«Их Величество нгусе-негус Pohouyam, увенчанные золотой короной с бриллиантами с двойным убором из перьев купидона, восседали на высоком троне из чистого электрума, укутавшись в львиную шкуру. Они то и дело открывали серебряную табакерку (серебро в Офире дороже золота) и нюхали какой-то белый порошок, похоже, кокаин; и запивали каждую щепотку глотком белесой жидкости. За их спиной в тематическом беспорядке громоздились па подвесных полках книги Вольтера, Байрона, Дюма, Платона, Вальтера Скотта и, конечно, арапа Пушкина. Библии я не увидел – наверно, Их Величество хранили ее под подушкой».
Трон был тот же. Шкура – та же. Корону Pohouyam'a нгусе-негус еще публично не надевал, по втайне уже примерил – она оказалась ему мала, башка у Фитаурари была сократовского размера, и он втихаря отдал корону дворцовому слесарю, чтобы тот отжал обруч и подогнал под размер регентской головы. Библиотека была та же, но прибавились книги Диккенса, Юма, Льва Толстого, Шопенгауэра, а из новых – хемингуэевское «Прощай, оружие» и «Три товарища» Марии Ремарка. Библии опять не было видно. Ливингстон ошибся еще в одном: конечно же, Pohouyam нюхал никакой не кокаин, а офирскую eboun-траву – стертые в порошок иглы купидонов – и запивал офирским национальным напитком – коньяком с кокосовым молоком.
Сейчас во дворце горели всего три газовые лампы – внутренняя проводка то и дело перегорала, пе хватало лампочек Эдисона, к тому же запил дворцовый электрик, к тому же экономили электричество, потому что небольшая гидроэлектростанция на Голубом Ниле стала на ремонт и модифицировалась. Лампы освещали лица свиты и челяди ярким белым волшебным светом от напыленного на стекло электрума. Это был обычный трудовой день нгусе-негуса – только что он принял тайного итальянского посланника из соседней Эфиопии и подписал несколько указов о предоставлении политического убежища – гражданства Офир не предоставлял, потому что по статусу Офир был временным местопребыванием перед переселением в Эдем. Офирская знать чинно расселась справа и слева от Фитаурари, лицом к наложницам нгусе-негуса в ярких пестрых одеждах. Женщины оживленно двигались, переговаривались, создавая веселый калейдоскоп звуков и красок. Гамилькар стоял в дверях с бахчисарайской колонкой на горбу и ожидал, когда на него обратят внимание. Его видели, но не замечали. Сашко стоял с новогодней елкой. В дальнем углу зала стоял длинный стол, уставленный бутылками с изысканными винами, беспошлинно доставленными из Франции, и шотландским виски разнообразных марок. Такой же стол был накрыт на передней веранде – к нему могли подходить все, кто хотел напиться. Вино никто не пил (кроме женщин). Перед каждым из старейшин и вождей стоял тонкий стакан с крепким напитком, тыквенные чаши с хумусом, курятиной, бараниной, жареными купидонами и овощами. Под столы были задвинуты оцинкованные ведра для костей. На отдельном столике, рядом с троном, стояли бутылка армянского коньяка, бутылка с холодной минеральной водой и три большие банки с молоком. Фитаурари держал стакан с жидкостью молочного цвета – это была смесь коньяка с кокосовым молоком, непривычных такая смесь сразу валила с ног. В центре зала танцевала какая-то из жен негуса. Руки ее по-змеипому извивались, сверкая золотыми браслетами и гипнотизируя зрителей, бедра и живот в разных плоскостях двигались в такт музыке, ноги и барабанная дробь составляли такое же целое, как пальцы барабанщика и кожа барабана.
Наконец Гамилькару надоело ждать, он вошел в зал и с грохотом сбросил с плеч на рассохшийся паркет бахчисарайскую колонку. Паркетины брызнули во все стороны. Нгусе-негус сделал знак, и танцовщица убежала с ковра, освобождая место для Гамилькара. Старейшины потягивали коньяк, нюхали eboun-траву и, казалось, не обращали ни на что внимания. Негус большими глотками осушил стакан коньяка с молоком и вытер губы тыльной стороной ладони. Гамилькар нагнулся, положил на паркет березовое полено и подмигнул Сашку; тот положил на паркет новогоднюю елку. К ним подошел какой-то страшный полуголый негр в переднике, похожий на людоеда, с ожерельем бараньих рогов на шее. Сашко испугался, подумал, что его сейчас убьют, разделают и съедят. Негр-людоед поднял березовое полено, повертел, кивнул и засунул его в карман передника, потом поднял елку, с интересом осмотрел, понюхал, постучал елкой по паркету: «Тук-тук», больно, но благосклонно постучал согнутым пальцем Сашку по голове и сказал:
– Тук-тук. Хороший мальчик!
