его черно-белые одежды отличались чистотой и опрятностью. Он внимательно оглядел меня с ног до головы, обратив внимание на висящий у пояса меч, и, судя по всему, принял за персону значительную, ибо весьма уважительно и одновременно сочувственно пригласил в маленькую исповедальню.
Он проявлял по отношению ко мне скорее милосердие, чем услужливость. Полысевшую голову святого отца обрамлял лишь небольшой венчик коротко остриженных золотистых волос, а в больших глазах застыло едва ли не застенчивое выражение.
Он сел на скамью, а я опустился перед ним на колени и, стоя так на голом полу, в безудержном порыве поведал от начала до конца свою мрачную историю.
Склонив голову, я торопливо, бросаясь от одной детали к другой, рассказывал о том, что произошло: от первых кошмарных происшествий, пробудивших во мне сильное любопытство и глубокую тревогу, до таинственных отрывочных фраз моего отца– В завершение своей исповеди я описал само нападение и ужасающие подробности убийства всех жителей нашего селения. Рассказывая о гибели брата и сестры, я исступленно жестикулировал, захлебывался словами и почти задыхался, словно вновь держал в руках их отрубленные головы.
И только закончив свое долгое трагическое повествование, я поднял взгляд и увидел, что молодой священник смотрит на меня в полнейшем отчаянии и с нескрываемым ужасом.
Я не понимал, что кроется за этим выражением его лица. Так, наверное, выглядит человек, опешивший при виде ядовитого насекомого или приближающегося батальона кровавых убийц.
Господи, а чего еще я мог ожидать? На что надеялся?
– Послушайте, святой отец, – воскликнул я, – все, что вам следует сделать, это послать кого-нибудь на нашу гору, дабы он сам убедился в истинности моего рассказа! – Я пожал плечами и умоляющим жестом протянул к нему руки. – Это все, что требуется. Пошлите кого-нибудь удостовериться в правдивости сказанного. Там ничто не украдено, отец, ничто не пропало, кроме взятого мной самим! Съездите и посмотрите! Я бьюсь об заклад, что там ничто не разрушено, разве что воронье или канюки слетелись туда на поживу.
Он не произнес в ответ ни слова. Лишь на застывшем в немом удивлении лице пульсировала жилка, а глаза хранили печальное выражение.
Да, мои откровения казались ему поистине чем-то неправдоподобным. Передо мной был совсем еще юноша, возможно только что выпорхнувший из семинарии священник, которому прежде доводилось выслушивать лишь признания монахинь, кающихся в слабости перед дьявольскими искушениями, да мужчин, раз в году неохотно бормочущих о соблазнах плоти, только потому, что жены требуют от них исполнения супружеских обязанностей.
Я чувствовал, как внутри закипает гнев.
– Вы связаны обязательством соблюдать тайну исповеди, – как можно мягче проговорил я, пытаясь проявить по отношению к нему максимум терпения и не слишком проявлять собственное превосходство. Должен признаться, я зачастую терял контроль над собой и свысока относился к церковной братии, ибо их тупость выводила меня из равновесия. – Но я позволю вам, не нарушая тайны исповеди, послать кого-нибудь на мою гору, чтобы окончательно убедиться в том, что я вас не обманул…
– Но, сын мой, неужто ты не понимаешь, – заговорил наконец священник, и в его негромком голосе неожиданно для меня прозвучали решительность и твердость, – что эту банду убийц могли послать сами Медичи.
– Нет-нет, отец, – пылко убеждал его я, качая головой. – Я сам видел, как упала рука этой твари – уверяю вас, я сам отрубил ее! И видел, как она приставила ее обратно на место. Это были сами дьяволы. Послушайте меня, эти твари – ведьмы, исчадия ада. Их слишком много, и мне не справиться с ними в одиночку! Мне нужна помощь. Времени для сомнений, размышлений и недоверия не остается! Мне необходима помощь доминиканцев.
Он покачал головой. Он даже не колебался ни секунды.
– Ты лишился разума, сын мой, – ответил он. – С тобой случилось что-то чудовищное, в этом нет ни малейшего сомнения. Однако ты поверил в нечто такое, чего на самом деле не произошло и что есть не более чем плод твоего воображения. Подумай, ведь, например, сколько старух заявляют о своем умении околдовывать…
– Все это мне известно, – перебил я. – Когда мне на глаза попадается шарлатан-алхимик или колдунья, я с легкостью распознаю их истинную сущность. Но это не было похоже на заурядное колдовство где-нибудь в переулке или на заклинания обезумевшей деревенской старухи. Святой отец, эти дьяволы убили всех людей не только в замке, но и в окрестных деревнях. Неужели вы не понимаете?
