И любезность была поразительной, а в такую холодную ночь это было почти добротой, то, что ему дали одеяло укрыться... У него перехватило дыхание, он обо всем забыл, потому что человек поднялся, обошел стол, прихрамывая на левую ногу, чтобы лично осмотреть одежду.
Рейнольдса учили оценивать людей, очень хорошо учили оценивать лица, выражения лица и характеры. Он, конечно, допускал в этом деле ошибки, и довольно часто, но никогда не делал серьезных промахов, ибо был убежден, что сейчас ему просто невозможно крупно ошибиться. Лицо теперь целиком освещалось светом лампы. Оно, в сравнении с руками, являло собой вопиющее противоречие. Покрытое морщинами, усталое лицо человека среднего возраста, обрамленное густыми снежно-белыми волосами. Лицо глубоко чувствующего человека, отточенное опытом, печалью и страданием, которые Рейнольдс, наверное, никогда не смог бы даже и вообразить себе. В лице было больше доброты, мудрости, терпимости и понимания, чем мог наблюдать Рейнольдс ранее на лицах других людей. Перед ним был человек, повидавший все, испытавший все, знающий все, но сохранивший и по сей час сердце ребенка.
Рейнольдс медленно опустился на скамью, машинально запахиваясь в выцветшее одеяло. Отчаянно, заставляя себя размышлять отстраненно и ясно, он попытался привести в порядок беспорядочное мелькание противоречивых мыслей, проносившихся в голове. Но дальше первой неразрешимой загадки – что делает этот человек в такой дьявольской организации, как АВО, – он не мог пойти, потому что получил четвертый, и последний шок и – немедленно после этого – ответ на все свои вопросы.
Рядом с Рейнольдсом распахнулась дверь, и в комнату вошла девушка. В АВО, знал Рейнольдс, служили женщины, среди них были и наиболее выдающиеся образцы мастеров самых ужасных и зверских пыток. Однако даже самый фантастический всплеск воображения не мог бы заставить Рейнольдса включить эту девушку в подобную категорию: чуть ниже среднего роста, плотно закутавшаяся в шаль, которая прикрывала изящную талию, с молодым, свежим и невинным лицом, не тронутым никакими пороками. Светлые волосы цвета спелой пшеницы рассыпались по плечам. Костяшками пальцев правой руки она протирала все еще заспанные глаза синего – нет, василькового цвета. Она заговорила чуть хриплым спросонья голосом, но таким мягким, музыкальным, хоть и немного резковатым.
– Почему вы еще не легли и разговариваете? Уже больше часа ночи, и мне бы тоже хотелось немного поспать. – Внезапно взгляд ее упал на груду одежды, она обернулась, увидела сидящего на скамейке и укутанного в старое одеяло Рейнольдса, глаза ее расширились от удивления, она невольно сделала шаг назад, сильнее укутавшись в шаль. – Что? Ради Бога, что это такое, Янчи?
Глава 3
Янчи!.. Майкл Рейнольдс, еще не осознавая, что делает, уже оказался на ногах. Впервые с тех пор, как он попал в руки венгров, его покинуло холодное спокойствие и маска равнодушия. Его глаза зажглись от возбуждения и надежды, которая, как он думал, потеряна для него навсегда. Он сделал два быстрых шага к девушке, ухватившись за соскальзывающее одеяло, почти упавшее на пол.
– Вы сказали Янчи? – спросил он.
– А что? Что вы хотите? – Девушка отступала от двигавшегося к ней Рейнольдса, пока не наткнулась на спокойную фигуру Шандора и не схватилась за его руку.
Чувство тревоги исчезло с ее лица, она внимательно посмотрела на Рейнольдса и задумчиво кивнула. – Да, я сказала Янчи.
– Янчи... – медленно повторил это имя Рейнольдс, повторил недоверчиво, как человек, желающий вслушаться в каждый звук и отчаянно жаждущий поверить тому, чему не может заставить себя верить.
