Она все может потерять из-за этого своего непродуманного поступка. Или…? Возможно, время упорядоченного правления уже прошло.
– Хэлен! – Он побежал за ней, споткнулся и упал со всего маху, затоптав клумбу голубых роз, вскочил. – Хэлен!
Он не видел ее. Впереди бегущих в зданиях правительства зажигался свет. По случайности – возможно, счастливой для членов городского Совета, жилища которых размещались в его здании – городское управление полиции находилось в каком-нибудь квартале отсюда. Там тоже горел свет.
Алан надеялся, что полиция сдержанно обойдется с толпой.
Когда наконец он увидел Хэлен, она вела авангард толпы, скандировавший теперь неоригинальную фразу:
«Мы хотим Совет!»
Безоружные полицейские в голубых комбинезонах с широкими поясами начали протискиваться через толпу. За ними следили камеры лазервидения.
Алан схватил Хэлен за руку, пытаясь перекричать толпу.
– Хэлен! Ради Бога, уйди – тебя могут арестовать. Здесь полиция!
– Ну и что? – Лицо ее пылало, глаза лихорадочно блестели, голос звенел.
Он дотянулся до плаката и вырвал его у нее из рук, швырнул на землю.
– Не желаю видеть тебя обесчещенной!
Она стояла, готовая лопнуть от гнева, и глядела ему в лицо.
– Ты всегда ревновал к моим успехам в политике!
– Неужели ты не видишь, что с тобой происходит? Если тебе так хочется играть в «делай как я», занимайся этим более пристойным образом. Ты могла бы скоро стать президентом.
– И буду. Уходи!
Он встряхнул ее за плечи.
– Да открой ты глаза! Открой!
– Ой, не будь таким напыщенным. Оставь меня в покое. Мои глаза широко раскрыты!
Но Алан видел, что она слегка остыла, возможно, потому, что он просто проявлял к ней внимание.
Потом чей-то голос протрубил:
– Расходитесь по домам! Если у вас есть жалобы, подайте их надлежащим образом. Совет обеспечивает возможность рассмотрения жалоб. Эта демонстрация ничего вам не даст! Полиция имеет право остановить любого, кто попытается проникнуть в здание Совета!
Хэлен дослушала трансляцию и закричала:
– Не давайте им от себя отделаться! Они не станут ничего предпринимать, пока не поймут, что мы настроены серьезно.
Двести лет мира ни капли не научили Хэлен Картис проводить мирные демонстрации.
Такой ничтожный повод, в недоумении говорил себе Алан; вместо многотысячной толпы все могла решить сотня рассерженных писем.
Собравшиеся напирали, пытаясь прорвать полицейский барьер.
В конце концов барьер сломался, и начались столкновения между демонстрантами и полицией. Несколько раз Алан видел, как какой-нибудь полицейский, выйдя из себя, бил демонстранта.
Он чувствовал отвращение и смятение, но поделать ничего не мог.
Он поплелся прочь от места событий. На какое-то время все чувства покинули его.
Глава 5
Ноги несли куда-то несчастного Алана, а куда – ему было все равно.
Он не сомневался, что этот бунт отметил какую-то важную перемену в ходе земной истории, но столь же отчетливо понимал, что пройдет двадцать лет, прежде чем он сможет оглянуться и решить, отчего это случилось.
«Хэлен, я люблю тебя», – подумал он. Но ничего хорошего в том не было. Теперь их ничто не связывало. Он разбередил старую рану. Ему не следовало этого делать.
Он поднял глаза и обнаружил, что приближается к дому, где жил дед. И тут же осознал, что ему надо с кем-то поговорить. С тех пор как они с Хэлен расстались, такого человека у него не было. Возможно, суровый старик откажется слушать, и почти наверняка откажет в совете или помощи, но делать было нечего.
У него не нашлось ультразвукового ключа от лифта, и он очень медленно взобрался по ступеням и подошел к главному входу в большую квартиру.
Открыл ему и впустил в квартиру какой-то слуга.
