Этот волхв, похоже, только что умер. Сгорел. Но перед смертью подумал о самом для себя важном. И мысль эта его была сильна и радостна. Потому что все исполнилось, как он предсказывал. И еще потому, что главную для нечисти потерю - потерю подвластного им цара - он смог предотвратить…
- Мудрено все это как-то… - с сомнением протянул великий князь.
По нашим лицам лениво, вязко мазнул ветерок, прилетевший со стороны города. Он пах гарью и ужасом. Криками и стонами. Он нес известие, что чудовищные столбы пламени пожирали не только кремлевские стены, а перекинулись и на окружающий кремль-деревянный город. И огню этот город очень понравился на вкус.
Вот вам и прицельные удары…
Я смотрела, сцепив зубы, как на глазах разгорается общегородской пожар.
Как отдельные, еще различимые между собой, дымы медленно и верно сливаются в один ядовито-черный полог смрада, подсвечиваемый желтовато-красным и сполохами пламени. Как закручивается этот раскаленный смрад бурунами, летящими в разные концы по узким средневековым улочкам, чтобы никого из живущих не пропустить, чтобы забрать у них все нажитое и накопленное, а потом, смилостивившись, и саму жизнь. И не делая при этом различий ни между бедным и богатым, ни между молодым и старым. Сметая подчистую всех.
Как он гудит. И трещит. И стенает, упиваясь своим кратковременным, губительным величием. Какой превращает царственный столичный город в погребальный костер сразу для всех его жителей.
Впрочем, кое-кто все же пытался спастись. Городские ворота распахнулись, и из них, как и предсказывал великий князь Петр Траханиотов, повалило воинство нарово. Задыхающееся, сипло кашляющее. Побросавшее и оружие, и снаряжение. Не думающее ни о славе, ни о чести. Мечтающее об одном - убежать, выжить, не сгореть заживо.
- Берите их, они - ваши, - скривившись, как от зубной боли, предложила я Траханиотову.
- Возьмем, - зло плюнул себе под ноги великий князь.
Ему и самому уже не нравилось содеянное. Но, в силу отсутствия фантазии, истинных размеров учиненной катастрофы он и представить не мог…
* * *
Город горел почти всю ночь.
Вместе с пламенем поднялся нешуточный ветер, который гнал на лагерь ратников-победителей грязно-сизые клубы удушливого дыма и разносил по ночному небу искры от пылающих изб.
Дабы не погореть самим, Великий собор принял решение перевести лагерь на западную сторону Вышеграда, отступя при этом от раскаленных, трескающихся стен его верст хотя бы на пять.
Утром следующего дня Траханиотов отослал представителей от каждого из полков, а также часть плененных ополченцев разбирать тела на месте сечи, дабы вечером можно было соорудить по всем правилам погребальный костер и справить тризну по павшим в бою воинам.
Я же с мрачным Михаилом и отрядом шагировских дружинников отправилась на городское пепелище. Вдруг удастся хоть кому-то помочь? Хотя после такого пламени…
С нами пошел и Зиновий Фелинский. Он страстно хотел найти и готов был перекопать все черное пожарище, только бы отыскать не уничтожимую в пламени прекрасную княжескую Корсеку.
Ночной ветер стих.
Мы шли, осторожно ступая по теплой еще золе, при каждом шаге рискуя напороться на тлеющую головешку. Из-под сапог взметались легкие облачка сажи и мелкого седого пепла. Было душно и смрадно от горелой вони, от земли тянуло жаром, как из неостывшего печного поддувала.
Временами нам встречались бредущие поодаль одинокие сгорбленные фигуры выживших погорельцев. Они что-то пытались разыскать на местах, где только недавно стояли их избы и дворы. Завидев нас, люди шарахались и пытались спрятаться за полуразваленные остовы печей, торчащие черными надломленными, недовыбитыми зубами.
- А примерно здесь стоял дом князей Окинфовых, - медленно произнес Михаил, глядя на одну из таких печных развалин - особо крупную, основательную.
- V, иуды коварные, - плюнул на пепелище Зиновий. - Искариоты подлые! Поделом вам теперь! Недолго куражились! Вернулись к вам тятенькины страдания!