Он пересек комнату. В его глазах отразились надежда и сомнения, когда он остановился перед человеком с изуродованными руками.
– Вас зовут Янчи? – медленно переспросил он, все еще чувствуя невозможность поверить в подобное, и это снова отразилось в его глазах.
– Меня зовут Янчи, – кивнул пожилой человек. Глаза его оставались спокойными и немного загадочными.
– Один – четыре – один – четыре – один – восемь – два. – Рейнольдс не мигая глядел на него, отыскивая на лице малейший ответный отзвук – признание. – Это?..
– Что «это», мистер Буль?
– Если вы Янчи, то номер один – четыре – один – четыре – один – восемь – два, – повторил Рейнольдс. Медленно, не встречая сопротивления, он протянул руку и дотронулся до левой руки Янчи, поднял манжет вверх от кисти и уставился на фиолетовую татуировку: 1414182. Номер был таким же четким и нерасплывшимся, словно его нанесли на руку только вчера.
Рейнольдс уселся на край стола, увидел пачку сигарет и вытащил одну. Жендрё зажег и поднес к сигарете спичку, и Рейнольдс с благодарностью кивнул. Он сомневался, что смог бы прикурить сам. Его руки дрожали. Треск горящей спички казался странно громким во внезапно наступившей тишине. Янчи наконец прервал молчание.
– Кажется, вы что-то знаете обо мне? – мягко спросил он.
– Я знаю очень многое, – руки Рейнольдса перестали дрожать, и он вновь обрел душевное равновесие, по крайней мере внешне. Он окинул взглядом комнату, поглядел на Жендрё, Шандора, девушку и молодого человека с быстрыми беспокойными глазами. На всех лицах лежала печать озадаченности и настороженности. – Это ваши друзья? Вы можете им абсолютно доверять? Они все знают, кто вы? Кто вы на самом деле, я имею в виду.
– Да, вы можете говорить свободно.
– Янчи – это псевдоним человека по фамилии Иллюрин. – Рейнольдс произнес это имя словно машинально, так, как повторяют хорошо запомнившееся, что и было на самом деле. – Генерал-майор Алексис Иллюрин, родился в Калиновке, на Украине, 18 октября 1904 года. Женился 18 июня 1931 года. Жену зовут Катерина. Дочь зовут Юлия. – Рейнольдс взглянул на девушку. – Это, наверное, она и есть. Она кажется подходящей по возрасту. Полковник Макинтош передает вам, что ему хотелось бы вернуть свои ботинки... Не знаю, что это означает.
– Просто старая шутка. – Янчи обошел вокруг стола, сел и откинулся с улыбкой в кресле. – Ну, ну, мой старый друг Питер Макинтош все еще жив. Неистребимый! Он всегда был неистребимым. Вы, должно быть, работаете на него. Конечно... Мистер... э...
– Рейнольдс. Майкл Рейнольдс. Я работаю на него.
– Опишите его, – трудноуловимое в голосе вряд ли можно было назвать ужесточением, но оно безошибочно ощущалось. – Лицо. Телосложение. Одежда. Биография. Семья. Все...
Рейнольдс сделал это. Он без остановки говорил целых пять минут, пока Янчи не поднял руку.
– Достаточно. Вы знаете его. Работаете на него. И должны быть тем человеком, за которого себя выдаете. Но он сильно рисковал. Это не похоже на моего старого друга.
– Вы имеете в виду, что меня могли поймать и заставить говорить? И тогда вы тоже были бы для нас потеряны?
– Вы очень быстро соображаете, молодой человек.
– Полковник Макинтош не рисковал, – спокойно сказал Рейнольдс. – Я знал ваше имя и номер. А где вы живете, как выглядите, я не имел ни малейшего понятия. Он даже не сказал о шрамах на ваших руках, что дало бы мне возможность сразу вас узнать.
– Каким же образом, в таком случае, вы рассчитывали вступить со мной в контакт?