Саймон Пауйс сидел в кресле и внимательно смотрел лазервид; показывали сцены происходивших у здания Совета беспорядков. Он повернул свою большую голову, и Алан уловил оттенок торжества в его задумчивом взгляде.
– Значит, Огненного Шута власть не интересует, да? – Саймон Пауйс чуть улыбнулся и показал на приемник. – Тогда что же это, Алан?
– Бунт, – глухо ответил Алан. – Но, хоть делается это во имя Огненного Шута, он к этому не подстрекал.
– Не очень верится. Ты тоже туда впутался немного, да? Я тебя видел, – он снова показал на приемник. – И Хэлен тоже принимает активное участие.
– Весьма активное, – Алан говорил по-прежнему сухо.
– Не одобряешь?
– Я пытался ее остановить.
– Значит, ты изменил свое мнение об Огненном Шуте. Ты понимаешь, что я был прав. Будь моя воля, всех этих бунтовщиков бросили бы в тюрьму, а Огненного Шута изгнали бы с этой планеты!
Потрясенный свирепостью последнего замечания деда, Алан хранил молчание. Они вместе смотрели лазервид. Полиция вроде бы справлялась, хотя и нуждалась в подкреплениях.
– Я не изменил своего мнения, дед, – тихо сказал Алан. – В любом случае, ненамного.
Его дед тоже ответил не сразу:
– Хотел бы я, чтобы ты знал то же, что и я – тогда ты бы боролся с Огненным Шутом так же упорно, как пытаюсь я. Этот человек – преступник. Возможно, более чем преступник. Может быть, это последний вечер, когда мы можем, удобно устроившись, смотреть лазервид.
– Видимо, мы оба недооцениваем популярность Огненного Шута, – раздумывал Алан. – Ты собираешься продолжать свою кампанию против него?
– Разумеется.
– Я полагал, что ты лучше распорядишься своим временем и постараешься выяснить, почему он притягивает людей?
– Огненный Шут – это опасность…
– Почему? – настаивал Алан.
– Потому что он угрожает стабильности общества. Мы двести лет сохраняли равновесие…
– Почему он угрожает стабильности общества?
Саймон Пауйс повернулся в кресле.
– Пытаешься дерзить, Алан?
– Я пытаюсь сказать тебе, что сам по себе Огненный Шут ничего не значит. Люди настроены именно так по другой, более глубинной, причине. Я побывал в той пещере внизу, на первом уровне. Я видел, как Огненный Шут старался убедить их не делать этого, но они его не стали слушать. Почему?
Но старик упрямо отказывался втягиваться в дискуссию. И Алан ощутил глухое разочарование. Ему было позарез нужно беседой привести в порядок свои мысли. Он попробовал еще раз:
– Дед!
– Да?
– Огненный Шут умолял собравшихся не устраивать эту демонстрацию. Я видел. Но их не интересовало, что он говорит. Они использовали его, точно так же, как вы с Хэлен используете его в своих целях. Происходит нечто совсем не такое поверхностное. Разве ты не видишь?
И снова старик поднял на него взгляд.
– Очень хорошо. Огненный Шут символизирует нечто – нечто не правильное – в нашем обществе, так? Если имеется некая опасность, по которой в целом мы не можем ударить, мы должны нанести удар по частному проявлению, поскольку это – нечто осязаемое. Я бью по Огненному Шуту.
Алана такое объяснение не удовлетворило. Дедовы слова звучали разумно, и все же он подозревал, что за ними нет ни мысли, ни точности. Его ответ был слишком неуместен.
– Я намерен сделать все возможное, чтобы положить конец деятельности Огненного Шута, – продолжил Саймон Пауйс. – Люди могут оказаться чересчур слепыми, чтобы видеть, что с ними происходит, видеть, что ими овладевает зловещая власть Огненного Шута, но я заставлю их это увидеть. Я заставлю их увидеть!
Алан пожал плечами. Ему казалось, что слепой обвиняет слепого.
– Политики! – воскликнул он, вдруг осерчав. – Какие неискренние это люди!
