— Боже, могу поклясться… — произнес Смайли замогильным голосом. — Хотя, возможно, я ошибся.
«Все мы ошибаемся», — покорно подумал Син.
— Если побежите за гильзами, скажите мне, — мягко попросил он и усмехнулся, не услышав ответа. Если будут стрелять еще, то сведут на нет всю работу загонщиков, так как животные разбегутся в стороны. Будто в подтверждение его мыслей, грянул выстрел слева, потом еще один, а затем сразу два справа.
События приобретали серьезный оборот. В период небольшого затишья он услышал загонщиков. Их крики были приглушенными, но настойчивыми.
Заметив, что кто-то шевелится в кустах, Син скинул ружье и выстрелил. Син почувствовал отдачу в плечо, услышал треск веток и шум падающего тела.
— Попал! — крикнул Син.
Из-за кустов высунулась голова самца. Когда Син подбежал к нему, животное упало, рот был открыт, оно истекало кровью, которая оставляла темный след на опавших листьях. Коуртни ударил его штыком, и оно затихло навсегда. В голове зияла рана, глаза подернулись дымкой смерти, из ноздрей текла кровь.
Тут же началась стрельба, послышались крики загонщиков, ответы охотников и треск сучьев.
Крупный самец оленя, черный, как преисподняя, с рогами, закрученными в три кольца, и выпученными от ужаса глазами прыгнул на открытое место. Он стоял, высоко подняв голову, расставив копыта, загнанный и дрожащий.
Коуртни прижал ружье к плечу и спустил курок. Раздался выстрел, он почувствовал отдачу.
— Попал.
Еще один олень выскочил на линию огня прямо перед Сином. Это была беременная самка, и он не стал стрелять.
Животное заметило его и свернуло влево, чтобы броситься в образовавшийся проход между ним и Гарри. Когда она пробегала мимо, Син повернулся и увидел лицо брата. Гарри приближался к нему, слегка хромая и сжимая ружье со взведенными курками двумя руками. Он смотрел на Сина в упор.
Гарри тихо пережидал начало охоты, сидя на трухлявом, поросшем белыми и оранжевыми грибами пне. Он вынул серебряную фляжку с коньяком из внутреннего кармана. От первого глотка потекли слезы и обожгло язык, но он пересилил себя и приложился снова.
«Ачесон отобрал у меня все самое ценное. Ногу. — Гарри медленно прошелся взглядом от колена до ступни. Он быстро глотнул, закрыл глаза, сделал еще глоток. — Жену. — Он увидел Анну в расплывчатом красноватом свете, когда Син ушел от нее, оставив ее заплаканной, с синяками и разбитыми губами. — Мое мужское достоинство. После того, что Син сделал с ней той ночью, Анна никогда не разрешала мне ласкать ее тело. Но даже тогда оставалась надежда. Теперь мне сорок два года и я девственник. Слишком поздно.
Мое положение. Этот свинья Ачесон выгнал меня из-за Сина.
А теперь он хочет отобрать у меня Майкла!»
В нем снова ожило то предчувствие беды, когда Анна рассказала ему, что встретила. Сина с Майклом в Теунискраале. Все началось с этого небольшого инцидента. В тот день Майкл нашел выцветший регистр, заполненный аккуратным почерком.
— Это почерк дяди Сина?
На сеновале над конюшней он нашел потертое седло. Отполировал его до блеска, пришил новые стремена и год пользовался им. Однажды Гарри заметил на седле инициалы «С.К.» и кинул его в огонь, на котором грелась вода.
Восемь месяцев назад, когда Майклу исполнилось двадцать один год, Гарри позвал его в кабинет, отделанный панелями, и неохотно рассказал о завещании Сина. Майкл, шевеля губами, про себя прочитал бумагу. Потом поднял глаза и дрожащим голосом спросил:
— Но почему он завещал мне свою половину Теунискрааля еще до моего рождения? Почему, папа? Почему он сделал это?
Эта неделя была кульминационной. Им с Анной пришлось использовать все методы, чтобы заставить Майкла отказаться от приглашения на охоту, которое прислал Син. А потом зулусский мальчик, прислуживающий Майклу, сообщил Гарри, что его хозяин каждый день пересекает границу Теунискрааля, забирается на вершину откоса и сидит там дотемна.
«Я теряю его. Он — мой сын, Син только заронил семя. Но он все равно мой сын, и я не позволю Сину отобрать его». Гарри снова поднес флягу к губам и с удивлением обнаружил, что она пуста. Гарри закрутил крышку и сунул флягу обратно в карман.
Раздались выстрелы, послышались крики. Он поднял ружье и зарядил его.
Син видел, как Гарри медленно приближается к нему, слегка прихрамывая и даже не пытаясь отодвигать ветки, хлеставшие его по лицу.
