— Тон был резче, чем ей хотелось бы, но она слишком устала и изнервничалась.
— А как бы я получил от трактирщика нужные указания, ничего не купив у него? — Кадраха было не так-то легко сбить. Он, казалось, почти отошел от отчаяния, наполнявшего его на корабле, хотя Мириамель видела, как оно проглядывает сквозь оборванные края веселости, которую он, точно плащ, накинул на себя.
— Но у нас нет денег, — недовольно сказала она. — Вот почему мы прошли пешком чуть не весь этот проклятый город в поисках места, про которое ты говорил, что отлично знаешь, где оно.
— Тише, моя леди. Я заключил маленькое пари и выиграл — очень удачно, потому что мне нечем было бы расплатиться, если бы я проиграл. Но теперь все хорошо. Это путешествие пешком через город каналов немного смущало меня, но теперь, когда у нас есть указания трактирщика, проблем больше не будет.
Проблем больше не будет. Мириамели пришлось даже рассмеяться, хоть и горько. Они жили, как нищие, целых две недели — несколько дней умирали от жажды в шлюпке, потом брели через прибрежные города юго-восточного Наббана, выпрашивая еду всюду, гае только могли. Если им везло, они проезжали немного на фермерских телегах, а потом снова приходилось тащиться пешком. Так они шли, шли и шли, до тех пор пока Мириамель не почувствовала, что если бы ей каким-нибудь образом удалось отделить ноги от туловища, они продолжали бы идти без нее. Такой образ жизни был хорошо знаком Кадраху, и он, казалось, вернулся к нему не без удовольствия, но Мириамель с каждым днем все больше уставала. Она никогда бы не смогла вернуться в замок своего отца, но вот душное окружение в Наглимунде у дяди Джошуа внезапно стало казаться ей куда более привлекательным, чем несколько месяцев назад.
Она повернулась, чтобы сказать Кадраху какую-нибудь колкость — в его дыхании чувствовались винные пары — и неожиданно застала монаха не защищенным и не готовым к нападению. Он позволил жизнерадостной маске соскользнуть; его запавшие затравленные глаза и впалые щеки вызвали у Мириамели прилив какой-то болезненной любви.
— Хорошо. Тогда пойдем, — она взяла его под руку. — Но если ты быстро не разыщешь это место, я попросту столкну тебя в канал.
Поскольку денег, чтобы заплатить лодочнику, у них не было. Кадрах и Мириамель потратили почти все утро, чтобы выбраться из устрашающего лабиринта деревянных улочек Кванитупула к Торфяной баржевой набережной. Казалось, что каждый новый поворот выводит их к тупику: к заброшенной лодочной пристани, к запертой двери с ржавыми петлями или к шаткой ограде, за которой оказывался только еще один из вездесущих каналов. Расстроенные, они возвращались обратно, пробовали другой поворот, и доводящее до безумия путешествие начиналось сначала. Наконец, когда полуденное солнце осветило затянутое облаками небо, они, спотыкаясь, обогнули угол длинного, перекосившегося склада и обнаружили, что смотрят прямо на изъеденную солью деревянную вывеску, провозглашавшую, что трактир, над которым она висит, называется «Чаша Пелиппы». Как и предупреждал Кадрах, трактир действительно находился в довольно сомнительном районе.
Пока Кадрах искал дверь в однообразной стене из серого обветренного дерева, Мириамель поднялась на досчатый настил перед трактиром и стала смотреть вниз, на гирлянды желтых и белых цветов, плавающие по спокойным водам канала.
— Это гирлянды Духова Дня, — сказала она.
Кадрах, который нашел наконец дверь, удивленно кивнул.
— Что значит, с тех пор, как я покинула Наглимунд, прошло уже больше четырех месяцев, — медленно проговорила она. Монах снова кивнул, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Мириамель почувствовала, как дикая тоска охватила ее. — И все это было напрасно. Потому что я была упрямая дура!