Я снова пустился в живописание отвратительных подробностей, рассказал, как Урсула словно ниоткуда возникла в окне моей комнаты… И вдруг, в разгар своего повествования, осознал, что каждое произнесенное слово лишь усугубляет неблагоприятное впечатление, произведенное мною на святого отца, и усиливает его сомнения в здравости моего рассудка.
Что особенного в том, мог подумать священник, что этот юноша, возбужденный страстным сновидением, вдруг проснулся и вообразил, что видит суккуба – дьявола в образе женщины, явившегося к нему для совокупления?
Все впустую, вся эта затея оказалась бессмысленной.
Сердце в моей груди разрывалось от боли. Я весь покрылся холодным потом. Напрасная трата драгоценного времени.
– Тогда дайте мне отпущение, – попросил я.
– Позволь прежде задать тебе один вопрос, – сказал священник, коснувшись моей руки. Я почувствовал, что он весь дрожит, а выглядел он еще более ошеломленным и потрясенным, чем прежде, и весьма озабоченным состоянием моего рассудка.
– В чем дело? – равнодушным тоном поинтересовался я, желая в тот момент лишь одного: поскорее уйти и отправиться в монастырь. Или к какому-нибудь проклятому алхимику. В таком городе наверняка найдутся алхимики. Я смог бы найти кого-нибудь из тех, кто читал старинные книги, работы мистика Гермеса Трисмегиста (Трижды Величайшего), или Лактанция – раннего христианского философа, или Блаженного Августина – любого, кто хоть что-то знает о демонах.
– Знакомы ли вы с трудами Фомы Аквинского? – спросил я, выбрав самого яркого представителя демонологии из тех, кого смог вспомнить. – Отец мой, в его книгах собрано все, что известно о дьяволах. Поймите, да еще год назад я и сам бы не поверил в возможность чего-либо подобного! Я считал, что всякое колдовство – всего лишь уловки мошенников, отирающихся в темных переулках Но это были дьяволы!
Устрашить меня было невозможно. Я бросился в наступление:
– Отец мой, в его сочинении «Сумма теологии» рассказывается о падших ангелах, о том, что некоторым из них было дозволено жить на земле и таким образом оставаться участниками естественного хода вещей. Они существуют среди людей, искушают их, они несут в себе адский огонь! Так говорит святой Фома. Они обладают… телесным обличьем… но нам не дано знать, каково оно. В «Сумме теологии» написано, что ангелы имеют тела, сущность которых находится за пределами человеческого понимания! Именно таким телом обладает эта женщина… – Я пытался привести какие-нибудь внушительные доводы. Пытался объяснить на латыни. – Именно так она и поступает, эта тварь! Она всего лишь оболочка, ограниченная в пространстве форма, но такая, которую я не в состоянии осознать. Но она была там, я уверен, и подтверждением тому – ее поведение…
Священник поднял руку, призывая меня к спокойствию.
– Сын мой, имей терпение, пожалуйста, – проговорил он. – Позволь мне поведать обо всем, что я от тебя услышал, моему духовному пастырю. Надеюсь, ты понимаешь, что в этом случае он, как и я, будет связан тайной исповеди. Разреши мне обратиться к нему с просьбой как можно глубже вникнуть в суть произошедшего и побеседовать с тобой. Пойми, я не могу действовать, не заручившись твоим на то согласием.
– Все это мне ясно и без объяснений, – ответил я. – Но принесет ли такая встреча пользу? Быть может, лучше мне самому увидеться с этим духовным пастырем?
Признаю, я вел себя весьма заносчиво, даже нагло. Но силы мои были на исходе. Вот почему я позволил себе прибегнуть к той форме общения с сельским священником, которой следовали в большинстве своем местные землевладельцы, обращавшиеся со слугой Господа так, словно он был всего лишь их слугой. А ведь передо мной был посланник Божий, и следовало бы проявить к нему должное уважение. Кто знает, возможно, его духовный пастырь – человек начитанный и знающий, а стало быть, и способный понять очень многое. Но разве сможет понять меня тот, кто не видел весь этот кошмар своими глазами?