Дед внезапно поднялся из кресла, встал спиной к лазервиду с напряженным от сдерживаемых чувств лицом.
– С Божьей помощью я вырастил тебя как Пауйса, хоть твоя мать и опозорила меня. Я признал тебя. Я отказался найти легкий выход и заплатить какой-нибудь женщине, чтоб она назвала тебя своим. Ты получил имя Пауйсов и привилегии этого имени. И как же ты вознаградил меня, придя в мой дом и оскорбляя меня! Я воспитал внебрачного ребенка – и теперь этот ублюдок возвращается к своим корням! Ты никогда не понимал ответственности и необходимости служения обществу, которой отмечена наша семья. Мы не ищем власти, мы не лезем в чужие дела! Мы посвящаем свои жизни распространению цивилизации и человечности по всей Солнечной системе! Что ты в этом понимаешь, Алан, как там тебя?
– Думаю, это в высшей степени благородно, – усмехнулся Алан, стараясь удержать слезы боли и гнева. Его пробирала дрожь, совсем как в тот раз, когда ему поведали историю его рождения. – В высшей степени благородно все, что ты, дед, и весь клан Пауйсов сделали для меня! Вот только не смогли сохранить матери жизнь вашими высокими чувствами! Ты не позволил ей выйти замуж за моего отца! Я знаю, бабушка рассказывала. Какой-то неотесанный космонавт, да? А мог бы ты и его застыдить до смерти, как мою мать?
– Твоя мать убила себя. Я все для нее сделал…
– И за все ее осудил!
– Нет… – лицо старика смягчилось.
– Я всякое сомнение всегда истолковывал в твою пользу, дед. Я всегда тебя уважал. Но когда я увидел, как ты отнесся к Огненному Шуту, то понял, что ты можешь становиться непомерным догматиком, что, возможно, слышанное мной о тебе – правда! Твои нападки на меня несправедливы, как и твои нападки на Огненного Шута!
– Если б ты знал, Алан. Если б ты только знал… – Старик распрямил спину. – Я сожалею о том, что наговорил тебе. Я устал… тяжелый день… не соображаю как следует. Возможно, увижусь с тобой завтра.
Алан безмолвно кивнул и вышел, чувствуя по отношению к деду нечто такое, что могло быть, решил он, лишь любовью. Любовью? После всего, что они друг другу наговорили? Ему казалось, все переворачивалось вверх дном. Хаос толпы, хаос его собственных мыслей, хаос его личной жизни – все будто указывало на что-то. Возможно, на некое лекарство от его болячек и болячек мира?
На крыше здания он поискал машину, чтобы перенестись над продолжавшимся внизу буйством к Северной вершине, где ему, возможно, удастся воспользоваться одним из частных лифтов. В чистом небе над куполом катилась по небрежной дуге луна. На краю крыши он увидел Джаннэра.
Зимбабвиец тоже наблюдал за мятежниками вдали.
– Вы опоздали, – приветливо сказал он. – Самое интересное пропустили. Сейчас они уже рассеиваются.
– В самом интересном я принимал участие. – Алан присоединился к нему и увидел, что демонстрация продолжается с участием значительно меньшего числа людей; большинство народу медленно возвращалось обратно, к лифтам.
– Вы не заметили арестов? – спросил Джаннэр.
– Нет. А вы?
– Полиция, похоже, не слишком усердствовала. Думаю, одного-двоих они забрали – может быть, для острастки.
– Что все это значит, Джаннэр? Что происходит с миром?
– Я не с вами? – Джаннэр с любопытством всмотрелся в Алана.
– Как и никто другой, я думаю. Уверен, что эти беспорядки – не просто результат речей Огненного Шута в его пещере. Не сомневаюсь, они назревали давным-давно. Чем же люди настолько недовольны, что вот так вдруг взрываются? Чего они хотят? Чего им недостает? Вы, может быть, так же, как и я, знаете, что в прошлом на массовых демонстрациях многим было все равно, какими плакатами размахивать и какие лозунги скандировать, была лишь некая всеобщая нужда выкрикивать что-то для собственного удовольствия, нечто присущее человеку, как бы ни был его мир полон счастья и удобств. А что на этот раз?
