«Даже пятеро», — подумала я, глядя на топорик. Но пока я грелась у костра, кипятила воду и размачивала в ней сухари, меня не оставляло ощущение, что из-за пушистых серо-голубых ветвей за мной пристально наблюдают. Мне мерещились какие-то тени, скользящие между деревьями, скрип шагов по снегу — или у меня просто разыгралось воображение из-за пляшущих языков пламени и потрескивания веток в костре?
Что ж, если в лесу кто и прятался, огня он боялся. Однако стоило мне встать и присыпать снегом остатки костра, как я утратила это преимущество. Я прямо-таки спиной чувствовала недоброе внимание и невольно ускоряла темп, хотя и до этого отнюдь не плелась. Но это помогало плохо — еще несколько раз я слышала зловещую перекличку хищников, с каждым разом все ближе. Я решила пугануть их и, разрядив один из стволов, чтобы не тратить пулю, выпалила холостым в воздух. Откуда-то с ветки посыпался снег и возмущенно каркнула птица в вершинах деревьев. Потом все стихло. Я перезарядила пистолет, некоторое время прислушалась, потом успокоенно пошла дальше, усмиряя дыхание после предыдущей спешки. И вдруг даже не вой, а какой-то утробный рык — злобы, голода, предвкушения — раздался у меня прямо за спиной. Я резко обернулась, готовая стрелять, но деревья по-прежнему скрывали от меня врага. Еще раз палить наугад означало впустую разрядить оружие. И тогда я побежала.
Большинство опасных для жизни зверей бегают быстрее аньйо. Но лыжи, особенно по насту, — а за несколько часов мороза он окреп, — увеличивают шансы бегущего. К тому же излюбленная тактика твурков — если жертва не совсем беспомощна, не нападать, прежде чем преследуемый не будет вымотан долгой погоней… Вой и рык то слева, то справа подхлестывали меня. Но не думайте, будто меня подгоняла паника. Не скрою, мне было страшно, но я четко понимала, что главное — выбраться из леса на открытое пространство, где дальнобойное оружие даст мне бесспорное преимущество. Меж тем уже вечерело и вдобавок снова повалил снег, ухудшая и без того плохую видимость. У меня возникло и стало крепнуть подозрение, что я вовсе не бегу к реке, а петляю по лесу и так и буду кружить, пока не упаду без сил. Я упорно твердила себе, что это чушь, что я постоянно выбираю впереди следующее дерево в качестве ориентира, а значит, не могу сбиться с курса…
Внезапно лыжа наткнулась на присыпанную снегом корягу, и я упала на колено и левую руку. Правую я успела подогнуть, иначе стволы пистолета забились бы снегом. И в тот же миг я не столько даже услышала, сколько почувствовала движение за спиной. Я выстрелила назад, не целясь, фактически не видя своего врага, и лишь в следующее мгновение разглядела, как что-то большое и мохнатое шарахнулось назад за деревья, в снежную пелену. Тонкий скулящий визг звучал музыкой в моих ушах. Есть! В снег вплавились кляксы крови, казавшиеся черными в умирающем вечернем свете.
Тем не менее расслабляться было рано. Я поспешно выпрямилась — упавший провоцирует нападение — и собиралась перезарядить оружие, но глухое рычание сбоку заставило меня вновь обратиться в бегство.
Я хотела было взять в левую руку арбалет, болтавшийся за спиной, но решила, что на короткой дистанции, когда любой выстрел можно сделать только один раз, будет больше пользы от топора. Тем временем сумерки сгущались.
И вдруг лес кончился. Я словно прорвалась сквозь прореху в снежном занавесе и очутилась на лысой равнине, полого спускавшейся к реке. Берег был хоть и невысок, но обрывист, так что самой реки я не видела — лишь белеющие поля на противоположной стороне, смутно различимые сквозь снегопад.
Я пробежала еще пару дюжин локтей и в который уже раз оглянулась, проверяя, что делается у меня за спиной. И вот тут я впервые увидела своих преследователей.
Это действительно были твурки. И, боже, какие они были огромные! Чуть ли не вдвое больше своих ранайских сородичей! Встав на задние лапы, любой из них оказался бы выше меня на голову. Их шерсть была не пятнистой, как у твурков умеренных широт, а снежно-белой. Вот почему их так трудно было рассмотреть между деревьями… Теперь же я хорошо видела их широкие оскаленные пасти и горящие в полумраке зловещими угольками глаза.
