Возможно, просто добровольной приостановки публичного священнодействия будет достаточно, по крайней мере, на данный момент. Мне кажется, он собирается поговорить с Дунканом сегодня во второй половине дня. Келсон на полдень назначил заседание тайного совета.
Тирцель Кларонский покачивался на стуле с высокой спинкой, сидя в задумчивости напротив Арилана и Ларана.
— А что с твоими священниками Дерини, Денис?
— спросил он. — Они в безопасности?
Арилан кивнул.
— На настоящий момент. Они все очень молоды.
Никому нет больше двадцати пяти лет. Я планировал посвятить в духовный сан еще двоих на Пасху.
Черт побери, почему Дункан не мог подождать?! — взорвался он, ударив кулаком по столу. — Через несколько лет он мог бы получить собственную епархию, и тогда мы оба могли бы посвящать в духовный сан священников-Дерини. Даже если теперь он и сохранит митру, вероятно, ему никогда не позволят посвящать в сан — боясь как раз такого результата.
— В таком случае, — сказала худощавая женщина без возраста, сидевшая через два стула справа от Арилана, — тебе, возможно, следует направить свою энергию на изменение законов, которые позволяли бы Дерини принимать сан, а не продолжать обходить закон.
Арилан почти виновато посмотрел на женщину.
Он мог бы предположить, что Софиана предложит как раз такой вариант.
— Если бы я знал, как это сделать, разве ты не думаешь, что я бы так и поступил? — спросил он. — Неужели ты думаешь, что мне нравится жить так, как я жил последние двадцать лет, зная, сколько еще я мог бы сделать, но не смея, потому что боялся потерять все достигнутое? И ведь нам удалось добиться отмены смертной казни в качестве наказания! Это я не стал бы называть «действиями в обход закона»!
— Возможно, Софиана имела в виду, — сказала Вивьен, сидящая дальше слева от Арилана, — что теперь в епископате имеется признавшийся Дерини — а также есть ты, о ком это неизвестно никому, кроме Дункана и Кардиеля. И насколько я поняла, епископ Вольфрам, заседая на трибунале на прошлой неделе, воспринял мысль о возможной принадлежности Дункана к Дерини без особого антагонизма. Это уже четверо, считая Дункана, на которого, вероятно, можно рассчитывать в вопросе поддержки изменения законов.
— Я уже предложил Дункану не ездить в Валорет, — ответил Арилан. — По крайней мере, вначале, пока я не узнаю, откуда дует ветер. Нам нужно заменить нескольких епископов, ведь часть из них были готовы менее года назад поддержать Эдмунда Лориса. Все равно, я предполагаю, что это хоть какое-то начало.
— Конечно, это начало, — пробормотала Вивьен, сделав паузу, чтобы откашляться, прикрывшись вышитым платочком. — Как мне надоел этот кашель!
Начинай работу по этому вопросу, Денис, и держи нас в курсе дальнейшего развития событий. А теперь мне хотелось бы услышать о другом Дерини, который вчера представлял герцога Махаэля. Аль Расул, не так ли?
Арилан устало кивнул. Он предполагал, что, по большому счету, Дерини-епископом для них менее важен, чем последнее появление посла Торента, особенно если этот посол оказался Дерини.
— Его трудно описать словами, — ответил он, откидывая голову на спинку стула и берясь руками за руки соседей справа и слева. — Будет проще, если я покажу его вам. Вам следовало быть там, чтобы оценить его по достоинству, но я постараюсь восстановить все, что произошло.
Арилан вошел в легкий транс, сфокусировавшись на кристалле у них над головами, а когда закрыл глаза и позволил потоку образов хлынуть в стороны, то почувствовал, как его, подобно облаку, обволакивает знакомое тепло.
Глава седьмая
Вы отвергли все мои советы
Притчи 1:25
Арилан вернулся в Ремутский замок только к концу заседания совета. Он появился вовремя, чтобы после его окончания последовать за Кардиелем и притихшим Дунканом в небольшую комнатку, где Кардиель в присутствии Арилана, но без лишних свидетелей, отругал молодого епископа.