– У меня был адрес кафе. – Рейнольдс назвал его. – Как объяснил полковник Макинтош, это кафе – пристанище недовольных элементов. Я должен был ходить туда каждый вечер, сидеть за одним и тем же столиком до тех пор, пока ко мне не подошли бы.
– И никаких опознавательных знаков? – вопрос Жендрё выразился не в интонации, а в чуть приподнятой брови.
– Естественно, такой опознавательный знак был: мой галстук.
Полковник Жендрё посмотрел на лежавший перед ним галстук, поморщился, кивнул и молча отвернулся. Рейнольдс почувствовал начало первого приступа ярости.
– Зачем спрашивать, если вы уже знали? – раздраженно и резко спросил он.
– Мы не хотели вас обидеть, – ответил за Жендрё Янчи. – Не знающая предела подозрительность, мистер Рейнольдс, является нашей единственной гарантией выживания. Мы подозреваем всех. Всех живых. Всех, кто движется. Мы подозреваем их каждую минуту каждого часа, но, как видите, мы выживаем. Нас попросили связаться с вами в том кафе. И мы практически не вылезали из него последние три дня. Но эта просьба шла от анонимного источника в Вене. Не упоминался полковник Макинтош. Он – старая лиса, этот полковник... И если бы мы встретили вас в кафе, что было бы дальше?
– Мне объяснили, что меня отведут к вам. Или к одному из двух других людей, к Гридашу или к Белой Мыши.
– Получилось удачно, что путь до меня сократился, – пробормотал Янчи, – но, боюсь, вы не нашли бы ни Гридаша, ни Белую Мышь.
– Их больше нет в Будапеште?
– Белая Мышь в Сибири. Мы никогда его больше не увидим. Гридаш умер три недели назад. Не далее как в двух километрах отсюда, в камере пыток АВО. Они на секунду ослабили бдительность, а он сумел схватить пистолет и выстрелить себе в рот. Счастливая смерть. Для него.
– Как?.. Но откуда вам все это стало известно?
– Там присутствовал полковник Жендрё, человек, которого вы знаете. Он видел, как тот умер. Именно пистолет Жендрё он схватил.
Рейнольдс тщательно загасил сигарету в пепельнице. Поглядел пустым и невыразительным взглядом на Янчи, потом на Жендрё, потом опять на Янчи.
– Жендрё является сотрудником АВО уже восемнадцать месяцев, – спокойно пояснил Янчи. – Он один из самых эффективных и уважаемых офицеров. Когда что-то не так и человеку удается в последний момент скрыться, не найдешь более сурового и гневного офицера, чем Жендрё. Никто не может применить к своим людям такие жестокие методы. Он доводит подчиненных до такого состояния, так их гоняет, что они буквально валятся с ног от изнеможения. Речи, которые он произносит перед начинающими служить сотрудниками и курсантами учебных заведений АВО, уже изданы в качестве идеологического пособия. Он известен под прозвищем Кнут. Его шеф, Фурминт, теряется в догадках, не понимая патологическую ненависть Жендрё к своим собственным соотечественникам, но утверждает, что тот является единственным незаменимым сотрудником секретной полиции Будапешта... Сто – двести венгров, которые сегодня еще живы, находящиеся здесь или на Западе, обязаны своими жизнями полковнику Жендрё.
Рейнольдс уставился на Жендрё, изучая каждую черточку лица, словно видел его впервые. Он удивленно раздумывал, что же это за человек, который может жить в таких невыносимых, невероятно трудных и опасных условиях, никогда не ведая, наблюдают ли за ним, подозревают ли его, предали ли его, никогда не зная, не будет ли он следующим на очереди к палачу, и как-то мгновенно, неизвестно почему, понял, что такой он и есть, как о нем говорит Янчи. Отбрасывая в сторону все остальные соображения, Рейнольдс тоже должен быть таким, иначе сейчас он уже кричал бы от боли в камере пыток, в глубоком подвале на улице Сталина...
