И все это было до ужаса пошло, как в какой-нибудь песенке из таверны.
А по Амланну разносились кармианские песни из казарм под знаком Саламандры, которые теперь занимали чуть ли не половину Дворцовой площади. Днем местные жители обходили их по большой дуге. Ночью же, после комендантского колокола, улицы и дороги пустели, наступало время патрулей.
Одинокий путник, который только что счастливо разминулся с одним из них, поскребся в дверь таверны. В смотровую щель выглянул хозяин.
— Мы не работаем. Иди домой, пока эти отродья Эарла не схватили тебя.
— Басьяр здесь?
— Да. А кто его спрашивает?
— Лар-Ральднор, сын Яннула.
— Святые богини! Подождите! Сейчас открою.
Лар-Ральднор вошел в таверну и тут же был подвергнут пристальному осмотру теми, кто мог знать его. Не получив от него ответа на свои вопросы о Дорфаре, они проводили его в дальнюю комнату, где сидели за выпивкой несколько человек. Из тридцати свечей в люстре горели всего четыре — кармианцы ввели режим жесткой экономии. Один из этих мужчин, самый крупный, и был заравийцем Басьяром. Он поднялся и уединился с Лар-Ральднором в боковой нише.
— Вижу, ты нашел мою записку под очагом, — произнес управляющий.
— Да, в том месте, где Медаси выдвигала камень. Во имя Анак... — лицо Лар-Ральднора, и без того не слишком смуглое, залила совершенно Равнинная бледность, словно из него выпустили всю кровь. Сейчас он казался испуганным мальчишкой не старше пятнадцати лет, но взгляд его был взглядом старика.
— Не бойся, — торопливо заговорил Басьяр. — Они живы, все трое. Яннул решил, что разумнее будет уехать, и с ним трудно не согласиться, глядя, во что превратили имение эти кармианские подонки. Слава богиням, мне удалось продать почти весь скот еще до того, как они наложили на нас свою проклятую лапу. Все деньги в целости и сохранности — я переслал их в Зарависс, туда эта свора еще не добралась. Единственное, чего лишился твой отец — это земля.
— Он любил свою землю.
Басьяр горестно пожал плечами — характерный заравийский жест.
Лар-Ральднор добирался домой долго и непросто. Слугу он оставил в Дорфаре — у того не было здесь семьи, и он совсем не желал подвергаться ланнским опасностям. С ним путешествовать было бы легче, но что поделаешь... Корабли, заходящие в Оммос, оказались мифом, и Лар-Ральднору пришлось отправиться к заравийской границе. Неподалеку оттуда на него напали семеро и ограбили до нитки. В ближайшем порту Лар-Ральднор оказался без единой монеты в кармане и надолго застрял там в поисках способа заработать денег на проезд. В конце концов, когда он уже был готов сам кого-нибудь ограбить, кто-то сжалился и позволил ему плыть матросом на парусной плоскодонке. Это суденышко рисковало совершать рейсы в Ланн, доставляя шлюх для тамошних солдат. Всю дорогу море не давало им пощады. Девицы лежали вдоль борта, измученные тошнотой, и мечтали о смерти. Лар-Ральднор греб или вычерпывал воду, тоже страдал от морской болезни, мерз и проклинал океан.
Когда они достигли берега, он сразу же отправился к родной усадьбе и долго бродил там среди воплощенного кошмара. От дома остались только стены. Крыша сгорела, в углах нагажено, во дворе — следы торопливого забоя оринксов. Снег не скрывал ничего. Все светлые детские воспоминания Лар-Ральднора, связанные с домом, были безжалостно растоптаны и уничтожены. Он оплакивал мать, отца и брата, считая их погибшими. Хорошо, что ему пришло в голову заглянуть под очаг...
Басьяр молча слушал Лар-Ральднора, сочувственно кивал и, деликатно отводя глаза, давал ему выплакаться.
— Где они сейчас? — наконец спросил юноша, утерев слезы рукавом, как в детстве.
— Они ушли с вардийским караваном, это я знаю точно. Яннул собирался отправиться на Равнины, скорее всего — в Хамос. Я послал ему письма туда.
— Мать так не хотела возвращаться на Равнины, — сквозь зубы выговорил Лар-Ральднор. — Будь проклят Кармисс!
— С удовольствием выпью за это.
И они выпили.
На следующий день, снабженный деньгами и бумагами с печатями, которые достал ему Басьяр, Лар-Ральднор торопливо покинул Амланн. Он направился на юг, как и его отец. Обойдя стороной Ланнелир, Ольм и Зор, юноша двинулся сквозь снега к Элиру и Равнинам-без-Теней.
