Астарис подняла голову, чтобы взглянуть на него. Казалось, оно что-то значило для нее, хотя она так и не смогла уловить этого в сумерках своего сознания, как ни силилась. Некоторое время назад она ощутила какое-то беспокойство, странный проблеск в своем разуме, словно он снова был с ней, снова был жив. Но этого не могло быть. Она почувствовала, как он ушел от нее, и поняла это. Ральднор. Поэтому иллюзия его возвращения мучила ее, как боль в давно зажившей ране, для которой нет причины и которую ничем не уймешь.
В заросшем саду у подножия дворца рубиновые цветы клонили к земле тяжелые бутоны, а рубиновые птицы спали, спрятав головы под крылья. Один из цветков раскрыл свои лепестки и упорхнул в лес.
Это был старый дворец, построенный без особых затей, зато на века. Потолок главного зала поддерживали массивные, но незатейливые, лишенные всяких украшений колонны, а в крыше зияло отверстие для дыма над очагом, поскольку никакого камина не было.
Слата радушно приняли, отвели ему и слугам пару каморок, где гуляли вечные сквозняки, и пообещали после обеда устроить аудиенцию у лорда Хмара. Слат не стал терять времени и весь предобеденный час прогуливался среди цветастых занавесок и рычащих собак, ненароком задавая вопрос то там, то тут. Когда подали еду, он очутился за одним из низших столов, а пища была простой, но обильной и добротной. Однако никто не притронулся к еде до тех пор, пока лорд не уселся за своим высоким столом.
Слат внимательно окинул его наметанным глазом. Хмар был худощавым, необыкновенно изысканным мужчиной средних лет. Он ел с изяществом, совершенно не свойственным лордам Таддры, и, похоже, ожидал от сидящих за высоким столом того же — впервые за последний десяток лет Слату пришлось очень аккуратно вести себя за едой. У Хмара было очень странное лицо. Оно казалось выточенным из коричневой полированной кости, слишком тонкое для таддрийца и ничего не выражающее — кроме узких глаз, в которых вспыхивали опасные искорки. Они ни на миг не прекращали искать что-то, словно лорд ожидал увидеть в этом зале некого гостя, который может появиться в любой момент. Слату они показались глазами человека, живущего в постоянном страхе или невыносимой тревоге.
О нем ходило много разговоров. Слат слышал, что Хмар несколько раз заявлял, будто он — сын богини.
В общем и целом Слату понравились два момента в лорде Хмаре. Если он чего-то опасается, то сильный и безжалостный человек, способный защитить его, придется ему очень кстати, а при его утонченности он не может не оценить рабыню этого человека.
Потом он заметил женщину, стоявшую за спиной у Хмара.
Смуглокожая таддрийка, невысокая и широкобедрая, с жесткими черными волосами, заплетенными в две косы ниже пояса. Ни одной женщине в Таддре и Закорисе не позволено сидеть в присутствии ее господина, за исключением Верховной королевы короля Ханассора. Но одно то, что она стояла рядом с ним, свидетельствовало о ее высоком ранге.
— Что это за девушка сбоку от лорда? — поинтересовался он у соседа.
— Не твоего поля ягода. Ее зовут Паньюма, она наложница лорда вот уже пять лет.
Слат хорошенько пригляделся к ней. Она была из породы тех женщин, что нравились самому Слату, несмотря на мрачный надменный взгляд. Но на ее сандалиях и в косах мерцали золотые монетки, и она наполняла кубок лорда с видом собственницы.
— Аппетитная крошка, — осторожно заметил Слат, зная, что все сказанное может дойти до ее ушей и что он может позволить себе дерзость, но не непочтительность. — Но разве лорд Хмар не может завести себе еще женщин? В этом нет ничего необычного.
— О, она у него не одна. Есть еще целый десяток, если не больше, насколько я слышал. Даже несколько этих тощих долговязых самок с юга. Но он очень хорошо прячет их. Паньюма — единственная женщина, которую видят рядом с ним.
Позже, когда Слата вызвали к лорду, он отправился к нему с легким сердцем. Разговор был кратким и по существу. Слат держался молодцом и предвидел, что в дальнейшем покажет себя еще лучше. В предстоящих походах его продвижение обещало стать быстрым, а Хмар, судя по всему, был именно таким, каким ему и представлялся. Слат подавил отрыжку из уважения к его изящным манерам и внутренне ухмыльнулся при виде этих нервно бегающих глаз. В конце концов он упомянул о своей головной боли — девушке знатного происхождения, которая могла помешать ему на службе.
