Большинство честных граждан, которых Торби знал, были
заняты только своими собственными делами и предпочитали поддерживать с
полицией хорошие отношения.
Это должен быть один из друзей папы.
Он быстро перебрал их в уме. В большинстве случаев он не догадывался
о степени дружеских отношений - кровное братство или простое знакомство.
Единственная, до кого он мог добраться и кто, возможно, мог помочь ему,
была Матушка Шаум. Как-то она спрятала Баслима и его, когда рвотные газы
выгнали их из убежища, и у нее всегда было доброе слово и холодное питье
для Торби.
Рассвет приближался, и он двинулся в путь.
Матушка Шаум содержала пивную и небольшую гостиничку по другую
сторону Веселой Улицы, недалеко от ворот для команд космопорта. Через
полчаса, оставив позади много крыш, дважды спускаясь и снова влезая, один
раз нырнув через освещенную улицу, Торби наконец оказался на крыше ее
обиталища. Он не торопился рвануться к дверям - если будет слишком много
свидетелей, ей придется звать полицию. Он нацелился на черный ход и
скорчился между мусорными баками, но решил, что на кухне слишком много
голосов.
Когда он добрался до ее крыши, рассвет почти настиг его; он привычно
спустился с крыши, но обнаружил, что замок и задняя дверь слишком крепки,
чтобы поддаться его голым рукам. Он еще раз обошел зады дома, пытаясь
как-то попасть внутрь; было уже почти светло, и ему нужно было как можно
скорее оказаться в укрытии. Осматриваясь, он обнаружил вентиляционные
отверстия, по одной с каждой стороны невысокой мансарды. Торби прикинул,
что отверстия были как раз по ширине его плеч, он еле мог ввинтиться
внутрь - но они вели в дом...
Отверстия были прикрыты решетками, но через несколько минут, ободрав
руки, он отодрал одну и попытался, извиваясь, как змея, ногами вперед
влезть внутрь. Он залез по бедра, но его лохмотья зацепились за обломки
решетки, и он застрял в отверстии как пробка: нижняя часть тела уже
находилась в доме, а голова, грудь и руки торчали наружу, словно он
изображал химеру на водосточной трубе. Он не мог шевельнуться, а небо все
светлело.
Напрягшись от головы до пяток и приложив отчаянные усилия, он
рванулся и провалился внутрь, едва не расшибив голову. Полежав и приведя
дыхание в порядок, Торби поднялся и поставил решетку на место. Она уже не
остановила бы преступника, но должна была ввести в заблуждение того, кто
смотрел снизу на высоту четвертого этажа.
Чердак оказался заперт. Но запоры были не столь надежны. Оглядевшись,
он нашел тяжелый железный штырь, забытый ремонтниками, и попытался с его
помощью вскрыть деревянную крышку люка. Наконец он проделал в ней дыру и,
передохнув, приник к отверстию.
Внизу была кровать. Он видел, что на ней кто-то лежит.
Торби решил, что лучшего ждать ему не приходится; в поисках Матушки
Шаум ему придется иметь дело только с одним человеком, и много шума тут не
будет. Оторвавшись от дырки, он запустил в нее пальцы, нащупал засов и,
уцепившись за него ногтями, наконец отодвинул. Крышка люка бесшумно
поднялась.
Фигура на кровати не шевелилась.
Он повис в проеме, держась на кончиках пальцев, оценил оставшееся
расстояние и спрыгнул, стараясь не производить шума.
Человек сел в кровати, держа наведенный на него пистолет.
- Давно я дожидаюсь тебя, - услышал он. - Я уже давно слушаю, как ты
там возишься.
- Матушка Шаум! Не стреляйте!
Наклонившись, она присмотрелась к нему.
- Ребенок Баслима! - Она покачала головой. - Ну, парень, ты и попал в
заваруху... жарче, чем загоревшийся матрац. Чего ради ты сюда забрался?
- Я не знаю, куда мне деться.
Она нахмурилась.
