Что
касается меня, то я уверен, что в более нелепом виде, чем сейчас, вам
предстать не удастся. Доктор, не бойтесь признать, что вы были неправы, и
начинайте восстанавливать урон, нанесенный дисциплине вашей
безответственностью.
О'Мара ожидал ответ Конвея ровно десять секунд.
- Что ж, ладно, доктор, - произнес он после этого. - Повидайте
полковника, и скажите Приликле, что я меняю его рабочий график. Это может
оказаться полезным, если ваш эхо-детектор будет всегда под рукой. Коль вы
настаиваете на том, чтобы корчить из себя дурака, так уж хотя бы это
делайте по-людски. Ну, а потом... что ж, нам будет очень жаль, если
Маннону придется уйти, и совершенно искренне, я полагаю, то же самое я
должен сказать про вас. Скорее всего вы улетите одним рейсом...
Несколькими секундами позже Конвей был уже свободен.
Сначала сам же Маннон обвинил его в ненужной преданности, теперь
О'Мара в свою очередь утверждает, что нынешнее положение Конвея является
результатом нежелания признавать собственные ошибки. Ему предлагали выход,
от которого он отказался, и теперь им все больше и больше овладевали мысли
о службе в небольшом многопрофильном госпитале, а то и в госпитале на
какой-нибудь планете, где появление пациента из другого мира было целым
событием. От этих мыслей у Конвея неприятно засосало под ложечкой. Может
быть, он действительно выстроил свою теорию на песке и отказывается это
признать? Может быть, странные ошибки были частью совершенно другой
головоломки, не имеющей к проблеме Маннона ни малейшего отношения. Пока он
шагал по коридору, лавируя и избегая столкновений каждые несколько ярдов,
в нем все больше росло желание ринуться обратно к О'Маре, со всем
согласиться и, униженно попросив прощения, пообещать, что впредь он будет
пай-мальчиком. Но к тому времени, когда Конвей созрел, он уже стоял перед
дверью полковника Скемптона.
Управление Госпиталем и его снабжение в основном осуществлялось
Корпусом мониторов, который является исполнительной и правоохранительной
ветвью власти Федерации. Будучи старшим офицером Корпуса, помимо
несметного количества самых разнообразных административных обязанностей,
Скемптон руководил в Госпитале прибытием и отлетом кораблей. Говорят, что
крышка его стола не видна из-под бумаг с тех пор, как он сюда прибыл.
Когда Конвей появился в кабинете, полковник поднял голову и поздоровался:
- Доброе утро! - Затем он снова уставился в стол и сообщил: - Десять
минут...
Но времени ушло гораздо больше. Конвей интересовался транспортом с
необычных планет или кораблями, прибывшими из необычных мест. Он хотел
получить данные об уровне развития медицины и техники на этих планетах и о
физиологической классификации аборигенов - особенно, если там были сильно
развиты психологические науки и псионика или число случаев психических
заболеваний было необычайно велико. Скемптон начал раскопки в завалах на
столе.
Но за последние несколько недель все транспортные корабли, корабль
"скорой помощи" и суда, привлекавшиеся к работе в аварийной службе,
прибыли из миров Федерации, которые были хорошо известны и безобидны с
медицинской точки зрения. Все, кроме одного - исследовательского корабля
по культурным связям "Декарт". Он приземлялся, правда, очень не надолго,
на самой что ни есть, необычной планете. Никто из команды судно не
покидал, люки оставались закрытыми, а взятые образцы воздуха, воды и
поверхностного вещества были проанализированы и признаны интересными, но
безопасными. Отделение патологии Госпиталя провело более тщательный анализ
и сделало то же заключение. "Декарт" прилетал сюда на короткий срок, чтобы
оставить образцы и пациента...
- Пациент! - чуть ли не закричал Конвей, когда полковник достиг в
своем докладе этого места.
Скемптону не надо было обладать эмпатическими способностями, чтобы
узнать, о чем думает врач.