— Дело не в том, что я не знал, кто ты, Дункан. Я уже некоторое время знал и кем является Денис.
Предполагаю, что ты понимал: я закрывал глаза — и это являлось моим личным делом, делом моей совести, и что я мог не обращать на это внимание, пока ты играл свою роль. Когда ты решил публично объявить о своей принадлежности к Дерини, это коснулось меня, как официального лица, а не только моей совести.
Дункан смотрел на свои сложенные руки. Кардиель продолжил.
— Ну, к счастью или к несчастью, закон сейчас не дает точных указаний относительно того, что мне следует с тобой сделать. Нам удалось добиться отмены смертного приговора за деяния, подобные твоему — за то, что ты позволил себе принять сан, но Рамосские Положения все равно устанавливают: Дерини не имеет права быть священником.
— Когда-то, — тихо заметил Дункан, — для Дерини было противозаконно владеть землей, или занимать какую-то должность, или иметь благородный титул.
Но Аларик уже много лет является герцогом, а королева Джехана остается королевой и владеет землей.
Кардиель вздохнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться.
— Это исключения, и ты знаешь об этом. И, возможно — но только возможно! — ты тоже окажешься исключением. Но бросая вызов в лицо архиепископу, ты едва ли поможешь делу. Не надо мне твоих юридических тонкостей! И вообще ты собираешься спорить или готов выслушать, что я хочу сказать?
— Выслушать, — прошептал Дункан.
— Прекрасно. Официально я намерен игнорировать все случившееся столько, сколько смогу. Однако благодаря твоей импульсивности синоду в Валорете придется решать вопрос с Дерини гораздо раньше, чем мне хотелось бы. Можешь не сомневаться: ты окажешься предметом многих бурных дискуссий, когда они соберутся на следующей неделе. Но ты не поедешь в Валорет. Что касается Церкви, ты должен стать невидимым. Денис предложил — и я согласен — что лучше всего тебе сейчас подхватить какую-то болезнь, из-за которой тебе неблагоразумно отправляться в путешествие. Я также должен попросить тебя не служить мессу и не участвовать в публичных действиях, как священник или епископ.
— Мне это запрещено?
— Нет, хотя ты и искушаешь меня. Ты можешь продолжать служить мессу, но частным образом. Я имею в виду — для короля, Аларика, Дугала. Все. Ты также можешь исповедовать, но тех же лиц, если только это не вопрос жизни и смерти. Если ты будешь посещать заседания совета или какие-либо мероприятия при дворе, то должен делать это как герцог. Я не намерен запрещать тебе носить церковное облачение, но лучше не привлекать внимания. Я был бы счастлив, если бы ты где только возможно появлялся в светском одеянии.
— Как долго? — спросил Дункан.
— Пока мне не удастся изменить проклятое законодательство, черт побери! — огрызнулся Кардиель. — Дункан, я не могу не подчеркивать важность этого.
Если ты не будешь попадаться на глаза и повторять глупые демонстрации того, кто ты есть, то все может успокоиться. Единственное, что позволяет мне так лояльно подойти к тебе, это то, что ты не выступал в роли епископа, когда признался в принадлежности к Дерини. И ты ведь на самом деле ничего не сказал.
Будет лучше, если ты ничего и не скажешь вслух. Ни ты, ни Дугал. Ты меня понял?
Все было даже слишком ясно, хотя и не так плохо, как могло бы быть. Дункан подчинился ограничениям, наложенным Кардиелем, и притворился, будто у него кашель и жар, заставляющие его оставаться в покоях в епископском дворце. Он посчитал за удачу, что никакие другие наказания не упали ему на голову в последующие дни. Изоляция также дала ему возможность провести больше времени с Дугалом перед тем, как сын отправится в летнее путешествие с королем. Морган и Келсон также приходили поужинать с ними практически каждый вечер и обычно оставались поговорить чуть ли не до утра. В последний вечер, который король с Дугалом должны были в Ремуте, Дункан пришел на ужин в замок.