— Разумеется, лорд Хмар, я без колебания вышвырнул бы ее, если бы не ее несравненная красота. Я увидел ее по чистой случайности на одних торгах… — и он принялся рассказывать, как сразу понял, что она сестра какого-нибудь аристократа из разорившейся семьи, и заплатил за нее пятьдесят баров.
Хмар глянул на него, и его беспокойные глаза на миг остановились.
— Мне уже рассказали о твоей девчонке. Если хочешь продать ее мне, веди ее сюда. Посмотрю, что смогу за нее предложить.
Потрясенный такой легковерностью, Слат позвал от двери своих слуг, и Селухис поспешно привели в зал. Ее уже вымыли и приодели в платье из тонкого алого шелка, а от ее кожи исходил пряный аромат циббы.
Ее глаза поднялись и застыли на лорде Хмаре.
Слат поразился. Впервые за все это время в ее лице промелькнуло что-то живое. На миг показалось, будто между Хмаром и девчонкой пробежала какая-то искра — разбойник уловил узнавание на обоих лицах.
— Да, — отрывисто сказал Хмар, но в его голосе звучала странная дрожь. — Можешь сказать моему человеку, чтобы отдал тебе пятьдесят баров.
Слат, которому уже было не по себе, ожидал, что придется торговаться; но столь безропотное согласие стало для него новым потрясением. Суетливо кланяясь, он попятился к двери, оставив свою рабыню ее новому хозяину.
У нее было такое чувство, что, проплыв много миль по безликому океану, она вдруг увидела в море какой-то ориентир. Не несущий ей ничего хорошего, ни радости, ни покоя — ибо все это осталось для нее в прошлом, — но нечто странно узнаваемое. Она не понимала, откуда знает его. Она и не знала его, как человека. Она узнала его так, как любая вещь узнает свою смерть, и с таким же отчаянием.
— Она здесь, — сказал он сдавленным голосом. — Я чувствую, что Она здесь. Как Она может быть здесь из-за тебя, висская женщина?
По этим его словам она поняла, что он тоже чувствует свою смерть — и его смертью была она. Они были смертью друг друга.
— Так тому и быть, — сказала она ему.
Он вздрогнул, но потом, казалось, снова овладел собой — за исключением бегающих глаз, которые теперь вместо того, чтобы рыскать по комнате, внимательно оглядывали ее.
— Ты вызываешь у меня страх. Это должно быть забавно. Ты никто. Рабыня. Падаль. Все, чем ты когда-то была, уничтожено. Так это происходит со всеми нами. Когда-то и я был не тем, кто сейчас. Теперь я Хмар, рожденный богиней, король-правитель шести муравейников Таддры. Паньюма! — внезапно выкрикнул он.
Почти мгновенно занавеси приоткрылись, и в зал скользнула маленькая смуглая женщина в сверкающих сандалиях. Она в упор взглянула на Астарис, и на ее ширококостном лице не отразилось ничего.
— Паньюма, — негромко велел Хмар, — уведи ее и приготовь.
— Да, господин, — сказала Паньюма. Вид у нее был, как у злобной няньки, потакающей избалованному ребенку. Но Астарис даже не думала противиться тому, что должно свершиться. Таддрийка взяла ее за локоть и повела прочь по длинной древней лестнице.
Последние металлические пятна заката истаяли на вечернем небе.
Женщина одела ее в черное платье, тяжелое от золотых нитей, вплела в волосы драгоценные камни. Ее шею, запястья, пальцы и уши тоже увешали золотом. Астарис ощутила странное холодное покалывание в тех местах, где золото касалось ее кожи.
В золотистых сумерках Паньюма провела ее по пустынным коридорам к гранитной стене. В полу скрывался механизм, с которым таддрийка явно была хорошо знакома. Камни расступились, открывая полутемную галерею. Паньюма быстро толкнула ее в отверстие, и двери со скрежетом сомкнулись между ними.
Это было место для мертвых.
Здесь хоронили почивших правителей — на тот же незапамятный манер, что и висских королей. В просторных резных ящиках хранились их кости, поверх которых кучами были навалены серебряные кубки и бронзовые мечи, а вокруг в застывших позах стояли их воины, ссохшиеся в своих латах в черные мощи со стеклянными кристаллами в пустых глазницах. В воздухе висела пыль и тяжелый запах древних смол для бальзамирования.
Но в дальнем конце галереи горел светильник, а на ложе сидел Хмар, поджидая ее. За спиной у него виднелась шеренга из десяти женщин с золотом на шеях и пальцах и фиолетовыми камнями в волосах. Астарис в один миг поняла три вещи: эти женщины живы, но не шевелились и уже никогда не шевельнутся — и ей предстояло стать одной из них.