— Если бы вы остались со своим дядей, лучше не было бы. Было бы только хуже, — заметил Кадрах. — По крайней мере вы живы, моя леди. Теперь пойдем и посмотрим, вспомнит ли Ксорастра старого, хотя и падшего друга.
Они прошли в трактир через дворик, заваленный грудами разъеденных солью рыбацких сапог, и быстро получили два неприятных сюрприза. Первый состоял в том, что трактир был грязен и сильно пропах рыбой. Второй — что монахиня Ксорастра уже три года как умерла. Ее племянница Чаристра, могучая женщина с мощной челюстью, быстро доказала им, что она трактирщица совсем иного свойства, чем ее предшественница.
Она недоверчиво смотрела на их поношенную и перепачканную за время скитаний одежду.
— Мне не нравится ваш вид. Покажите-ка мне денежки.
— Но послушай, — сказал Кадрах, стараясь, чтобы его слова звучали как можно мягче и убедительней. — Твоя тетка была моим добрым другом. Если ты предоставишь нам постель хотя бы на одну ночь, к утру мы найдем деньги, чтобы заплатить за нее.
— Моя тетка была никчемной сумасшедшей, — сказала Чаристра не без некоторого удовлетворения. — А благодаря ее вонючей благотворительности у меня теперь нет ничего, кроме этой развалюхи. — Она обвела рукой комнату с низким потолком, которая больше напоминала грязную нору какого-то трусливого животного. — День, когда я позволю монаху с девкой остановиться у меня бесплатно, будет тем днем, когда я отправлюсь назад в Пирруин в деревянном ящике.
Мириамель не могла не приветствовать наступление этого дня, но постаралась скрыть это от трактирщицы.
— Никогда нельзя судить о людях только по их виду, — сказала она. — Этот человек — мои наставник, а я дочь благородного человека. Мой отец — барон Сеоман из Эркинланда. Меня похитили, и я была спасена только благодаря моему наставнику. Отец хорошо отблагодарит всякого, кто поможет моему возвращению домой. — Кадрах гордо выпрямился, польщенный тем, что стал героем этого, пусть мифического, но спасения. Чаристра прищурилась.
— За последнее время я вволю наслушалась таких историй. — Она пожевала губами. — Одна из этих баек и вправду подтвердилась, да только это совсем не значит, что теперь я буду всем им верить. — Лицо ее стало угрюмым. — Я должна зарабатывать себе на жизнь, и мне все равно, барон ваш отец или сам Верховный король в Хейхолте. Убирайтесь, и достаньте деньги, раз вы говорите, что это так легко. Может, ваши друзья вам помогут.
Кадрах снова начал уговаривать и улещивать трактирщицу, подхватив нити истории, начатой Мириамелью, и сплетая их в причудливо расшитый гобелен, на котором Чаристра удаляется на покой с мешками золота, преподнесенными ей благодарным отцом. Слушая, как дико развивалась эта история в изложении Кадраха, Мириамель почти пожалела Чаристру. Она уже собиралась попросить монаха сдаться, но в этот момент увидела фигуру человека, медленно спускающегося по лестнице в общую комнату. Несмотря на необычную одежду — рясу, перевязанную веревкой, похожую на одеяние Кадраха, и бороду длиной всего в палец, он был настолько узнаваем, что мгновение Мириамель не могла поверить своим глазам. Спустившись к свету масляных ламп, человек остановился и широко раскрыл глаза.
— Мириамель? — спросил он наконец. Голос его был густым и неуверенным. — Принцесса?
— Изгримнур! — закричала она. — Герцог Изгримнур! — Сердце ее, казалось, разбухло в груди, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. Она бросилась вперед через загроможденную комнату, огибая кривоногие скамейки, и наконец, рыдая, прижалась к его обширному животу.
— О ты, несчастное создание, — проговорил он, прижимая ее к себе и тоже чуть не плача. — О моя бедная Мириамель. — Он отступил на мгновение, покрасневшими глазами глядя на нее. — Ты не ранена? Ты здорова. — Тут герцог заметил Кадраха, и глаза его сузились. — А, вот и мошенник, который украл тебя!
