Даника знала, как легко разорвать подобную ненадежную хватку, только вот все, кто проводил такой прием прежде, не обладали силой вампира! Да, она была поймана и боялась, что локоть ее сейчас раскрошится в этих тисках.
Она ухитрилась прикрыться свободной рукой от затрещины Руфо, но его мощь пробила защиту девушки и жесткая ладонь крепко ударила ее по голове. Оглушенная Даника не могла оказать сопротивления Руфо, когда он поволок ее обратно в постель и взгромоздился сверху, вцепившись сильными пальцами в беззащитное горло. Даника схватила Руфо за кисть и крутанула, но вновь без всякого толка.
Потом Даника прекратила бороться, преодолев свой инстинкт самосохранения и не делая ничего, чтобы оторвать руки Руфо от своей шеи, ничего, чтобы втянуть воздух в опустевшие легкие. В этот момент Даника надеялась, что вампир убьет ее, предпочитая смерть любой другой возможности.
А потом наступила тьма.
Тропинка была настолько извилиста, что иногда перекрещивалась сама с собой; петляя между окружающих ее каменных склонов. Временами отсюда открывался величественный и волшебный вид, а временами трое путников чувствовали себя так, словно шагают по узким подземным коридорам.
По воле рока Кэддерли не видел столба черного дыма, поднимающегося над южным крылом Библиотеки Назиданий, поскольку обзор ему преградила последняя на дороге высокая гора. Если бы молодой жрец заметил этот дым, он обратился бы к Песни своего бога, своей магии, и остаток пути пролетел вместе с ветром. Но так или иначе, а Кэддерли все равно торопился, стремясь помочь бою, который, как он думал, ведет сейчас Дори-ген, но не слушал Песнь Денира, не желая использовать энергию, крайне истощившуюся в его сражении с Абаллистером и Замком Тринити.
Пайкел и Айвэн вприпрыжку поспешали за Кэддерли, забыв вообще обо всех неприятностях, – разве что Айвэн вконец устал от путешествия и страшно хотел опять попасть домой, на свою знакомую до мелочей кухню. Пайкел все еще наслаждался ношением широкополой голубой шляпы Кэддерли, думая, что она весьма идет к его ярко-зеленой косе из волос и бороды:
Айвэн, однако, считал, что брат выглядит просто глупо.
Некоторое время они двигались в тишине, и в одном месте Кэддерли остановился: ему показалось, что где-то слышна песня. Он обратился ухом к ветру: похоже на полуденный гимн брата Чонтиклира. Кэддерли оглянулся, оценивая расстояние, которое еще надо пройти, и понял, что даже при очень сильном ветре он ни за что не услышал бы пения Чонтиклира – до Библиотеки оставалось еще добрых пять миль.
Нагоняя оживленных дворфов, Кэддерли догадался, что музыка звучит у него не в ушах, а в мозгу.
Чонтиклир пел – а это был определенно голос Чонтиклира, – и Кэддерли слышал его так же, как он слышал Денира.
Что бы это значило?
Кэддерли не пришло в голову, что сладостное пение Чонтиклира может служить защитой против ужасного зла. Он решил, что его разум настроен на Денира, как и песнопение Чонтиклира, вот они и встретились в гармонии с богом.
Кэддерли полагал, что песня – вещь хорошая. Он не слышал мелодию постоянно, но она возникала в его сознании достаточно часто, чтобы молодой жрец сообразил, что брат Чонтиклир продолжает возносить хвалы куда дольше, чем обычно. И все же юноша не придал этому зловещего скрытого смысла, предположив, что жреца, должно быть, сегодня охватило особое благочестие – или, может, Чонтиклир вообще и не поет, и Кэддерли слышит лишь мысленное отражение напевного восхваления богов.
– Ты хочешь устроить еще один привал? – спросил немного позже мрачнеющий не по дням и даже не по часам рыжебородый Айвэн, отвлекая Кэддерли от музыки и ее непостижимого смысла.
Кэддерли взглянул на каменистую тропу впереди и попытался припомнить поточнее, где они находятся.
– Осталось еще, по крайней мере, миль пять, – отозвался он, – и дорога будет нелегкой.
Айвэн фыркнул. Снежные Хлопья, по его мнению, были не так уж труднопроходимы, даже когда зима еще цеплялась за эти горы. Айвэн был родом из места куда севернее, из дикой Ваасы и зазубренных Гэйлинских Гор, где гоблинов было больше, чем булыжников, а зимний ветер с Великого Ледника мог за минуту превратить человека в звонкую ледышку.
Дворф еще раз с отвращением взглянул на Пайкела, хихикнувшего в ответ, затем протопал мимо Кэддерли и возглавил шествие.