У его частичного тезки Ральднора, кармианского наместника в Ланне, в планах на эту зиму не значилось никакого путешествия.
К началу времени снегов под его началом находились три с половиной тысячи кармианцев, распределенные между портом и Амланном. И пусть Ральднор не умел околдовывать их голосом и взглядом, как Кесар, солдаты любили своего командующего. Он разрешал им делать все, что хочется, более того, поощрял специальными «премиями». Источником премий служил повсеместный грабеж и вымогательство, но это не слишком беспокоило Висов и полукровок, находящихся под началом Ральднора. Капитаны, стоящие в других областях Ланна и Элира, тоже питали огромную приязнь к эм Иоли. Он умел подольститься и не забывал платить, закрывал глаза на все их преступления и прощал любое мошенничество. Немалую роль также играл вопрос снабжения. Стараниями Ральднора создавалось впечатление, что Кесар отправил свою армию в Ланн, не потрудившись обеспечить ее продовольствием. На самом же деле эм Иоли придерживал все поставки и затем выдавал в виде своих личных даров. Он следил, чтобы солдаты не знали недостатка в женщинах и вине. И хотя при таком положении дел дисциплина в армии хромала, а ситуация в стране постоянно была на грани мятежа, Ральднору удавалось перекладывать вину на далекого Кесара.
Раздался резкий стук в дверь. Эм Иоли, возлежащий на кушетке, щелкнул пальцами. Ланнский мальчик-паж бросился открывать.
Снеся на пути и его, и занавес на двери, в комнату ввалился один из кармианцев Ральднора. Вчера он находился в портовом гарнизоне и сегодня явился в заснеженном плаще и сапогах.
— Наместник, во льдах залива застрял корабль из Истриса. Все, кто там есть, пытаются выбраться на лодках. А этот пакет для вас.
С дурным предчувствием Ральднор сломал печать Кесара.
Письмо вроде бы не содержало ничего существенного, но Ральднор умел читать между строк. Увидев его помертвевшее лицо, посыльный обеспокоился:
— Что-то случилось, наместник?
Помимо всего прочего, эм Иоли прощал солдатам пренебрежение субординацией.
— Меня отзывают в Истрис, — на самом деле письмо содержало еще кое-какие сведения, и все они были тревожные. — Новое командование должно быть на корабле.
— Там никого не видно, — сержант огорчился. Он привык паразитировать на единоличном правлении Ральднора, и такие перемены его отнюдь не радовали.
— Разумеется. Они, наверное, сейчас уже на полпути сюда.
Повисла неловкая пауза.
— Ребята огорчатся, что вы уезжаете, — наконец выдавил сержант.
Ральднор лихорадочно размышлял, взвешивая положение — и в конце концов бросил свою жизнь на одну из чаш весов.
— Будь все проклято! — принял он решение. — Я никуда не еду.
Когда Эмелу было семь лет, его как-то разбудили среди ночи, одели и доставили в зал с картой, где собирался Совет Истриса. Лорд-смотритель дал ему конфету и позволил досыпать дальше. Но когда Кесар преклонил перед ним колени, он поднялся и, как шептались потом его няньки, выглядел очень достойно.
Сегодня в его спальне тоже зажглись огни среди ночи. Эмел проснулся и увидел, что в дверях стоит Ральднор, его покровитель. И снова ему пришлось спешно подниматься, одеваться и идти неизвестно куда — от него ждали каких-то общественно важных действий, как тогда, много лет назад. С той только разницей, что Ральднор отнюдь не обладал мягкосердечием женщин, и, хотя все было обговорено и отрепетировано заранее, повязки на груди жали, а мужская одежда казалась предательски неудобной. Этой ночью в Амланне Эмел страшно испугался, гораздо больше, чем раньше, в Истрисе, и знал, что у него есть для этого очень веская причина.
В девять лет ему довелось спать иным сном, пока его тело кромсали оммосские ножи. После этого его баловали и нежили. Зелья помогли преодолеть боль, кроме того, мальчик не успел познать здоровые чувственные порывы, а потому не слишком горевал об утрате своей мужественности. С того времени прошло больше шести лет. Он привык к своему новому положению, считая его почти нормальным, и лишь иногда, в Застис, ощущал некоторые неудобства. Эмел, который был Меллой, так и не узнал, что все его любовники немедленно умирали, как только покидали его, только огорчался, что ему не позволяют еще раз увидеться ни с одним из них.
