правда, количество ранений у него увеличивалось со скоростью, вызывающей тревогу. Бока его обколоты, расщеплены, помяты, на голове сквозь кровлю проступают залысины. Глаза – окна все еще открыты для скудеющего солнечного света. По крайней мере, большинство из них.
Поэтому Алан сейчас и приехал сюда. Две ставни сегодня Утром не раскрылись. Даже находясь внутри, Алан понял, что на них остались глубокие вмятины, намного глубже, чем могли оставить жуки, во всяком случае, те из них, которых он до сих пор видел.
Вполне возможно, что теперь под луной ходит кто-то более крупный, чем его проклятые предшественники, и соответственно более опасный для маленькой крепости, в которую превратился Тоад-Холл. Въехав на передний двор, Алан остановил кресло.
Вмятины на ставнях были гораздо глубже, чем он себе представлял. И остались от чего-то достаточно тяжелого и острого вроде металлического прута.
Но еще больше его встревожили рододендроны под окнами.
Они был расплющены.
Алан подъехал ближе, чтобы лучше все рассмотреть. Это были многолетние, полувековые родосы с мощными стволами и крепкими ветвями, которые благодаря Ба каким-то таинственным образом сохраняли густую зеленую листву. Дерево очень прочное. Алан помнил это с тех времен, когда обрезал ветви родоса вокруг своего старого дома, до того как он сгорел.
Но ветви, которые он видел сейчас перед собой, были не обрезаны, а сломаны, так же как стволы, и вдавлены в землю. Кто-то огромный, тяжелый, и не один, побывал здесь сегодня ночью, царапая окна, ударяясь об них.
Главное, что они так и не смогли пробраться внутрь.
Когда Алан развернулся и снова въехал на дорожку, он заметил вмятину на лужайке. У него екнуло сердце. Он впервые увидел ее. Он был слишком занят, рассматривая ставни и сломанные родосы. Но с того места, где он сейчас находился, ее невозможно было не заметить.
В свежей весенней траве, которую давно следовало постричь, появилась проплешина. Она тянулась от ворот, мимо ив, и подходила к самому дому. Алан пытался представить существо, которое могло оставить подобный след, но на память не приходило ничего, кроме шара для кегельбана диаметром в тридцать футов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61