Я имею в виду, что любой другой может, но не мой папа! Это было не честно! - Я снова начал кашлять, в глазах плыло. Я потер их ладонями, поняв, что начинаю плакать, потом сломался и разревелся, как ребенок.
Доктор Дэвидсон терпеливо ждал. Наконец, он спросил: - Ты в порядке?
- Нет, - сказал я, но был в порядке. Я чувствовал облегчение тем, что наконец высказал это вслух. Словно освободился от большого давления, о котором не знал, пока не дал ему словесную форму. - Да, - сказал я, - я в полном порядке. Ну, немного лучше, в любом случае. Я не понимал, что живу с такой… виной.
- Не просто виной, Джим. С гневом тоже. Ты носил свой гнев слишком долго, Джим, он стал чертой характера. Он часть тебя. Моя работа - помочь тебе преодолеть его. Если ты этого хочешь.
Я обдумал это: - Не знаю. Иногда я думаю, мой гнев - все, что у меня осталось.
- Может, оттого, что у тебя нет опыта в переживании такой же силы. Ты любил когда-нибудь?
Я покачал головой.
- Наверное, тебе надо бы подумать об этом, посмотреть, каким должен быть влюбленный. Мы можем поговорить об этом в следующий раз.
- В следующий раз?
- Если хочешь. Можешь вызвать меня в любое время, когда захочешь. Я здесь для этого.
- О, я думал, что это одноразовый разговор.
- Не то чтобы так…
- О, - сказал я. И потом добавил: - Спасибо вам.
29
На обед был толстый бифштекс (слегка недожаренный), настоящее картофельное пюре, зеленый горошек (с растаявшим маслом), свежий салат (к зеленому супу) и шоколад. Вся моя любимая еда. Даже армейские интенданты не могут нанести чересчур большого ущерба хорошему бифштексу. Хотя пытались.
Я беспокоился о Теде. Хотел бы я знать, где он и чего он теперь постигает. Или кого.
Я был не способен оставаться с ним на уровне. И знал почему.
Пол Джастроу сказал мне однажды - я не помнил спор, но запомнил оскорбление: - Эй, Маккарти - есть люди и есть гуси. Ты гусь. Хватит прикидываться человеком. Ты никого не обманешь. - Кто-то рядом засмеялся, так что всякий раз, когда Пол хотел развеселить, он поворачивался ко мне и начинал крякать, потом поворачивался к друзьям и объяснял: - С ним надо говорить на его языке, если хочешь, чтобы он понял.
Я не понимал, почему он выбрал меня целью подобного унижения, пока много позже не увидел по TV одного комика, который делал то же самое с ничего не подозревающим зрителем. Это не было личным, он просто использовал парня - тот был тем, кого бьют резиновым цыпленком. А этот - когда падает… Пол имитировал этого комика. Может, он не рассматривал это личностно - просто как легкий способ развеселить. Но никто не разделил со мной шутку. Поэтому я не смеялся. И хотя я все понял теперь, в ретроспективе, все же это не смягчает боли. Я все еще чувствую ее, я все еще слышу смех.
Кажется, более всего уязвляло, что я боялся - это может оказаться правдой.
Я поглядел на полуоконченый бифштекс. Я хотел бы разделить еду с кем-нибудь. Нерадостно есть одному.
Я оторвался от стола. Я больше не был голоден. Я не любил тратить еду попусту, но…
… и тут я остановил себя и даже громко рассмеялся. Больше не было голодающих детей в Африке, в Индии, в Пакистане, или где-то еще! Никто нигде не голодал. Если было что-то хорошее в чуме - она покончила с мировым голодом. Не имело значения, оставлю я этот бифштекс недоеденным или нет. Теперь бифштексов хватало на всех. Бифштексы можно тратить! Понимать такое было жутковато.
Все же оставлять что-нибудь в тарелке мне было не по себе. Старые привычки умирают с трудом. Если привык думать определенным образом, то продолжаешь думать так, даже когда так больше не имеет смысла думать?
Хм.
Я думал, как гусь? В самом деле? Я продолжал упорствовать в гусизме, потому что не знал, как поступать иначе? Это было очевидно для окружающих?
Может, мне надо перестать быть собой на время и начать быть кем-нибудь еще - у кого не будет так много хлопот, как у меня.
Я не был больше голоден. Я встал, отнес поднос к окошку и покинул интендантство.
Может, у меня смешная походка. Дело в том, что я низкорослый, и качусь по полу, как колобок. Я выгляжу как гусь? Может, я смог бы научиться ходить иначе, если бы чуть выпрямиться и перенести центр тяжести с потрохов на грудь? - Бац! Я извиняюсь. - Я так увлекся походкой, что не глядел по сторонам, и врезался прямо в молодую женщину. Бумц!… - О - я очень извиняюсь!
Это была Марсия. Тонкая девушка с большими темными глазами. Из автобуса. Полковник Паяц.
- Привет…, - я искал слова. - Э-э, что вы здесь делаете?