- Наверное, это комплимент... хотя я предпочла бы чуму в кастрюле,
имей я право выбора. - В ночной рубашке она выбралась из постели, шлепая
по полу большими босыми ногами, подошла к окну и присмотрелась к улице
внизу. - Ищейки там, ищейки тут, ищейки проверяют каждую дыру на улице по
три раза за ночь и разогнали всех моих клиентов... парень, ты надела шума
больше, чем я видела с времен восстания на фабрике. Почему бы тебе не
повеситься?
- Не можете ли вы укрыть меня, Матушка?
- Кто сказал, что не могу? Я никого еще не выталкивала за дверь. Но
не могу сказать, что мне это нравится. - Она сердито посмотрела на него. -
Когда ты ел в последний раз?
- Не помню.
- Я тебе приготовлю чего-нибудь. Не думаю, чтобы ты мог уплатить, -
она проницательно посмотрела на него.
- Я не голоден, Матушка Шаум. Скажите, "Сису" еще в порту?
- Чего? Не знаю. Впрочем, она еще на месте - пара ребят с "Сису" были
у меня вечером. А в чем дело?
- Я должен передать письмо ее шкиперу. Мне надо увидеть его. Я просто
о_б_я_з_а_н_!
Она издала стон, изображая предельное возмущение.
- Сначала он будит приличную трудящуюся женщину, забывшуюся в первом
утреннем сне, валится ей на голову, угрожая ее жизни и тем, что у нее
отберут лицензию. Он грязен, ободран, исцарапан и, конечно, будет
пользоваться моим чистым полотенцем и туалетным мылом, поскольку иного
выхода нет. Он голоден, но не может заплатить за угощение... а теперь еще
я вынуждена выслушивать от него оскорбительные указания, что я обязана
бегать по его поручениям!
- Я не голоден... и не важно, мылся я или нет. Я _д_о_л_ж_е_н
увидеть Капитана Краусу.
- Прекрати приказывать мне в моей же собственной спальне. Ты слишком
много себе позволяешь и тебя мало били, если я правильно понимаю того
старого бездельника, с которым ты жил. Тебе придется подождать, пока днем
не заглянет кто-нибудь из ребят с "Сису" и я не смогу передать с ним
записку Капитану. - Она повернулась к дверям.
- Вода в кувшине, полотенце на вешалке. Приведи себя в порядок. - Она
вышла.
Туалет взбодрил его и, обнаружив примочку на ее туалетном столике,
Торби смазал свои царапины. Вернувшись, Матушка Шаум шлепнула перед ним
два ломтя хлеба с хорошим куском мяса между ними и, добавив кружку молока,
молча вышла. С тех пор, как папа погиб, Торби казалось, что ему кусок в
горло не полезет, но встретив наконец Матушку Шаум, он почувствовал, что
тревоги начинают оставлять его.
Она вернулась:
- Глотай последний кусок и прячься. Говорят, что они обыскивают
каждый дом.
- Да? Тогда я пойду.
- Заткнись и делай, что тебе говорят. Тебе надо спрятаться.
- Где?
- Вот здесь, - сказала она, тыкая пальцем.
- Здесь? - В углу под окном стоял встроенный шкафчик; главный
недостаток заключался в его размерах: по ширине он соответствовал
человеку, но длина его составляла едва одну треть человеческого тела.
- Не думаю, что умещусь здесь.
- Именно это ищейки и подумают. Скорее. - Подняв крышку, она вытащила
какие-то вещи и, подтянув кверху заднюю стенку ящика, открыла дыру в
стене, примыкающей к соседней комнате. - Суй туда ноги и не воображай, что
ты единственный, кому приходилось здесь скрываться.
Торби нырнул в ящик, сунул ноги в дыру и лег на спину; опустившаяся
крышка была всего в нескольких дюймах над его головой. Набросил коврик,
Матушка Шаум спросила его:
- Все в порядке?
- Да, конечно. Матушка Шаум! Он в самом деле мертв?
