Страшные гривны. Гривны-убийцы. Которые выбирают себе только одного хозяина, безжалостно выбраковывая всех неподходящих… А на моем мальчике они висят как заурядные браслеты - на ногах, на руках… И я тоже, хоть чуть-чуть, да причастна к этому чуду. Этому замурзанному, худенькому, родному чуду. Совсем худенькому - кожа да кости. Да что ж я за мать, что довела ребенка до такого состояния?!
- Олежечка, миленький, есть хочешь? Тебя кормит кто-нибудь?
Мальчик глядел с удивлением, не понимая моих слов.
- Ну, кушаешь ты что? Ням-ням, ам-ам - это ведь надо делать обязательно!
- Ам-ам! - обрадовался он. И потянул меня за руку. - Ди!
В громадности пещеры-сокровищницы обнаружился закоулок, который вел в коридорчик, а из него в пространство не меньшее, если не большее. И уж гораздо более цивилизованное: от пола до потолка зал был облицован разноцветной, глянцевито отсвечивающей плиткой. Несколько напоминает общественные бани, но после природной пещерности предыдущего помещения такая цивилизованность очень даже грела душу.
Мальчик подвел меня к ближайшей из стен и деловито ковырнул малиновую, в разводах плитку. Та и отвалилась.
- Ой, - пискнула я.
Мне почему-то показалось кощунственным разрушать окружающую банно-прачечную гармонию. Но от замечаний я воздержалась - и не напрасно. Место плитки, которая упала в подставленную ладонь малыша, занял точно такой же веселенький малиновый квадратик.
Стена вновь стала ровной и гладкой.
- Ам! - протягивал мне малиновую пластинку мой сын.
Я приняла ее из его теплой ладошки, повертела в руках. Плитка была на ощупь твердая, плоская и тяжелая - как и полагается быть облицовочной плитке - И что - это можно есть? - с сомнением поинтересовалась я.
Внимательно проследив за моими манипуляциями, малыш. кажется, понял, в чем смысл затруднений. Он обернулся к стене, точно так же отковырнул другую плитку. Красновато-оранжевую. Потер между ладошками. Глянец прямоугольничка на глазах потускнел. И хотя расцветка не изменилась, но то, что сын держал, уже не выглядело как строительная деталь. Поэтому, когда он откусил от нее крохотный кусочек, это показалось даже довольно естественно.
Я повторила его манипуляции и поднесла ко рту плитку. Предварительно понюхав.
Запаха не было никакого. Вообще.
Вкуса тоже. Поначалу. Но когда маленький кусочек, осторожно откушенный мною от плитки, начал пропитываться слюной, у меня во рту будто бомба взорвалась!
Дикое сочетание бешеной сладости и горчайшей солености вкупе с пенным постреливанием, как от шампанского, заставили меня немедленно выплюнуть эту гадость.
Мальчик внимательно проследил за моими отплевываниями, забрал у меня взрывоопасную малиновую плитку и вручил другую - более спокойных, кремовых тонов.
Вообще-то несмотря на все мои отплевывания, особо противного послевкусия во рту не было. Даже наоборот. Сохранилось довольно приятное ощущение, немедленно вызвавшее острый приступ голода. Голода, наверно, естественного - если я и правда три года пролежала без маковой росинки во рту.
Поэтому я, хоть и с некоторой опаской, но лизнула предложенную плитку.
Ощущение на языке осталось нежно-мягкое - какое-то неуловимо-знакомое сочетание ванильного и молочного с яблочной свежестью. Откушенный кусочек не поражал излишне пикантной феерией вкусовых ощущений, и я осторожно проглотила кашицу, заполнившую рот.
Голод, как по мановению волшебной палочки, отступил. В желудке начала разливаться приятная тяжесть и сытость.
Кусать - даже столь аппетитную - плитку больше не хотелось, но и выбросить ее было жалко. Я покрутила головой в надежде найти какой-нибудь кухонный столик - ведь должен же быть в таком месте, наполненном вкусностями, какой-нибудь столик? Или, на худой конец, просто подставка для съестного!
Малыш снова вывел меня из затруднения.
- Ма! - обратился он ко мне (у меня все перевернулось внутри, и нос предательски защипало от набежавших слез).
- Да, родной, - откликнулась я слабым голосом.
- У!
- Что ты сказал? - уточнила я, вытирая слезы.
- У! - повторил он невозмутимо и указал пальчиком вниз.
Я наклонила голову. Рядом с нами, прямо на грязном земляном полу, лежало дивной красоты блюдо. И как я на него не наступила? Порушить такую красоту было бы святотатством!
Раскрывшийся бутон цветка, напоминавшего одновременно лилию и тюльпан, царственно-белого, затейливо-причудливого - вот какие ассоциации оно вызывало.