Ненависть его была искренней, но от этого не было легче. Здесь, на всеобщем скорбном погосте его слова казались неуместными и даже кощунственными.
Я хотела поскорее пройти мимо развалин доброй русской печки князей Окинфовых, но Михаил внезапно остановился возле нее, замерев и вслушиваясь.
- Что? - нетерпеливо спросила я.
- Здесь, кажется мне, - неуверенно запинаясь, выдавил Михаил, - будто бы у них был подпол…
Зиновий глянул на него волчонком. Но сдержался от новой брани. Только отвернулся, играя желваками.
- Где? - заинтересовалась я, подходя к мужу.
- Вроде тут - сажени две от печного угла в сторону двери… Он запнулся. Двери, конечно, не было. Как и стены, в которой она совсем недавно служила входом.
- Тут? - топнула я сапожком и едва не задохнулась от взмывшей вверх горелой трухи.
- Похоже! - оживленно закивал Михаил. - Слыхала, как у тебя под ногой стукнуло Будто железо! А у них лючок в подпол как раз жестью был обит.
- Думаешь, кто-то мог спрятаться в подпол от пожара? - Я с сомнением кашлянула. - Но поглядеть нужно. Клим, Богдан! - кликнула я дружинников. - Поднимите крышку подпола.
С трудом, но люк поддался. Однако горелая жесть лопалась в руках - Клим поранился до крови. Бранясь, отошел. На его место стал Кизим, и вдвоем с Богданом, пиная остатки люка каблуками, они распахнули вход в подпол.
- Да тут хтось есть! - крикнул Богдан, склоняясь над четырехугольной дырой.
Почти на высоте люка из темноты торчал русый затылок.
- Яков, ты?! - обрадованно позвал Михаил, тоже склоняясь и протягивая руки вниз, в темноту. - Ну-ка, подсоби, - приказал он Богдану, и они вдвоем вытянули за руки из подвальной темноты на свет беспамятно обвисающее тело богато, по-княжески одетого подростка, почти мальчишку.
- Задохся! - презрительно бросил Зиновий, глянув через плечо на нашу находку.
- А может, и нет, - сказала я, становясь возле тела парня на колени. - Надо бы попробовать сделать искусственное дыхание…
И обвела глазами столпившихся вокруг мужчин.
Увы. Вряд ли кто-то из них обучен приемам искусственного дыхания. Ну а мне, княгине, мужней жене, целовать в губы постороннее лицо мужеска полу Сомнительно, что мой медицинский порыв - оказать пострадавшему первую помощь - окружающие воспримут адекватно.
С другой стороны - речь идет о спасении человеческой жизни.
Я почти решилась на проведение необходимого комплекса мероприятий, но, к счастью, необходимость в этом отпала сама собой - парень вдруг вздохнул самостоятельно и даже чуть слышно застонал, не открывая глаз.
- Да там, кажись, еще хтось есть! - сообщил Богдан, заглядывая в дыру подпола. - Кажись, девки какие-то. И с ними мужики.
И он полез вниз.
- Богдан! - в тревоге выкрикнула я. Что-то мне совсем не понравилась лихость, с которой он туда полез.
- Чего, матушка, - глухо отозвался Богдан из глубины. И смолк.
- Ты споткнулся, что ли? - удивленно поинтересовался Кизим, присаживаясь на корточки возле люка. - Упал и не встает, - недоуменно сообщил он мне.
- Богдан, твою дивизию! - заорала я, подхватываясь. - Там же, наверно, угарный газ внизу скопился! Кизим, быстро! - накинулась я на опешившего дружинника, - Спускайся
Богданом и тащи его наружу. Только при этом сам не дыши! - закричала я уже начавшему скрываться в темноту Кизиму - Слышишь? Задержи дыхание, чтоб ни молекулы ядовитого газа тебе не попало внутрь, в легкие! Не сметь дышать - как бы ни хотелось! Если не сможешь терпеть, лучше сразу вылезай наверх! - продолжала давать я указания, согнувшись над пастью подпола и пытаясь разглядеть, что там делается.