Лишь на мгновение перед моим внутренним взором возникло лицо отца – такое, каким оно было в ночь перед нападением демонов: озабоченное, тревожное, – но и этого оказалось достаточно, чтобы в груди вспыхнула нестерпимая боль.
– Простите, святой отец, – извинился я перед священником, моргая в попытке удержать промелькнувшее воспоминание. Меня вновь захлестнул ужасный поток страдания и безнадежности. Я недоумевал, как случилось, что один из нас вообще остался в живых, – в чем причина?
И неожиданно мне вспомнился исполненный тоски голос прекрасной мучительницы, на память пришли ее слова, сказанные в ту, последнюю, ночь, – о том, что в молодости она могла служить образцом красоты и бесстрашия. Что она имела в виду? Почему говорила о себе с такой печалью?
Мысли, вызванные изучением трудов Фомы Аквинского, вернулись снова, чтобы терзать меня. Разве не утверждал он, что дьяволы совершенно убеждены в правомочности своей ненависти ко всем нам? А также в обоснованности своей гордыни, заставляющей их грешить?
Все, что случилось в ту ночь, было обманом, наваждением – никакое лживое благоухающее создание мне не являлось. Все происходило на уровне ощущений и подчинялось лишь ее прихоти. Все! Хватит! У меня оставалось лишь несколько часов дневного времени для обдумывания планов ее уничтожения, и я должен был полностью сосредоточиться на этом.
– Святой отец, вы вольны поступать по собственному усмотрению. Но сначала благословите меня.
Моя произнесенная с глубоким чувством просьба вывела священника из невеселых и беспокойных раздумий. Ошеломленный, он поднял на меня взгляд и без промедления даровал мне свое благословение и отпущение грехов.
– Вы можете делать все, что вам будет угодно, равно как и ваш духовный пастырь, – продолжал я. – Однако не пожелает ли он все-таки увидеться со мной? Здесь, в церкви.
Я протянул священнику несколько дукатов. Но он не притронулся к ним – а вместо этого уставился на деньги с таким изумленным выражением, словно на моей ладони лежало не золото, а раскаленные угли.
– Святой отец, возьмите их – примите в дар от меня это небольшое состояние.
– Нет, подожди меня здесь… или… нет, лучше выйди в сад.
Сад был великолепен, с маленьким старым гротом, из которого открывался вид на город, постепенно поднимающийся от городских ворот к самому замку, а далеко за крепостной стеной вздымались ввысь горные вершины. Возле статуи Святого Доминика бил фонтан, и тут же стояла скамья, а на камне была высечена полустертая от времени надпись, повествующая о неком чуде.
Я сел на скамью и, пытаясь прийти в себя, успокоиться, обратил взор к мирным голубым небесам, по которым плыли девственно-белые облака. «Неужели я действительно лишился рассудка?» – неустанно задавал я себе один и тот же вопрос. Сама мысль об этом казалась мне нелепой.
И вдруг я поймал на себе чей-то внимательный взгляд – на меня смотрел пожилой падре. Он вынырнул из-под низкой арки дома приходского священника – почти лысый человек с маленьким вздернутым носом и огромными свирепыми глазами. Святой отец, которому я исповедался, спешил следом, стараясь не отставать.
– Убирайся отсюда, – шепотом сказал мне падре. – Уезжай из нашего города. Покинь его немедленно и не вздумай забивать своими выдумками головы наших прихожан. Ты понял меня?
– Как? – спросил я. – И это вместо слов утешения, которые я надеялся от вас услышать?
Старый священник буквально кипел от негодования.
– Я предупреждаю тебя!
– Предупреждаете? О чем же именно? – Я даже не поспешил привстать со скамьи, и он, клокоча от ярости, нависал надо мной. – Вы должны соблюдать тайну исповеди. Что вы станете делать, если я не уеду из города? – спросил я.
– Да мне и не придется что-либо делать, так-то! – с нескрываемой яростью ответил он. – Убирайся отсюда со всеми своими страданиями! – Внезапно он замолчал в явной растерянности и словно бы смутился – возможно, сожалея о сказанном. Потом на мгновение отвернулся, скрипнув зубами, и вновь обратился ко мне, на этот раз шепотом: – Ради собственного спасения, беги отсюда… – Взглянув на своего молодого коллегу, падре попросил: – Пожалуйста, оставь нас. Мне нужно с ним поговорить.