– Должно быть, это действительно так, как вы говорите, генерал Иллюрин, – пробормотал Рейнольдс. – Он невероятно рискует.
– Янчи, если вы будете так любезны, Янчи, всегда и впредь Янчи... Генерал-майор Иллюрин мертв.
– Прошу прощения... А сегодня, что скажете относительно сегодня?
– Ваш... э... арест, осуществленный нашим другом, который находится здесь?
– Да.
– Это просто. У него доступ ко всем секретным оперативным делам, кроме нескольких самых секретных. Он также знает о всех планируемых операциях в Будапеште и западной Венгрии. Он знает о блокпостах на дорогах, знает о времени закрытия границы... И он узнал, что вы в пути.
– Но, конечно, конечно, они не меня ловили. Как могло такое случиться?..
– Не обольщайтесь, мой дорогой Рейнольдс. – Жендрё аккуратно вынул еще одну черно-коричневую русскую сигарету и зажег спичку. Рейнольдсу еще предстояло узнать, что он выкуривает по сотне в день. – Столько подряд совпадений быть не может. Они искали не вас. Они никого не искали. Они останавливали только грузовики, обыскивали их в поисках больших количеств ферровольфрама, который контрабандным путем ввозится в страну.
– Думаю, они были бы чертовски довольны, если бы им удалось наложить лапы на весь ферровольфрам, – пробормотал Рейнольдс.
– И действительно это так, мой дорогой юноша, действительно это так. Однако существуют официальные каналы, через которые этот металл мог бы завозиться. Имеется определенная таможенная процедура, которую нужно выполнять. Не слишком заостряя на этом внимание, можно отметить, что несколько наших высших партийных чиновников, высокоуважаемых членов правительства, были лишены их обычной доли. Такое положение дел невозможно было терпеть.
– Немыслимо, – согласился Рейнольдс. – Акция была совершенно необходима.
– Точно, – улыбнулся Жендрё. Рейнольдс впервые за все это время видел его улыбающимся: внезапный блеск ровных белых зубов и смеющиеся глаза преобразили этого обычно холодно-отчужденного человека. – К сожалению, в подобных случаях в сети попадается не та рыба, за которой мы охотимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Рейнольдса учили оценивать людей, очень хорошо учили оценивать лица, выражения лица и характеры. Он, конечно, допускал в этом деле ошибки, и довольно часто, но никогда не делал серьезных промахов, ибо был убежден, что сейчас ему просто невозможно крупно ошибиться. Лицо теперь целиком освещалось светом лампы. Оно, в сравнении с руками, являло собой вопиющее противоречие. Покрытое морщинами, усталое лицо человека среднего возраста, обрамленное густыми снежно-белыми волосами. Лицо глубоко чувствующего человека, отточенное опытом, печалью и страданием, которые Рейнольдс, наверное, никогда не смог бы даже и вообразить себе. В лице было больше доброты, мудрости, терпимости и понимания, чем мог наблюдать Рейнольдс ранее на лицах других людей. Перед ним был человек, повидавший все, испытавший все, знающий все, но сохранивший и по сей час сердце ребенка.
Рейнольдс медленно опустился на скамью, машинально запахиваясь в выцветшее одеяло. Отчаянно, заставляя себя размышлять отстраненно и ясно, он попытался привести в порядок беспорядочное мелькание противоречивых мыслей, проносившихся в голове. Но дальше первой неразрешимой загадки – что делает этот человек в такой дьявольской организации, как АВО, – он не мог пойти, потому что получил четвертый, и последний шок и – немедленно после этого – ответ на все свои вопросы.
Рядом с Рейнольдсом распахнулась дверь, и в комнату вошла девушка. В АВО, знал Рейнольдс, служили женщины, среди них были и наиболее выдающиеся образцы мастеров самых ужасных и зверских пыток. Однако даже самый фантастический всплеск воображения не мог бы заставить Рейнольдса включить эту девушку в подобную категорию: чуть ниже среднего роста, плотно закутавшаяся в шаль, которая прикрывала изящную талию, с молодым, свежим и невинным лицом, не тронутым никакими пороками. Светлые волосы цвета спелой пшеницы рассыпались по плечам. Костяшками пальцев правой руки она протирала все еще заспанные глаза синего – нет, василькового цвета. Она заговорила чуть хриплым спросонья голосом, но таким мягким, музыкальным, хоть и немного резковатым.