– Вечером, – объяснил Айвэн. – Мы пройдем через парадные двери прежде, чем звезды покажутся на небе!
Кэддерли вздохнул и приноровился к быстрому шагу Айвэна. Все еще хихикающий Пайкел запрыгал следом.
– Дай мне это, – бросил Кэддерли, видя источник раздражения Айвэна.
Он сдернул шляпу с головы Пайкела, отряхнул ее и водрузил на собственную макушку. Затем извлек из своего мешка кухонный котелок, который зеленобородый дворф приспособил в качестве импровизированного шлема, и нахлобучил его на Пайкела.
Хихиканье Пайкела сменилось горестным: «О-о».
В нескольких милях к северо-западу, среди деревьев, скребущийся звук в ветвях над головой вывел Шейли из Дремления. Поза сидящей в развилке меж толстых сучьев старого вяза эльфийки неосведомленному наблюдателю показалась бы неуклюжей и опасной. Но проворная эльфийка, одним легким движением почти перекувырнулась, плотно прижалась спиной к ветке и вскинула свой длинный лук, кое-как найдя просвет в спутанном клубке ветвей и листьев, изготовившись стрелять.
Фиолетовые глаза эльфийки прищурились, она вглядывалась в раскидистый полог, разыскивая источник шума. Шейли не слишком встревожилась – солнце еще стояло высоко на западе, – но она прекрасно знала, какие звуки производят здешние животные, и понимала, что тот, кто передвигается по ветвям деревьев с таким шумом, наверняка несется сломя голову не просто так.
Листья не слишком высоко над ней внезапно заплясали. Лук изогнулся.
Потом листва разошлась, и Шейли ослабила тетиву, улыбнувшись, когда увидела глядящую на нее знакомую белую белку.
Персиваль бешено рванулся к ней, и улыбка на лице Шейли сменилась замешательством; Почему Персиваль, с которым они встретились довольно давно, оказался так далеко от Библиотеки? И что столь очевидно расстроило зверька?
В отличие от Кэддерли и дворфов, Шейли видела столб дыма и даже подумывала, не стоит ли вернуться и разведать, что случилось. Но она посчитала, что это всего лишь церемониальный огонь, возможно, общий погребальный костер жрецам, умершим за зимние месяцы и еще не нашедшим упокоения. Так что эльфийка решила, что это не ее дело, а ей пора, в конце концов, вернуться в Шилмисту, и как можно быстрее, ведь король Элберет уже наверняка заждался ее информации.
Она вошла в Дремление рано, когда солнце стояло еще высоко, намереваясь путешествовать ночью.
А теперь, увидев здесь Персиваля, неистово скачущего и яростно верещащего, Шейли отказалась от своего плана, раскаиваясь, что не. вернулась сразу. Надо было идти прямо к Библиотеке, к Данике, подруге, которая могла нуждаться в помощи… и, возможно, все еще нуждается.
Шейли, держась руками, закачалась на ветке, ее ноги коснулись нижнего сука. Она разжала пальцы и сорвалась, повиснув на следующей опоре, согнув колени, и потянулась вниз, уцепившись за ветку одной рукой. Так она плавно спустилась и легко приземлилась на землю. Персивалю не так-то просто оказалось угнаться за эльфийкой.
Шейли похлопала себя по плечу, издала негромкое цоканье, и зверек спрыгнул с нижнего сука к ней, согласившись проделать обратный путь верхом, ибо эльфийка со всех ног кинулась на восток, к своей подруге.
Сумерки
– Я боялся, что убил тебя.
Голос Руфо раздавался как будто издалека, но стремительно приближался.
Даника открыла глаза. Она лежала на кровати, в той же самой комнате, что и прежде, но теперь ее кисти и щиколотки были крепко привязаны к четырем крепким столбам, поддерживающим балдахин. Пульсирующая жгучая боль в раненой ноге не утихла, и воительница с ужасом подумала, что веревки разрежут ей кожу и отсекут уже надломленную лодыжку.
Но хуже всего был Руфо, склонившийся над ней; его бледное лицо смягчилось заботой.
– Моя дорогая Даника, – прошептал он.
Вампир подвинулся ближе, пытаясь, сгладив резкие черты, казаться нежным.
На этот раз Даника не плюнула в него; символические, но бесполезные протесты больше ее не волновали – она была выше этого.
Однако Руфо заметил ее отвращение.
– Ты не веришь, что я могу любить? – тихо спросил он, и подергивание его щеки сказало Данике, что он изо всех сил старается сохранять спокойствие.
И снова Даника не ответила.