Их отделяло от меня всего несколько прыжков, и медлить нельзя было ни мгновения. Я выстрелила в голову вожаку — или кем там был бежавший первым. С такого расстояния я, конечно, не промахнулась: его левый глаз взорвался кровавым кратером, пачкая красивый мех.
Итак, они потеряли уже двоих — в большинстве случаев этого было бы достаточно, чтобы остановить ранайскую стаю. Твурки ведь каннибалы и предпочитают в таких случаях без опаски сожрать собственных убитых и раненых сородичей, чем с риском для жизни продолжать атаковать далеко не беззащитную жертву.
Но южные твурки рассуждали иначе. Как видно, они полагали, что мясо сородичей от них все равно никуда не денется, а упускать еще живую добычу — непростительное расточительство. А если в битве погибнет кто-то еще — что ж, будет больше еды остальным.
Тем не менее они, устремившись было в решающую атаку, после моего выстрела шарахнулись в стороны, вновь рассыпаясь полукругом. Я продолжала бежать, глядя через плечо и размахивая бесполезным уже пистолетом; перезарядить его на бегу было, конечно же, нереально. Инстинкт требовал бросить разряженное оружие или хотя бы сунуть за пояс и вооружиться арбалетом, но разум удержал от этого: раз уж хищники видели, как огонь и гром из этой черной палки несут смерть — пусть и дальше видят этот грозный предмет у меня в руках.
Река была все ближе. Собственно, она не была никаким спасением — хищники бегают по льду ничуть не хуже меня, а пожалуй, и лучше, учитывая, что могут цепляться когтями. Но тогда мне почему-то казалось, что, добежав до реки, я спасусь. Если бы не эта иррациональная уверенность, не знаю, хватило бы у меня сил на последний отчаянный рывок…
Однако твурки, видя, что я больше не стреляю, начали постепенно сжимать полукольцо. Я вывернулась из лямок рюкзака-палатки и бросила свою поклажу в сторону зверя. Тот сперва отпрянул, затем ткнулся мордой в рюкзак, обнюхивая, и принялся рвать ткань зубами и когтями. Как видно, учуял мои съестные припасы. Но оставались еще пятеро, продолжавшие преследование.
Ох, как я бежала эти последние сотни локтей… Горло саднило до самых легких от холодного воздуха, во рту стоял мерзкий железистый привкус, а сердце колотилось так, что казалось — вот-вот сломает ребра. Счастье еще, что бежать приходилось под уклон… И все же я выскочила на берег, все еще живая и ненадкусанная.
И обомлела. Река была покрыта льдом лишь у берега. А дальше снег падал прямо в черную воду.
Только тут я вспомнила, что в отношении Черной Реки у хардаргов существуют какие-то поверья, В свое время я не стала в них вникать, считая их обычной суеверной чепухой, у меня были дела поважнее. Даже если бы я тогда лучше знала язык и поняла, что эта река не замерзает даже в сильный мороз, я бы, наверное, сочла это таким же поэтическим преувеличением, как и чудовища в сагах… Позже я сообразила, что ничего сверхъестественного тут нет — должно быть, в водах Дарлан-Уге растворены какие-то соли, которые в изобилии выносят питающие ее подземные родники из карстовых пещер. Но в тот момент я просто стояла перед фактом: бежать некуда. Твурки знали, что делали, когда гнали меня к берегу.
Я бросила пистолет, выхватила арбалет и успела выстрелить в тот момент, когда твурк уже прыгал. Стрела вонзилась ему в грудь, но, конечно, не смогла остановить, а мне лыжи помешали отскочить в сторону — и в следующее мгновение эта туша обрушилась на меня всем своим весом, минимум вдвое превосходившим мой. Я успела ухватить его руками за горло (с оружием, естественно, пришлось расстаться), и мы покатились с кручи вниз.
Зверь был еще жив, и его когти драли мой полушубок, а пасть щелкала в полулокте от моего лица, обдавая меня зловонным дыханием. Я изо всех сил вцеплялась в складки кожи под его мехом, отстраняя эту жуткую морду от себя. Несколько страшных мгновений я чувствовала, как мех выскальзывает из-под моих перчаток, но рана хищника все же была смертельной. Когда мы выкатились на прибрежный лед, его мускулы уже одрябли, и я без труда высвободилась из страшных объятий.
Однако, взглянув наверх, я обнаружила на краю обрыва коллег покойного, готовых продолжить дело павшего товарища.
И тут, затравленно оглянувшись по сторонам, я увидела хари, идущий вниз по течению посередине реки.