Тот удалился немедленно и выглядел при этом крайне испуганным.
Я не сводил глаз с падре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Он проявлял по отношению ко мне скорее милосердие, чем услужливость. Полысевшую голову святого отца обрамлял лишь небольшой венчик коротко остриженных золотистых волос, а в больших глазах застыло едва ли не застенчивое выражение.
Он сел на скамью, а я опустился перед ним на колени и, стоя так на голом полу, в безудержном порыве поведал от начала до конца свою мрачную историю.
Склонив голову, я торопливо, бросаясь от одной детали к другой, рассказывал о том, что произошло: от первых кошмарных происшествий, пробудивших во мне сильное любопытство и глубокую тревогу, до таинственных отрывочных фраз моего отца– В завершение своей исповеди я описал само нападение и ужасающие подробности убийства всех жителей нашего селения. Рассказывая о гибели брата и сестры, я исступленно жестикулировал, захлебывался словами и почти задыхался, словно вновь держал в руках их отрубленные головы.
И только закончив свое долгое трагическое повествование, я поднял взгляд и увидел, что молодой священник смотрит на меня в полнейшем отчаянии и с нескрываемым ужасом.
Я не понимал, что кроется за этим выражением его лица. Так, наверное, выглядит человек, опешивший при виде ядовитого насекомого или приближающегося батальона кровавых убийц.
Господи, а чего еще я мог ожидать? На что надеялся?
– Послушайте, святой отец, – воскликнул я, – все, что вам следует сделать, это послать кого-нибудь на нашу гору, дабы он сам убедился в истинности моего рассказа! – Я пожал плечами и умоляющим жестом протянул к нему руки. – Это все, что требуется. Пошлите кого-нибудь удостовериться в правдивости сказанного. Там ничто не украдено, отец, ничто не пропало, кроме взятого мной самим! Съездите и посмотрите! Я бьюсь об заклад, что там ничто не разрушено, разве что воронье или канюки слетелись туда на поживу.
Он не произнес в ответ ни слова. Лишь на застывшем в немом удивлении лице пульсировала жилка, а глаза хранили печальное выражение.
Да, мои откровения казались ему поистине чем-то неправдоподобным. Передо мной был совсем еще юноша, возможно только что выпорхнувший из семинарии священник, которому прежде доводилось выслушивать лишь признания монахинь, кающихся в слабости перед дьявольскими искушениями, да мужчин, раз в году неохотно бормочущих о соблазнах плоти, только потому, что жены требуют от них исполнения супружеских обязанностей.
Я чувствовал, как внутри закипает гнев.
– Вы связаны обязательством соблюдать тайну исповеди, – как можно мягче проговорил я, пытаясь проявить по отношению к нему максимум терпения и не слишком проявлять собственное превосходство. Должен признаться, я зачастую терял контроль над собой и свысока относился к церковной братии, ибо их тупость выводила меня из равновесия. – Но я позволю вам, не нарушая тайны исповеди, послать кого-нибудь на мою гору, чтобы окончательно убедиться в том, что я вас не обманул…
– Но, сын мой, неужто ты не понимаешь, – заговорил наконец священник, и в его негромком голосе неожиданно для меня прозвучали решительность и твердость, – что эту банду убийц могли послать сами Медичи.
– Нет-нет, отец, – пылко убеждал его я, качая головой. – Я сам видел, как упала рука этой твари – уверяю вас, я сам отрубил ее! И видел, как она приставила ее обратно на место. Это были сами дьяволы. Послушайте меня, эти твари – ведьмы, исчадия ада. Их слишком много, и мне не справиться с ними в одиночку! Мне нужна помощь. Времени для сомнений, размышлений и недоверия не остается! Мне необходима помощь доминиканцев.
Он покачал головой. Он даже не колебался ни секунды.
– Ты лишился разума, сын мой, – ответил он. – С тобой случилось что-то чудовищное, в этом нет ни малейшего сомнения. Однако ты поверил в нечто такое, чего на самом деле не произошло и что есть не более чем плод твоего воображения. Подумай, ведь, например, сколько старух заявляют о своем умении околдовывать…
– Все это мне известно, – перебил я. – Когда мне на глаза попадается шарлатан-алхимик или колдунья, я с легкостью распознаю их истинную сущность. Но это не было похоже на заурядное колдовство где-нибудь в переулке или на заклинания обезумевшей деревенской старухи. Святой отец, эти дьяволы убили всех людей не только в замке, но и в окрестных деревнях. Неужели вы не понимаете?