— Не надо уходить со своего места, Гарри, иначе в линии образуется брешь.
Вдруг он обратил внимание на выражение лица брата. Кожа на скулах и носу так натянулась, что края ноздрей побелели. Челюсти нервно сжались, на лбу образовались глубокие складки. Он выглядел больным или смертельно напуганным.
— Гарри, с тобой все в порядке? — Встревоженный, Син пошел ему навстречу, но вдруг остановился, так как брат поднял на него ружье.
— Прости, Син, но я не могу отдать его тебе. Син видел лишь два направленных на него дула и побелевшие от натуги суставы пальцев, сжимавших рукоятку. Один палец лежал на спусковом крючке.
Син испугался. Он не мог сделать ни шагу, его ноги отяжелели и стали как деревянные.
— Я должен, — произнес он. — Я должен это сделать. Иначе ты заберешь его. А потом уничтожишь.
С трудом повернувшись на негнущихся ногах, Син развернулся и пошел на прежнее место. Мускулы на спине онемели и сильно напряглись.
Загонщики подошли близко, он уже отчетливо различал их голоса и щелканье хлыстов. Он поднес свисток к губам и три раза свистнул. Все затихло, лишь странный крик, похожий на звериный вопль, замер в кустах.
Очень медленно Син оглянулся. Гарри ушел.
Ноги Сина задрожали, он опустился на ковер из мягких листьев. Чтобы раскурить сигару, ему пришлось держать спичку двумя руками.
— Папа! Папа! — Дирк подбежал к нему. — Папа, сколько ты подстрелил?
— Двух, — выдавил Син.
— Только двух? — Голос Дирка стал унылым от разочарования и стыда. — Даже Реверенд Смайли обставил тебя. Он подстрелил четырех.
Глава 65
На следующий день Рут уезжала в Питермарицбург. Син вызвался сопровождать ее. Ада, Дирк и несколько новых друзей Рут пришли проститься с ними на станцию. Син попытался помешать ей, пока еще миссис Фридман, участвовать в обсуждении сплетен, что свойственно всем женщинам после веселой вечеринки. Но на его слова «Пора идти, дорогая, поезд скоро тронется» она не обратила никакого внимания, и ему ничего не оставалось, кроме как взять ее за руку и помочь подняться в вагон. Однако она тут же подошла к открытому окну, чтобы продолжить прерванный разговор. Син собирался последовать за ней, но заметил взгляд Дирка и почувствовал себя виноватым перед ним.
— Всего хорошего, Дирк, — нарочито грубо произнес он.
Мальчик подбежал к нему и обнял за шею.
— Ладно, Дирк, хватит. Я вернусь завтра.
— Я хочу поехать с тобой.
— Завтра тебе в школу. — Син попытался вырваться из объятий сына.
Примолкшие женщины наблюдали за ними, и Коуртни-старший почувствовал, что краснеет от смущения. О Боже, ведь он уже не ребенок — ему почти пятнадцать. Син постарался скрыть замешательство и прошептал:
— Перестань, что о тебе подумают люди?
— Возьми меня с собой, папа. Пожалуйста, возьми. — Его голос дрожал.
Раздался звонок, предупреждающий о скором отправлении, и женщины с облегчением вернулись к беседе.
— Ты думаешь, я горжусь тобой, когда ты так себя ведешь? — прошипел он. — А теперь будь хорошим мальчиком и убери руки.
Дирк разомкнул объятия, но у него на глазах выступили слезы.
— Немедленно прекрати! — Син развернулся и вошел в вагон.
Поезд тронулся.
Мальчик бежал за составом, потом остановился. Его плечи содрогались от рыданий, когда он смотрел на отца, стоявшего у окна.
— Дирк, папа завтра вернется. — Ада подошла и положила руку ему на плечо, чтобы утешить.
— Он не любит меня, — шептал мальчик. — Он даже не…
— Конечно любит, — быстро перебила его Ада. — Просто так получилось…
Но Дирк не дождался окончания фразы. Он сбросил ее руку, развернулся и, не разбирая дороги, спрыгнул с платформы, перелез через заграждение и побежал по полю, чтобы перехватить поезд на вершине холма.
Он бежал с искаженным лицом, размахивая руками в такт движению, а острая трава резала ноги. Впереди печально свистел паровоз, минуя плантацию Ван Эссека.
В пятнадцати ярдах от холма поезд стал набирать скорость. Дирк не мог догнать его, хотя отец ехал в предпоследнем вагоне.
Мальчик остановился, тяжело дыша и напряженно вглядываясь в мелькающие окна.
— Папа! — Он размахивал обеими руками. — Папа! Это я — Дирк.
На несколько коротких секунд он увидел купе отца.
Син стоял у окна, обнимая Рут. Она откинула голову назад, шляпа упала, а черные волосы рассыпались по плечам. Она смеялась. Син наклонился и поцеловал ее. Потом все исчезло.