– Думаю, я знаю, что вы имеете в виду, – Джаннэр предложил Алану марихуаны, но тот отказался. – То, что сейчас происходит внизу, Огненный Шут, нетерпение освоить планеты земного типа, жаркие споры в Солнечном доме, личная неудовлетворенность, «Время перемен» в заголовках новостей и лазервида. Все это грозит вывести общество из его заботливо поддерживавшегося равновесия. Вы хотите сказать, что некая, – Джаннэр подыскал слово, – сила овладела родом людским, что мы должны что-то делать, каким-то образом изменить нашу цель?
– Мне кажется, это более или менее то, что я имею в виду. Мне самому трудно передать это словами.
– Что ж, возможно, это имеет в виду и Огненный Шут, когда говорит, что мы поворачиваемся спиной к естественной жизни. Со всеми нашими материальными благами нам, возможно, следует посмотреть внутрь себя, вместо того, чтобы смотреть вовне, на новые колонизуемые планеты. Ну, и что же нам со всем этим делать, господин Пауйс?
– Хотел бы я знать.
– Я тоже, – Джаннэр выдохнул сладковатый дымок и облокотился на перила.
– По-моему, вы понимаете, чего добивается Огненный Шут. Вы должны верить, что он невиновен в возникновении этих беспорядков. Вы не можете сказать это моему деду?
Теперь Джаннэр заговорил по-другому.
– Я не сказал, что Огненный Шут невиновен, господин Пауйс. Я согласен с вашим дедом. Он опасен! – Джаннэр говорил почти с той же яростью, как до того Саймон Пауйс.
Алан вздохнул.
– Уф-ф… Ладно. Доброй ночи, Джаннэр.
– И вам, господин Пауйс.
Забравшись в автоматическое такси и дав ему команду, Алан успел увидеть, что негр не сводит с луны печального взгляда, как собака, готовая залаять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Хэлен! – Он побежал за ней, споткнулся и упал со всего маху, затоптав клумбу голубых роз, вскочил. – Хэлен!
Он не видел ее. Впереди бегущих в зданиях правительства зажигался свет. По случайности – возможно, счастливой для членов городского Совета, жилища которых размещались в его здании – городское управление полиции находилось в каком-нибудь квартале отсюда. Там тоже горел свет.
Алан надеялся, что полиция сдержанно обойдется с толпой.
Когда наконец он увидел Хэлен, она вела авангард толпы, скандировавший теперь неоригинальную фразу:
«Мы хотим Совет!»
Безоружные полицейские в голубых комбинезонах с широкими поясами начали протискиваться через толпу. За ними следили камеры лазервидения.
Алан схватил Хэлен за руку, пытаясь перекричать толпу.
– Хэлен! Ради Бога, уйди – тебя могут арестовать. Здесь полиция!
– Ну и что? – Лицо ее пылало, глаза лихорадочно блестели, голос звенел.
Он дотянулся до плаката и вырвал его у нее из рук, швырнул на землю.
– Не желаю видеть тебя обесчещенной!
Она стояла, готовая лопнуть от гнева, и глядела ему в лицо.
– Ты всегда ревновал к моим успехам в политике!
– Неужели ты не видишь, что с тобой происходит? Если тебе так хочется играть в «делай как я», занимайся этим более пристойным образом. Ты могла бы скоро стать президентом.
– И буду. Уходи!
Он встряхнул ее за плечи.
– Да открой ты глаза! Открой!
– Ой, не будь таким напыщенным. Оставь меня в покое. Мои глаза широко раскрыты!
Но Алан видел, что она слегка остыла, возможно, потому, что он просто проявлял к ней внимание.
Потом чей-то голос протрубил:
– Расходитесь по домам! Если у вас есть жалобы, подайте их надлежащим образом. Совет обеспечивает возможность рассмотрения жалоб. Эта демонстрация ничего вам не даст! Полиция имеет право остановить любого, кто попытается проникнуть в здание Совета!