Кадрах, который до того вместе с Чаристрой смотрел на эту сцену разинув рот, вздрогнул и поежился.
Изгримнур отбрасывал огромную тень.
— Нет, нет, — Мириамель смеялась сквозь слезы. — Кадрах мой друг, он помогал мне. Я убежала сама, не надо его винить. — Она снова обняла герцога, уткнувшись лицом в его грудь. — О Изгримнур, я была так несчастна! Как дядя Джошуа? А Воршева, и Саймон, и тролль Бинабик?
Герцог покачал головой.
— Полагаю, я знаю не больше чем ты. — Он прерывисто вздохнул. — Это чудо. Бог услышал наконец мои молитвы! Благословенно имя Его! Иди, садись. — Изгримнур повернулся к Чаристре и нетерпеливо махнул рукой. — Ну? Что ты стоишь здесь, женщина? Принеси нам эля и какой-нибудь еды да пошевеливайся.
Совершенно выбитая из колеи Чаристра, пошатываясь, направилась к выходу.
— Подожди! — зарычал Изгримнур ей вслед. Она испуганно повернулась к нему. — Если ты хоть кому-нибудь проболтаешься о том, что здесь видела, — проревел он, — я своими руками разнесу в щепки твой проклятый сарай!
Трактирщица, уже не способная испытывать ни страха, ни удивления, вяло кивнула и отправилась к своему убежищу — на кухню.
Тиамак спешил, хотя из-за раненой ноги не мог двигаться быстрее обычного шага. Сердце его барабанило по ребрам, но он заставил себя прогнать с лица тревогу.
О, Тот Кто Всегда Ступает По Песку, молился он. Не дай никому заметить меня! Я почти пришел!
Люди, вместе с ним пробиравшиеся по узким улочкам Кванитупула, казалось, сговорились мешать ему. Один дородный сухоземелец с корзиной песчаной рыбы на голове столкнулся с Тиамаком, чуть не сбив его с ног, и к тому же выкрикнул несколько оскорблений вслед, когда вранн захромал прочь. Маленькому человеку ужасно хотелось ответить ему — в конце концов Кванитупул оставался враннским городом, сколько бы купцов-сухоземельцев ни построили на берегу лагуны Чамул дорогие свайные дома и не приводили бы сюда тяжелые грузовые баржи, на которых трудились смуглые матросы племени Тиамака — но он не смел. На скандалы не было времени, даже если они были делом справедливости.
Он пересек общую комнату «Чаши Пелиппы», едва взглянув на трактирщицу и даже не заметив странного выражения ее лица. Чаристра раскачивалась на одном месте у края лестницы, сжимая в руках доску с хлебом, сыром и оливками, словно не в силах была понять, стоит ей подняться наверх или нет.
Тиамак обогнул ее и заковылял вверх по узкой лестнице, прошел через площадку и свернул в маленькую покосившуюся дверь в коридоре. Распахнув эту дверь, он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы выплеснуть свои новости, но тут же остановился, пораженный открывшейся перед ним картиной.
Изгримнур сидел на полу. В углу стоял крепкий невысокий человек, одетый, как и герцог, в костюм эйдонитского монаха. Его квадратное лицо скрывал капюшон. Старый Камарис сидел на кровати, скрестив ноги, словно бывалый моряк. Подле него сидела молодая женщина с коротко остриженными светлыми волосами. Она тоже была в монашеской одежде, а на ее миловидном остром лице застыло такое же ошеломленное выражение, как и на лице Чаристры.
Тиамак со щелчком закрыл рот, потом снова открыл его.
— Что?.. — сказал он.
— Ах, — Изгримнур казался черезвычайно веселым, почти легкомысленным. — А это Тиамак, благородный вранн, друг Динивана и Моргенса. Здесь принцесса, Тиамак. Мириамель пришла.
Мириамель даже не подняла глаз, продолжая смотреть на старика.
— Это… Камарис?