Несколько мгновений я ждала спасительных выстрелов, но их не было. В сумерках, да еще сквозь снежную пелену, я плохо различала корабль; вполне возможно, что находившиеся на борту вообще не видели меня, облепленную снегом на прибрежном льду.
— Помогите! — закричала я, естественно, по-хардаргски. — Твурки! Стреляйте скорее!
Но выстрелов не было и теперь. Наверное, они не могут прицелиться с такого расстояния при такой видимости, и им надо подойти поближе.
Тем временем хищники явно примеривались, как бы так половчее спрыгнуть вниз, чтобы не оказаться в воде и не столкнуть туда добычу.
Да. В воду они, пожалуй, не полезут. Не сезон.
Лыжи и шапку я потеряла, еще когда катилась вниз, а теперь сбросила изорванный полушубок. Я была все еще разгорячена после бега, и все же холод мигом пробрал меня до костей. Каково же в воде?! Я понятия не имела, сумею ли доплыть до этого чертова харра.
Доктор Ваайне рассказывал, что в ледяной воде жизнь уходит из тела очень быстро…
— Помогите! — еще раз отчаянно крикнула я, срывая голос.
Один из твурков пригнул голову, и мускулы на его плечах заходили ходуном — он готовился к прыжку. Все, медлить больше нельзя. Если вода не замерзает, может быть, она теплая? Я оттолкнулась обеими ногами, шлепаясь в воду спиной вперед, чтобы сразу грести крыльями.
ОУА-А-А! Конечно же, вода была холодной. И мне следовало сообразить, что, будь она теплой, над ней бы поднимался пар… От обжигающего холода мигом перехватило дыхание, и сознание словно замерло, как от удара чем-то тяжелым по голове. Но рефлексы работали вовсю, и все шесть конечностей уже пенили ледяную воду в тщетном стремлении согреться. Надеюсь, уж теперь хардарги меня заметили и правят к берегу…
Несколько раз я переворачивалась посмотреть, далеко ли еще до харра. Он словно застыл на месте! Они что там, совсем рехнулись, намерены дать мне утонуть?! Даже если они все легли спать пораньше, должен же у них быть вахтенный!
Крылья совершенно онемели, и все же я продолжала грести ими, двигаясь куда быстрее, чем обычный пловец. Перевернувшись в очередной раз, я увидела, что нос харра уже почти навис надо мной. Еще немного, и я угодила бы под форштевень…
— Эй! — прохрипела я из последних сил. — Веревку! Аньйо за бортом!
Никакой реакции. И тут я заметила новую странность — вдоль всего борта не было ни одного весла. Даже когда харр идет не на веслах, их не убирают совсем. Их лишь поднимают и укладывают на скамьи параллельно поверхности воды, при этом они все равно торчат снаружи. Кстати, парус был убран, так что корабль просто дрейфовал по течению.
Но мне было не до размышлений, я уже не чувствовала своих конечностей, еще немного — и мышцы откажутся повиноваться. Если я сейчас же не найду способ влезть на борт, мне конец. С носа над водой свешивался якорь — достаточно низко, но все же не настолько, чтобы до него можно было дотянуться из воды. Веревки у меня нет, пояс слишком короткий… Шарф! Продолжая работать крыльями, чтобы удерживать голову над водой, я размотала его непослушными пальцами, а затем, высунув руку повыше, раскрутила шарф над головой и попыталась захлестнуть его мокрым концом лапу якоря. С первого раза вообще ничего не получилось, во второй и третий шарф срывался и лишь с четвертого обмотался вокруг лапы.
Последние усилия для моих одеревеневших мышц… Мне удалось подтянуться и уцепиться за якорь за миг до того, как последний виток шарфа соскользнул с лапы. Дав себе короткий отдых — насколько это понятие применимо к висению на руках над ледяной водой, — я наконец сумела вползти наверх по якорному канату и перевалиться через борт на палубу.
— Черт бы вас… — простонала я, лежа на спине с раскинутыми крыльями, и уже не слишком удивилась, не услышав в ответ ни голосов, ни топота сапог — вообще ничего. Кстати, и палуба подо мной была заснеженной, а не вычищенной, как положено на уважающем себя корабле.
Ладно. Лежать на морозе в мокрой одежде — это такая же верная смерть, как и находиться за бортом. Кряхтя, я поднялась и огляделась.