Хэлен дослушала трансляцию и закричала:
– Не давайте им от себя отделаться! Они не станут ничего предпринимать, пока не поймут, что мы настроены серьезно.
Двести лет мира ни капли не научили Хэлен Картис проводить мирные демонстрации.
Такой ничтожный повод, в недоумении говорил себе Алан; вместо многотысячной толпы все могла решить сотня рассерженных писем.
Собравшиеся напирали, пытаясь прорвать полицейский барьер.
В конце концов барьер сломался, и начались столкновения между демонстрантами и полицией. Несколько раз Алан видел, как какой-нибудь полицейский, выйдя из себя, бил демонстранта.
Он чувствовал отвращение и смятение, но поделать ничего не мог.
Он поплелся прочь от места событий. На какое-то время все чувства покинули его.
Глава 5
Ноги несли куда-то несчастного Алана, а куда – ему было все равно.
Он не сомневался, что этот бунт отметил какую-то важную перемену в ходе земной истории, но столь же отчетливо понимал, что пройдет двадцать лет, прежде чем он сможет оглянуться и решить, отчего это случилось.
«Хэлен, я люблю тебя», – подумал он. Но ничего хорошего в том не было. Теперь их ничто не связывало. Он разбередил старую рану. Ему не следовало этого делать.
Он поднял глаза и обнаружил, что приближается к дому, где жил дед. И тут же осознал, что ему надо с кем-то поговорить. С тех пор как они с Хэлен расстались, такого человека у него не было. Возможно, суровый старик откажется слушать, и почти наверняка откажет в совете или помощи, но делать было нечего.
У него не нашлось ультразвукового ключа от лифта, и он очень медленно взобрался по ступеням и подошел к главному входу в большую квартиру.
Открыл ему и впустил в квартиру какой-то слуга.
Саймон Пауйс сидел в кресле и внимательно смотрел лазервид; показывали сцены происходивших у здания Совета беспорядков. Он повернул свою большую голову, и Алан уловил оттенок торжества в его задумчивом взгляде.
– Значит, Огненного Шута власть не интересует, да? – Саймон Пауйс чуть улыбнулся и показал на приемник. – Тогда что же это, Алан?
– Бунт, – глухо ответил Алан. – Но, хоть делается это во имя Огненного Шута, он к этому не подстрекал.
– Не очень верится. Ты тоже туда впутался немного, да? Я тебя видел, – он снова показал на приемник. – И Хэлен тоже принимает активное участие.
– Весьма активное, – Алан говорил по-прежнему сухо.
– Не одобряешь?
– Я пытался ее остановить.
– Значит, ты изменил свое мнение об Огненном Шуте. Ты понимаешь, что я был прав. Будь моя воля, всех этих бунтовщиков бросили бы в тюрьму, а Огненного Шута изгнали бы с этой планеты!
Потрясенный свирепостью последнего замечания деда, Алан хранил молчание. Они вместе смотрели лазервид. Полиция вроде бы справлялась, хотя и нуждалась в подкреплениях.
– Я не изменил своего мнения, дед, – тихо сказал Алан. – В любом случае, ненамного.
Его дед тоже ответил не сразу:
– Хотел бы я, чтобы ты знал то же, что и я – тогда ты бы боролся с Огненным Шутом так же упорно, как пытаюсь я. Этот человек – преступник. Возможно, более чем преступник. Может быть, это последний вечер, когда мы можем, удобно устроившись, смотреть лазервид.
– Видимо, мы оба недооцениваем популярность Огненного Шута, – раздумывал Алан. – Ты собираешься продолжать свою кампанию против него?
– Разумеется.
– Я полагал, что ты лучше распорядишься своим временем и постараешься выяснить, почему он притягивает людей?
– Огненный Шут – это опасность…
– Почему? – настаивал Алан.
– Потому что он угрожает стабильности общества. Мы двести лет сохраняли равновесие…
– Почему он угрожает стабильности общества?