— Знаю, знаю. — Изгримнур засмеялся. — Я сам не мог в это поверить, убей меня Бог — но это он! Живой, и через столько лет! — Лицо герцога внезапно стало серьезным. — Но разум он потерял, Мириамель. Он как ребенок.
Тиамак тряхнул головой.
— Я рад, Изгримнур. Рад, что ваши друзья пришли. — Он покачал головой. — Но у меня тоже новости.
— Не сейчас, — Изгримнур сиял. — Немного позже, маленький человек. Сегодня у нас праздник. — Он повысил голос: — Чаристра! Где эта женщина?
Трактирщица приоткрыла дверь, но Тиамак повернулся и захлопнул ее перед носом у Чаристры. Он успел услышать удивленное ворчание и стук прыгающей по ступенькам буханки хлеба.
— Нет, — сказал вранн. — Это никак не может ждать, Изгримнур.
Герцог нахмурился, сведя густые брови:
— Ну?
— Люди разыскивают этот трактир. Наббанайские солдаты.
Нетерпение Изгримнура тут же испарилось. Теперь все его внимание было направлено на Тиамака.
— Откуда ты знаешь?
— Я видел их у Рыночного Дома. Они расспрашивали лодочников, очень грубо с ними обращались. По-моему, их главный отчаянно хочет найти этот трактир.
— И они узнали, где он находится? — Изгримнур прошел через всю комнату в угол, где, завернутый в ткань, стоял Квалнир.
Тиамак пожал плечами.
— Я знал, что не могу идти много быстрее солдат, хотя и знаю город гораздо лучше их. Так что мне надо было задержать их, и тогда я вышел вперед и сказал солдатам, что я буду говорить с лодочниками, поскольку они, как и я, вранны. — В первый раз с начала своего повествования Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на молодую женщину. Ее лицо стало совсем белым, но больше не казалось изумленным. Она внимательно слушала. — На языке болот я сказал лодочникам, что эти солдаты — дурные люди и им лучше говорить только со мной и только на нашем языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— А как бы я получил от трактирщика нужные указания, ничего не купив у него? — Кадраха было не так-то легко сбить. Он, казалось, почти отошел от отчаяния, наполнявшего его на корабле, хотя Мириамель видела, как оно проглядывает сквозь оборванные края веселости, которую он, точно плащ, накинул на себя.
— Но у нас нет денег, — недовольно сказала она. — Вот почему мы прошли пешком чуть не весь этот проклятый город в поисках места, про которое ты говорил, что отлично знаешь, где оно.
— Тише, моя леди. Я заключил маленькое пари и выиграл — очень удачно, потому что мне нечем было бы расплатиться, если бы я проиграл. Но теперь все хорошо. Это путешествие пешком через город каналов немного смущало меня, но теперь, когда у нас есть указания трактирщика, проблем больше не будет.
Проблем больше не будет. Мириамели пришлось даже рассмеяться, хоть и горько. Они жили, как нищие, целых две недели — несколько дней умирали от жажды в шлюпке, потом брели через прибрежные города юго-восточного Наббана, выпрашивая еду всюду, гае только могли. Если им везло, они проезжали немного на фермерских телегах, а потом снова приходилось тащиться пешком. Так они шли, шли и шли, до тех пор пока Мириамель не почувствовала, что если бы ей каким-нибудь образом удалось отделить ноги от туловища, они продолжали бы идти без нее. Такой образ жизни был хорошо знаком Кадраху, и он, казалось, вернулся к нему не без удовольствия, но Мириамель с каждым днем все больше уставала. Она никогда бы не смогла вернуться в замок своего отца, но вот душное окружение в Наглимунде у дяди Джошуа внезапно стало казаться ей куда более привлекательным, чем несколько месяцев назад.
Она повернулась, чтобы сказать Кадраху какую-нибудь колкость — в его дыхании чувствовались винные пары — и неожиданно застала монаха не защищенным и не готовым к нападению. Он позволил жизнерадостной маске соскользнуть; его запавшие затравленные глаза и впалые щеки вызвали у Мириамели прилив какой-то болезненной любви.