Ровный нетронутый слой снега покрывал всю палубу; нигде не единого следа. У основания мачты стоял широкий деревянный помост, и снежное одеяло на нем обрисовывало очертания длинной фигуры. Я подошла ближе и провела рукой в перчатке по тому, что казалось головой лежащей скульптуры. Освобожденные из-под снега, на меня взглянули мертвые старческие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Что ж, если в лесу кто и прятался, огня он боялся. Однако стоило мне встать и присыпать снегом остатки костра, как я утратила это преимущество. Я прямо-таки спиной чувствовала недоброе внимание и невольно ускоряла темп, хотя и до этого отнюдь не плелась. Но это помогало плохо — еще несколько раз я слышала зловещую перекличку хищников, с каждым разом все ближе. Я решила пугануть их и, разрядив один из стволов, чтобы не тратить пулю, выпалила холостым в воздух. Откуда-то с ветки посыпался снег и возмущенно каркнула птица в вершинах деревьев. Потом все стихло. Я перезарядила пистолет, некоторое время прислушалась, потом успокоенно пошла дальше, усмиряя дыхание после предыдущей спешки. И вдруг даже не вой, а какой-то утробный рык — злобы, голода, предвкушения — раздался у меня прямо за спиной. Я резко обернулась, готовая стрелять, но деревья по-прежнему скрывали от меня врага. Еще раз палить наугад означало впустую разрядить оружие. И тогда я побежала.
Большинство опасных для жизни зверей бегают быстрее аньйо. Но лыжи, особенно по насту, — а за несколько часов мороза он окреп, — увеличивают шансы бегущего. К тому же излюбленная тактика твурков — если жертва не совсем беспомощна, не нападать, прежде чем преследуемый не будет вымотан долгой погоней… Вой и рык то слева, то справа подхлестывали меня. Но не думайте, будто меня подгоняла паника. Не скрою, мне было страшно, но я четко понимала, что главное — выбраться из леса на открытое пространство, где дальнобойное оружие даст мне бесспорное преимущество. Меж тем уже вечерело и вдобавок снова повалил снег, ухудшая и без того плохую видимость. У меня возникло и стало крепнуть подозрение, что я вовсе не бегу к реке, а петляю по лесу и так и буду кружить, пока не упаду без сил. Я упорно твердила себе, что это чушь, что я постоянно выбираю впереди следующее дерево в качестве ориентира, а значит, не могу сбиться с курса…
Внезапно лыжа наткнулась на присыпанную снегом корягу, и я упала на колено и левую руку. Правую я успела подогнуть, иначе стволы пистолета забились бы снегом. И в тот же миг я не столько даже услышала, сколько почувствовала движение за спиной. Я выстрелила назад, не целясь, фактически не видя своего врага, и лишь в следующее мгновение разглядела, как что-то большое и мохнатое шарахнулось назад за деревья, в снежную пелену. Тонкий скулящий визг звучал музыкой в моих ушах. Есть! В снег вплавились кляксы крови, казавшиеся черными в умирающем вечернем свете.
Тем не менее расслабляться было рано. Я поспешно выпрямилась — упавший провоцирует нападение — и собиралась перезарядить оружие, но глухое рычание сбоку заставило меня вновь обратиться в бегство.
Я хотела было взять в левую руку арбалет, болтавшийся за спиной, но решила, что на короткой дистанции, когда любой выстрел можно сделать только один раз, будет больше пользы от топора. Тем временем сумерки сгущались.
И вдруг лес кончился. Я словно прорвалась сквозь прореху в снежном занавесе и очутилась на лысой равнине, полого спускавшейся к реке. Берег был хоть и невысок, но обрывист, так что самой реки я не видела — лишь белеющие поля на противоположной стороне, смутно различимые сквозь снегопад.
Я пробежала еще пару дюжин локтей и в который уже раз оглянулась, проверяя, что делается у меня за спиной. И вот тут я впервые увидела своих преследователей.
Это действительно были твурки. И, боже, какие они были огромные! Чуть ли не вдвое больше своих ранайских сородичей! Встав на задние лапы, любой из них оказался бы выше меня на голову. Их шерсть была не пятнистой, как у твурков умеренных широт, а снежно-белой. Вот почему их так трудно было рассмотреть между деревьями… Теперь же я хорошо видела их широкие оскаленные пасти и горящие в полумраке зловещими угольками глаза.
Их отделяло от меня всего несколько прыжков, и медлить нельзя было ни мгновения. Я выстрелила в голову вожаку — или кем там был бежавший первым. С такого расстояния я, конечно, не промахнулась: его левый глаз взорвался кровавым кратером, пачкая красивый мех.