– Почему вы еще не легли и разговариваете? Уже больше часа ночи, и мне бы тоже хотелось немного поспать. – Внезапно взгляд ее упал на груду одежды, она обернулась, увидела сидящего на скамейке и укутанного в старое одеяло Рейнольдса, глаза ее расширились от удивления, она невольно сделала шаг назад, сильнее укутавшись в шаль. – Что? Ради Бога, что это такое, Янчи?
Глава 3
Янчи!.. Майкл Рейнольдс, еще не осознавая, что делает, уже оказался на ногах. Впервые с тех пор, как он попал в руки венгров, его покинуло холодное спокойствие и маска равнодушия. Его глаза зажглись от возбуждения и надежды, которая, как он думал, потеряна для него навсегда. Он сделал два быстрых шага к девушке, ухватившись за соскальзывающее одеяло, почти упавшее на пол.
– Вы сказали Янчи? – спросил он.
– А что? Что вы хотите? – Девушка отступала от двигавшегося к ней Рейнольдса, пока не наткнулась на спокойную фигуру Шандора и не схватилась за его руку.
Чувство тревоги исчезло с ее лица, она внимательно посмотрела на Рейнольдса и задумчиво кивнула. – Да, я сказала Янчи.
– Янчи... – медленно повторил это имя Рейнольдс, повторил недоверчиво, как человек, желающий вслушаться в каждый звук и отчаянно жаждущий поверить тому, чему не может заставить себя верить.
Он пересек комнату. В его глазах отразились надежда и сомнения, когда он остановился перед человеком с изуродованными руками.
– Вас зовут Янчи? – медленно переспросил он, все еще чувствуя невозможность поверить в подобное, и это снова отразилось в его глазах.
– Меня зовут Янчи, – кивнул пожилой человек. Глаза его оставались спокойными и немного загадочными.
– Один – четыре – один – четыре – один – восемь – два. – Рейнольдс не мигая глядел на него, отыскивая на лице малейший ответный отзвук – признание. – Это?..
– Что «это», мистер Буль?
– Если вы Янчи, то номер один – четыре – один – четыре – один – восемь – два, – повторил Рейнольдс. Медленно, не встречая сопротивления, он протянул руку и дотронулся до левой руки Янчи, поднял манжет вверх от кисти и уставился на фиолетовую татуировку: 1414182. Номер был таким же четким и нерасплывшимся, словно его нанесли на руку только вчера.
Рейнольдс уселся на край стола, увидел пачку сигарет и вытащил одну. Жендрё зажег и поднес к сигарете спичку, и Рейнольдс с благодарностью кивнул. Он сомневался, что смог бы прикурить сам. Его руки дрожали. Треск горящей спички казался странно громким во внезапно наступившей тишине. Янчи наконец прервал молчание.
– Кажется, вы что-то знаете обо мне? – мягко спросил он.
– Я знаю очень многое, – руки Рейнольдса перестали дрожать, и он вновь обрел душевное равновесие, по крайней мере внешне. Он окинул взглядом комнату, поглядел на Жендрё, Шандора, девушку и молодого человека с быстрыми беспокойными глазами. На всех лицах лежала печать озадаченности и настороженности. – Это ваши друзья? Вы можете им абсолютно доверять? Они все знают, кто вы? Кто вы на самом деле, я имею в виду.
– Да, вы можете говорить свободно.
