На мельнице, когда я доехал до нее, никого не было видно. На узком причале лежали только что разгруженные мешки с зерном. Рядом с ними растянулась на солнце собака мельника. Пес не потрудился даже открыть глаза при моем появлении. Я натянул поводья. Из трубы потоком лилась вода, и в водовороте пены мелькала форель.
Пройдет несколько часов, прежде чем меня хватятся. Я направил пони вверх по берегу, к дороге. Он заупрямился, желая повернуть домой, но я заставил его повернуть, и тогда он легким галопом поскакал наверх, к холмам. Я преодолевал поворот за поворотом, взбираясь по дороге, петлявшей вдоль крутого берега. Спустя немного времени я выехал из колючек и редкой дубовой рощи, заполнявших лощину, поскакал на север и спустился на стлавшееся внизу открытое поле.
Горожане пасли здесь свой скот, и трава была ровной и короткой. Я прошел мимо бедного мальчика-пастуха, дремавшего под кустом боярышника. Рядом паслись его овцы. Он лишь мельком взглянул на меня, когда я проезжал мимо, и поворошил кучку камней, которыми сгонял овец. Я подумал, что он собирается бросить в меня камень, но он, достав гладкий зеленый голыш, запустил его в откормленных овец, отошедших слишком далеко. После этого он снова погрузился в дрему. Поближе к реке, где росла высокая трава, расположилось стадо черных коров. Пастуха с ними я не увидел. У подножия горы маленькая девочка пасла гусей.
Дорога снова пошла в гору, и мой пони замедлил шаг, выбирая путь между беспорядочно растущими деревьями. Сквозь завалы замшелых камней пробивался молодой орешник, полный орехов, рябина и шиповник. Папоротник доставал мне до груди. Кругом сновали кролики, а две сойки, раскачиваясь в полной безопасности на ветке граба, ругали на своем птичьем языке лису. Земля была слишком твердая, чтобы на ней могли остаться какие-либо следы. Отсутствие примятой травы или сломанных веток говорило о том, что до меня здесь давно никто не проезжал.
Солнце стояло уже высоко. Дул легкий ветерок, отчего в кустах боярышника постукивали друг о друга плотные зеленые ягоды. Я все погонял своего пони. Среди дуба и остролиста теперь появились сосны. В солнечном свете их стволы отливали красным цветом. По мере подъема земля грубела, сквозь тонкий слой дерна на поверхность выступали голые серые камни. То здесь, то там виднелись кроличьи норы. Я не знал, куда ведет эта тропинка, только чувствовал, что я один и на воле. Ничто не говорило мне о том, чем обернется для меня сегодняшний день, какая путеводная звезда укажет мне дорогу на холм. Будущее еще не открылось мне тогда.
Пони в нерешительности остановился, и я вернулся с небес на землю. Дорога раздваивалась, и было неясно, в какую сторону лучше ехать: налево или направо – все равно приходилось объезжать чащу.
Недолго колеблясь, пони выбрал путь налево, под гору, и я был склонен последовать его выбору, но в это время передо мной, слева направо, мелькнула птица и исчезла в деревьях. Острые крылья, голубовато-коричневая окраска, хищные темные глаза и изогнутый соколиный клюв. И совершенно беспричинно, если не считать неожиданного появления птицы, я натянул уздечку и повернул пони вслед, постучав пятками по бокам.
Плавно поворачивая, тропинка вела наверх. Лес оставался слева. Он полностью состоял из густого и темного сосняка. Деревья росли настолько плотно, что проложить себе дорогу сквозь эту чащу можно было только с помощью топора. Я услышал хлопанье крыльев. Из своего убежища вылетел голубь-вяхирь и исчез на другой стороне рощи. Я поехал за соколом.
Город и речная долина исчезли из вида. Пони брел по склону неглубокой балки, на дне которой бежал узкий и быстрый поток. На противоположной стороне балки, на длинном склоне, покрытом дерном, выступала каменистая осыпь, увенчанная скальными обломками. В солнечных лучах они отливали синим и серым. Моя сторона склона была усеяна кустами боярышника, от которого по земле шли косые тени. Вверху виднелась скала, увитая плющом. Над ней в синем небе кружили клушицы, нарушавшие своим криком тишину в долине.
Копыта пони громко стучали по запекшейся земле. Стояла жара, и хотелось пить. Тропинка вела под низко нависавшую скалу высотой футов двадцати. У подножия по обеим сторонам тропинки рос боярышник, образуя тенистую аллею. Где-то наверху слышалось журчанье воды.