- В ее голосе появились почти мягкие нотки.
- Мертв, мальчик. Это очень грустно.
- Вы уверены?
- Знай я его так же, как и ты, я бы мучилась теми же вопросами.
Поэтому я прогулялась к пилонам посмотреть. Это он. Но могу сказать тебе,
мальчик, что на лице у него улыбка, он перехитрил их... и так оно и есть.
Им не нравится, когда человек уходит от них, дождавшись допросов. - Она
снова вздохнула. - Теперь, если хочешь, можешь поплакать, но тихонько.
Если услышишь кого-нибудь, даже не дыши.
Крышка окончательно захлопнулась. Торби прикинул, сможет ли он
дышать, но решил, что здесь должны быть отверстия для воздуха; дышать было
трудно, но возможно. Он поерзал, устраиваясь под тряпьем... И поплакав,
заснул.
Разбудили его голоса и шаги, которые раздались как раз вовремя,
потому что он собирался принять сидячее положение. Крышка над его лицом
приподнялась и снова захлопнулась, оглушив его, мужской голос крикнул:
- Сержант, в этой комнате никого нет!
- Посмотрим, - Торби узнал голос Подди. - Ты забыл о чердаке. Тащи
лестницу.
- Там ничего нет, - сказала Матушка Шаум, - кроме пустоты, сержант.
- Я сказал - посмотрим.
Через несколько минут он добавил:
- Дай-камне фонарик. Хммм... вы правы, Матушка... но он здесь был.
- Что?
- Выломана дальняя решетка... и следы в пыли. Я думаю, что здесь он
спустился, прошел через вашу спальню и исчез.
- О, святые и демоны! Меня могли прикончить в моей же постели! И это
вы называете защитой полиции?
- С вами ничего не случилось. Но лучше вы прибейте эту решетку или
вас будут посещать змеи и их родня, что живет по соседству. - Он помолчал.
- Я так и думал, что он сначала попытается остаться в этом районе, а
потом, когда почувствует, что пахнет жареным, вернется в развалины. И если
так вне всякого сомнения, мы его оттуда выкурим еще до конца дня.
- Как вы думаете, мне ничего не будет угрожать в постели?
- Кому нужен такой старый мешок жира?
- Какие безобразия мне приходится слышать! А я как раз собиралась
предложить вам по глоточку, чтобы смыть пыль из глотки.
- В самом деле? Так давайте спустимся на кухню и поговорим на эту
тему. Может, я не прав. - Торби слышал, как уносили лестницу и как все
спускались вниз. Наконец он осмелился перевести дыхание.
Позже, вернувшись, она с ворчанием открыла крышку.
- Можешь размять ноги. Но будь готов тут же прыгнуть обратно. Три
пинты лучшего, что у меня было. О, эти полицейские!
6
Капитан "Сису" появился в этот же вечер. Шкипер Крауса был высок,
массивен и вежлив; плотно сжатый рот и морщины, оставленные тревогами,
выдавали в нем человека, который пользовался уважением и привык брать на
себя ответственность. Он был зол за то, что позволил какой-то ерунде
оторвать его от повседневных забот. Его глаза бесцеремонно обшарили Торби.
- Матушка Шаум, вот эта личность утверждала, что у него ко мне
срочное дело?
Капитан говорил на жаргоне торговцев Девяти Миров, искаженной форме
саргонского языка, не заботясь о грамматической верности окончаний. Но
Торби понимал жаргон.
- Если вы капитан Фьялар Крауса, - ответил он, - у меня есть для вас
послание, благородный сэр.
- Кончай называть меня "благородным сэром". Да, я Капитан Крауса.
- Да, бла... да, Капитан.
- Если у тебя есть что передать мне, давай сюда.