Именно Ральднор учил юношу пользоваться его новым бесполым телом с непригодной для дела мужской оснасткой и маленькой девичьей грудью. Причем он старался, особенно здесь, в Ланне, воспитывать своего подопечного так, чтобы Эмел — если ему удастся когда-нибудь вернуть свои права и свое королевство — снова мог играть роль мужчины. Ради маскировки он заставлял его плотно бинтовать грудь, доставал ему лекарства, которые при регулярном приеме уменьшали эти женские признаки и делали гуще пушок на безбородом лице. Учил должным образом ходить, стоять, сидеть, говорить и вообще быть. Ральднор без конца, с молчаливой ожесточенностью, повторял и повторял свои инструкции — и Эмел на примерах убедился в своем несоответствии. Ему было противно девчоночье имя Мелла. Он ненавидел Ральднора и ненавидел Кесара, причем Кесара даже больше, потому что когда-то любил его. Но теперь все это отдалилось — уроки, ненависть, лекарства, перевязки и маскировка. До слез уставший, Эмел хотел лишь одного — домой, в Иоли. Его уже не привлекала роль мужчины и короля.
Однако ее требовалось исполнить именно сейчас — намного раньше, чем рассчитывали.
Сперва он впал в неуправляемую истерику, но Ральднор отвесил ему три звонкие пощечины, и Эмел притих, понимая, что никто ему не поможет. Хлюпая носом, он стал делать все, что ему велели, и делать хорошо.
А Ральднор даже не похвалил его.
Дома вдоль Дворцовой площади, которые сейчас превратились в городские казармы кармианцев, тоже пробудились. Люди толпились во дворах, заполняли каждый клочок свободного пространства — залезали на стены, деревья, крыши и временные стойла для зеебов. Это была шансарская традиция — общие собрания. В просторных залах Истриса она была вполне уместна, но здесь огромное количество солдат сгрудилось так тесно, что об удобстве и речи не шло. Факелы дымили, холод пробирал до костей. Воздух, казалось, уплотнился от тяжелых запахов, ссор и ругани. В пять минут страсти накалились до предела — все ждали, что же произойдет.
Внезапно во дворе появился лорд-наместник с телохранителями и каким-то слугой, укутанным в плащ. Двое или трое стоящих ближе удивились, разглядев под капюшоном лицо большеногой любовницы из Иоли.
Ральднор не был Кесаром и не пытался ему подражать. Но он понимал, что поздний час и ужасающая давка уже сделали за него полработы. Он знал также, что сейчас его войска превратились в толпу, а толпой легко управлять.
Его шумно приветствовали — кричали, аплодировали, колотили кулаками в щиты и копьями в булыжную мостовую. Солдаты любили Ральднора, ведь он всегда поощрял их, доставлял им вино, шлюх и деньги, позволял им буйствовать и называл молодцами и опорой родной земли. Когда он говорил, они внимательно слушали, ибо Ральднор всегда говорил то, что им было приятно слышать.
Сейчас эм Иоли начал с того, что Кесар — тот самый Кесар, который не позаботился обеспечить свою армию провиантом, — отзывает ее командующего в Истрис. Солдатам это не понравилось, и они выразили свое несогласие громким шумом. Поблагодарив их, Ральднор перешел к объяснению, почему он решил не ехать — очевидно, Кесар раскрыл его секрет. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Он, Ральднор, все последние годы ходит по лезвию меча, разумеется, во имя справедливости.
Рассуждая, Ральднор заметил, как по рукам ходят чаши с вином, «чтобы не мерзнуть». Они были уже готовы и ждали продолжения, как дети, слушающие сказку.
Он зацепил их — не своим обаянием, но неким чутьем. Ральднор выложил им все про регентство и чуму, про заговор против принца-короля Эмела и собственный бунт, когда он не захотел убивать ребенка. Он описал им план спасения и даже порадовал той подробностью, что всегда возил Эмела с собой, переодетым в женское платье. Он не сказал лишь, что в ближайшем будущем эта хитрость грозит обернуться провалом в некотором общем смысле, оставив за скобками оммосские ножи.
Этот Эмел, символ старого шансарского правления, был препятствием и всегда им оставался. Но и сам Ральднор имел смешанную кровь, а здесь, в Ланне, любовный роман Кесара с армией раздражал даже Висов. В конце концов, суеверное отношение к обладателям белой кожи и светлых глаз и волос должно было склонить чашу весов.
Что бы ни менялось, Ральднор по-прежнему оставался тем приспособленцем, который добрался до грязного Ксаи и бросил кости на стол перед Кесаром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79