Я остановил коня и соскользнул на землю, отвел его в тень и, привязав к кусту боярышника, осмотрелся в поисках источника.
Скала у тропинки была суха. Снизу тоже не видно было следов воды. Тем не менее журчанье слышалось ясно. Я сошел с тропинки и взобрался на другую стороны скалы, очутившись на небольшой ровной поляне, покрытой дерном и усеянной кроличьим пометом.
На поверхности склона я увидел вход в пещеру. Закругленное отверстие в камне было небольшим, но правильной формы, почти как у арки. Справа, если стоять, как я, лицом ко входу, лежала россыпь поросших травой камней. В камнях росли деревья рябины и дуба. Их ветви скрывали своей тенью вход в пещеру; с другой стороны, всего в нескольких футах от арки, был источник.
Приблизившись, я увидел маленький блестящий ручеек, ниспадавший в круглое углубление в камне и не имевший стока. Скорее всего, вода уходила через камень или через какую-то трещину в земле, попадая в основной лоток. В чистой воде я различал каждый камешек и каждую песчинку на дне каменного углубления. Над ручейком возвышался папоротник-листовик. По краям рос мох, а под ним свисала зеленая мокрая трава.
Я встал на колени, наклонив голову, чтобы отхлебнуть воды, как вдруг заметил чашку. Она стояла в небольшой нише, скрытой ветвями папоротника. Чашка была высотой с ладонь и сделана из коричневого рога. Взяв ее, я увидел, что в нише стоит маленькая деревянная резная статуэтка бога. Я узнал его: подобное изображение я встречал раньше под дубом у Тир Мирдина. Здесь же он стоял на собственной вершине, под открытым небом.
Наполнив чашку, я выпил и пару капель выплеснул на землю – богу.
После этого я вошел в пещеру.
5
Она оказалась больше, чем виделась снаружи. Несколько шагов внутрь, а шаги я делал очень маленькие, и открылась просторная обитель, потолок которой терялся в высоте. Было темно, но откуда-то мягко пробивался бледный свет, освещавший ровный и чистый пол. Напрягая зрение, я медленно сделал шаг вперед и почувствовал, как медленно во мне нарастает волнение, которое я всегда испытывал, находясь в пещерах. Одни люди так волнуются, оказавшись в воде, другие – в горах, третьи – при разжигании огня. Я же испытывал волнение в земных и лесных глубинах. Сегодня мне понятно – почему. Но тогда я просто испытывал чувство любого мальчика, нашедшего нечто новое. И это новое могло стать моим в мире, где мне ничего не принадлежало.
В следующее мгновение я остановился как вкопанный. От неожиданности по внутренностям разлился холод и меня захлестнуло сдерживаемое волнение. Что-то шевельнулось справа во мраке, совсем рядом со мной.
Я застыл, всматриваясь и прислушиваясь. Никаких звуков. У меня «заработали» ноздри, и я осторожно принюхался. Никакого запаха, ни людского, ни звериного. В пещере пахло, как мне показалось, дымом, сырым камнем и самой землей. Но ощущался какой-то затхлый привкус, какой – сразу не определишь. Но я знал, что, находись рядом со мной какая-нибудь тварь, воздух был бы другим, менее пустым. А пещера была пуста.
Я попробовал тихо сказать по-уэльски: «Привет». Шепот немедленно вернулся обратно тихим эхом, свидетельствуя, что стена находилась где-то близко. Затем легким свистом эхо ушло в высоту.
Послышалось какое-то движение. Поначалу я подумал, что эхо усилило мой шепот. Нарастающий шелест походил на шуршание женского платья или занавесок на ветру. Что-то пронеслось мимо моей щеки с пронзительным бесплотным криком, переходящим за пределы слышимого. За ним еще и еще. С высоты потолка падали легкие, остро очерченные комки, сливавшиеся в единый поток, вихрь, похожий на косяк рыбы в водопаде. Летучие мыши, потревоженные мной в своих вершинных покоях, устремились в дневную долину. Они миновали сводчатый проход, образовав клуб дыма.
Я стоял совершенно спокойно, размышляя о том, что, наверное, именно мыши являлись источником необычного затхлого запаха. Но это был другой запах. Я не боялся, что мыши коснутся меня. В темноте или на свету при любой скорости летучие мыши ничего не задевают. Они – воздушные создания. Подобно тому, как частицы воздуха обтекают препятствия, так и мыши похожи на лепестки, уносимые вниз по течению. Они проносились между мной и стеной пронзительным потоком. Движимый детским любопытством посмотреть, что будет, я сделал шаг к стене. Поток разделился, и меня обдало свежим воздухом. Как будто меня не существовало. Но только я шевельнулся, вместе со мной шевельнулась и тварь. Протянутая рука натолкнулась на металл. Я понял, что там шевелилось, – мое собственное отражение.