- Да, Капитан, - Торби начал излагать слова, которые он запомнил для
Краусы на диалекте финского языка. - "Капитану Фьялару Крауса, владельцу
космического корабля "Сису" от Баслима Калеки; приветствую тебя, старый
приятель! Привет твоей семье, клану и всей родне, также мое почтительное
уважение твоей досточтимой матери. Я говорю с тобой устами моего приемного
сына. Он не понимает языка Суоми, и я обращаюсь к тебе в личном порядке.
Когда ты получишь это послание, я буду уже мертв..."
Крауса, начавший было улыбаться, вскрикнул от изумления. Торби
остановился.
- Что он говорит? - вмешалась Матушка Шаум. - На каком языке?
Крауса отмахнулся от нее:
- На моем. Это правда, что он говорит?
- Откуда мне знать? Я не понимаю эту галиматью.
- А... прошу прощения, прошу прощения! Он говорит, что тот старый
бродяга, который обитал на площади - он называет его "Баслим", - мертв.
Это правда?
- Конечно. Я бы сама вам сказала об этом, знай я, что вы им
интересуетесь. Все это знают.
- Все, кроме меня. Что с ним случилось?
- Его укоротили.
- Укоротили? За что?
Она пожала плечами:
- Откуда мне знать? Говорят, что он умер или отравился еще до того,
как его успели допросить - так что откуда мне знать? Мне саргонская
полиция не доверяет.
- Но если... хотя неважно. Ему удалось обмануть их, не так ли? Это на
него похоже. - Он повернулся к Торби. - Продолжай. Заканчивай свое письмо.
Прерванный на полуслове, Торби был вынужден начать все с начала.
Крауса с нетерпением ждал, пока он дойдет до слов "я буду уже мертв". "Мой
сын - это единственная ценность, которой я владею по смерти; и я вручаю
его твоим заботам. Я прошу тебя поддержать его в трудную минуту и дать
совет, словно это твой собственный сын. Я прошу, как только позволят
обстоятельства, доставить его к командиру любого судна Стражи Гегемонии,
сказав, что он похищенный гражданин Гегемонии и нуждается в их помощи,
чтобы найти свою семью. Если они захотят оказать помощь, они смогут
установить его личность и вернуть к его народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
заняты только своими собственными делами и предпочитали поддерживать с
полицией хорошие отношения.
Это должен быть один из друзей папы.
Он быстро перебрал их в уме. В большинстве случаев он не догадывался
о степени дружеских отношений - кровное братство или простое знакомство.
Единственная, до кого он мог добраться и кто, возможно, мог помочь ему,
была Матушка Шаум. Как-то она спрятала Баслима и его, когда рвотные газы
выгнали их из убежища, и у нее всегда было доброе слово и холодное питье
для Торби.
Рассвет приближался, и он двинулся в путь.
Матушка Шаум содержала пивную и небольшую гостиничку по другую
сторону Веселой Улицы, недалеко от ворот для команд космопорта. Через
полчаса, оставив позади много крыш, дважды спускаясь и снова влезая, один
раз нырнув через освещенную улицу, Торби наконец оказался на крыше ее
обиталища. Он не торопился рвануться к дверям - если будет слишком много
свидетелей, ей придется звать полицию. Он нацелился на черный ход и
скорчился между мусорными баками, но решил, что на кухне слишком много
голосов.
Когда он добрался до ее крыши, рассвет почти настиг его; он привычно
спустился с крыши, но обнаружил, что замок и задняя дверь слишком крепки,
чтобы поддаться его голым рукам. Он еще раз обошел зады дома, пытаясь
как-то попасть внутрь; было уже почти светло, и ему нужно было как можно
скорее оказаться в укрытии. Осматриваясь, он обнаружил вентиляционные
отверстия, по одной с каждой стороны невысокой мансарды. Торби прикинул,
что отверстия были как раз по ширине его плеч, он еле мог ввинтиться
внутрь - но они вели в дом...
Отверстия были прикрыты решетками, но через несколько минут, ободрав
руки, он отодрал одну и попытался, извиваясь, как змея, ногами вперед
влезть внутрь. Он залез по бедра, но его лохмотья зацепились за обломки
решетки, и он застрял в отверстии как пробка: нижняя часть тела уже
находилась в доме, а голова, грудь и руки торчали наружу, словно он
изображал химеру на водосточной трубе. Он не мог шевельнуться, а небо все
светлело.
