— Юный Саймон, — — Бинабик некоторое время помолчал. — Странно так думать о нем, но я знаю, что ты права.
— Он очень вырос, твой друг, даже с тех пор, как мы растались у озера. Ты, конечно, заметил это.
— Ты ведь не о росте говоришь? Он всегда был большим, даже для своего народа.
Ситки засмеялась и снова обняла его.
— Нет, конечно нет. Я только хочу сказать, что он теперь выглядит, как человек, прошедший Тропой Возмужания.
— У низоземцев нет наших обычаев, любовь моя, но в некотором роде весь прошлый год был для него Тропой Возмужания. И я не думаю, что она уже пройдена до конца. — Бинабик покачал головой, потом осторожно взял ее за руку. — Но тем не менее я был несправедлив к нему, подумав, что ты позвала его по доброте. Он молод и быстро меняется. Я слишком близок к нему, и потому, возможно, вижу не так ясно, как ты.
— Ты видишь яснее, чем любой из нас, Бинбиниквегабеник. Вот почему я люблю тебя — и вот еще почему никакая беда не должна коснуться тебя. Я не дала ни секунды покоя моим родителям, пока они не позволили мне быть рядом с тобой и привести к тебе отрад моего народа.
— Ах, Ситки, — сказал он задумчиво. — В эти ужасные дни тысячи и тысячи самых стойких троллей не мости бы сохранить нас в безопасности — но то, что ты снова со мной, лучше миллиона копий.
— Снова лесть, — засмеялась она. — Но так прекрасно сказанная.
Рука об руку они шли сквозь снег.
Провизии было маловато, но дров хватало. В Доме Расставания из бревен был сложен такой высокий костер, что потолок почернел от дыма. В другое время Саймон огорчился бы, видя такую грязь в священном месте ситхи, но сегодня ему казалось, что все правильно — во времена, бедные надеждой, это был смелый и красный жест. Он смотрел на круг людей, образовавшийся у огня, когда ужин был закончен.
Большинство поселенцев побрели назад к своим спальням — палаткам и пещерам, устав после долгого дня и неожиданного праздника. Некоторые тролли тоже ушли проверить, как устроили их баранов, ибо что, спрашивали они себя, могут низоземцы знать о баранах? Другие отправились в постели — вниз, в пещеры, которые приготовили для них люди принца. Бинабик и Ситки теперь сидели за высоким столом принца и тихо переговаривались. Их лица были гораздо серьезнее, чем у прочих собравшихся, которые весело передавали по кругу бурдюки с драгоценным вином. Саймон на мгновение задумался, потом пошел к сидящим у огня. Леди Воршева оставила стол принца и направилась к двери. Герцогиня Гутрун сопровождала ее, бережно поддерживая, словно мать, приглядывающая за озорным ребенком, но, увидев Саймона, Воршева остановилась. Живот ее уже заметно увеличился.
— Моя леди. Герцогиня. — Он подумал, не следует ли ему поклониться, но потом вспомнил, что обе они видели его потасовку с Джеремией. Он покраснел и низко нагнул голову, чтобы не встретиться с ними взглядом.
Голос Воршевы звучал так, как будто она улыбалась:
— Принц Джошуа говорит, что эти тролли — твои друзья, Саймон, — или я должна называть тебя сир Сеоман?
Еще того не легче. Щеки Саймона пылали.
— Просто Саймон, моя леди, прошу вас.
Герцогиня Гутрун усмехнулась:
— Да поможет тебе Бог, паренек, не надо так смущаться. Воршева, пусть он пойдет и присоединится к остальным. Он молодой человек, и хочет остаться допоздна, пить и хвастаться.
Воршева бросила на нее острый взгляд, потом лицо ее смягчилось.
— Я хотела только сказать ему… — она повернулась к Саймону. — Я хотела бы больше узнать о тебе. Я думала, что странной была наша жизнь, после того как мы ушли из Наглимунда, но когда Джошуа рассказал мне о том, что видел ты… — Она грустно засмеялась и положила руку на живот. — Но хорошо, что благодаря этому мы получили подмогу. Я никогда не видела ничего похожего на этих троллей.
— Ты же давно… мммххх… знала Бинабика, — сказала герцогиня и зевнула, прикрывшись рукой.
— Да, но один маленький человек и такое множество, это совсем… совсем разные вещи. — Воршева повернулась к Саймону, как бы в надежде найти у него поддержку: — Ты понимаешь?
— Понимаю, леди Воршева, — он улыбнулся своему воспоминанию. — Первый раз, когда я увидел место, где живет народ Бинабика — сотни пещер, раскачивающиеся веревочные мосты и тролли, молодые и старые, больше, чем вы можете вообразить — да, это далеко не то, что знать одного Бинабика.
