Он не мог двинуться с места, но если бы и мог, это было бы
бессмысленно. Харкорт понимал, что в таких густых зарослях вовремя
убраться с дороги не удастся: единороги настигнут их раньше, чем они
выпутаются из кустов.
А драконы камнем падали с неба на табун. Неуклюжие в полете, они
всегда молнией кидались на добычу, сложив крылья, вытянув шею и протянув
вперед когтистые лапы, готовые схватить жертву.
Харкорт прильнул к земле и обхватил голову руками.
Через мгновение единороги обрушились на них. Прямо перед Харкортом, в
нескольких дюймах от его плеча, с силой опустилось копыто, глубоко
зарывшись в землю и запорошив ему глаза. Еще одно копыто задело его правую
ногу. Еще один единорог вырос перед ним, присел, готовясь к следующему
прыжку, и перескочил через него. С поляны донесся чей-то отчаянный,
душераздирающий визг, и вот уже последний единорог пронесся мимо.
Харкорт вскинул голову и увидел, что два дракона с распростертыми
крыльями набирают высоту над самыми макушками леса, а третий судорожно
колотит крыльями по воздуху, пытаясь взлететь повыше и лавируя между
деревьями на поляне. В его когтистых лапах беспомощно бился единорог.
И еще кое-что заметил Харкорт. С вытянутой шеи дракона, который
уносил единорога, свисала веревка. Она петлей охватывала шею, а ее
растрепанный конец длиной футов в десять болтался в воздухе.
Харкорт протянул руку и схватил аббата за плечо.
- Видишь? - крикнул он. - Веревку видишь?
- Господи помилуй! - отозвался аббат. - Вижу!
- Не может быть, - сказал Харкорт дрожащим от волнения голосом.
- Значит, может, - отвечал аббат. - У кого еще, кроме вас с Хью,
хватило бы ума попытаться посадить дракона на привязь?
Дракон с веревкой и единорогом взмыл над деревьями и, хлопая
крыльями, полетел прочь. Поляна была пуста. Дракон понемногу набирал
скорость, и веревка, свисавшая у него с шеи, вытянулась в воздухе вдоль
тела.
- Все целы? - спросил Шишковатый.
- Я - да, - ответила Иоланда. - Меня ни один даже не задел.
Они поспешно выползли из кустов, поднялись на ноги и стояли, глядя
друг на друга, все еще не в состоянии поверить, что это действительно
произошло.
- Нам повезло, - сказал Шишковатый.
- Господь нас уберег, - заявил аббат. - По-моему, это значит, что мы
под его защитой.
- С самого начала мы сделали большую глупость, - сердито сказал
Харкорт. - Незачем было ползать по кустам и глазеть на каких-то дурацких
единорогов.
Единорогов уже нигде не было видно - наверное, они все еще неслись
прочь, углубляясь в лес.
Иоланда стояла как ни в чем не бывало. По ее виду никак нельзя было
сказать, что ее только что чуть не затоптали единороги: плащ ее был
по-прежнему чист, из прически не выбилось ни волоска.
- А что с тем человеком? - спросил Харкорт.
- По-моему, это был не человек, - сказал Шишковатый. - Я, как и
аббат, решил, что это медведь.
- Но если это все-таки человек, - сказал аббат, - нам подобало бы еще
немного задержаться и прочитать над ним молитву. Последнее напутствие
Церкви...
- Если только от него осталось хоть что-нибудь, над чем можно читать
молитву, - заметил Шишковатый.
- Мне очень жаль, аббат, - сказала Иоланда, - но я думаю, что
Шишковатый прав. Не надо бы нам больше терять время. Пора двигаться
дальше.
- Я убежден, что это был человек, - возразил Харкорт. - Оставить его
просто так было бы неблагородно и нечестиво. Пусть он мертв, мы должны
что-то для него сделать.
- Чарлз, ты не в своем уме, - сказал Шишковатый. - Сколько раз на
твоих глазах погибали люди - ты это видел и шел себе дальше.
- Да, но...
- Я вынужден согласиться, - сказал аббат. - Как это ни прискорбно,
нам, наверное, надо двигаться дальше. К тому же я думаю, что это был
все-таки медведь.
Они направились к западу по гребню холма. Идти здесь было довольно
легко, и продвигались они быстро. Иоланды не было видно - она шла где-то
впереди, разведывая дорогу. Никто не заметил, как она исчезла из вида:
только что была тут, и вот ее уже нет.