- Подкармливаю пса, мне дают остатки. - Она показала сверток, который несла.
Я подержал для нее дверь. Она прошла, не сказав спасибо. Я следовал за ней.
Она остановилась у дорожки: - Вы преследуете меня?
Я покачал головой: - Нет.
- Ну, тогда уходите.
- Вы грубая, знаете?
Она посмотрела равнодушным взглядом.
- Вы не даете человеку даже шанса.
Она мигнула: - Извините. Разве я знакома с вами?
- Э-э, мы были вместе в автобусе, помните? Прошлой ночью?
Она покачала головой: - Ничего не помню о прошлой ночи. Вы один из парней, трахавших меня?
- Что? Нет… то есть, я… что?
- Я совсем ему не нужна. Знаю, что думают люди, но он ни разу не дотронулся до меня. Ему нравится смотреть, как я делаю это м молодыми людьми, которых он выбирает. А потом ему нравится… ну, вы понимаете.
- Почему вы остаетесь с ним?
Она пожала плечами: - Не знаю. Мне некуда больше идти. - Потом добавила: - Я в самом деле извиняюсь. Я совсем вас не помню. Была под кайфом прошлой ночью. Он достал голубые колеса. Не думаю, что делала это с кем-нибудь, но не совсем уверена. Вы были там?
- Я же сказал. Мы были вместе в автобусе. Помните? Автобус в город?
- О, да. Извините. Иногда я совсем не помню. Раз вы говорите… - Потом она отвернулась, нагнулась к земле и развернула свой пакет, открыв большую кучу мясных обрезков и костей. - Он любит это. Рэнгл!, - позвала она. - Ко мне! Сюда, Рэнгл, ко мне, а то я отдам все собакам! - Она снова повернулась ко мне: - Я не люблю порошок, но… ну, иногда это помогает. Понимаете? Иногда мне… одиноко. Понимаете?
- Да. Понимаю.
- Страшно, правда? Если знаешь, куда идти, есть еще много народа, но все они - толпы чужаков. Я нигде никого не знаю.
- Понимаю, что вы имеете в виду. И все всегда кажутся такими возбужденными. Словно ускорилось социальное броуновское движение…
Она глядела равнодушно. Не поняла.
Я сказал: - Оттого, что теперь осталось мало людей, мы все двигаемся быстрее, чтобы забыться в разнообразии.
Она уставилась на меня. Я сморозил что-то глупое? Или она не поняла? Она сказала: - Я хочу быть умной. Вроде вас. Но будешь умной - перестанешь быть нужной. Поэтому я перестала становиться умной. - Она глядела с болью. - Порошок страшно помогает. С порошком можно очень быстро стать глупой. - Она прикусила язык, словно сболтнула что-то ненужное. Снова громко начала звать: - Эй, Рэнгл! Ко мне! Где ты? - Нотка нетерпения была в ее голосе. Она повернулась ко мне: - Он вам понравится. На самом деле это очень дружелюбный пес, я просто не знаю, где он сейчас.
- О, ну… может, он застрял в автомобильной пробке или что-нибудь еще.
Она не прореагировала на шутку. Снова повернула на меня взгляд широко открытых глаз: - Вы так думаете?
- Вы все еще под порошком?, - спросил я.
- О, нет. Не нюхала со вчерашнего. Мне это не нравится. Почему вы спрашиваете? - Прежде чем я ответил, она схватила меня за руку. - Я странная? Извините меня. Иногда я становлюсь странной. Бывает. Но никто не говорит мне, странная я или нет. Иногда это пугает меня - что я могу быть такой странной, что никто не хочет сказать мне об этом. Один раз кто-то достал порошок, а мне осталось только пищать, потому что у меня настало время и я не хотела рисковать кровотечением, мне было очень скучно. Они не понимают, почему я не хихикаю, вроде тех…
- Да, - сказал я, - вы странная.
Она посмотрела мне в лицо. Глаза были очень большими и очень темными. Она выглядела, как маленькая девочка. Она сказала: - Спасибо. Спасибо, что сказали мне. - Она замигала и я увидел, как слезы набухают в ее глазах. - Я больше ничего не знаю, кроме того что люди говорят мне. Поэтому спасибо, что сказали мне правду.
- Вы ненавидите меня?
Я покачал головой.
- Вы жалеете меня?
- Нет. - На мгновение я вспомнил отца. - Нет, больше я никого не жалею. Это только убивает.
Она продолжала смотреть на меня, но долго ничего не говорила. Мы стояли в сумерках Колорадо, пока звезды не взошли над головой. К западу горы были облиты слабым оранжевым сиянием. Теплый ветер пах медом и сосной.