Напрягшись от головы до пяток и приложив отчаянные усилия, он
рванулся и провалился внутрь, едва не расшибив голову. Полежав и приведя
дыхание в порядок, Торби поднялся и поставил решетку на место. Она уже не
остановила бы преступника, но должна была ввести в заблуждение того, кто
смотрел снизу на высоту четвертого этажа.
Чердак оказался заперт. Но запоры были не столь надежны. Оглядевшись,
он нашел тяжелый железный штырь, забытый ремонтниками, и попытался с его
помощью вскрыть деревянную крышку люка. Наконец он проделал в ней дыру и,
передохнув, приник к отверстию.
Внизу была кровать. Он видел, что на ней кто-то лежит.
Торби решил, что лучшего ждать ему не приходится; в поисках Матушки
Шаум ему придется иметь дело только с одним человеком, и много шума тут не
будет. Оторвавшись от дырки, он запустил в нее пальцы, нащупал засов и,
уцепившись за него ногтями, наконец отодвинул. Крышка люка бесшумно
поднялась.
Фигура на кровати не шевелилась.
Он повис в проеме, держась на кончиках пальцев, оценил оставшееся
расстояние и спрыгнул, стараясь не производить шума.
Человек сел в кровати, держа наведенный на него пистолет.
- Давно я дожидаюсь тебя, - услышал он. - Я уже давно слушаю, как ты
там возишься.
- Матушка Шаум! Не стреляйте!
Наклонившись, она присмотрелась к нему.
- Ребенок Баслима! - Она покачала головой. - Ну, парень, ты и попал в
заваруху... жарче, чем загоревшийся матрац. Чего ради ты сюда забрался?
- Я не знаю, куда мне деться.
Она нахмурилась.
- Наверное, это комплимент... хотя я предпочла бы чуму в кастрюле,
имей я право выбора. - В ночной рубашке она выбралась из постели, шлепая
по полу большими босыми ногами, подошла к окну и присмотрелась к улице
внизу. - Ищейки там, ищейки тут, ищейки проверяют каждую дыру на улице по
три раза за ночь и разогнали всех моих клиентов... парень, ты надела шума
больше, чем я видела с времен восстания на фабрике. Почему бы тебе не
повеситься?
- Не можете ли вы укрыть меня, Матушка?
- Кто сказал, что не могу? Я никого еще не выталкивала за дверь. Но
не могу сказать, что мне это нравится. - Она сердито посмотрела на него. -
Когда ты ел в последний раз?
- Не помню.
- Я тебе приготовлю чего-нибудь. Не думаю, чтобы ты мог уплатить, -
она проницательно посмотрела на него.
- Я не голоден, Матушка Шаум. Скажите, "Сису" еще в порту?
- Чего? Не знаю. Впрочем, она еще на месте - пара ребят с "Сису" были
у меня вечером. А в чем дело?
- Я должен передать письмо ее шкиперу. Мне надо увидеть его. Я просто
о_б_я_з_а_н_!
Она издала стон, изображая предельное возмущение.
- Сначала он будит приличную трудящуюся женщину, забывшуюся в первом
утреннем сне, валится ей на голову, угрожая ее жизни и тем, что у нее
отберут лицензию. Он грязен, ободран, исцарапан и, конечно, будет
пользоваться моим чистым полотенцем и туалетным мылом, поскольку иного
выхода нет. Он голоден, но не может заплатить за угощение... а теперь еще
я вынуждена выслушивать от него оскорбительные указания, что я обязана
бегать по его поручениям!
- Я не голоден... и не важно, мылся я или нет. Я _д_о_л_ж_е_н
увидеть Капитана Краусу.