— Именно так, — Воршева кивнула. — Что ж, еще раз спасибо. Может быть, как-нибудь у тебя найдется время, чтобы посидеть со мной и рассказать немного о своих путешествиях. Теперь я иногда плохо себя чувствую, а Джошуа так беспокоится, если я выхожу немного прогуляться вокруг. — Она снова улыбнулась, но в улыбке ее была горечь. — Так что хорошо иметь спутника.
— Конечно, леди. Это большая честь для меня.
Гутрун потянула Воршеву за рукав.
— Пойдем, наконец. Дай молодому человеку пойти и побеседовать с его друзьями.
— Конечно. Что ж, доброй ночи тебе, Саймон.
— Доброй ночи, мои леди. — Он поклонился им вслед, и на сей раз это вышло несколько более грациозно. Судя по всему, в поклонах тоже была необходима практика.
Когда Саймон подошел к огню, Сангфугол поднял глаза. Арфист выглядел усталым. Старый Таузер сидел подле него, бессвязно доказывая что-то, о чем арфист, судя по всему, уже и не думал.
— Вот и ты, — сказал Сангфугол. — Садись. Выпей вина. — Он протянул Саймону полный бурдюк.
Саймон сделал небольшой глоток — просто для того, чтобы не расстраивать компанию.
— Мне понравилась песня, которую ты пел сегодня — про медведя.
— Мелодия Осгала? Да, она неплохая. Ты как-то говорил, что там, наверху, в стране троллей, естьмедведи, вот я я подумал, что им должно понравиться.
У Саймона не хватило духу сказать, что только один из ста их сегодняшних гостей знал несколько слов на вестерлинге, так что Санпругол мог бы петь даже о болотной грязи, и они бы ничего не заметили. Как бы то ни было, хотя смысл песни и оставался для них неясным, кануки действительно наслаждались энергичной мелодией и жуткими гримасами Сангфугола.
— Ты видел, как они аплодировали? — спросил он вместо этого. — Я думал, что крыша обвалится.
— По сапогам били. — При воспоминании об этом триумфе Санпругол гордо выпрямился. Может быть он был единственным арфистом во всем Светлом Арде, которому когда-либо аплодировали ноги троллей — такого не рассказывали даже о легендарном Эоине эк-Клуасе.
— Сапоги? — Таузер наклонился и вцепился в колено Сангфугола, — А кто вообще научил их носить сапоги, вот что хотел бы я знать? Горные дикари не носят сапог.
Саймон начал было что-то объяснять шуту, но Санпругол раздраженно покачал головой.
— Ты опять несешь чушь, Таузер. Ты ничего не знаешь о троллях.
Сконфуженный шут виновато огляделся. Вид у него был жалкий.
— Я просто думал, что это странно… — Он перевел взгляд на Саймона. — А ты знаешь их, сынок? Вот этих маленьких людей?
— Знаю. Один из них Бинабик, мой друг. Ты же часто видел его здесь, верно?
— Верно, верно, — закивал Таузер, но его водянистые глаза смотрели в никуда, и Саймон не был уверен, что старый шут действительно помнит его друга.
— После того, как мы ушли из Наглимунда и отправились к Драконовой горе, — осторожно сказал Саймон. — К той самой горе, которую ты помог нам найти, Таузер, когда рассказал принцу о мече Торне, а после того, как мы ушли с горы, мы попали в то место, где живет народ Бинабика, и встретились с их королем и королевой. А теперь они прислали этих людей помочь нам.
— Ах, это очень мило. Очень любезно. — Таузер подозрительно покосился на ближайшую группу троллей у другой стороны костра. Маленькие люди весело смеялись и бросали кости в отсыревшие опилки. Старый шут, просветлев, поднял глаза. — И они здесь благодаря моим словам?
Саймон помедлил.
— В некотором роде да. Так оно и есть, — сказал он наконец.
— Ха. — Таузер улыбнулся, обнажив остатки сохранившихся зубов. Он казался по-настоящему счастливым. — Я сказал Джошуа и остальным про мечи… про оба меча. — Он снова взглянул на троллей. — Что они делают?
— Бросают кости.
— Раз уж по моей милости они пришли сюда, я должен научить их играть по-настоящему. Я научу их Бычьему Рогу. — Таузер встал и сделал несколько заплетающихся шагов туда, где играли тролли. Потом он плюхнулся среди них, скрестив перед собой ноги, и начал объяснять правила игры в Бычий Рог. Тролли посмеивались над его явным опьянением, но тоже, казалось, были довольны неожиданным визитом. Вскоре шут и тролли представляли собой довольно любопытное зрелище — одурманенный напитками и возбуждением вечера Таузер пытался объяснить наиболее тонкие нюансы игры в кости группе крошечных горных мужчин, не понимавших ни одного слова из его объяснений.