Но видела только шапку на затылке Кизима, который ворочал внизу неподатливое тело Богдана.
Я прислушалась к скачке его напряженных мыслей - совладать с грузным телом Кизиму было нелегко. Он с трудом подтаскивал Богдана к пятну света, падающего сверху, из люка подпола, и я чувствовала, что надолго его не хватит.
Вдруг снизу раздался шумный выдох.
- Кизим! - охнула я.
Но голова моего дружинника уже метнулась из глубины вверх по уступам стены, сделанной полого и заменяющей лестницу. Бледное Кизимово лицо с вытаращенными глазами возникло над полом.
- Ой, не могу больше! - надрывно, на вдохе пожаловался он, - Вот чуть отдышусь… Сейчас только… Тогда уж опять полезу…
И добавил через пару натужных вдохов-выдохов: - Тяжелый он, Богдан-то!
Я почувствовала, что меня кто-то осторожно оттесняет плечом от отверстия подпола. Подняла глаза - Никодим. Уголки губ у него были решительно поджаты, а под шапкой билась только одна мысль: «Я воевода - мне и отвечать за дружинника!» - А ну вылазь, - грубо приказал он Кизиму. И даже потянул с силой за ворот из люка. - Вылазь, я сам туда пойду!
Кизим оторопело подчинился, тяжело поднялся наверх по земляным ступенькам, стал в сторонку, все еще с присвистом продыхиваясь.
А Никодим глубоко вздохнул и, задержав дыхание, нырнул вниз. В черноту.
Менее чем через минуту к нам оттуда взмыла опущенная голова Богдана и его поникшие плечи.
- Хватай! - полупридушенно приказал снизу Никодим.
Потянулось сразу несколько рук, и общими усилиями беспамятного Богдана выволокли наружу. Да и Никодиму помогли выбраться
Я похлопала Богдана по бледным щекам. Он задышал, разевая рот, как рыба, выброшенная на берег, глаза приобрели осмысленность.
- Ну, слава богу, хоть с одним все в порядке, - подытожила я и обернулась ко все еще лежащему навзничь, всеми забытому княжескому сыну Якову.
Оказалось, что он тоже открыл глаза и теперь молча смотрел на нас снизу вверх. Не делая никаких попыток подняться или хотя бы пошевелиться.
- Яков! - тихонько окликнул его Михаил, присаживаясь рядом на корточки. - Ты как?
Яков перевел на него взгляд, но не произнес ни звука.
- Давай, я помогу тебе сесть, - предложил Михаил, приподнимая его за плечи.
И тут я услышала спокойную, отчетливую мысль сына князя Окинфова. Даже не мысль, а ощущение. Безбрежное, всеох-ватное. И безнадежное: «Все - убийцы. Цар, волхвы, Михаил Квасуров, ратники, ополченцы, отец, братья - все. И я. Убийцы. Зачем жить?» - Ну, давай, - уговаривал Михаил, усаживая его и поддерживая под спину. - Все плохое кончилось…
В Якове что-то дернулось, он резко отвернулся от Михаила и наклонился, опираясь на тонкие мальчишечьи руки. Его тошнило. Долго, мучительно. В воздух взвивались снежинки пепла, и когда Яков вновь повернулся к нам, утираясь тыльной стороной ладони, брови и волосы его были припорошены седой трухой. А в глазах стояли слезы.
- Ублюдок волхвовский, - зло сказал Зиновий.
- Ты меня узнаешь, Яков? - настойчиво спрашивал Михаил. - Ты с отцом и братьями был два года тому назад в Киршаге. Я - Михаил Квасуров, кравенцовский князь.
- Узнаю, - тихо ответил Яков и скривился от нового приступа тошноты.
Но переборол его. Расправил плечи, глубоко вздохнул. Подумал недоуменно: «Зачем мне это? Я все равно не хочу жить…»
И предложил вдруг твердым голосом: - Михаил, убей меня.
- С чего вдруг? - удивился Михаил. - Все ведь уже позади!
- Позади, - подтвердил Яков. - Только впереди ничего нет. Совсем. Михаил не стан спорить с ним и, кивая в сторону черноты подпола, спросил: - Кто там остался?