- Прекрати приказывать мне в моей же собственной спальне. Ты слишком
много себе позволяешь и тебя мало били, если я правильно понимаю того
старого бездельника, с которым ты жил. Тебе придется подождать, пока днем
не заглянет кто-нибудь из ребят с "Сису" и я не смогу передать с ним
записку Капитану. - Она повернулась к дверям.
- Вода в кувшине, полотенце на вешалке. Приведи себя в порядок. - Она
вышла.
Туалет взбодрил его и, обнаружив примочку на ее туалетном столике,
Торби смазал свои царапины. Вернувшись, Матушка Шаум шлепнула перед ним
два ломтя хлеба с хорошим куском мяса между ними и, добавив кружку молока,
молча вышла. С тех пор, как папа погиб, Торби казалось, что ему кусок в
горло не полезет, но встретив наконец Матушку Шаум, он почувствовал, что
тревоги начинают оставлять его.
Она вернулась:
- Глотай последний кусок и прячься. Говорят, что они обыскивают
каждый дом.
- Да? Тогда я пойду.
- Заткнись и делай, что тебе говорят. Тебе надо спрятаться.
- Где?
- Вот здесь, - сказала она, тыкая пальцем.
- Здесь? - В углу под окном стоял встроенный шкафчик; главный
недостаток заключался в его размерах: по ширине он соответствовал
человеку, но длина его составляла едва одну треть человеческого тела.
- Не думаю, что умещусь здесь.
- Именно это ищейки и подумают. Скорее. - Подняв крышку, она вытащила
какие-то вещи и, подтянув кверху заднюю стенку ящика, открыла дыру в
стене, примыкающей к соседней комнате. - Суй туда ноги и не воображай, что
ты единственный, кому приходилось здесь скрываться.
Торби нырнул в ящик, сунул ноги в дыру и лег на спину; опустившаяся
крышка была всего в нескольких дюймах над его головой. Набросил коврик,
Матушка Шаум спросила его:
- Все в порядке?
- Да, конечно. Матушка Шаум! Он в самом деле мертв?
- В ее голосе появились почти мягкие нотки.
- Мертв, мальчик. Это очень грустно.
- Вы уверены?
- Знай я его так же, как и ты, я бы мучилась теми же вопросами.
Поэтому я прогулялась к пилонам посмотреть. Это он. Но могу сказать тебе,
мальчик, что на лице у него улыбка, он перехитрил их... и так оно и есть.
Им не нравится, когда человек уходит от них, дождавшись допросов. - Она
снова вздохнула. - Теперь, если хочешь, можешь поплакать, но тихонько.
Если услышишь кого-нибудь, даже не дыши.
Крышка окончательно захлопнулась. Торби прикинул, сможет ли он
дышать, но решил, что здесь должны быть отверстия для воздуха; дышать было
трудно, но возможно. Он поерзал, устраиваясь под тряпьем... И поплакав,
заснул.
Разбудили его голоса и шаги, которые раздались как раз вовремя,
потому что он собирался принять сидячее положение. Крышка над его лицом
приподнялась и снова захлопнулась, оглушив его, мужской голос крикнул:
- Сержант, в этой комнате никого нет!
- Посмотрим, - Торби узнал голос Подди. - Ты забыл о чердаке. Тащи
лестницу.
- Там ничего нет, - сказала Матушка Шаум, - кроме пустоты, сержант.
- Я сказал - посмотрим.
Через несколько минут он добавил:
- Дай-камне фонарик. Хммм... вы правы, Матушка... но он здесь был.
- Что?
- Выломана дальняя решетка... и следы в пыли. Я думаю, что здесь он
спустился, прошел через вашу спальню и исчез.
- О, святые и демоны! Меня могли прикончить в моей же постели! И это
вы называете защитой полиции?
- С вами ничего не случилось. Но лучше вы прибейте эту решетку или
вас будут посещать змеи и их родня, что живет по соседству. - Он помолчал.
- Я так и думал, что он сначала попытается остаться в этом районе, а
потом, когда почувствует, что пахнет жареным, вернется в развалины. И если
так вне всякого сомнения, мы его оттуда выкурим еще до конца дня.