— Хорошо. Тогда пойдем, — она взяла его под руку. — Но если ты быстро не разыщешь это место, я попросту столкну тебя в канал.
Поскольку денег, чтобы заплатить лодочнику, у них не было. Кадрах и Мириамель потратили почти все утро, чтобы выбраться из устрашающего лабиринта деревянных улочек Кванитупула к Торфяной баржевой набережной. Казалось, что каждый новый поворот выводит их к тупику: к заброшенной лодочной пристани, к запертой двери с ржавыми петлями или к шаткой ограде, за которой оказывался только еще один из вездесущих каналов. Расстроенные, они возвращались обратно, пробовали другой поворот, и доводящее до безумия путешествие начиналось сначала. Наконец, когда полуденное солнце осветило затянутое облаками небо, они, спотыкаясь, обогнули угол длинного, перекосившегося склада и обнаружили, что смотрят прямо на изъеденную солью деревянную вывеску, провозглашавшую, что трактир, над которым она висит, называется «Чаша Пелиппы». Как и предупреждал Кадрах, трактир действительно находился в довольно сомнительном районе.
Пока Кадрах искал дверь в однообразной стене из серого обветренного дерева, Мириамель поднялась на досчатый настил перед трактиром и стала смотреть вниз, на гирлянды желтых и белых цветов, плавающие по спокойным водам канала.
— Это гирлянды Духова Дня, — сказала она.
Кадрах, который нашел наконец дверь, удивленно кивнул.
— Что значит, с тех пор, как я покинула Наглимунд, прошло уже больше четырех месяцев, — медленно проговорила она. Монах снова кивнул, распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Мириамель почувствовала, как дикая тоска охватила ее. — И все это было напрасно. Потому что я была упрямая дура!
— Если бы вы остались со своим дядей, лучше не было бы. Было бы только хуже, — заметил Кадрах. — По крайней мере вы живы, моя леди. Теперь пойдем и посмотрим, вспомнит ли Ксорастра старого, хотя и падшего друга.
Они прошли в трактир через дворик, заваленный грудами разъеденных солью рыбацких сапог, и быстро получили два неприятных сюрприза. Первый состоял в том, что трактир был грязен и сильно пропах рыбой. Второй — что монахиня Ксорастра уже три года как умерла. Ее племянница Чаристра, могучая женщина с мощной челюстью, быстро доказала им, что она трактирщица совсем иного свойства, чем ее предшественница.
Она недоверчиво смотрела на их поношенную и перепачканную за время скитаний одежду.
— Мне не нравится ваш вид. Покажите-ка мне денежки.
— Но послушай, — сказал Кадрах, стараясь, чтобы его слова звучали как можно мягче и убедительней. — Твоя тетка была моим добрым другом. Если ты предоставишь нам постель хотя бы на одну ночь, к утру мы найдем деньги, чтобы заплатить за нее.
— Моя тетка была никчемной сумасшедшей, — сказала Чаристра не без некоторого удовлетворения. — А благодаря ее вонючей благотворительности у меня теперь нет ничего, кроме этой развалюхи. — Она обвела рукой комнату с низким потолком, которая больше напоминала грязную нору какого-то трусливого животного. — День, когда я позволю монаху с девкой остановиться у меня бесплатно, будет тем днем, когда я отправлюсь назад в Пирруин в деревянном ящике.
Мириамель не могла не приветствовать наступление этого дня, но постаралась скрыть это от трактирщицы.
— Никогда нельзя судить о людях только по их виду, — сказала она. — Этот человек — мои наставник, а я дочь благородного человека. Мой отец — барон Сеоман из Эркинланда. Меня похитили, и я была спасена только благодаря моему наставнику. Отец хорошо отблагодарит всякого, кто поможет моему возвращению домой. — Кадрах гордо выпрямился, польщенный тем, что стал героем этого, пусть мифического, но спасения. Чаристра прищурилась.