- Да, доктор, но не тешьте себя напрасными надеждами, - посоветовал
полковник. - Ничего экзотичней сломанной ноги у него нет. И несмотря на
тот факт, что внеземные козявки находят для себя невозможным жить на
существах с других планет и это бесконечно упрощает работу ксеномедицины,
корабельные медики продолжают искать исключение, которое лишний раз
подтвердило бы правило. Короче говоря, он страдает лишь от того, что у
него сломана нога.
- Все равно мне хотелось бы с ним встретиться, - настаивал Конвей.
- Уровень двести восемьдесят три, палата номер четыре, - сообщил
полковник. - И не хлопайте, пожалуйста, дверью!
Но встречу с лейтенантом Харрисоном пришлось отложить до позднего
вечера, так как Приликла заканчивал свои дела, да и у Конвея, помимо
поисков гипотетических бестелесных разумных существ, были еще и другие
обязанности. Однако отсрочка была даже к лучшему, во время обходов и за
едой в его распоряжение поступило много новой информации, хотя, как с ней
поступить, он представлял себе весьма смутно.
Он подозревал, что число ошибок, просчетов, проявлений
нерасторопности было удивительным лишь потому, что прежде он этим просто
не занимался. Но он считал, что даже если это и так, то все равно глупые,
нелепые ошибки, о которых он узнал, в особенности среди
высокопрофессионального несущего ответственность старшего персонала, были
наверняка чем-то нехарактерными. И они не складывались в картину, которую
он ожидал. График мест и времени происшествий должен был бы показать
ограниченное пятно этой гипотетической умственной заразы на ранней стадии,
расширяющееся по мере распространения болезни. Вместо этого он указывал на
единственный источник, перемещавшийся в пределах определенного района, -
операционная худлариан и ее ближайшие окрестности. Что бы это ни было,
если это вообще существовало, вело оно себя скорее как отдельная особь, а
не как болезнь.
- ...что является нелепостью! - сам себе возражал Конвей. - Даже я не
верю в бестелесный разум - это была всего лишь рабочая гипотеза. Не
настолько я глуп!
Конвей посвящал Приликлу в последние новости, пока они добирались до
палаты лейтенанта. Эмпат несколько минут молча следовал по стенке,
приноравливаясь к походке врача, затем обреченно сказал:
- Согласен.
Хотя бы для разнообразия Конвей предпочел бы услышать какие-нибудь
резонные возражения, поэтому он больше не вымолвил ни слова, пока они не
пришли к палате 283-4.
- Не считая некоторых временных структурных повреждений, вы
находитесь в отличной форме, лейтенант, - начал Конвей на тот случай, если
Харрисон будет обеспокоен присутствием у своей кровати сразу двух старших
терапевтов. - Мы хотели бы с вами поговорить об обстоятельствах, приведших
вас в теперешнее состояние. Если вы ничего не имеете против, конечно.
- Вовсе нет, - ответил лейтенант. - С чего начать: с посадки или с
того, что было до нее?
- Было бы неплохо, если бы вы для начала рассказали о самой планете.
Лейтенант кивнул и поправил подушку так, чтобы было удобнее
разговаривать.
- Это была странная штуковина, - начал затем он. - Мы долго наблюдали
за ней с орбиты...
Ее окрестили Митбол [от англ. Meatball - фрикаделька, тефтеля], так
как командир "Декарта" капитан Вильямсон очень усиленно противился, чтобы
такую странную и неприятную планету назвали в его честь. Чтобы поверить в
существование такой планеты, нужно было ее увидеть, но даже после этого ее
открывателям было трудно поверить в то, что они видели.
Океаны планеты были похожи на густой, полный живности суп, а
поверхность суши была почти полностью покрыта медленно передвигающимися
огромными "коврами", состоящими из животной и растительной жизни. Во
многих районах наблюдались выходы на поверхность минеральных пластов и
почвы, которые поддерживали местную флору. Некоторые растения росли в воде
на дне моря, а некоторые пускали корни в органическую поверхность
"ковров". Но большая часть поверхности планеты была покрыта гигантскими
живыми формациями, достигающими в некоторых местах полумили в толщину.
Они ползали, скользили и прокладывали себе путь между собой, чтобы
получить доступ к необходимым растениям и минералам, или просто душили и
поедали себе подобных. По ходу этой медленной борьбы живые формации
вздымались холмами и опадали долинами, меняли очертания озер и морских
побережий, из месяца в месяц обновляя топографию целого мира.