- Как вы думаете, мне ничего не будет угрожать в постели?
- Кому нужен такой старый мешок жира?
- Какие безобразия мне приходится слышать! А я как раз собиралась
предложить вам по глоточку, чтобы смыть пыль из глотки.
- В самом деле? Так давайте спустимся на кухню и поговорим на эту
тему. Может, я не прав. - Торби слышал, как уносили лестницу и как все
спускались вниз. Наконец он осмелился перевести дыхание.
Позже, вернувшись, она с ворчанием открыла крышку.
- Можешь размять ноги. Но будь готов тут же прыгнуть обратно. Три
пинты лучшего, что у меня было. О, эти полицейские!
6
Капитан "Сису" появился в этот же вечер. Шкипер Крауса был высок,
массивен и вежлив; плотно сжатый рот и морщины, оставленные тревогами,
выдавали в нем человека, который пользовался уважением и привык брать на
себя ответственность. Он был зол за то, что позволил какой-то ерунде
оторвать его от повседневных забот. Его глаза бесцеремонно обшарили Торби.
- Матушка Шаум, вот эта личность утверждала, что у него ко мне
срочное дело?
Капитан говорил на жаргоне торговцев Девяти Миров, искаженной форме
саргонского языка, не заботясь о грамматической верности окончаний. Но
Торби понимал жаргон.
- Если вы капитан Фьялар Крауса, - ответил он, - у меня есть для вас
послание, благородный сэр.
- Кончай называть меня "благородным сэром". Да, я Капитан Крауса.
- Да, бла... да, Капитан.
- Если у тебя есть что передать мне, давай сюда.
- Да, Капитан, - Торби начал излагать слова, которые он запомнил для
Краусы на диалекте финского языка. - "Капитану Фьялару Крауса, владельцу
космического корабля "Сису" от Баслима Калеки; приветствую тебя, старый
приятель! Привет твоей семье, клану и всей родне, также мое почтительное
уважение твоей досточтимой матери. Я говорю с тобой устами моего приемного
сына. Он не понимает языка Суоми, и я обращаюсь к тебе в личном порядке.
Когда ты получишь это послание, я буду уже мертв..."
Крауса, начавший было улыбаться, вскрикнул от изумления. Торби
остановился.
- Что он говорит? - вмешалась Матушка Шаум. - На каком языке?
Крауса отмахнулся от нее:
- На моем. Это правда, что он говорит?
- Откуда мне знать? Я не понимаю эту галиматью.
- А... прошу прощения, прошу прощения! Он говорит, что тот старый
бродяга, который обитал на площади - он называет его "Баслим", - мертв.
Это правда?
- Конечно. Я бы сама вам сказала об этом, знай я, что вы им
интересуетесь. Все это знают.
- Все, кроме меня. Что с ним случилось?
- Его укоротили.
- Укоротили? За что?
Она пожала плечами:
- Откуда мне знать? Говорят, что он умер или отравился еще до того,
как его успели допросить - так что откуда мне знать? Мне саргонская
полиция не доверяет.
- Но если... хотя неважно. Ему удалось обмануть их, не так ли? Это на
него похоже. - Он повернулся к Торби. - Продолжай. Заканчивай свое письмо.
Прерванный на полуслове, Торби был вынужден начать все с начала.
Крауса с нетерпением ждал, пока он дойдет до слов "я буду уже мертв". "Мой
сын - это единственная ценность, которой я владею по смерти; и я вручаю
его твоим заботам. Я прошу тебя поддержать его в трудную минуту и дать
совет, словно это твой собственный сын. Я прошу, как только позволят
обстоятельства, доставить его к командиру любого судна Стражи Гегемонии,
сказав, что он похищенный гражданин Гегемонии и нуждается в их помощи,
чтобы найти свою семью. Если они захотят оказать помощь, они смогут
установить его личность и вернуть к его народу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37