На стене висел кусок металла, отполированный до матового блеска. Он и являлся источником бледного света. Блестящая поверхность зеркала отражала проходивший через вход свет и распространяла его по всей пещере. Я видел себя, похожего на привидение. Отражение в зеркале попятилось, и моя рука бессильно упала с висевшего на поясе кинжала.
Мышиный поток иссяк, и в пещере стало тихо. Успокоившись, я стал с интересом изучать свое отражение в зеркале. Когда-то у моей матери было античное зеркало, привезенное из Египта. Но потом, посчитав это за роскошь, она убрала его. Конечно, я часто видел отражение своего лица в воде, но ни разу до сих пор мне не доводилось видеть себя полностью. Передо мной стоял темноволосый мальчик, настороженный, с любопытным взглядом. Само напряжение и переживание. В отраженном свете глаза и волосы казались черными. Волосы были густыми и чистыми, но неухоженными. В этом плане гораздо хуже, чем у пони. Туника и сандалии – настоящий срам. Я улыбнулся, и в зеркале появилось выражение, полностью изменившее мой вид. Угрюмое молодое животное, готовое сразиться или обратиться в бегство, превратилось в нечто быстрое и нежное. Уже тогда я понял, что это редкое зрелище.
Затем все исчезло, и настороженное животное вернулось на свое место. Я наклонился вперед, протянул к зеркалу руку. Гладкая, отполированная поверхность холодила. Кто бы ни являлся его хозяином, это наверняка был тот же человек, который использовал стоявшую у источника чашку из рога. Он или совсем недавно покинул пещеру, или же жил здесь и должен был вот-вот прийти и тогда застал бы меня.
Я не испугался, а лишь насторожился, когда увидел чашку. С самого раннего детства приходится учиться постоять за себя. Хотя обстановка в нашей долине достаточно спокойная, однако всегда найдутся злые люди, бродяги или преступники, о которых надо помнить. Мальчишке моего склада, любящему одиночество, надо уметь защищаться. Для своего возраста у меня хватало выносливости и силы, а кроме того, у меня был кинжал. Мне и в голову не приходило, что тогда мне шел всего лишь седьмой год. Я – Мерлин, побочный или какой там, но внук короля. Путешествие продолжалось.
Сделав шаг вдоль стены, я наткнулся на коробку. Сверху виднелись очертания каких-то вещей. Я безошибочно на ощупь определил, что это были кремень, огниво, трут и большая, грубо отлитая свеча, пахнувшая овечьим салом. Рядом лежал – я даже не поверил, ощупывая предмет сантиметр за сантиметром, – овечий череп с рожками. В крышку были забиты гвозди, закреплявшие кожу. Под сохранившейся кожей я обнаружил тонкие кости летучих мышей, растянутых и пришпиленных к дереву.
Поистине пещера являлась кладом. Найди я золото или оружие, я не заинтересовался бы больше. Переполняемый любопытством, я потянулся к трутнице.
И тут я услышал, что он возвращается.
Первым делом мне пришло в голову, что он увидел пони, но потом понял, что он спускается сверху. Было слышно, как у него из-под ног, шурша, вылетает галька. Он вышел на траву. Последние камушки плюхнулись в ручей. Он спрыгнул в густую траву у воды.
Снова пришел черед стать голубем-вяхирем. О соколе забыто. Я метнулся в глубину пещеры. Он отодвинул ветви над входом в пещеру, и на мгновение стало светло. Я увидел, куда бежать. В конце пещеры виднелся скат и торчащие камни, а за ними широкий уступ высотой в два моих роста. Вспышка света, отраженного от зеркала, указала, что пространство в скале над уступом осталось во мраке. Я бесшумно вскарабкался в своих изношенных сандалиях наверх и втиснулся между скалой и потолком. В действительности это была расщелина, которая вела в другую, маленькую пещеру. Я юркнул в нее, как выдра в свою речную нору.
Похоже, что он ничего не услышал. Ветви опустились, и снова стало темно. Он вошел в пещеру. Послышалась твердая и размеренная мужская поступь.
Если бы я поразмыслил над всем этим, я бы пришел к выводу, что пещера должна пустовать по меньшей мере до заката солнца, поскольку у небогатого хозяина охота и другие дела отнимают весь день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58