Специалисты с "Декарта" в целом пришли к общему мнению, что если на
планете существует разумная жизнь, то она может с равной вероятностью
принять одну из двух форм. Первая из них - крупная - один из гигантских
живых ковров, способный укрепиться за скальные породы своей центральной
частью, а края оставить подвижными для обеспечения дыхания, пищеварения и
вывода экскрементов. Ему также были бы необходимы средства защиты вдоль
всего обширного периметра, чтобы предотвратить столкновения с менее
разумными собратьями и разгонять больших и маленьких морских хищников,
которые, казалось, круглые сутки отщипывали куски от гигантов.
Вторая форма - мелкая - весьма маленькие живые существа, гладкокожие,
гибкие и достаточно подвижные, чтобы жить внутри или между гигантами, не
подвергаясь воздействию пищеварительных процессов последних, у которых
движения и метаболизм весьма замедлены. Дома этих существ должны быть
достаточно безопасны, чтобы защищать потомство и развивать науку и
культуру, располагаться они должны, вероятнее всего, в пещерах и туннелях
под скальными породами.
Было маловероятным, что такие цивилизации могут обладать развитой
техникой. На этой нестабильной планете создание сложных индустриальных
машин было просто невозможно. Инструменты, если они их вообще изобрели,
должны бы быть маленькими, ручными и несложными, само же общество - очень
примитивным и без глубоких корней.
- Они могут быть сильны в философии, - перебил лейтенанта Конвей.
Приликла придвинулся ближе, вздрагивая как от разгоряченности Конвея, так
и от собственного возбуждения.
Харрисон пожал плечами.
- С нами был цинруссианин, - сказал он, глядя на Приликлу. - Он
сообщил, что никаких признаков сложного эмоционального излучения,
присущего разумным формам жизни, там нет, зато аура голода и чисто
животной ярости, излучаемая едва ли не всей планетой, была настолько
сильна, что эмпат почти все время прибегал к успокоительным лекарствам.
Очень может быть, что это фоновое излучение заглушило эмоции разумных
существ. Ведь на любой планете разумная жизнь составляет лишь малую долю
всего живого.
- Понятно, - разочарованно сказал Конвей. - Как насчет посадки?
Капитан выбрал район, состоящий из какого-то плотного, кожистого,
сухого материала. Он выглядел безжизненным и нечувствительным, так что
пламя двигателей не вызвало бы чувства боли и у разумных, и у неразумных
существ.
Приземлились они без приключений, и где-то в течение десяти минут
ничего не происходило. Затем кожистая поверхность под ними стала
постепенно прогибаться, но происходило это так медленно плавно, что
корабельные гироскопы без труда удерживали вертикальное положение судна.
Они стали погружаться сначала в небольшое углубление, а потом в кратер с
низкими стенками. Стенки, словно губы, сомкнулись вокруг посадочных опор.
Опоры корабля не складывались к центру корпуса, а были телескопическими.
Гидравлические механизмы и сочленения опор стали сдавать с таким звуком,
словно кто-то разрывал на мелкие кусочки листовой металл.
Потом кто-то или что-то стало швырять камни. Для Харрисона это
звучало почти так же, как если бы "Декарт" сидел на вершине вулкана во
время извержения. Грохот стоял невероятный, и единственным способом
передавать приказы было общение через радиотелефоны, работающие с
максимальной громкостью. Перед стартом Харрисону приказали быстро
осмотреть хвостовой отсек, нет ли там повреждений...
- ...Я находился между внешней и внутренней обшивками, недалеко от
дюз двигателей, как вдруг обнаружил дыру, - быстро продолжал лейтенант. -
Она была около трех дюймов в поперечнике, а когда я ставил заплату, то
обнаружил, что края ее намагничены. Прежде чем я успел закончить, капитан
решил немедленно стартовать. Стенка кратера угрожала отхватить одну из
опор. Он дал нам пятисекундную готовность...