Итак, они потеряли уже двоих — в большинстве случаев этого было бы достаточно, чтобы остановить ранайскую стаю. Твурки ведь каннибалы и предпочитают в таких случаях без опаски сожрать собственных убитых и раненых сородичей, чем с риском для жизни продолжать атаковать далеко не беззащитную жертву.
Но южные твурки рассуждали иначе. Как видно, они полагали, что мясо сородичей от них все равно никуда не денется, а упускать еще живую добычу — непростительное расточительство. А если в битве погибнет кто-то еще — что ж, будет больше еды остальным.
Тем не менее они, устремившись было в решающую атаку, после моего выстрела шарахнулись в стороны, вновь рассыпаясь полукругом. Я продолжала бежать, глядя через плечо и размахивая бесполезным уже пистолетом; перезарядить его на бегу было, конечно же, нереально. Инстинкт требовал бросить разряженное оружие или хотя бы сунуть за пояс и вооружиться арбалетом, но разум удержал от этого: раз уж хищники видели, как огонь и гром из этой черной палки несут смерть — пусть и дальше видят этот грозный предмет у меня в руках.
Река была все ближе. Собственно, она не была никаким спасением — хищники бегают по льду ничуть не хуже меня, а пожалуй, и лучше, учитывая, что могут цепляться когтями. Но тогда мне почему-то казалось, что, добежав до реки, я спасусь. Если бы не эта иррациональная уверенность, не знаю, хватило бы у меня сил на последний отчаянный рывок…
Однако твурки, видя, что я больше не стреляю, начали постепенно сжимать полукольцо. Я вывернулась из лямок рюкзака-палатки и бросила свою поклажу в сторону зверя. Тот сперва отпрянул, затем ткнулся мордой в рюкзак, обнюхивая, и принялся рвать ткань зубами и когтями. Как видно, учуял мои съестные припасы. Но оставались еще пятеро, продолжавшие преследование.
Ох, как я бежала эти последние сотни локтей… Горло саднило до самых легких от холодного воздуха, во рту стоял мерзкий железистый привкус, а сердце колотилось так, что казалось — вот-вот сломает ребра. Счастье еще, что бежать приходилось под уклон… И все же я выскочила на берег, все еще живая и ненадкусанная.
И обомлела. Река была покрыта льдом лишь у берега. А дальше снег падал прямо в черную воду.
Только тут я вспомнила, что в отношении Черной Реки у хардаргов существуют какие-то поверья, В свое время я не стала в них вникать, считая их обычной суеверной чепухой, у меня были дела поважнее. Даже если бы я тогда лучше знала язык и поняла, что эта река не замерзает даже в сильный мороз, я бы, наверное, сочла это таким же поэтическим преувеличением, как и чудовища в сагах… Позже я сообразила, что ничего сверхъестественного тут нет — должно быть, в водах Дарлан-Уге растворены какие-то соли, которые в изобилии выносят питающие ее подземные родники из карстовых пещер. Но в тот момент я просто стояла перед фактом: бежать некуда. Твурки знали, что делали, когда гнали меня к берегу.
Я бросила пистолет, выхватила арбалет и успела выстрелить в тот момент, когда твурк уже прыгал. Стрела вонзилась ему в грудь, но, конечно, не смогла остановить, а мне лыжи помешали отскочить в сторону — и в следующее мгновение эта туша обрушилась на меня всем своим весом, минимум вдвое превосходившим мой. Я успела ухватить его руками за горло (с оружием, естественно, пришлось расстаться), и мы покатились с кручи вниз.
Зверь был еще жив, и его когти драли мой полушубок, а пасть щелкала в полулокте от моего лица, обдавая меня зловонным дыханием. Я изо всех сил вцеплялась в складки кожи под его мехом, отстраняя эту жуткую морду от себя. Несколько страшных мгновений я чувствовала, как мех выскальзывает из-под моих перчаток, но рана хищника все же была смертельной. Когда мы выкатились на прибрежный лед, его мускулы уже одрябли, и я без труда высвободилась из страшных объятий.
Однако, взглянув наверх, я обнаружила на краю обрыва коллег покойного, готовых продолжить дело павшего товарища.
И тут, затравленно оглянувшись по сторонам, я увидела хари, идущий вниз по течению посередине реки.
Несколько мгновений я ждала спасительных выстрелов, но их не было. В сумерках, да еще сквозь снежную пелену, я плохо различала корабль; вполне возможно, что находившиеся на борту вообще не видели меня, облепленную снегом на прибрежном льду.