Я снова пустился в живописание отвратительных подробностей, рассказал, как Урсула словно ниоткуда возникла в окне моей комнаты… И вдруг, в разгар своего повествования, осознал, что каждое произнесенное слово лишь усугубляет неблагоприятное впечатление, произведенное мною на святого отца, и усиливает его сомнения в здравости моего рассудка.
Что особенного в том, мог подумать священник, что этот юноша, возбужденный страстным сновидением, вдруг проснулся и вообразил, что видит суккуба – дьявола в образе женщины, явившегося к нему для совокупления?
Все впустую, вся эта затея оказалась бессмысленной.
Сердце в моей груди разрывалось от боли. Я весь покрылся холодным потом. Напрасная трата драгоценного времени.
– Тогда дайте мне отпущение, – попросил я.
– Позволь прежде задать тебе один вопрос, – сказал священник, коснувшись моей руки. Я почувствовал, что он весь дрожит, а выглядел он еще более ошеломленным и потрясенным, чем прежде, и весьма озабоченным состоянием моего рассудка.
– В чем дело? – равнодушным тоном поинтересовался я, желая в тот момент лишь одного: поскорее уйти и отправиться в монастырь. Или к какому-нибудь проклятому алхимику. В таком городе наверняка найдутся алхимики. Я смог бы найти кого-нибудь из тех, кто читал старинные книги, работы мистика Гермеса Трисмегиста (Трижды Величайшего), или Лактанция – раннего христианского философа, или Блаженного Августина – любого, кто хоть что-то знает о демонах.
– Знакомы ли вы с трудами Фомы Аквинского? – спросил я, выбрав самого яркого представителя демонологии из тех, кого смог вспомнить. – Отец мой, в его книгах собрано все, что известно о дьяволах. Поймите, да еще год назад я и сам бы не поверил в возможность чего-либо подобного! Я считал, что всякое колдовство – всего лишь уловки мошенников, отирающихся в темных переулках Но это были дьяволы!
Устрашить меня было невозможно. Я бросился в наступление:
– Отец мой, в его сочинении «Сумма теологии» рассказывается о падших ангелах, о том, что некоторым из них было дозволено жить на земле и таким образом оставаться участниками естественного хода вещей. Они существуют среди людей, искушают их, они несут в себе адский огонь! Так говорит святой Фома. Они обладают… телесным обличьем… но нам не дано знать, каково оно. В «Сумме теологии» написано, что ангелы имеют тела, сущность которых находится за пределами человеческого понимания! Именно таким телом обладает эта женщина… – Я пытался привести какие-нибудь внушительные доводы. Пытался объяснить на латыни. – Именно так она и поступает, эта тварь! Она всего лишь оболочка, ограниченная в пространстве форма, но такая, которую я не в состоянии осознать. Но она была там, я уверен, и подтверждением тому – ее поведение…
Священник поднял руку, призывая меня к спокойствию.
– Сын мой, имей терпение, пожалуйста, – проговорил он. – Позволь мне поведать обо всем, что я от тебя услышал, моему духовному пастырю. Надеюсь, ты понимаешь, что в этом случае он, как и я, будет связан тайной исповеди. Разреши мне обратиться к нему с просьбой как можно глубже вникнуть в суть произошедшего и побеседовать с тобой. Пойми, я не могу действовать, не заручившись твоим на то согласием.
– Все это мне ясно и без объяснений, – ответил я. – Но принесет ли такая встреча пользу? Быть может, лучше мне самому увидеться с этим духовным пастырем?
Признаю, я вел себя весьма заносчиво, даже нагло. Но силы мои были на исходе. Вот почему я позволил себе прибегнуть к той форме общения с сельским священником, которой следовали в большинстве своем местные землевладельцы, обращавшиеся со слугой Господа так, словно он был всего лишь их слугой. А ведь передо мной был посланник Божий, и следовало бы проявить к нему должное уважение. Кто знает, возможно, его духовный пастырь – человек начитанный и знающий, а стало быть, и способный понять очень многое. Но разве сможет понять меня тот, кто не видел весь этот кошмар своими глазами?