Я наклонилась, вознамерившись со всей бережностью поднять это произведение искусства, но не тут-то было! Оно не пожелало отдираться от грязной, неровной поверхности пола.
- Не, - сообщил мальчик, присев рядом.
- А что же тогда? - растерянно поинтересовалась я.
- У, - доброжелательно сообщил мой малыш и кинул на блюдо малиновую плитку - ту, от которой я отказалась.
Легкий, едва слышный щелчок - и плитка как бы растворилась в белоснежной поверхности блюда.
Я последовала примеру сына, осторожно уложив на освободившееся место и свою надкушенную плитку. Но, видно, сделала это как-то неправильно - слишком медленно, что ли. Нежные лепестки блюда вдруг ожили, потянулись вверх и начали быстро заворачиваться вовнутрь, норовя сомкнуться над моей ладонью.
- Не! - предупреждающе воскликнул мальчик. И резко потянул меня за локоть, высвобождая из красоты, чуть не ставшей капканом.
- Прямо росянка-мухоловка какая-то! - испуганно прокомментировала я, отпрыгивая подальше от столь агрессивного произведения искусства.
Мальчик посмотрел на меня вопросительно.
- Да есть у нас, на Земле, такой цветочек, - пояснила я, выдавив из себя жалкое подобие улыбки. - Расскажу потом поподробнее… Мои слова малыша, кажетсл, удовлетворили, и оя переключил свое доброжелательное внимание на остатки красновато-оранжевого продукта питания.
- Ну а еще что-нибудь интересное тут у тебя есть? - спросила я, чувствуя себя страшно неловко. Явилась, понимаешь, блудная мать да еще и инспекцию здесь устраивает!
Мальчик осторожно стряхнул крошки с пальцев в блюдо на полу и послушно взял меня за руку.
- Куда теперь поведешь? - с натужным смешком поинтересовалась я, пытаясь скрыть собственное смущение.
- Читу, - ответил малыш.
- Читать, что ли, миленький мой? - противно подсюсюкивая, заулыбалась я, продемонстрировав необычайную догадливость. - У тебя здесь и библиотека есть?
Мальчик молча повел меня вдоль разноцветной стены. За ее углом открылся поворот в следующий такой же по размерам и по оформлению зал. Но не это хотел мне показать мой сын.
Почти у входа, привалившись боком к глянцевитой стене из продуктовых пластинок, лежала мумия. Длинная, бурая, вполне человеческая. Ее высохшая кожа обтянула лицо, обнажая в сардонической усмешке частокол желтых зубов. Глазницы провалились. Неуместно живые седые волосы съехали чуть набок, будто неловко надетый парик, обнажая гладкий череп под трещиной лопнувшего лоскута кожи.
- Читу, - произнес мой Олежек, как бы знакомя нас.
- Очень приятно, - промямлила я, чувствуя себя персонажем голливудского фильма ужасов.
Для довершения картины не хватало только, чтобы мумия встала со своего места и сделала книксен. Как и положено при знакомстве всем хорошо воспитанным мумиям.
Мальчик присел, заботливо поправил одну из выбившихся седых прядей.
- И что это?.. - чувствуя, как предательски похолодели ноги, просипела я.
- Читу, - с некоторым удивлением поднял на меня свои огромные глаза малыш.
- Видимо, по его мнению, я и сама должна была прекрасно понимать, что это за «читу» такая. Он ткнул пальчиком в край юбки, прикрывавшей костлявые ноги мумии, и как можно доходчивее проговорил: - Чи-ту.
Преодолевая острый приступ брезгливости, я присела рядом с ним и прилежно, как школьница урок, повторила вслед за сыном: - Чи-ту…
А сама лихорадочно перебирала в памяти всех Чит, которых знала. Увы, не вспомнилось ни одной… Судя же по пристальному наблюдению, которое продолжали вести за мной темно-карие глаза сына, что-то такое я все же должна была вспомнить. Такое - или такую. Мумия явно женская. Кого из женщин с таким странным именем я знала? Или, может, хотя бы с такими слогами в имени?
И тут яркая вспышка воспоминания озарила наконец мои тупые мозги.
… Вот карета грохочет по подвесному мосту Киршагского кремля. Вот въезжает в высокий двор с анфиладой крытых переходов. Вот Каллистрат обнимает высокую старуху. И даже называет ее по имени…
- Чистуша! - ахнула я.
Нагнулась, вглядываясь. Узнать в этой куче сухих костей и тряпок няньку Михаила было трудно. Я помнила ее высокой, крепкой, гордой от сознания свой приобщенности в великому роду Квасуровых. И мечтающей понянчить еще и детей Михаила.
Неужели все-таки она?
- Чистуша… - повторила я, задумчиво поднимая голову.