– Янчи – это псевдоним человека по фамилии Иллюрин. – Рейнольдс произнес это имя словно машинально, так, как повторяют хорошо запомнившееся, что и было на самом деле. – Генерал-майор Алексис Иллюрин, родился в Калиновке, на Украине, 18 октября 1904 года. Женился 18 июня 1931 года. Жену зовут Катерина. Дочь зовут Юлия. – Рейнольдс взглянул на девушку. – Это, наверное, она и есть. Она кажется подходящей по возрасту. Полковник Макинтош передает вам, что ему хотелось бы вернуть свои ботинки... Не знаю, что это означает.
– Просто старая шутка. – Янчи обошел вокруг стола, сел и откинулся с улыбкой в кресле. – Ну, ну, мой старый друг Питер Макинтош все еще жив. Неистребимый! Он всегда был неистребимым. Вы, должно быть, работаете на него. Конечно... Мистер... э...
– Рейнольдс. Майкл Рейнольдс. Я работаю на него.
– Опишите его, – трудноуловимое в голосе вряд ли можно было назвать ужесточением, но оно безошибочно ощущалось. – Лицо. Телосложение. Одежда. Биография. Семья. Все...
Рейнольдс сделал это. Он без остановки говорил целых пять минут, пока Янчи не поднял руку.
– Достаточно. Вы знаете его. Работаете на него. И должны быть тем человеком, за которого себя выдаете. Но он сильно рисковал. Это не похоже на моего старого друга.
– Вы имеете в виду, что меня могли поймать и заставить говорить? И тогда вы тоже были бы для нас потеряны?
– Вы очень быстро соображаете, молодой человек.
– Полковник Макинтош не рисковал, – спокойно сказал Рейнольдс. – Я знал ваше имя и номер. А где вы живете, как выглядите, я не имел ни малейшего понятия. Он даже не сказал о шрамах на ваших руках, что дало бы мне возможность сразу вас узнать.
– Каким же образом, в таком случае, вы рассчитывали вступить со мной в контакт?
– У меня был адрес кафе. – Рейнольдс назвал его. – Как объяснил полковник Макинтош, это кафе – пристанище недовольных элементов. Я должен был ходить туда каждый вечер, сидеть за одним и тем же столиком до тех пор, пока ко мне не подошли бы.
– И никаких опознавательных знаков? – вопрос Жендрё выразился не в интонации, а в чуть приподнятой брови.
– Естественно, такой опознавательный знак был: мой галстук.
Полковник Жендрё посмотрел на лежавший перед ним галстук, поморщился, кивнул и молча отвернулся. Рейнольдс почувствовал начало первого приступа ярости.
– Зачем спрашивать, если вы уже знали? – раздраженно и резко спросил он.
– Мы не хотели вас обидеть, – ответил за Жендрё Янчи. – Не знающая предела подозрительность, мистер Рейнольдс, является нашей единственной гарантией выживания. Мы подозреваем всех. Всех живых. Всех, кто движется. Мы подозреваем их каждую минуту каждого часа, но, как видите, мы выживаем. Нас попросили связаться с вами в том кафе. И мы практически не вылезали из него последние три дня. Но эта просьба шла от анонимного источника в Вене. Не упоминался полковник Макинтош. Он – старая лиса, этот полковник... И если бы мы встретили вас в кафе, что было бы дальше?
– Мне объяснили, что меня отведут к вам. Или к одному из двух других людей, к Гридашу или к Белой Мыши.
– Получилось удачно, что путь до меня сократился, – пробормотал Янчи, – но, боюсь, вы не нашли бы ни Гридаша, ни Белую Мышь.
– Их больше нет в Будапеште?
– Белая Мышь в Сибири. Мы никогда его больше не увидим. Гридаш умер три недели назад. Не далее как в двух километрах отсюда, в камере пыток АВО. Они на секунду ослабили бдительность, а он сумел схватить пистолет и выстрелить себе в рот. Счастливая смерть. Для него.
– Как?.. Но откуда вам все это стало известно?
– Там присутствовал полковник Жендрё, человек, которого вы знаете. Он видел, как тот умер. Именно пистолет Жендрё он схватил.