«Это хорошо, – подумал Сашко. – Тук-тук, все ясно. Племя Ням-ням. Болезнь бери-бери. Имя Кай-Кай. Блюдо кускус. Муха цеце. Все понятно. Здесь можно жить».
ГЛАВА 17. Граффити на кремлевской стене

Сашко Гайдамака
ВЕЧЕРНЕЕ ВАУЧЕРНОЕ
Я-то думал, что честно
поделим Россию на части:
хочешь – сам пропивай,
хочешь – внукам оставь на пропой.
Накололи, заразы!
Опять я поверил начальству.
И опять пролетел,
как шрапнель над абхазской тропой.
В сберегательном банке,
куда собрались бедолаги
за своим за родимым,
Расеюшки кровным куском,
мне в стеклянном окошке
вручили кусочек бумаги
и сказали, что эта бумага -
моя целиком.
Я хожу до сих пор
со сведенными тупо бровями.
Пропивал и считал:
как припомню – стыдом опалит!
Всю страну отхватили
с морями ее и краями
и за все уплатили
неполных двенадцать поллитр!
Отдаю обстановку за так
спекулянтам-уродам,
и останутся скоро в дому
простыня да кровать.
Ты прости мне, Россия,
что я тебя дешево продал!
Мог продать подороже.
А мог бы и не продавать.

ГЛАВА 18. Несколько авторских слов о храме терпимости
Принцип Паули, что отдельная личность может вмещать лишь одну индивидуальность, мы оставили далеко позади.
Ст. Лем. Сумма технологий
В декабре девятьсот четвертого года купчиха Кустодиева, уже укушенная купидоном, подает южно-российскому генерал-губернатору Воронцову (тому самому, жена которого подарила Пушкину свой сувенир) совершенно оригинальный проект образцово-показательного увеселительного заведения нового типа. Дивный проект. У губернатора очки лезут на лоб. Купчиха получает аудиенцию и аудиняется с высоким царским сановником для беседы, которая длится восемь часов без перерыва во внутренних апартаментах графского дворца. Неизвестно, о чем они говорят, однако купчиха уходит от графа поздним вечером, окрыленная, но слегка помятая и обалдевшая, а в Санкт-Петербург к государю-императору отправляется ее проект, сопровождаемый вооруженным фельдъегерем, и так же быстро возвращается с Высочайшей резолюцией, но почему-то в ленинском стиле: «Да, нам нужны, до зарезу нужны увеселительные заведения нового типа, дабы отвлечь народ от пьянства в грязных бардаках и притонах, а более того от грядущих революционных перемен. Прожект госпожи Кустодиевой как нельзя кстати, он отвечает самым жгучим вопросам современности». (Напомним, что дело происходит накануне первой русской революции. Еще напомним, что через 80 лет в совсем иной реальности некий Горбачев начал перестройку именно с борьбы с пьянством и с закрытия грязных бадэг и винарок.) «Что делать с этими бардаками и притонами? – спрашивает император. – Закрывать? Запрещать? Не метод. Госпожа Кустодиева права: противопоставлять – вот как! Что делать с подступающей со всех сторон революцией? А вот что: открывать в российских городах новые увеселительные заведения по плану госпожи Кустодиевой. Кстати, кто она такая? Вдова купца 1-й гильдии? Похвально. Представительна, богобоязненна? К тому же симпатична и кровь с молоком? Прекрасно! Р-РАЗРЕШИТЬ! Пусть южнороссийские грузчики, подпольщики и студенты ходят в „Амурские волны“ к госпоже Кустодиевой под звуки духового оркестра, а не на баррикады под свист нуль. Купчиха Кустодиева – наш человек, а то все какие-то розылюксембурги, верыфигнеры и софьиперовские. Противопоставлять!»
Разумеется, всех этих размышлений в царской резолюции не было (они подразумевались), а было единственное слово: «Р-РАЗРЕШИТЬ!» (На первом «Р» красный карандаш сломался, дописывалось синим: «РАЗРЕШИТЬ!») Конспективно продолжим расшифровку этой краткой резолюции, тем более что проект госпожи Кустодиевой находится в «Деле».