— Вижу, ты понимаешь, — сказал ей Хмар. Он поднялся и подошел к ней, держа в руке золотую чашу. — Тебе предстоит стать даром моей матери. Я надел на тебя ее золото и камни, а теперь ты станешь такой же неподвижной, как она. Она преследует меня в темноте, ибо я разгневал ее. Но она все равно любит меня, моя матушка Анак. Любовь и страх. Вот, возьми чашу и выпей. Это яд из джунглей, он не причинит тебе боли. Живая смерть. И она принесет тебе бессмертие. У тебя нет выбора.
Когда она, улыбнувшись ему, протянула за чашей недрогнувшую руку, он побледнел. Она снова напомнила ему о другой женщине, которую он знал много лет назад и которую звали Ашне'е.
Астарис осушила чашу.
— Сколько мне ждать? — спросила она, все еще улыбаясь.
— Недолго, — ответил он, и это была правда. Она уже ощущала, как прохладная жидкость разливается по ее телу, а через некоторое время перестала моргать.
«Теперь я стану тем, чем всегда была на самом деле», — подумалось ей.
Потом он подхватил ее неподвижное тело и устроил его на ложе — оно все еще было вполне податливым для его целей. Она наблюдала за его исступленным экстазом откуда-то издалека. Он опоил ее не для того, и она ничего не чувствовала. Закончив, он поставил ее у ложа, как куклу, сложив ее руки точно так же, как у всех остальных. Похоже, он говорил еще что-то, но она больше его не слышала, а скоро и ее распахнутые глаза перестали видеть.
Она засыпала, уже почти погрузившись в черный сон, который он подарил ей. Она думала: «Теперь я — та икона, которой всегда была. Все совершенно верно: одна оболочка, внутри которой ничего нет». Потом что-то шевельнулось в ее чреве — испуганно, ищуще. «Тихо, — подумала она. — Ты был его и моим, но теперь нас обоих нет. Тихо».
Затем внезапно нахлынула волна черноты и унесла ее с собой.
Ночью, как бывало очень часто, за ним пришла Анак. Он слышал сухой шелест ее чешуи, похожий на шорох мертвых листьев на полу. Белая луна ее лица озаряла подножие кровати. На голове у нее шипели змеи, и он увидел, как ее змеиные зубы полыхнули неумолимым огнем.
Он закричал, призывая Паньюму, и проснулся.
Женщина держала его в своих смуглых объятиях, но сначала он даже не узнал мертвую шелуху того имени, которым она называла его.
«Я Амнор, лорд-правитель Корамвиса», — думал он недоуменно, пока она бормотала древние лесные заклятья, призванные отгонять злых духов, — но потом вспомнил, кто он такой и каким образом чары спасут его. Ибо теперь он и сам верил в эти вещи, став вечным заложником их ужаса.
15
Всю ночь напролет слышался негромкий плеск воды под веслами. Ему он казался звуком смерти.
Это была узкая плоскодонная баржа, везущая в Закорис масло и железо. Ральднор, как и все случайные пассажиры этого судна, спал под брезентовым навесом на палубе.
Из Дорфара до закорианской части Лота он добрался за сутки, и все эти сутки был полон лихорадочной надежды и не прекращал поиска, ибо тогда еще знал, что она жива, и слышал невероятные истории, гулявшие по Корамвису. Астарис не приняла яд. Могущественные друзья помогли ей бежать — а куда еще она могла отправиться, если не в Таддру, которая так часто скрывала людей и их прошлое? Да и сам Ральднор нуждался в убежище.
Крин дал денег на его путешествие по тайным тропам Дорфара, а оттуда — в относительную безопасность, на запад. Из Закориса ему предстояло перейти через горы в Таддру. Его долг перед Крином был неисчислим. Он собирался расплатиться с ним, когда сможет — и если только сможет. Но ему дали понять, что не ждут от него ни возврата долгов, ни каких-либо обязательств.
Что же до потерянного — мифической короны и власти, о которой он прежде не мог даже мечтать, — то после того, как схлынула первая волна смятения, все это показалось ничтожным рядом с мучительной, не дающей ему покоя потребностью найти Астарис.
Солнце нырнуло в воду, затуманенную сумерками. Примерно через час после заката он почувствовал, как почти неуловимое присутствие в его сознании вдруг колыхнулось и угасло. На этот раз он не ощутил насилия, как было с беловолосой девушкой; это была тихая, безмятежная смерть — черный сон принял ее в свои ласковые объятия, из которых уже не было пути назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57