В этом месте Харрисон сделал паузу, как бы проясняя что-то в
собственной голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
касается меня, то я уверен, что в более нелепом виде, чем сейчас, вам
предстать не удастся. Доктор, не бойтесь признать, что вы были неправы, и
начинайте восстанавливать урон, нанесенный дисциплине вашей
безответственностью.
О'Мара ожидал ответ Конвея ровно десять секунд.
- Что ж, ладно, доктор, - произнес он после этого. - Повидайте
полковника, и скажите Приликле, что я меняю его рабочий график. Это может
оказаться полезным, если ваш эхо-детектор будет всегда под рукой. Коль вы
настаиваете на том, чтобы корчить из себя дурака, так уж хотя бы это
делайте по-людски. Ну, а потом... что ж, нам будет очень жаль, если
Маннону придется уйти, и совершенно искренне, я полагаю, то же самое я
должен сказать про вас. Скорее всего вы улетите одним рейсом...
Несколькими секундами позже Конвей был уже свободен.
Сначала сам же Маннон обвинил его в ненужной преданности, теперь
О'Мара в свою очередь утверждает, что нынешнее положение Конвея является
результатом нежелания признавать собственные ошибки. Ему предлагали выход,
от которого он отказался, и теперь им все больше и больше овладевали мысли
о службе в небольшом многопрофильном госпитале, а то и в госпитале на
какой-нибудь планете, где появление пациента из другого мира было целым
событием. От этих мыслей у Конвея неприятно засосало под ложечкой. Может
быть, он действительно выстроил свою теорию на песке и отказывается это
признать? Может быть, странные ошибки были частью совершенно другой
головоломки, не имеющей к проблеме Маннона ни малейшего отношения. Пока он
шагал по коридору, лавируя и избегая столкновений каждые несколько ярдов,
в нем все больше росло желание ринуться обратно к О'Маре, со всем
согласиться и, униженно попросив прощения, пообещать, что впредь он будет
пай-мальчиком. Но к тому времени, когда Конвей созрел, он уже стоял перед
дверью полковника Скемптона.
Управление Госпиталем и его снабжение в основном осуществлялось
Корпусом мониторов, который является исполнительной и правоохранительной
ветвью власти Федерации. Будучи старшим офицером Корпуса, помимо
несметного количества самых разнообразных административных обязанностей,
Скемптон руководил в Госпитале прибытием и отлетом кораблей. Говорят, что
крышка его стола не видна из-под бумаг с тех пор, как он сюда прибыл.
Когда Конвей появился в кабинете, полковник поднял голову и поздоровался:
- Доброе утро! - Затем он снова уставился в стол и сообщил: - Десять
минут...
Но времени ушло гораздо больше. Конвей интересовался транспортом с
необычных планет или кораблями, прибывшими из необычных мест. Он хотел
получить данные об уровне развития медицины и техники на этих планетах и о
физиологической классификации аборигенов - особенно, если там были сильно
развиты психологические науки и псионика или число случаев психических
заболеваний было необычайно велико. Скемптон начал раскопки в завалах на
столе.
Но за последние несколько недель все транспортные корабли, корабль
"скорой помощи" и суда, привлекавшиеся к работе в аварийной службе,
прибыли из миров Федерации, которые были хорошо известны и безобидны с
медицинской точки зрения. Все, кроме одного - исследовательского корабля
по культурным связям "Декарт". Он приземлялся, правда, очень не надолго,
на самой что ни есть, необычной планете. Никто из команды судно не
покидал, люки оставались закрытыми, а взятые образцы воздуха, воды и
поверхностного вещества были проанализированы и признаны интересными, но
безопасными. Отделение патологии Госпиталя провело более тщательный анализ
и сделало то же заключение. "Декарт" прилетал сюда на короткий срок, чтобы
оставить образцы и пациента...
- Пациент! - чуть ли не закричал Конвей, когда полковник достиг в
своем докладе этого места.
Скемптону не надо было обладать эмпатическими способностями, чтобы
узнать, о чем думает врач.