И увидела еще одну вещь. Чуть в стороне аккуратной горкой была сложена шуба. Моя песцовая шуба. В которую я заворачивала своего новорожденного сына - перед тем как вручить его Бокше. А рядом стопкой лежали старательно сложенные, и тоже очень знакомые мне, пеленки.
Так-то сбылась Чистушина мечта… Понянчила княжича. И даже заслужила его детскую благодарность. И наверно, любовь - ведь он до сих пор ухаживает за ее высохшим трупом…
Нервно сглотнув подступившее к горлу волнение, я полюбопытствовала: - А мумия Бокши тоже где-то здесь лежит?
- Бокша ди! - твердо заявил мальчик. - Ушел, значит?.. Что ж он - смылся, бросив ребенка? И куда, интересно?..
- Ди, - привычно взял меня за руку малыш.
Пошли. Из одного зала в другой. Из того - в помещение с гривнами. А оттуда узким коридорчиком в еще один зал. Зал не зал, а по сравнению с предыдущими - тамбур, да и только. Небольшой уютный тамбурок. В его глубине высилась массивная золотистая дверь.
Вход в новые пещеры с сокровищами? Еще более драгоценными? Или выход из Аладдиновых чертогов?
- Значит, сюда Бокша ушел? - вздохнула я, берясь за большую, матово отблескивающую ручку.
- Ма… - услышала я тонкий голосок позади.
Что-то новое было в нем. Пронзительно-горячее, заставившее меня резко повернуться и броситься к сыну.
Но с ним ничего не случилось. Он стоял, гордо выпрямившись, - маленький, хрупкий и очень-очень серьезный. Совсем самостоятельный. Только в глазах его я увидела нечто новое, до сих пор небывалое - искорки слез.
- Ма, - повторил он. И добавил: - Не ди… Я порывисто прижала его к себе, бормоча: - Не уйду, что ты, мой родной, куда ж я без тебя! Я тут, я с тобою! И не отпущу тебя ни за что на свете!…
А Бокша отпустил. Несмотря на мой приказ. Зная Бокшу… Весьма странный для него поступок.
Как Бокша с моим ребенком и Чистушей оказались в этом подземелье? Одни, с теми же самыми пеленками, в которые я когда-то кутала новорожденного Олега!
Вот сейчас как выйдем с сыном, как узнаем все!
- Олеженька, мальчик мой дорогой, нам нужно одеться, - озабоченно сказала я, подразумевая, конечно, его.
Не знаю, уж какое время года сейчас за этой дверью, но мое платье, пережившее долгое-предолгое лежание в песчаной могиле, переживет и мое воскрешение. А вот малыш…
Мы вернулись к мумии Чистуши и осмотрели барахло, оставшееся от периода новорожденности.
Шуба? Все еще слишком велика для ребенка. Пеленки? Уже малы. Хотя…
- Не вспомнить ли нам период античности? - весело предложила я. - В Древней Греции, помнится, была такая одежка Называлась хитон. Я выбрала пеленку побольше и понаряднее (половинка нашей с Михаилом дорожной простыни), сложила пополам. В середине сгиба прорвала дыру для головы и водрузила эту тряпку на покорного Олежека.
Спереди и сзади мы наготу прикрыли.
- Теперь бы тебя подпоясать еще чем-то…
Я поискала вокруг какую-нибудь веревочку, но у создателей этих продуктовых складов, видимо, не было необходимости в увязывании тюков и баулов.
Ощупала собственное платье, и - о счастье! - на моей талии была завязана как раз такая веревочка, что надо!
С трудом развязав ее, я затянула получившийся хитон на поясе моего малыша, тщательно заправила края ткани - и получилось просто великолепно!
Только потом, со значительным опозданием, до меня дошло, что за веревку я использовала. Ту самую, за которую мстительный Георг собирался вытянуть меня из пустохляби Дабы удостовериться в летальном исходе. Правда, помнится, тогда она длиннее была. И намного. Ну да что там - дело прошлое. Сейчас и такая веревочка сгодится!
А когда мы проходили через зал с гривнами, у меня мелькнула мысль заменить мою похоронную веревочку на одну из них. Я остановилась и даже примерилась к узкой, темно-коричневой - под цвет глаз Олежки. Но лотом махнула рукой и не стала морочить себе голову еще и завязыванием узлов на гривне.
Только когда мы, держась за руки, как образцовые мать и дитя, пошли к заветной двери и я вновь взялась за ее массивную ручку, мой малыш сообразил, что должно произойти в следующую секунду.
- Не! - закричал он, изо всех сил вцепляясь в мое запястье. - Не!
- Почему «не»? - удивилась я. - Тебя я здесь не оставлю, выйдем вместе…
- Бокша!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81