Лишь на мгновение перед моим внутренним взором возникло лицо отца – такое, каким оно было в ночь перед нападением демонов: озабоченное, тревожное, – но и этого оказалось достаточно, чтобы в груди вспыхнула нестерпимая боль.
– Простите, святой отец, – извинился я перед священником, моргая в попытке удержать промелькнувшее воспоминание. Меня вновь захлестнул ужасный поток страдания и безнадежности. Я недоумевал, как случилось, что один из нас вообще остался в живых, – в чем причина?
И неожиданно мне вспомнился исполненный тоски голос прекрасной мучительницы, на память пришли ее слова, сказанные в ту, последнюю, ночь, – о том, что в молодости она могла служить образцом красоты и бесстрашия. Что она имела в виду? Почему говорила о себе с такой печалью?
Мысли, вызванные изучением трудов Фомы Аквинского, вернулись снова, чтобы терзать меня. Разве не утверждал он, что дьяволы совершенно убеждены в правомочности своей ненависти ко всем нам? А также в обоснованности своей гордыни, заставляющей их грешить?
Все, что случилось в ту ночь, было обманом, наваждением – никакое лживое благоухающее создание мне не являлось. Все происходило на уровне ощущений и подчинялось лишь ее прихоти. Все! Хватит! У меня оставалось лишь несколько часов дневного времени для обдумывания планов ее уничтожения, и я должен был полностью сосредоточиться на этом.
– Святой отец, вы вольны поступать по собственному усмотрению. Но сначала благословите меня.
Моя произнесенная с глубоким чувством просьба вывела священника из невеселых и беспокойных раздумий. Ошеломленный, он поднял на меня взгляд и без промедления даровал мне свое благословение и отпущение грехов.
– Вы можете делать все, что вам будет угодно, равно как и ваш духовный пастырь, – продолжал я. – Однако не пожелает ли он все-таки увидеться со мной? Здесь, в церкви.
Я протянул священнику несколько дукатов. Но он не притронулся к ним – а вместо этого уставился на деньги с таким изумленным выражением, словно на моей ладони лежало не золото, а раскаленные угли.
– Святой отец, возьмите их – примите в дар от меня это небольшое состояние.
– Нет, подожди меня здесь… или… нет, лучше выйди в сад.
Сад был великолепен, с маленьким старым гротом, из которого открывался вид на город, постепенно поднимающийся от городских ворот к самому замку, а далеко за крепостной стеной вздымались ввысь горные вершины. Возле статуи Святого Доминика бил фонтан, и тут же стояла скамья, а на камне была высечена полустертая от времени надпись, повествующая о неком чуде.
Я сел на скамью и, пытаясь прийти в себя, успокоиться, обратил взор к мирным голубым небесам, по которым плыли девственно-белые облака. «Неужели я действительно лишился рассудка?» – неустанно задавал я себе один и тот же вопрос. Сама мысль об этом казалась мне нелепой.
И вдруг я поймал на себе чей-то внимательный взгляд – на меня смотрел пожилой падре. Он вынырнул из-под низкой арки дома приходского священника – почти лысый человек с маленьким вздернутым носом и огромными свирепыми глазами. Святой отец, которому я исповедался, спешил следом, стараясь не отставать.
– Убирайся отсюда, – шепотом сказал мне падре. – Уезжай из нашего города. Покинь его немедленно и не вздумай забивать своими выдумками головы наших прихожан. Ты понял меня?
– Как? – спросил я. – И это вместо слов утешения, которые я надеялся от вас услышать?
Старый священник буквально кипел от негодования.
– Я предупреждаю тебя!
– Предупреждаете? О чем же именно? – Я даже не поспешил привстать со скамьи, и он, клокоча от ярости, нависал надо мной. – Вы должны соблюдать тайну исповеди. Что вы станете делать, если я не уеду из города? – спросил я.
– Да мне и не придется что-либо делать, так-то! – с нескрываемой яростью ответил он. – Убирайся отсюда со всеми своими страданиями! – Внезапно он замолчал в явной растерянности и словно бы смутился – возможно, сожалея о сказанном. Потом на мгновение отвернулся, скрипнув зубами, и вновь обратился ко мне, на этот раз шепотом: – Ради собственного спасения, беги отсюда… – Взглянув на своего молодого коллегу, падре попросил: – Пожалуйста, оставь нас. Мне нужно с ним поговорить.
Тот удалился немедленно и выглядел при этом крайне испуганным.
Я не сводил глаз с падре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36