«Облагороженное публичное Заведение нового типа. От. „Бог есть Любовь“. Хорошо. Бог есть. Где же Любовь? Заведение предназначено для Любви. Значит, Храм Божий. От. Значит, Добро Пожаловать! Допускаются даже девицы из благородных семей, даже дети с родителями, даже грузчики и заводские рабочие в чистой одежде, даже люди всех национальностей, не могущие жить без любви. От. Любовь есть Бог. Никакого соперничества с православной церковью. Никакой политики. Ликвидация классов и сексуальной безграмотности. Лекции врачей, консультации сексологов тет-а-тет. От. Ресторация с легкими винами, хересом и коньяком, пей – не хочу. Карты, шахматы, рулетка. 50-процентный налог с выигрышей – в Фонд помощи падших женщин. Отдай и не греши. Можно стриптиз. Библиотека классической эротики: Кама с Утра, Кама с Вечера, де Камерон, де Мопассан. Можно кого и покруче. Небольшая картинная галерея – копии мировых шедевров Рубенса, Гойи, Веласкеса, и прикупить этих, новых, французских, – там тоже есть на что посмотреть. Ну и, понятно, кабинеты свиданий для тех, кто испытывает неодолимую потребность. Но без афиширования, не это главное. Не похоть, а утонченное ощущение. Эрос. Амурус. Купидонус. И никаких „Ваших благородий или превосходительств“, никакой классовой напряженности. Свобода, равенство, братство, но не смерть, а любовь. Облагораживание нравов, плюрализм и терпимость – т. е. в прямом и лучшем смысле этого слова: Дом Терпимости. От».
Кто сочинил этот удивительный проект? Ясно кто. От. Не Александр же Иванович Куприн (хотя, с него станет! Мог и пошутить), – достоверно известно, что выдающийся беллетрист, как видно, слегка укушенный купидоном, неделю покутив в «Русалке» и сочинив на «Секстиуме-666» первую сексуал-дофенистическую листовку, вышел из обвального состояния, решил, что компьютер для писательского ремесла – вещь бесполезная, даже вредная, укатил в Петербург и под влиянием южнороссийских впечатлений засел там, макая перо в чернильницу, за свою знаменитую «Яму», которую по святой российской писательской лени закончил лишь через десять лет к началу первой германской войны. От. Но Куприн, конечно же, знал о шутливом заговоре и стоял у истоков создания партии сексуалъ-демократов, которая в дальнейшем не на шутку влияла на реальность С(ИМХА) БК(ВОД)Р Й(О-СЕФ) А(ЗАКЕН) З(ХРОНО) ЗЛ ОТ.

КОНЕЦ 1-Й КНИГИ
ПРОМЕЖУТОЧНАЯ ГЛАВА (промежность) между первой и второй книгами

ОФИРСКИЕ ЗАМЕТКИ ОТВАЖНЫХ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
Офир – это территория сродни Эльдорадо, Кижи, Земле Санникова или Гуляй-граду.
Академик Обручев
***
Офир – это зона, которая может модифицировать свои качества, оставляя свои существенные характеристики.
Н. Рерих
***
В конце прошлого века Офир относительно стабильно располагался на северо-западе Эфиопии, вбирая в себя озеро Тана и истоки Голубого Нила. Его посетило довольно много путешественников. В начале этого века Офир начал производить эволюции, «галлюцинировал» – то исчезал, то появлялся, менял свое месторасположение; определить его границы было невозможно. Сейчас в Офир можно попасть или случайно, или по наитию души. «Опытным» проводникам доверять не следует – таковых попросту не существует.
Ганзелка и Зигмунд
***
Галилей считает Офир космическим объектом, который находится в тени Луны и потому не всегда виден. Офир поддерживает равновесие в двойной системе «Земля – Луна» (а это, несомненно, единственная у Солнца двойная планета) и совершает свои эволюции сложными кольцами, петлями и даже узлами, играя роль собаки-пастуха между Землей и Луной. Офир может прилечь, уснуть, вскочить, побежать, залаять. Кто настоящий пастух с посохом – понятно. Так оно и вертится.
Пьер Терьяр де Шарден
***
Стражники привели к дожу оборванного старика, подозреваемого в шпионаже в пользу Португалии. Старик утверждал, что он купец из Лиссабона, зовут его Васка Гомеш и он может оказать большую услугу Венецианской республике: дайте ему корабль, и он приведет его в Офир, страну золота, где Гомеш пробыл девять месяцев, пока чинили корабль.
– Где же находится Офир? – спросил дож и переглянулся с епископом.
– В трех месяцах пути. Надо обогнуть Африку, а потом плыть на полночь…
– Разве Офир расположен на берегу моря?
– Нет. Офир лежит в глубине Африки вокруг озера, синего, как сапфир.
– Интересно. Но как же ты попал в глубь страны? – спросил дож. – Говорят, что Офир отделяют от моря непроходимые пустыни и горы. Пустыни кишат львами, а горы – хрустальные и гладкие, как муранское стекло.
– Когда мы чинили корабль, на берег пришли светлокожие люди в белых одеждах с пурпурной каймой. Они велели нам взять все железные предметы – якоря, цепи, оружие, даже гвозди, которыми был сбит наш корабль, – чтобы обменять их в Офире на золото.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40