— За последнее время я вволю наслушалась таких историй. — Она пожевала губами. — Одна из этих баек и вправду подтвердилась, да только это совсем не значит, что теперь я буду всем им верить. — Лицо ее стало угрюмым. — Я должна зарабатывать себе на жизнь, и мне все равно, барон ваш отец или сам Верховный король в Хейхолте. Убирайтесь, и достаньте деньги, раз вы говорите, что это так легко. Может, ваши друзья вам помогут.
Кадрах снова начал уговаривать и улещивать трактирщицу, подхватив нити истории, начатой Мириамелью, и сплетая их в причудливо расшитый гобелен, на котором Чаристра удаляется на покой с мешками золота, преподнесенными ей благодарным отцом. Слушая, как дико развивалась эта история в изложении Кадраха, Мириамель почти пожалела Чаристру. Она уже собиралась попросить монаха сдаться, но в этот момент увидела фигуру человека, медленно спускающегося по лестнице в общую комнату. Несмотря на необычную одежду — рясу, перевязанную веревкой, похожую на одеяние Кадраха, и бороду длиной всего в палец, он был настолько узнаваем, что мгновение Мириамель не могла поверить своим глазам. Спустившись к свету масляных ламп, человек остановился и широко раскрыл глаза.
— Мириамель? — спросил он наконец. Голос его был густым и неуверенным. — Принцесса?
— Изгримнур! — закричала она. — Герцог Изгримнур! — Сердце ее, казалось, разбухло в груди, так что ей показалось, что она сейчас задохнется. Она бросилась вперед через загроможденную комнату, огибая кривоногие скамейки, и наконец, рыдая, прижалась к его обширному животу.
— О ты, несчастное создание, — проговорил он, прижимая ее к себе и тоже чуть не плача. — О моя бедная Мириамель. — Он отступил на мгновение, покрасневшими глазами глядя на нее. — Ты не ранена? Ты здорова. — Тут герцог заметил Кадраха, и глаза его сузились. — А, вот и мошенник, который украл тебя!
Кадрах, который до того вместе с Чаристрой смотрел на эту сцену разинув рот, вздрогнул и поежился.
Изгримнур отбрасывал огромную тень.
— Нет, нет, — Мириамель смеялась сквозь слезы. — Кадрах мой друг, он помогал мне. Я убежала сама, не надо его винить. — Она снова обняла герцога, уткнувшись лицом в его грудь. — О Изгримнур, я была так несчастна! Как дядя Джошуа? А Воршева, и Саймон, и тролль Бинабик?
Герцог покачал головой.
— Полагаю, я знаю не больше чем ты. — Он прерывисто вздохнул. — Это чудо. Бог услышал наконец мои молитвы! Благословенно имя Его! Иди, садись. — Изгримнур повернулся к Чаристре и нетерпеливо махнул рукой. — Ну? Что ты стоишь здесь, женщина? Принеси нам эля и какой-нибудь еды да пошевеливайся.
Совершенно выбитая из колеи Чаристра, пошатываясь, направилась к выходу.
— Подожди! — зарычал Изгримнур ей вслед. Она испуганно повернулась к нему. — Если ты хоть кому-нибудь проболтаешься о том, что здесь видела, — проревел он, — я своими руками разнесу в щепки твой проклятый сарай!
Трактирщица, уже не способная испытывать ни страха, ни удивления, вяло кивнула и отправилась к своему убежищу — на кухню.
Тиамак спешил, хотя из-за раненой ноги не мог двигаться быстрее обычного шага. Сердце его барабанило по ребрам, но он заставил себя прогнать с лица тревогу.
О, Тот Кто Всегда Ступает По Песку, молился он. Не дай никому заметить меня! Я почти пришел!