- Я проголодался, - пожаловался аббат. - Мы ничего не ели со
вчерашнего вечера. Как насчет того, чтобы сделать остановку и закусить
хлебом с сыром?
- Достань еду из своего мешка и ешь на ходу, - предложил Шишковатый.
- Не могу я есть на ходу, - возразил аббат. - У меня все в животе
бултыхается и начинаются колики.
- Часа через два или около того мы сможем остановиться на ночлег, -
сказал Харкорт. - Солнце стоит уже низко. Мы прошли порядочное расстояние.
И прошли бы еще больше, если бы не задержались из-за этих единорогов.
Аббат что-то недовольно проворчал, но продолжал идти, время от
времени ускоряя шаг, чтобы не отставать от остальных.
Прошло еще около часа, и гребень, по которому они шли, начал
спускаться в глубокую долину. Над долиной клочьями висел туман. Сквозь
него сверкало множество небольших озер и проток. Далекие белые холмы по ту
сторону долины казались голубоватыми в свете уходящего дня.
- Болото, - недовольно сказал Шишковатый. - Надеюсь, нам удастся
найти обход. Идти вброд через болото - штука малоприятная.
- Оно не такое уж большое, - заметил аббат. - И мне кажется, оно тут
не совсем на месте. Болота бывают большей частью на ровной местности, а не
посреди холмов.
- Болота бывают везде, - возразил Шишковатый, - где только может
скапливаться вода.
- Может быть, стоит изменить наш план? - сказал аббат. - Не лучше ли
нам свернуть на север и отыскать римскую дорогу? Римляне строили хорошие
дороги. На них почти нет уклонов. Мы могли бы идти по ровному месту, а не
плутать в густом лесу и не брести через болото.
- На римской дороге нас сожрут раньше, чем сядет солнце, - сказал
Шишковатый.
Харкорт услышал позади себя шорох листьев и быстро обернулся. В
нескольких футах от него стояла Иоланда, низко надвинув на лицо капюшон.
- Господа, - сказала она, - я нашла совсем близко удобное место для
привала. Там рядом ручей с чистой водой, а на дереве подвешен молодой
олень.
Аббат мгновенно повернулся к ней.
- Оленина! - произнес он внезапно охрипшим голосом. - Оленина! А я
тут мечтаю поесть хоть хлеба с сыром!
- Идите за мной, - сказала Иоланда, и они последовали за ней.
Еще не начинало темнеть, когда они устроились на ночлег. Ярко горел
костер, рядом лежал запас дров, а на углях жарились огромные куски
оленины.
Аббат сидел, прислонившись спиной к стволу огромного дерева, сцепив
могучие руки на животе и положив рядом свою тяжелую булаву, и принюхивался
к аромату жареного мяса.
- Я считаю, именно так лучше всего завершить наш день после всего
этого лазанья по горам, единорогов и драконов, - сказал он с
удовлетворением. - Запах оленины искупает все испытания, через которые мы
сегодня прошли.
- Там, впереди, болото, - сказал Шишковатый Иоланде. - Нам нужно
будет его пересечь?
- Нет, не нужно, - ответила она. - Мы можем его обойти.
- Слава Богу, - вздохнул аббат и повернулся к Харкорту: - Нашей
проводнице просто цены нет.
Когда мясо изжарилось, они поели, потом поджарили еще и тоже съели. В
конце концов аббат уже не мог заставить себя проглотить ни кусочка. Борода
его лоснилась от жира.
Сытые и довольные, они удобно расположились вокруг костра. Аббат
разыскал у себя в мешке бутылку вина и пустил ее по кругу. Уже
окончательно стемнело. Над болотом перекликались ночные птицы, легкий
ветерок шелестел в верхушках деревьев. Все чувствовали себя прекрасно.
Что-то уж слишком хорошо, подумал Харкорт. Несмотря на наслаждение,
доставленное сытным ужином и отдыхом после трудного дня, его одолевали
недобрые предчувствия. Слишком тут хорошо, думал он. А ведь это враждебная
страна, здесь не должно быть так хорошо.
Он взглянул на Иоланду, которая сидела скрестив ноги на земле по
другую сторону костра. В ее лице появилась мягкость, которой он до сих пор
не замечал. Может быть, это только так кажется в свете пламени, подумал
Харкорт. Но она, очевидно, не испытывала никакого беспокойства. А именно
она, наверное, раньше других почувствовала бы, если бы им грозила
какая-нибудь опасность.
Аббат с трудом поднялся и подбросил в костер дров.
- Стоит ли? - спросил Харкорт. - Может быть, теперь, когда мясо
зажарено, дать костру догореть? Нам лучше бы сидеть без огня.