- Да, доктор, но не тешьте себя напрасными надеждами, - посоветовал
полковник. - Ничего экзотичней сломанной ноги у него нет. И несмотря на
тот факт, что внеземные козявки находят для себя невозможным жить на
существах с других планет и это бесконечно упрощает работу ксеномедицины,
корабельные медики продолжают искать исключение, которое лишний раз
подтвердило бы правило. Короче говоря, он страдает лишь от того, что у
него сломана нога.
- Все равно мне хотелось бы с ним встретиться, - настаивал Конвей.
- Уровень двести восемьдесят три, палата номер четыре, - сообщил
полковник. - И не хлопайте, пожалуйста, дверью!
Но встречу с лейтенантом Харрисоном пришлось отложить до позднего
вечера, так как Приликла заканчивал свои дела, да и у Конвея, помимо
поисков гипотетических бестелесных разумных существ, были еще и другие
обязанности. Однако отсрочка была даже к лучшему, во время обходов и за
едой в его распоряжение поступило много новой информации, хотя, как с ней
поступить, он представлял себе весьма смутно.
Он подозревал, что число ошибок, просчетов, проявлений
нерасторопности было удивительным лишь потому, что прежде он этим просто
не занимался. Но он считал, что даже если это и так, то все равно глупые,
нелепые ошибки, о которых он узнал, в особенности среди
высокопрофессионального несущего ответственность старшего персонала, были
наверняка чем-то нехарактерными. И они не складывались в картину, которую
он ожидал. График мест и времени происшествий должен был бы показать
ограниченное пятно этой гипотетической умственной заразы на ранней стадии,
расширяющееся по мере распространения болезни. Вместо этого он указывал на
единственный источник, перемещавшийся в пределах определенного района, -
операционная худлариан и ее ближайшие окрестности. Что бы это ни было,
если это вообще существовало, вело оно себя скорее как отдельная особь, а
не как болезнь.
- ...что является нелепостью! - сам себе возражал Конвей. - Даже я не
верю в бестелесный разум - это была всего лишь рабочая гипотеза. Не
настолько я глуп!
Конвей посвящал Приликлу в последние новости, пока они добирались до
палаты лейтенанта. Эмпат несколько минут молча следовал по стенке,
приноравливаясь к походке врача, затем обреченно сказал:
- Согласен.
Хотя бы для разнообразия Конвей предпочел бы услышать какие-нибудь
резонные возражения, поэтому он больше не вымолвил ни слова, пока они не
пришли к палате 283-4.
- Не считая некоторых временных структурных повреждений, вы
находитесь в отличной форме, лейтенант, - начал Конвей на тот случай, если
Харрисон будет обеспокоен присутствием у своей кровати сразу двух старших
терапевтов. - Мы хотели бы с вами поговорить об обстоятельствах, приведших
вас в теперешнее состояние. Если вы ничего не имеете против, конечно.
- Вовсе нет, - ответил лейтенант. - С чего начать: с посадки или с
того, что было до нее?
- Было бы неплохо, если бы вы для начала рассказали о самой планете.
Лейтенант кивнул и поправил подушку так, чтобы было удобнее
разговаривать.
- Это была странная штуковина, - начал затем он. - Мы долго наблюдали
за ней с орбиты...
Ее окрестили Митбол [от англ. Meatball - фрикаделька, тефтеля], так
как командир "Декарта" капитан Вильямсон очень усиленно противился, чтобы
такую странную и неприятную планету назвали в его честь. Чтобы поверить в
существование такой планеты, нужно было ее увидеть, но даже после этого ее
открывателям было трудно поверить в то, что они видели.
Океаны планеты были похожи на густой, полный живности суп, а
поверхность суши была почти полностью покрыта медленно передвигающимися
огромными "коврами", состоящими из животной и растительной жизни. Во
многих районах наблюдались выходы на поверхность минеральных пластов и
почвы, которые поддерживали местную флору. Некоторые растения росли в воде
на дне моря, а некоторые пускали корни в органическую поверхность
"ковров". Но большая часть поверхности планеты была покрыта гигантскими
живыми формациями, достигающими в некоторых местах полумили в толщину.
Они ползали, скользили и прокладывали себе путь между собой, чтобы
получить доступ к необходимым растениям и минералам, или просто душили и
поедали себе подобных. По ходу этой медленной борьбы живые формации
вздымались холмами и опадали долинами, меняли очертания озер и морских
побережий, из месяца в месяц обновляя топографию целого мира.