Яков послушно начал перечислять: - Отец, братья - Иван и Юрий, сестры - Ираида с Удьянкой, нянька, отцовы слуги…
- Всех их надо достать, - со вздохом констатировал Михаил.
- Зачем? - равнодушно пожал плечами Яков. - Они все умерли. И я должен умереть. Я виноват. Я пытался открыть подпол, но не смог.
Взгляд его вдруг остановился на лице Зиновия.
- Я знаю тебя, - сказал Яков. - Ты сын князя Константина. Ты меня, верно, не помнишь, я мал был тогда. А я тебя помню. Мы с отцом и братьями гостевали у вас в Сморгони. Я вижу, у тебя есть меч. Заруби меня. Я видел, как казнили твоего отца. Князь Лексей не пошел, братья не пошли, один я пошел. Я видел и ничего не сделал. Ты должен зарубить меня.
Мне совсем перестало нравиться то, что тут происходило - Вот что… - начала я.
Но продолжить мне помешал Зиновий. Он рывком наклонился к Якову, одной рукой ухватил его за грудки, вторую сжал на тонкой обнаженной шее мальчишки.
- Э-эй! - воскликнула я. Но Зиновий уже отпустил Якова, выпрямился.
Не глядя, глухим голосом произнес: - Я помню тебя.
Круто повернулся и зашагал прочь, исподтишка вытирая глаза.
Ярость, боль, гнев, жалость, раскаяние - все переплелось в его душе. Обезоружив, запутав. И не мог Зиновий понять, чего хочет. И не мог противиться тому, чего не хотел…
Яков дрожащими пальцами потрогал кадык, прерывисто, с разочарованием вздохнул и медленно лег назад, в сажу и копоть. Его светлые зелено-голубые глаза безразлично уставились в небесный свод, куда, чернея, все шли и шли нерассеявшиеся дымы пожарищ.
- Мы должны о нем позаботиться, - с неожиданно просительными интонациями обратилась я к Михаилу. - Ну и что, если отец его был на царовой стороне… - Да, конечно, - кивнул Михаил. - И о нем, и о его роде. Если он говорит, что оба его брага вместе с отцом там, в подполе остались, значит, он последний, кто носит фамилию Окинфов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
- Мудрено все это как-то… - с сомнением протянул великий князь.
По нашим лицам лениво, вязко мазнул ветерок, прилетевший со стороны города. Он пах гарью и ужасом. Криками и стонами. Он нес известие, что чудовищные столбы пламени пожирали не только кремлевские стены, а перекинулись и на окружающий кремль-деревянный город. И огню этот город очень понравился на вкус.
Вот вам и прицельные удары…
Я смотрела, сцепив зубы, как на глазах разгорается общегородской пожар.
Как отдельные, еще различимые между собой, дымы медленно и верно сливаются в один ядовито-черный полог смрада, подсвечиваемый желтовато-красным и сполохами пламени. Как закручивается этот раскаленный смрад бурунами, летящими в разные концы по узким средневековым улочкам, чтобы никого из живущих не пропустить, чтобы забрать у них все нажитое и накопленное, а потом, смилостивившись, и саму жизнь. И не делая при этом различий ни между бедным и богатым, ни между молодым и старым. Сметая подчистую всех.
Как он гудит. И трещит. И стенает, упиваясь своим кратковременным, губительным величием. Какой превращает царственный столичный город в погребальный костер сразу для всех его жителей.
Впрочем, кое-кто все же пытался спастись. Городские ворота распахнулись, и из них, как и предсказывал великий князь Петр Траханиотов, повалило воинство нарово. Задыхающееся, сипло кашляющее. Побросавшее и оружие, и снаряжение. Не думающее ни о славе, ни о чести. Мечтающее об одном - убежать, выжить, не сгореть заживо.
- Берите их, они - ваши, - скривившись, как от зубной боли, предложила я Траханиотову.
- Возьмем, - зло плюнул себе под ноги великий князь.
Ему и самому уже не нравилось содеянное. Но, в силу отсутствия фантазии, истинных размеров учиненной катастрофы он и представить не мог…
* * *
Город горел почти всю ночь.