Саймон Пауйс повернулся в кресле.
– Пытаешься дерзить, Алан?
– Я пытаюсь сказать тебе, что сам по себе Огненный Шут ничего не значит. Люди настроены именно так по другой, более глубинной, причине. Я побывал в той пещере внизу, на первом уровне. Я видел, как Огненный Шут старался убедить их не делать этого, но они его не стали слушать. Почему?
Но старик упрямо отказывался втягиваться в дискуссию. И Алан ощутил глухое разочарование. Ему было позарез нужно беседой привести в порядок свои мысли. Он попробовал еще раз:
– Дед!
– Да?
– Огненный Шут умолял собравшихся не устраивать эту демонстрацию. Я видел. Но их не интересовало, что он говорит. Они использовали его, точно так же, как вы с Хэлен используете его в своих целях. Происходит нечто совсем не такое поверхностное. Разве ты не видишь?
И снова старик поднял на него взгляд.
– Очень хорошо. Огненный Шут символизирует нечто – нечто не правильное – в нашем обществе, так? Если имеется некая опасность, по которой в целом мы не можем ударить, мы должны нанести удар по частному проявлению, поскольку это – нечто осязаемое. Я бью по Огненному Шуту.
Алана такое объяснение не удовлетворило. Дедовы слова звучали разумно, и все же он подозревал, что за ними нет ни мысли, ни точности. Его ответ был слишком неуместен.
– Я намерен сделать все возможное, чтобы положить конец деятельности Огненного Шута, – продолжил Саймон Пауйс. – Люди могут оказаться чересчур слепыми, чтобы видеть, что с ними происходит, видеть, что ими овладевает зловещая власть Огненного Шута, но я заставлю их это увидеть. Я заставлю их увидеть!
Алан пожал плечами. Ему казалось, что слепой обвиняет слепого.
– Политики! – воскликнул он, вдруг осерчав. – Какие неискренние это люди!
Дед внезапно поднялся из кресла, встал спиной к лазервиду с напряженным от сдерживаемых чувств лицом.
– С Божьей помощью я вырастил тебя как Пауйса, хоть твоя мать и опозорила меня. Я признал тебя. Я отказался найти легкий выход и заплатить какой-нибудь женщине, чтоб она назвала тебя своим. Ты получил имя Пауйсов и привилегии этого имени. И как же ты вознаградил меня, придя в мой дом и оскорбляя меня! Я воспитал внебрачного ребенка – и теперь этот ублюдок возвращается к своим корням! Ты никогда не понимал ответственности и необходимости служения обществу, которой отмечена наша семья. Мы не ищем власти, мы не лезем в чужие дела! Мы посвящаем свои жизни распространению цивилизации и человечности по всей Солнечной системе! Что ты в этом понимаешь, Алан, как там тебя?
– Думаю, это в высшей степени благородно, – усмехнулся Алан, стараясь удержать слезы боли и гнева. Его пробирала дрожь, совсем как в тот раз, когда ему поведали историю его рождения. – В высшей степени благородно все, что ты, дед, и весь клан Пауйсов сделали для меня! Вот только не смогли сохранить матери жизнь вашими высокими чувствами! Ты не позволил ей выйти замуж за моего отца! Я знаю, бабушка рассказывала. Какой-то неотесанный космонавт, да? А мог бы ты и его застыдить до смерти, как мою мать?
– Твоя мать убила себя. Я все для нее сделал…
– И за все ее осудил!
– Нет… – лицо старика смягчилось.
– Я всякое сомнение всегда истолковывал в твою пользу, дед. Я всегда тебя уважал. Но когда я увидел, как ты отнесся к Огненному Шуту, то понял, что ты можешь становиться непомерным догматиком, что, возможно, слышанное мной о тебе – правда! Твои нападки на меня несправедливы, как и твои нападки на Огненного Шута!
– Если б ты знал, Алан. Если б ты только знал… – Старик распрямил спину. – Я сожалею о том, что наговорил тебе. Я устал… тяжелый день… не соображаю как следует. Возможно, увижусь с тобой завтра.