Специалисты с "Декарта" в целом пришли к общему мнению, что если на
планете существует разумная жизнь, то она может с равной вероятностью
принять одну из двух форм. Первая из них - крупная - один из гигантских
живых ковров, способный укрепиться за скальные породы своей центральной
частью, а края оставить подвижными для обеспечения дыхания, пищеварения и
вывода экскрементов. Ему также были бы необходимы средства защиты вдоль
всего обширного периметра, чтобы предотвратить столкновения с менее
разумными собратьями и разгонять больших и маленьких морских хищников,
которые, казалось, круглые сутки отщипывали куски от гигантов.
Вторая форма - мелкая - весьма маленькие живые существа, гладкокожие,
гибкие и достаточно подвижные, чтобы жить внутри или между гигантами, не
подвергаясь воздействию пищеварительных процессов последних, у которых
движения и метаболизм весьма замедлены. Дома этих существ должны быть
достаточно безопасны, чтобы защищать потомство и развивать науку и
культуру, располагаться они должны, вероятнее всего, в пещерах и туннелях
под скальными породами.
Было маловероятным, что такие цивилизации могут обладать развитой
техникой. На этой нестабильной планете создание сложных индустриальных
машин было просто невозможно. Инструменты, если они их вообще изобрели,
должны бы быть маленькими, ручными и несложными, само же общество - очень
примитивным и без глубоких корней.
- Они могут быть сильны в философии, - перебил лейтенанта Конвей.
Приликла придвинулся ближе, вздрагивая как от разгоряченности Конвея, так
и от собственного возбуждения.
Харрисон пожал плечами.
- С нами был цинруссианин, - сказал он, глядя на Приликлу. - Он
сообщил, что никаких признаков сложного эмоционального излучения,
присущего разумным формам жизни, там нет, зато аура голода и чисто
животной ярости, излучаемая едва ли не всей планетой, была настолько
сильна, что эмпат почти все время прибегал к успокоительным лекарствам.
Очень может быть, что это фоновое излучение заглушило эмоции разумных
существ. Ведь на любой планете разумная жизнь составляет лишь малую долю
всего живого.
- Понятно, - разочарованно сказал Конвей. - Как насчет посадки?
Капитан выбрал район, состоящий из какого-то плотного, кожистого,
сухого материала. Он выглядел безжизненным и нечувствительным, так что
пламя двигателей не вызвало бы чувства боли и у разумных, и у неразумных
существ.
Приземлились они без приключений, и где-то в течение десяти минут
ничего не происходило. Затем кожистая поверхность под ними стала
постепенно прогибаться, но происходило это так медленно плавно, что
корабельные гироскопы без труда удерживали вертикальное положение судна.
Они стали погружаться сначала в небольшое углубление, а потом в кратер с
низкими стенками. Стенки, словно губы, сомкнулись вокруг посадочных опор.
Опоры корабля не складывались к центру корпуса, а были телескопическими.
Гидравлические механизмы и сочленения опор стали сдавать с таким звуком,
словно кто-то разрывал на мелкие кусочки листовой металл.
Потом кто-то или что-то стало швырять камни. Для Харрисона это
звучало почти так же, как если бы "Декарт" сидел на вершине вулкана во
время извержения. Грохот стоял невероятный, и единственным способом
передавать приказы было общение через радиотелефоны, работающие с
максимальной громкостью. Перед стартом Харрисону приказали быстро
осмотреть хвостовой отсек, нет ли там повреждений...
- ...Я находился между внешней и внутренней обшивками, недалеко от
дюз двигателей, как вдруг обнаружил дыру, - быстро продолжал лейтенант. -
Она была около трех дюймов в поперечнике, а когда я ставил заплату, то
обнаружил, что края ее намагничены. Прежде чем я успел закончить, капитан
решил немедленно стартовать. Стенка кратера угрожала отхватить одну из
опор. Он дал нам пятисекундную готовность...
В этом месте Харрисон сделал паузу, как бы проясняя что-то в
собственной голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30