Люди, вместе с ним пробиравшиеся по узким улочкам Кванитупула, казалось, сговорились мешать ему. Один дородный сухоземелец с корзиной песчаной рыбы на голове столкнулся с Тиамаком, чуть не сбив его с ног, и к тому же выкрикнул несколько оскорблений вслед, когда вранн захромал прочь. Маленькому человеку ужасно хотелось ответить ему — в конце концов Кванитупул оставался враннским городом, сколько бы купцов-сухоземельцев ни построили на берегу лагуны Чамул дорогие свайные дома и не приводили бы сюда тяжелые грузовые баржи, на которых трудились смуглые матросы племени Тиамака — но он не смел. На скандалы не было времени, даже если они были делом справедливости.
Он пересек общую комнату «Чаши Пелиппы», едва взглянув на трактирщицу и даже не заметив странного выражения ее лица. Чаристра раскачивалась на одном месте у края лестницы, сжимая в руках доску с хлебом, сыром и оливками, словно не в силах была понять, стоит ей подняться наверх или нет.
Тиамак обогнул ее и заковылял вверх по узкой лестнице, прошел через площадку и свернул в маленькую покосившуюся дверь в коридоре. Распахнув эту дверь, он уже набрал в грудь побольше воздуха, чтобы выплеснуть свои новости, но тут же остановился, пораженный открывшейся перед ним картиной.
Изгримнур сидел на полу. В углу стоял крепкий невысокий человек, одетый, как и герцог, в костюм эйдонитского монаха. Его квадратное лицо скрывал капюшон. Старый Камарис сидел на кровати, скрестив ноги, словно бывалый моряк. Подле него сидела молодая женщина с коротко остриженными светлыми волосами. Она тоже была в монашеской одежде, а на ее миловидном остром лице застыло такое же ошеломленное выражение, как и на лице Чаристры.
Тиамак со щелчком закрыл рот, потом снова открыл его.
— Что?.. — сказал он.
— Ах, — Изгримнур казался черезвычайно веселым, почти легкомысленным. — А это Тиамак, благородный вранн, друг Динивана и Моргенса. Здесь принцесса, Тиамак. Мириамель пришла.
Мириамель даже не подняла глаз, продолжая смотреть на старика.
— Это… Камарис?
— Знаю, знаю. — Изгримнур засмеялся. — Я сам не мог в это поверить, убей меня Бог — но это он! Живой, и через столько лет! — Лицо герцога внезапно стало серьезным. — Но разум он потерял, Мириамель. Он как ребенок.
Тиамак тряхнул головой.
— Я рад, Изгримнур. Рад, что ваши друзья пришли. — Он покачал головой. — Но у меня тоже новости.
— Не сейчас, — Изгримнур сиял. — Немного позже, маленький человек. Сегодня у нас праздник. — Он повысил голос: — Чаристра! Где эта женщина?
Трактирщица приоткрыла дверь, но Тиамак повернулся и захлопнул ее перед носом у Чаристры. Он успел услышать удивленное ворчание и стук прыгающей по ступенькам буханки хлеба.
— Нет, — сказал вранн. — Это никак не может ждать, Изгримнур.
Герцог нахмурился, сведя густые брови:
— Ну?
— Люди разыскивают этот трактир. Наббанайские солдаты.
Нетерпение Изгримнура тут же испарилось. Теперь все его внимание было направлено на Тиамака.
— Откуда ты знаешь?
— Я видел их у Рыночного Дома. Они расспрашивали лодочников, очень грубо с ними обращались. По-моему, их главный отчаянно хочет найти этот трактир.
— И они узнали, где он находится? — Изгримнур прошел через всю комнату в угол, где, завернутый в ткань, стоял Квалнир.
Тиамак пожал плечами.
— Я знал, что не могу идти много быстрее солдат, хотя и знаю город гораздо лучше их. Так что мне надо было задержать их, и тогда я вышел вперед и сказал солдатам, что я буду говорить с лодочниками, поскольку они, как и я, вранны. — В первый раз с начала своего повествования Тиамак повернулся, чтобы посмотреть на молодую женщину. Ее лицо стало совсем белым, но больше не казалось изумленным. Она внимательно слушала. — На языке болот я сказал лодочникам, что эти солдаты — дурные люди и им лучше говорить только со мной и только на нашем языке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72