– Я полюбил тебя с тех пор, как впервые увидел в Библиотеке, – драматически продолжил Руфо. – Я наблюдал за тобой издалека, наслаждаясь простой грацией каждого твоего движения.
Даника не отрывала от него холодного и твердого как сталь немигающего взгляда.
– Но я не красавец, – исповедовался Руфо. – Я никогда им и не был, так что Кэддерли, – яд злобы булькнул в голосе вампира при упоминании ненавистного имени, – а не я привлек внимание твоих прекраснейших глаз.
Самобичевание всегда внушает жалость, но Даника совершенно не чувствовала симпатии к Руфо.
– Красавец? – спросила она. – Ты все еще не осознал, какая это мелочь – красота.
Сбитый с толку Руфо отодвинулся. Даника покачала головой.
– Ты бы все еще любил Хистру, если бы она осталась красоткой, – сказала девушка. – Но ты никогда не был способен увидеть то, что под кожей. Тебя не заботило, что таится в чьем-нибудь сердце или душе, поскольку у тебя они пусты.
– Следи за своими словами, – предупредил Руфо.
– Они ранят тебя, потому что в них правда.
– Нет!
– Да! – Даника приподняла голову, насколько позволили ее оковы, и сияние в глазах девушки заставило Руфо попятиться еще дальше. – Я люблю не улыбку Кэддерли, а источник этой улыбки, теплоту его сердца и искренность его души. Несчастный Руфо, мне тебя жаль. Жаль, что ты никогда не понимал разницы между любовью и самолюбием.
– Ты ошибаешься! – резко возразил вампир.
Даника не моргнула, но соскользнула обратно на матрас, когда Руфо навис над ней. Она втянула голову в плечи и даже заскулила тихонько, когда вампир продолжил приближаться, думая, что он намерен взять ее силой. Мастерство и сила Даники ничем тут не помогли бы, а принять подобное она не могла.
Однако девушка все же затронула слабое место в сердце вампира.
– Ты ошибаешься, – тихо повторил он снова. – Я люблю.
Словно подчеркивая свое утверждение, Руфо мягко погладил Данику по щеке, под подбородком, провел пальцем по шее. Даника ежилась, пытаясь свернуться, но веревки держали крепко, а она слишком ослабла от потери крови.
– Я люблю, – сказал он снова. – Отдохни, моя сладкая. Я вернусь, когда тебе станет лучше, и подарю тебе наслаждение, любовь моя.
Даника вздохнула с настоящим облегчением, когда Руфо попятился, взглянул на нее в последний раз и выскользнул из комнаты. Она знала, что облегчение временно. Девушка вновь попробовала справиться с путами и, не добившись успеха, подняла голову, чтобы оценить свои раны.
Она даже не чувствовала ремня, держащего ее сломанную ногу, только жуткую боль. Молодая женщина увидела, что лодыжка и икра распухли, а кожа там, где ее не заляпала высохшая кровь, не по-хорошему обесцветилась. Вдобавок к слабости от потери крови Даника ощущала поселившуюся внутри нее инфекцию и знала, что пока не в состоянии освободиться от веревок. Но даже если бы она и смогла, ее изломанное тело слишком ослаблено, чтобы выбраться из Библиотеки.
Даника лежала, придавленная чувством беспомощности, куда большим, чем ей когда-либо приходилось испытывать. Сквозь крошечную щель между досками, закрывающими маленькое, выходящее на запад окошко, девушка видела, что солнце уже перевалило гребень нового дня и начало свое путешествие к горизонту. Даника знала, что ночью Руфо вернется.
А защиты у нее не будет.
Здание Библиотеки Назиданий, квадратное, приземистое, проглядывающее среди плавных линий окружающей местности, показалось уже много позже полудня.
Первый же взгляд издалека сказал Кэддерли, что что-то там не так. Его инстинкты, а может, слабое предупреждение песни Чонтиклира, взывали к нему, но юноша не понимал скрытого смысла предостережений. Он решил, что его собственные чувства к Библиотеке внушили ему все это.
Здание скоро скрылось из виду за высокими скалами, окаймляющими следующий поворот. Айвэн и Пайкел, пошептавшись друг с другом, гигантскими прыжками поскакали перед Кэддерли, объяснив, что планируют приготовить роскошный ужин.
Солнце еще не склонилось низко над горизонтом, когда Библиотека снова замаячила впереди, и спутники свернули в рощицу, обступившую длинную тропу, что вела прямо к зданию. И вдруг все трое резко остановились, причем последующее «о-о-о» Пайкела прекрасно передало общие мысли.
Клочки серого дыма все еще сочились из нескольких окон южного крыла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36