Дирк еще долгое время стоял с поднятыми руками. Потом медленно опустил их. Он тупо следил за поездом, пока последний вагон не скрылся за поворотом.
Дирк перешел железную дорогу и направился к тропинке, ведущей в гору. Он вытер слезы и стал наблюдать за скарабеем, ползающим у его ног. Жук был размером с фалангу большого пальца, черным, блестящим и рогатым, как черт. Перед собой он катил шарик из коровьего навоза, в три раза превосходящий его по размеру. Для этого скарабею приходилось вставать на задние лапы и толкать шарик передними. Не думая ни о чем, кроме продолжения рода, жук закопал его в укромном месте, чтобы потом отложить в навоз яйца. Он самоотверженно трудился.
Носком ботинка Дирк откатил шарик в траву. Жук остановился, потеряв его. Потом начал поиски. Он ползал вперед-назад, со щелканьем и скрипом роя землю. Дирк, неподвижно стоя, наблюдал за хаотичными поисками, потом поднял ногу и наступил на жука. Мальчик чувствовал, как скарабей извивается под башмаком. Вдруг щиток треснул, и от насекомого осталась лишь лужица табачного цвета. Мальчик перешагнул через нее и медленно пошел в гору.
Ночью Дирк сидел в одиночестве, обхватив колени руками и положив на них голову. Лунный свет, льющийся через вершины акаций, был белым и холодным. Это соответствовало его настроению. Он так долго сидел неподвижно, что тело затекло.
Потом поднял голову. Лунный свет падал на гладкий, широкий лоб, густые черные брови, большой, правильной формы нос. Но рот кривился от боли, а губы были плотно сжаты.
— Я ненавижу его, — решительно произнес он. — И ее тоже. Он больше не заботится обо мне. Отец думает только об этой женщине.
От безысходности мальчик вздохнул.
— Я всегда пытался доказать ему… Только ему, но это его не волнует. Почему он не понял меня? Почему? Почему?
Его трясло, как в лихорадке.
— Он не хочет меня, он не заботится обо мне. Дирк перестал дрожать, и гримаса боли сменилась гримасой ненависти.
— Ну я ему покажу, я отомщу. — Слова шли из глубины души. — Я ненавижу его.
Он вскочил на ноги и побежал по залитой лунным светом дороге, ведущей в глубь плантации Львиного холма.
Охотившийся хорек отскочил в сторону и скрылся среди деревьев. Но Дирк не обратил на него внимания. Мальчик бежал все быстрее, ненависть росла в нем, и сухой западный ветер дул ему в лицо. Этот ветер раздувал костер ненависти.
— Теперь посмотрим! — кричал он. — Ты не хочешь меня — тогда получай это. — Но ему отвечали лишь ветер и ветки акации.
У второго прохода он свернул направо и побежал к центру плантации. Минут через двадцать Дирк остановился, тяжело дыша.
— Черт побери, черт побери вас всех. — Он говорил отрывисто, во рту все пересохло. — Черт тебя побери. — Дирк свернул с дороги и стал пробираться среди деревьев.
Это были двухлетние акации. Их еще не прореживали. Ветки мешали идти. Они пытались удержать его, цеплялись за одежду, хватали за руки, как просящие милостыню бродяги. Но он раздвигал их, ломал, пока не оказался в центре плантации.
— Здесь! — отрывисто произнес он и встал на колени.
Земля была мягкой из-за сухих листьев и гниющих веток, он сгребал их в кучу. Работая, Дирк всхлипывал.
— Сухо, здесь сухо. Я тебе покажу… ты не хотел… Все, что делал, ты… О, папа! Почему? Что я тебе сделал?
Дважды спички ломались. Третья вспыхнула синим пламенем, запахло серой, и наконец она загорелась желтым огнем.
— Получай тогда это! — И он поджег кучу. Она вспыхнула, потом огонь чуть не потух, но, наткнувшись на сухую траву, загорелся ярким пламенем.
Поглотив траву, огонь опять ослаб, но вскоре заплясал на сухих листьях, отбрасывая оранжевые языки пламени.
Мальчик отскочил назад, чуть не опалив себе лицо.
— Папа, — прошептал он, когда огонь добрался до нижних веток и от порыва ветра перекинулся на соседние. — Папа, — неуверенно произнес Дирк и вытер руки о рубашку. — Нет! — Он в замешательстве покачал головой, когда вспыхнуло все молодое деревце. — Нет! — громче произнес он. — Я не хотел… — Но его голос заглушал треск пламени. — Помогите! — кричал он. — О Боже, я не хотел. Нет! Нет! — Он стал сбивать оранжевое пламя, но угли разлетались в разные стороны, огонь тут же вспыхивал там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54