Молчание меж нами стало неудобным. Я начал думать, не должен ли извиниться за то, что был честен с нею. Наконец, она сказала: - Хотела бы я знать, куда убежал проклятый пес. Не похоже на него пропускать обед. Рэнгл! - Она казалась раздраженной, потом, словно стесняясь гнева, сказала: - Не знаю, почему я так расстраиваюсь, ведь в действительности это не мой пес. То есть, он просто бродячий. Я немного приручила его… - Потом она сказала: -… но он единственный, кого я знаю, кто… ну, ему все равно, что я странная. Рэнглу все равно. Понимаете?
- Да, понимаю. В эти дни всем нам кто-то нужен. - Я улыбнулся ей. - Потому что мы сами - все, что у нас осталось.
Она ответила не сразу. Уставилась на бумагу с обрезками мяса. Над головами включилось уличное освещение, заполнив сумерки мягким сиянием. Когда Марсия наконец заговорила, голос был очень тихим. - Знаете, я отличала, что важно в жизни, а что нет. Быть красивой было важным. Я исправила нос - все лицо - потому что хотела быть красивой. Например, вы могли бы исправить эту шишку на носу…
- Я попал в аварию на мотоцикле, - сказал я.
- … но внутри вы остались бы собой, правда? Ну, это и случилось со мной. Я переделала лицо, только после всего, я - все еще я. Мне кажется, это случилось и с миром. Мы остались теми, кем были в прошлом году, только наша внешность изменилась, а мы еще не знаем об этом. Мы не знаем, кем предполагаем быть дальше. Я нервничаю и пугаюсь все время, - сказала она. - Я имею в виду, что если я узнаю, кто я есть, а потом кто-то придет и скажет, что это не так, то кем же я буду после всего? Понимаете, о чем я?
Я сказал: - Гуси. Мы хотим быть лебедями, а нам говорят, что мы гуси и даже не очень хорошие гуси.
- Да, - сказала она. - Вот хорошо. Вы понимаете. Иногда мне хочется знать, есть ли кто в мире, кто чувствует, как я; иногда я даже нахожу таких, но всегда сюрприз - обнаружить, что я не совсем одинока.
Она дрожала и я обнял ее: - Я понимаю.
Она сказала нетерпеливо: - Я сейчас поняла, где Рэнгл. Он, наверное, появится завтра, улыбаясь и помахивая хвостом. Он настоящий шутник, но я не люблю волноваться. Может, вы видели его? Белый пополам с коричневым, почти розовым, очень лохматый, с большими шлепающими лапами, как будто в комнатных шлепанцах. Большие коричневые глаза и черный влажный нос.
Да, я видел его.
Из стеклянной кабинки над круглой комнатой.
Вчера ночью. С Джиллианной.
Он был на десерт.
Я почувствовал спазмы в желудке. О, дерьмо. Как я должен преподнести ей это?
Марсия взглянула на меня: - Вы что-то знаете?
- Э-э, Марсия, я… э-э, не знаю, как сказать вам, но… - Просто скажи правду, проговорил голос в моей голове. -…э-э, Рэнгл мертв. Он, э-э… попал под машину. Это случилось вчера поздно ночью. Я видел. Он умер мгновенно. Я не знал, что это был Рэнгл, пока вы не описали его.
Она покачала головой: - О, нет, это не он! Вы уверены, Джим? - Она исследовала мое лицо в поисках знака, что я ошибаюсь.
Я с трудом сглотнул. Горло свело. Я вспомнил, что слышал в кабинке, как пес некоторое время попрошайничал возле интендантства. - Марсия, - сказал я, - Я уверен. Он был примерно вот такого роста, правда?
Она медленно кивнула. Тяжело задышала, словно ей не хватало воэдуха. Потом закрыла лицо руками. Словно враз разбилась на тысячу кричащих кусочков и только давление рук удерживало их от разлета.
Потом резко выпрямилась и ее лицо превратилось в маску. Когда заговорила, голос был неживым. - Со мной все в порядке. - Пожала плечами: - Он всего лишь пес. - Она снова превратилась в зомби.
Я пристально смотрел, как она наклонилась и подняла пакет мясных обрезков, которые Рэнгл не будет есть. Она аккуратно свернула бумагу, подошла к ближайшей мусорной урне и бросила пакет туда. - Теперь мне больше не о ком заботиться.
- Марсия, с заботой все в порядке. У всех есть о ком заботиться.
- У меня нет, - сказала она и запахнула плащ, словно защищаясь от холода, но ночь была теплой и холода не было. Она прошла мимо, коснувшись меня, и двинулась прочь.
- Марсия! - Она продолжала идти и я понял, что бессилен остановить ее. Чувство бессилия разгневало меня - то же чувство, когда отец уходил от меня навсегда. - Нет, черт побери! Я устал от людей, уходящих от меня! - Что-то сверкнуло, как в кинокадре, я пролетел пространство между нами и схватил ее руку. Я развернул ее к себе: - Брось это, - рявкнул я. - Это действительно глупо! Я уже видел, как бывало с другими! Ты начинаешь уклоняться от жизни, потому что она ранит! Каждый раз ты делаешь по шагу, но очень скоро это входит в привычку, автоматическую, и ты бежишь от всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51