Саймон, смеясь, обернулся к Санпруголу.
— Это, наверное, займет его по меньшей мере на несколько часов.
Санпругол скорчил кислую гримасу.
— Жалко, что я сам до этого не додумался. Я мог бы давным-давно отправить его надоедать им.
— Незачем тебе присматривать за Таузером. Я уверен, что если бы ты сказал Джошуа, как ненавидишь эту работу, он нашел бы кого-нибудь другого, кто смог бы заниматься этим.
Арфист покачал головой:
— Это не так просто.
— Почему? — с близкого расстояния Саймон видел темную пыль в морщинках вокруг глаз арфиста и грязное пятно на лбу под кудрявыми волосами. Казалось, арфист потерял большую часть своей былой элегантности, но Саймон вовсе не был уверен, что это хорошо. Неряшливый Сангфугол казался чем-то противоестественным, вроде неаккуратной Рейчел или неуклюжего Джирики.
— Таузер был хорошим человеком, Саймон, — арфист говорил медленно, неохотно. — Нет, это нечестно. Он остается хорошим человеком, я полагаю, но теперь он главным образом стар и глуп, да к тому же пьян, если только ему представится такая возможность. Он не злой, он просто утомительный. Но когда я только начинал работать у принца, Таузер нашел время помочь мне, хотя никто его об этом не просил. Это была только его доброта. Он учил меня песням и мелодиям, которых я не знал, рассказывал, как правильно пользоваться голосом, чтобы он не подвел меня в нужный момент. — Сангфугол пожал плечами: — Как я могу отвернуться от него только потому, что мне надоело с ним возиться?
Поблизости голоса троллей стали громче, но то, что можно было принять за начало спора, оказалось песней, гортанной и отрывистой; более странную мелодию трудно было себе представить, но в ней было столько юмора, что даже ни слова не понимавший Таузер в гуще певцов радостно хихикал и хлопал в ладоши.
— Посмотри на него, — несколько смущенно сказал Сангфугол, — он ничем не отличается от ребенка — и нечто подобное, возможно, ждет всех нас. Ненавидеть его — все равно что ненавидеть ребенка, который не ведает, что творит.
— Но он, похоже, доводит тебя до бешенства!
Арфист фыркнул.
— А разве дети иногда не доводят до бешенства своих родителей? Но однажды родители сами становятся детьми, и тогда они плачут, плюются и обжигаются на кухонной плите, а их выросшие дети должны страдать. — В его смехе не было радости. — Я думал, что навсегда ушел от матери, когда покинул ее в поисках счастья. И вот — смотри, что я получил за то, что не был верен ей. — Он указал на Таузера, который пел вместе с троллями, запрокинув голову и взлаивая без слов и мелодии, словно собака в лунную ночь перед осенним равноденствием.
Улыбка, вызванная этим зрелищем, быстро погасла на лице Саймона. У Сангфугола и прочих по крайней мере был выбор — оставаться с родителями или бежать от них. У сироты выбора быть не могло.
— Есть еще и другая сторона. — Сангфугол повернулся, чтобы посмотреть на Джошуа, все еще поглощенного беседой с Бинабиком. — Есть люди, которые даже после смерти своих родителей не могут освободиться от них. — Взгляд, обращенный к принцу, был полон любви и, как это ни удивительно, ярости. — Иногда кажется, что он пальцем боится пошевельнуть из страха перешагнуть через тень памяти о старом короле Джоне.
Саймон смотрел на длинное худощавое лицо Джошуа.
— Он слишком много тревожится.
— Да, даже когда в этом нет никакого смысла. — При этих словах Сангфугола вернулся невероятно важный Таузер, которого канканг его новых друзей явно поднял на качественно более высокую ступень опьянения.
— Нас вот-вот атакует тысячное войско Фенгбальда, Сангфугол, — рявкнул Саймон. — По этой пустячной причине можно и потревожиться слегка. Иногда, знаешь ли, тревогу называют необходимостью принимать решения.
Арфист, оправдываясь, махнул рукой.
— Я знаю, и я не собираюсь критиковать его талант военачальника. Если кто-нибудь и способен выиграть эту битву, то это наш принц. Но я клянусь тебе, Саймон, иногда мне кажется, что если бы Джошуа посмотрел под ноги и увидел, сколько букашек и козявок он давит при каждом шаге, он навеки перестал бы ходить. Нельзя быть вождем, а тем более королем, если любая рана, нанесенная кому-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72