Вместе с пламенем поднялся нешуточный ветер, который гнал на лагерь ратников-победителей грязно-сизые клубы удушливого дыма и разносил по ночному небу искры от пылающих изб.
Дабы не погореть самим, Великий собор принял решение перевести лагерь на западную сторону Вышеграда, отступя при этом от раскаленных, трескающихся стен его верст хотя бы на пять.
Утром следующего дня Траханиотов отослал представителей от каждого из полков, а также часть плененных ополченцев разбирать тела на месте сечи, дабы вечером можно было соорудить по всем правилам погребальный костер и справить тризну по павшим в бою воинам.
Я же с мрачным Михаилом и отрядом шагировских дружинников отправилась на городское пепелище. Вдруг удастся хоть кому-то помочь? Хотя после такого пламени…
С нами пошел и Зиновий Фелинский. Он страстно хотел найти и готов был перекопать все черное пожарище, только бы отыскать не уничтожимую в пламени прекрасную княжескую Корсеку.
Ночной ветер стих.
Мы шли, осторожно ступая по теплой еще золе, при каждом шаге рискуя напороться на тлеющую головешку. Из-под сапог взметались легкие облачка сажи и мелкого седого пепла. Было душно и смрадно от горелой вони, от земли тянуло жаром, как из неостывшего печного поддувала.
Временами нам встречались бредущие поодаль одинокие сгорбленные фигуры выживших погорельцев. Они что-то пытались разыскать на местах, где только недавно стояли их избы и дворы. Завидев нас, люди шарахались и пытались спрятаться за полуразваленные остовы печей, торчащие черными надломленными, недовыбитыми зубами.
- А примерно здесь стоял дом князей Окинфовых, - медленно произнес Михаил, глядя на одну из таких печных развалин - особо крупную, основательную.
- V, иуды коварные, - плюнул на пепелище Зиновий. - Искариоты подлые! Поделом вам теперь! Недолго куражились! Вернулись к вам тятенькины страдания!
Ненависть его была искренней, но от этого не было легче. Здесь, на всеобщем скорбном погосте его слова казались неуместными и даже кощунственными.
Я хотела поскорее пройти мимо развалин доброй русской печки князей Окинфовых, но Михаил внезапно остановился возле нее, замерев и вслушиваясь.
- Что? - нетерпеливо спросила я.
- Здесь, кажется мне, - неуверенно запинаясь, выдавил Михаил, - будто бы у них был подпол…
Зиновий глянул на него волчонком. Но сдержался от новой брани. Только отвернулся, играя желваками.
- Где? - заинтересовалась я, подходя к мужу.
- Вроде тут - сажени две от печного угла в сторону двери… Он запнулся. Двери, конечно, не было. Как и стены, в которой она совсем недавно служила входом.
- Тут? - топнула я сапожком и едва не задохнулась от взмывшей вверх горелой трухи.
- Похоже! - оживленно закивал Михаил. - Слыхала, как у тебя под ногой стукнуло Будто железо! А у них лючок в подпол как раз жестью был обит.
- Думаешь, кто-то мог спрятаться в подпол от пожара? - Я с сомнением кашлянула. - Но поглядеть нужно. Клим, Богдан! - кликнула я дружинников. - Поднимите крышку подпола.
С трудом, но люк поддался. Однако горелая жесть лопалась в руках - Клим поранился до крови. Бранясь, отошел. На его место стал Кизим, и вдвоем с Богданом, пиная остатки люка каблуками, они распахнули вход в подпол.
- Да тут хтось есть! - крикнул Богдан, склоняясь над четырехугольной дырой.
Почти на высоте люка из темноты торчал русый затылок.
- Яков, ты?! - обрадованно позвал Михаил, тоже склоняясь и протягивая руки вниз, в темноту. - Ну-ка, подсоби, - приказал он Богдану, и они вдвоем вытянули за руки из подвальной темноты на свет беспамятно обвисающее тело богато, по-княжески одетого подростка, почти мальчишку.
- Задохся! - презрительно бросил Зиновий, глянув через плечо на нашу находку.