Рейнольдс тщательно загасил сигарету в пепельнице. Поглядел пустым и невыразительным взглядом на Янчи, потом на Жендрё, потом опять на Янчи.
– Жендрё является сотрудником АВО уже восемнадцать месяцев, – спокойно пояснил Янчи. – Он один из самых эффективных и уважаемых офицеров. Когда что-то не так и человеку удается в последний момент скрыться, не найдешь более сурового и гневного офицера, чем Жендрё. Никто не может применить к своим людям такие жестокие методы. Он доводит подчиненных до такого состояния, так их гоняет, что они буквально валятся с ног от изнеможения. Речи, которые он произносит перед начинающими служить сотрудниками и курсантами учебных заведений АВО, уже изданы в качестве идеологического пособия. Он известен под прозвищем Кнут. Его шеф, Фурминт, теряется в догадках, не понимая патологическую ненависть Жендрё к своим собственным соотечественникам, но утверждает, что тот является единственным незаменимым сотрудником секретной полиции Будапешта... Сто – двести венгров, которые сегодня еще живы, находящиеся здесь или на Западе, обязаны своими жизнями полковнику Жендрё.
Рейнольдс уставился на Жендрё, изучая каждую черточку лица, словно видел его впервые. Он удивленно раздумывал, что же это за человек, который может жить в таких невыносимых, невероятно трудных и опасных условиях, никогда не ведая, наблюдают ли за ним, подозревают ли его, предали ли его, никогда не зная, не будет ли он следующим на очереди к палачу, и как-то мгновенно, неизвестно почему, понял, что такой он и есть, как о нем говорит Янчи. Отбрасывая в сторону все остальные соображения, Рейнольдс тоже должен быть таким, иначе сейчас он уже кричал бы от боли в камере пыток, в глубоком подвале на улице Сталина...
– Должно быть, это действительно так, как вы говорите, генерал Иллюрин, – пробормотал Рейнольдс. – Он невероятно рискует.
– Янчи, если вы будете так любезны, Янчи, всегда и впредь Янчи... Генерал-майор Иллюрин мертв.
– Прошу прощения... А сегодня, что скажете относительно сегодня?
– Ваш... э... арест, осуществленный нашим другом, который находится здесь?
– Да.
– Это просто. У него доступ ко всем секретным оперативным делам, кроме нескольких самых секретных. Он также знает о всех планируемых операциях в Будапеште и западной Венгрии. Он знает о блокпостах на дорогах, знает о времени закрытия границы... И он узнал, что вы в пути.
– Но, конечно, конечно, они не меня ловили. Как могло такое случиться?..
– Не обольщайтесь, мой дорогой Рейнольдс. – Жендрё аккуратно вынул еще одну черно-коричневую русскую сигарету и зажег спичку. Рейнольдсу еще предстояло узнать, что он выкуривает по сотне в день. – Столько подряд совпадений быть не может. Они искали не вас. Они никого не искали. Они останавливали только грузовики, обыскивали их в поисках больших количеств ферровольфрама, который контрабандным путем ввозится в страну.
– Думаю, они были бы чертовски довольны, если бы им удалось наложить лапы на весь ферровольфрам, – пробормотал Рейнольдс.
– И действительно это так, мой дорогой юноша, действительно это так. Однако существуют официальные каналы, через которые этот металл мог бы завозиться. Имеется определенная таможенная процедура, которую нужно выполнять. Не слишком заостряя на этом внимание, можно отметить, что несколько наших высших партийных чиновников, высокоуважаемых членов правительства, были лишены их обычной доли. Такое положение дел невозможно было терпеть.
– Немыслимо, – согласился Рейнольдс. – Акция была совершенно необходима.
– Точно, – улыбнулся Жендрё. Рейнольдс впервые за все это время видел его улыбающимся: внезапный блеск ровных белых зубов и смеющиеся глаза преобразили этого обычно холодно-отчужденного человека. – К сожалению, в подобных случаях в сети попадается не та рыба, за которой мы охотимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40