Алан безмолвно кивнул и вышел, чувствуя по отношению к деду нечто такое, что могло быть, решил он, лишь любовью. Любовью? После всего, что они друг другу наговорили? Ему казалось, все переворачивалось вверх дном. Хаос толпы, хаос его собственных мыслей, хаос его личной жизни – все будто указывало на что-то. Возможно, на некое лекарство от его болячек и болячек мира?
На крыше здания он поискал машину, чтобы перенестись над продолжавшимся внизу буйством к Северной вершине, где ему, возможно, удастся воспользоваться одним из частных лифтов. В чистом небе над куполом катилась по небрежной дуге луна. На краю крыши он увидел Джаннэра.
Зимбабвиец тоже наблюдал за мятежниками вдали.
– Вы опоздали, – приветливо сказал он. – Самое интересное пропустили. Сейчас они уже рассеиваются.
– В самом интересном я принимал участие. – Алан присоединился к нему и увидел, что демонстрация продолжается с участием значительно меньшего числа людей; большинство народу медленно возвращалось обратно, к лифтам.
– Вы не заметили арестов? – спросил Джаннэр.
– Нет. А вы?
– Полиция, похоже, не слишком усердствовала. Думаю, одного-двоих они забрали – может быть, для острастки.
– Что все это значит, Джаннэр? Что происходит с миром?
– Я не с вами? – Джаннэр с любопытством всмотрелся в Алана.
– Как и никто другой, я думаю. Уверен, что эти беспорядки – не просто результат речей Огненного Шута в его пещере. Не сомневаюсь, они назревали давным-давно. Чем же люди настолько недовольны, что вот так вдруг взрываются? Чего они хотят? Чего им недостает? Вы, может быть, так же, как и я, знаете, что в прошлом на массовых демонстрациях многим было все равно, какими плакатами размахивать и какие лозунги скандировать, была лишь некая всеобщая нужда выкрикивать что-то для собственного удовольствия, нечто присущее человеку, как бы ни был его мир полон счастья и удобств. А что на этот раз?
– Думаю, я знаю, что вы имеете в виду, – Джаннэр предложил Алану марихуаны, но тот отказался. – То, что сейчас происходит внизу, Огненный Шут, нетерпение освоить планеты земного типа, жаркие споры в Солнечном доме, личная неудовлетворенность, «Время перемен» в заголовках новостей и лазервида. Все это грозит вывести общество из его заботливо поддерживавшегося равновесия. Вы хотите сказать, что некая, – Джаннэр подыскал слово, – сила овладела родом людским, что мы должны что-то делать, каким-то образом изменить нашу цель?
– Мне кажется, это более или менее то, что я имею в виду. Мне самому трудно передать это словами.
– Что ж, возможно, это имеет в виду и Огненный Шут, когда говорит, что мы поворачиваемся спиной к естественной жизни. Со всеми нашими материальными благами нам, возможно, следует посмотреть внутрь себя, вместо того, чтобы смотреть вовне, на новые колонизуемые планеты. Ну, и что же нам со всем этим делать, господин Пауйс?
– Хотел бы я знать.
– Я тоже, – Джаннэр выдохнул сладковатый дымок и облокотился на перила.
– По-моему, вы понимаете, чего добивается Огненный Шут. Вы должны верить, что он невиновен в возникновении этих беспорядков. Вы не можете сказать это моему деду?
Теперь Джаннэр заговорил по-другому.
– Я не сказал, что Огненный Шут невиновен, господин Пауйс. Я согласен с вашим дедом. Он опасен! – Джаннэр говорил почти с той же яростью, как до того Саймон Пауйс.
Алан вздохнул.
– Уф-ф… Ладно. Доброй ночи, Джаннэр.
– И вам, господин Пауйс.
Забравшись в автоматическое такси и дав ему команду, Алан успел увидеть, что негр не сводит с луны печального взгляда, как собака, готовая залаять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26