- А может, и нет, - сказала я, становясь возле тела парня на колени. - Надо бы попробовать сделать искусственное дыхание…
И обвела глазами столпившихся вокруг мужчин.
Увы. Вряд ли кто-то из них обучен приемам искусственного дыхания. Ну а мне, княгине, мужней жене, целовать в губы постороннее лицо мужеска полу Сомнительно, что мой медицинский порыв - оказать пострадавшему первую помощь - окружающие воспримут адекватно.
С другой стороны - речь идет о спасении человеческой жизни.
Я почти решилась на проведение необходимого комплекса мероприятий, но, к счастью, необходимость в этом отпала сама собой - парень вдруг вздохнул самостоятельно и даже чуть слышно застонал, не открывая глаз.
- Да там, кажись, еще хтось есть! - сообщил Богдан, заглядывая в дыру подпола. - Кажись, девки какие-то. И с ними мужики.
И он полез вниз.
- Богдан! - в тревоге выкрикнула я. Что-то мне совсем не понравилась лихость, с которой он туда полез.
- Чего, матушка, - глухо отозвался Богдан из глубины. И смолк.
- Ты споткнулся, что ли? - удивленно поинтересовался Кизим, присаживаясь на корточки возле люка. - Упал и не встает, - недоуменно сообщил он мне.
- Богдан, твою дивизию! - заорала я, подхватываясь. - Там же, наверно, угарный газ внизу скопился! Кизим, быстро! - накинулась я на опешившего дружинника, - Спускайся
Богданом и тащи его наружу. Только при этом сам не дыши! - закричала я уже начавшему скрываться в темноту Кизиму - Слышишь? Задержи дыхание, чтоб ни молекулы ядовитого газа тебе не попало внутрь, в легкие! Не сметь дышать - как бы ни хотелось! Если не сможешь терпеть, лучше сразу вылезай наверх! - продолжала давать я указания, согнувшись над пастью подпола и пытаясь разглядеть, что там делается.
Но видела только шапку на затылке Кизима, который ворочал внизу неподатливое тело Богдана.
Я прислушалась к скачке его напряженных мыслей - совладать с грузным телом Кизиму было нелегко. Он с трудом подтаскивал Богдана к пятну света, падающего сверху, из люка подпола, и я чувствовала, что надолго его не хватит.
Вдруг снизу раздался шумный выдох.
- Кизим! - охнула я.
Но голова моего дружинника уже метнулась из глубины вверх по уступам стены, сделанной полого и заменяющей лестницу. Бледное Кизимово лицо с вытаращенными глазами возникло над полом.
- Ой, не могу больше! - надрывно, на вдохе пожаловался он, - Вот чуть отдышусь… Сейчас только… Тогда уж опять полезу…
И добавил через пару натужных вдохов-выдохов: - Тяжелый он, Богдан-то!
Я почувствовала, что меня кто-то осторожно оттесняет плечом от отверстия подпола. Подняла глаза - Никодим. Уголки губ у него были решительно поджаты, а под шапкой билась только одна мысль: «Я воевода - мне и отвечать за дружинника!» - А ну вылазь, - грубо приказал он Кизиму. И даже потянул с силой за ворот из люка. - Вылазь, я сам туда пойду!
Кизим оторопело подчинился, тяжело поднялся наверх по земляным ступенькам, стал в сторонку, все еще с присвистом продыхиваясь.
А Никодим глубоко вздохнул и, задержав дыхание, нырнул вниз. В черноту.
Менее чем через минуту к нам оттуда взмыла опущенная голова Богдана и его поникшие плечи.
- Хватай! - полупридушенно приказал снизу Никодим.
Потянулось сразу несколько рук, и общими усилиями беспамятного Богдана выволокли наружу. Да и Никодиму помогли выбраться
Я похлопала Богдана по бледным щекам. Он задышал, разевая рот, как рыба, выброшенная на берег, глаза приобрели осмысленность.
- Ну, слава богу, хоть с одним все в порядке, - подытожила я и обернулась ко все еще лежащему навзничь, всеми забытому княжескому сыну Якову.
Оказалось, что он тоже открыл глаза и теперь молча смотрел на нас снизу вверх. Не делая никаких попыток подняться или хотя бы пошевелиться.