— Помогите! — закричала я, естественно, по-хардаргски. — Твурки! Стреляйте скорее!
Но выстрелов не было и теперь. Наверное, они не могут прицелиться с такого расстояния при такой видимости, и им надо подойти поближе.
Тем временем хищники явно примеривались, как бы так половчее спрыгнуть вниз, чтобы не оказаться в воде и не столкнуть туда добычу.
Да. В воду они, пожалуй, не полезут. Не сезон.
Лыжи и шапку я потеряла, еще когда катилась вниз, а теперь сбросила изорванный полушубок. Я была все еще разгорячена после бега, и все же холод мигом пробрал меня до костей. Каково же в воде?! Я понятия не имела, сумею ли доплыть до этого чертова харра.
Доктор Ваайне рассказывал, что в ледяной воде жизнь уходит из тела очень быстро…
— Помогите! — еще раз отчаянно крикнула я, срывая голос.
Один из твурков пригнул голову, и мускулы на его плечах заходили ходуном — он готовился к прыжку. Все, медлить больше нельзя. Если вода не замерзает, может быть, она теплая? Я оттолкнулась обеими ногами, шлепаясь в воду спиной вперед, чтобы сразу грести крыльями.
ОУА-А-А! Конечно же, вода была холодной. И мне следовало сообразить, что, будь она теплой, над ней бы поднимался пар… От обжигающего холода мигом перехватило дыхание, и сознание словно замерло, как от удара чем-то тяжелым по голове. Но рефлексы работали вовсю, и все шесть конечностей уже пенили ледяную воду в тщетном стремлении согреться. Надеюсь, уж теперь хардарги меня заметили и правят к берегу…
Несколько раз я переворачивалась посмотреть, далеко ли еще до харра. Он словно застыл на месте! Они что там, совсем рехнулись, намерены дать мне утонуть?! Даже если они все легли спать пораньше, должен же у них быть вахтенный!
Крылья совершенно онемели, и все же я продолжала грести ими, двигаясь куда быстрее, чем обычный пловец. Перевернувшись в очередной раз, я увидела, что нос харра уже почти навис надо мной. Еще немного, и я угодила бы под форштевень…
— Эй! — прохрипела я из последних сил. — Веревку! Аньйо за бортом!
Никакой реакции. И тут я заметила новую странность — вдоль всего борта не было ни одного весла. Даже когда харр идет не на веслах, их не убирают совсем. Их лишь поднимают и укладывают на скамьи параллельно поверхности воды, при этом они все равно торчат снаружи. Кстати, парус был убран, так что корабль просто дрейфовал по течению.
Но мне было не до размышлений, я уже не чувствовала своих конечностей, еще немного — и мышцы откажутся повиноваться. Если я сейчас же не найду способ влезть на борт, мне конец. С носа над водой свешивался якорь — достаточно низко, но все же не настолько, чтобы до него можно было дотянуться из воды. Веревки у меня нет, пояс слишком короткий… Шарф! Продолжая работать крыльями, чтобы удерживать голову над водой, я размотала его непослушными пальцами, а затем, высунув руку повыше, раскрутила шарф над головой и попыталась захлестнуть его мокрым концом лапу якоря. С первого раза вообще ничего не получилось, во второй и третий шарф срывался и лишь с четвертого обмотался вокруг лапы.
Последние усилия для моих одеревеневших мышц… Мне удалось подтянуться и уцепиться за якорь за миг до того, как последний виток шарфа соскользнул с лапы. Дав себе короткий отдых — насколько это понятие применимо к висению на руках над ледяной водой, — я наконец сумела вползти наверх по якорному канату и перевалиться через борт на палубу.
— Черт бы вас… — простонала я, лежа на спине с раскинутыми крыльями, и уже не слишком удивилась, не услышав в ответ ни голосов, ни топота сапог — вообще ничего. Кстати, и палуба подо мной была заснеженной, а не вычищенной, как положено на уважающем себя корабле.
Ладно. Лежать на морозе в мокрой одежде — это такая же верная смерть, как и находиться за бортом. Кряхтя, я поднялась и огляделась.
Ровный нетронутый слой снега покрывал всю палубу; нигде не единого следа. У основания мачты стоял широкий деревянный помост, и снежное одеяло на нем обрисовывало очертания длинной фигуры. Я подошла ближе и провела рукой в перчатке по тому, что казалось головой лежащей скульптуры. Освобожденные из-под снега, на меня взглянули мертвые старческие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93