- Ты опять за свое, вечно тебе что-то не нравится, - засмеялся аббат.
- Отдыхай, как все, и радуйся, что набил брюхо. Мы еще на самом краю
Брошенных Земель, едва ли нам здесь что-нибудь грозит.
- Мы уже видели единорогов и драконов.
- Единороги давно ускакали, - сказал аббат, - и драконы тоже улетели.
Я не вижу, почему...
Он умолк и насторожился.
Харкорт поднялся с земли.
- Что такое, Гай? - спросил он.
- Я что-то слышал. Какой-то шорох.
И тут же шорох послышался снова. Все вскочили.
Харкорт потянулся к мечу, но не успел выхватить его из ножен, как
шорох прекратился. Все четверо стояли, напряженно прислушиваясь.
Может быть, это всего-навсего птица шевельнулась на ветке, подумал
Харкорт. Или какое-нибудь маленькое пушистое существо пробежало по сухим
листьям.
Аббат нагнулся и поднял с земли свою булаву.
Харкорт обошел костер и встал рядом с Иоландой.
- Что ты слышала? - спросил он.
- То же, что и все вы. Шорох. Там кто-то есть.
Новая порция дров, подброшенная в костер аббатом, только теперь
занялась, внезапно разгорелась ярким пламенем, и Харкорт увидел, откуда
шел шорох. У подножья гигантского дуба, стоявшего недалеко от костра,
возник из земли какой-то корявый бугор. Он продолжал подниматься на
глазах, и с него сыпались вниз сухие листья, сучки, кости мертвых
животных, живая трава и клочья мха. Это выросшее из земли порождение леса
двигалось, оно было живое. Густой смрад распространялся вокруг, и вместе с
ним - непомерная злоба, почти ощутимая физически. Зловоние было так
сильно, что от него перехватывало дыхание, как будто горло стискивали
длинные цепкие пальцы.
Харкорт отступил на шаг перед этой невероятной злобой и давящим
зловонием. Он со скрежетом выхватил меч, и пламя костра окрасило клинок в
цвет крови.
Но у этого существа, которое выросло перед ними у подножья дуба, не
могло быть живой красной крови - если его разрубить, из него должен был
потечь зеленоватый гной или сукровица, похожая на чернила. Харкорту на
мгновение показалось, будто он увидел блеснувшие в свете пламени острые
клыки и когти. Но если это действительно клыки и когти, то они
располагались в самых неподходящих местах. Может быть, на самом деле это
были всего лишь обломки костей или острые каменные осколки, покоившиеся в
лесной почве.
Бугор продолжал подниматься, вырастая из лесного мусора и сухих
листьев, из отпавшей коры и гнилых сучков, из птичьего помета, истлевших
костей и оброненных перьев. Освещенный пляшущими отблесками пламени, он
казался наделенным своей, зловещей жизнью. Злоба, источаемая им,
становилась все сильнее, а густое зловоние - все удушливее. Харкорт
почувствовал, что задыхается - отчасти от смрада, отчасти от ужаса и гнева
при мысли, что такое гнусное создание осмеливается существовать, имеет
наглость вторгаться в этот сравнительно чистый и уютный мир.
Он шагнул вперед, но его опередил аббат. Одним плавным движением
священник обеими руками поднял высоко над головой тяжелую булаву и обрушил
ее на выросший из земли бугор. Бугор просел под ударом, что-то в нем
булькнуло, и во все стороны разлетелись какие-то слизистые комки.
Распространившееся вокруг зловоние многократно превзошло все, что они
ощущали до сих пор. Харкорт, шатаясь, сделал еще два шага вперед, но еще
не успел подойти к аббату, как его скрючило пополам и начало рвать. В
горле у него стояла горечь, из глаз лились слезы, а от рассевшегося бугра
текли навстречу ему густые волны смрада, и он как будто плыл в этом
смраде, раздвигая его руками.
Сделав сверхъестественное усилие, он выпрямился и увидел, что бугор
исчез, а аббат стоит на том месте, где был бугор, колотя булавой по
извивающимся клочьям и торжествующе хохоча. Харкорт хотел окликнуть
аббата, но горло его все еще сжимала судорога, и он долго не мог выдавить
ни звука. Наконец он крикнул:
- Гай, отойди оттуда!
Аббат продолжал колотить булавой по остаткам бугра, как будто не
слышал. Харкорт, шатаясь, шагнул вперед и схватил его за руку.
- Ради бога, остановись! От него уже ничего не осталось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43