- Яков! - тихонько окликнул его Михаил, присаживаясь рядом на корточки. - Ты как?
Яков перевел на него взгляд, но не произнес ни звука.
- Давай, я помогу тебе сесть, - предложил Михаил, приподнимая его за плечи.
И тут я услышала спокойную, отчетливую мысль сына князя Окинфова. Даже не мысль, а ощущение. Безбрежное, всеох-ватное. И безнадежное: «Все - убийцы. Цар, волхвы, Михаил Квасуров, ратники, ополченцы, отец, братья - все. И я. Убийцы. Зачем жить?» - Ну, давай, - уговаривал Михаил, усаживая его и поддерживая под спину. - Все плохое кончилось…
В Якове что-то дернулось, он резко отвернулся от Михаила и наклонился, опираясь на тонкие мальчишечьи руки. Его тошнило. Долго, мучительно. В воздух взвивались снежинки пепла, и когда Яков вновь повернулся к нам, утираясь тыльной стороной ладони, брови и волосы его были припорошены седой трухой. А в глазах стояли слезы.
- Ублюдок волхвовский, - зло сказал Зиновий.
- Ты меня узнаешь, Яков? - настойчиво спрашивал Михаил. - Ты с отцом и братьями был два года тому назад в Киршаге. Я - Михаил Квасуров, кравенцовский князь.
- Узнаю, - тихо ответил Яков и скривился от нового приступа тошноты.
Но переборол его. Расправил плечи, глубоко вздохнул. Подумал недоуменно: «Зачем мне это? Я все равно не хочу жить…»
И предложил вдруг твердым голосом: - Михаил, убей меня.
- С чего вдруг? - удивился Михаил. - Все ведь уже позади!
- Позади, - подтвердил Яков. - Только впереди ничего нет. Совсем. Михаил не стан спорить с ним и, кивая в сторону черноты подпола, спросил: - Кто там остался?
Яков послушно начал перечислять: - Отец, братья - Иван и Юрий, сестры - Ираида с Удьянкой, нянька, отцовы слуги…
- Всех их надо достать, - со вздохом констатировал Михаил.
- Зачем? - равнодушно пожал плечами Яков. - Они все умерли. И я должен умереть. Я виноват. Я пытался открыть подпол, но не смог.
Взгляд его вдруг остановился на лице Зиновия.
- Я знаю тебя, - сказал Яков. - Ты сын князя Константина. Ты меня, верно, не помнишь, я мал был тогда. А я тебя помню. Мы с отцом и братьями гостевали у вас в Сморгони. Я вижу, у тебя есть меч. Заруби меня. Я видел, как казнили твоего отца. Князь Лексей не пошел, братья не пошли, один я пошел. Я видел и ничего не сделал. Ты должен зарубить меня.
Мне совсем перестало нравиться то, что тут происходило - Вот что… - начала я.
Но продолжить мне помешал Зиновий. Он рывком наклонился к Якову, одной рукой ухватил его за грудки, вторую сжал на тонкой обнаженной шее мальчишки.
- Э-эй! - воскликнула я. Но Зиновий уже отпустил Якова, выпрямился.
Не глядя, глухим голосом произнес: - Я помню тебя.
Круто повернулся и зашагал прочь, исподтишка вытирая глаза.
Ярость, боль, гнев, жалость, раскаяние - все переплелось в его душе. Обезоружив, запутав. И не мог Зиновий понять, чего хочет. И не мог противиться тому, чего не хотел…
Яков дрожащими пальцами потрогал кадык, прерывисто, с разочарованием вздохнул и медленно лег назад, в сажу и копоть. Его светлые зелено-голубые глаза безразлично уставились в небесный свод, куда, чернея, все шли и шли нерассеявшиеся дымы пожарищ.
- Мы должны о нем позаботиться, - с неожиданно просительными интонациями обратилась я к Михаилу. - Ну и что, если отец его был на царовой стороне… - Да, конечно, - кивнул Михаил. - И о нем, и о его роде. Если он говорит, что оба его брага вместе с отцом там, в подполе остались, значит, он последний, кто носит фамилию Окинфов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81