Предстоящее королевское путешествие имело целью поиск реликвий святого Камбера, поэтому в тот вечер Морган вручил двум новым рыцарям медальоны святого Камбера, такие же, как он сам унаследовал от своей матери-Дерини. Однако после того, как Дункан благословил медальоны, Келсон извинился, сказав, что хочет получить еще одно благословение.
Он послал Долфина попросить Росану встретиться с ним у фонтана в центре сада.
Конечно, приличия требовали, чтобы она пришла не одна. В качестве компаньонки и дуэньи ее сопровождала монахиня более старшего возраста.
Обе они были одеты в плащи с накинутыми капюшонами, защищающими от холодного ночного воздуха. Но сопровождавшая Росану монахиня без возражений согласилась с предложением Келсона погулять по саду на пару с Долфином, который забудет все, что увидит и услышит. Король отвел Росану в некое подобие укрытия — беседку, летом увитую плющом.
— Я хотел показать тебе кое-что перед тем, как мы уедем утром, — сказал он, доставая серебряный диск — медальон святого Камбера — из-под туники, — Только Дерини может по-настоящему оценить его.
Дункан уже благословил его, но я подумал, что ты тоже могла бы это сделать.
— Я, мой господин? — она с интересом посмотрела на медальон, очевидно поняв, что это такое, но не сделала попытки до него дотронуться. — Подобное благословение должен давать священник.
— Тем не менее, я оценил бы твое, — сказал Келсон — Несомненно, это не пойдет во вред, поскольку он уже освящен священником.
— Вы правы.
Осторожно улыбнувшись, она подошла достаточно близко и взяла медальон в левую руку, чтобы его осмотреть, затем перекрестила и склонилась, чтобы поцеловать.
— Спасибо, — тихо произнес Келсон, беря диск в руки и тоже целуя, когда Росана выпрямилась. — Я еще больше буду ценить его после твоего поцелуя.
Она покраснела и наклонила голову.
— Пожалуйста, мой господин, не говорите таких вещей. Вы не должны.
— Не должен? Росана, прошла почти неделя. Я хотел бы узнать, что ты надумала. Не о том, что мы обсуждали на совете. Не о ситуации в Торенте, епископах или даже святом Камбере. О нас.
Она украдкой бросила на него взгляд, затем снова посмотрела на свои руки, убранные в свободные рукава. Движение головы заставило ее капюшон упасть на плечи. Под темно-синим плащом, который она надела для того, чтобы пройти по улице, на ней все еще было надето светло-голубое монашеское одеяние ее ордена, но она заменила свою обычную полотняную камилавку на нечто более тонкое, окутывавшее лицо, подобное покрывалу мадонны. Ее длинные густые волосы сегодня не были заплетены в косу, а заколоты сзади парой серебряных заколок и лежали тяжелой блестящей копной у нее на затылке.
— Что насчет нас, мой господин? — переспросила она. — Я думала, мы договорились провести время вдали друг от друга в раздумьях.
Келсон смог только скрестить руки у себя за спиной, чтобы не наделать глупостей.
— Договорились. Но я.., э.., надеялся, что это отступление от строгого монашеского одеяния, — он кивнул на ее покрывало, — может означать, что…
Пока он искал слова, она взглянула на него.
— Может означать что, мой господин? — прошептала она. — Что я колеблюсь в правильности выбора призвания? Да, это так. И я солгала вам раньше.
Именно вы — причина этого.
Он почувствовал, как участился его пульс и кровь застучала в висках, он не был уверен, что сможет произнести хоть слово, когда смотрел сверху вниз в ее глаза.
— Милая госпожа, не играй со мной, — выдохнул он. — Если бы я думал, что ты лжешь мне сейчас, то мог бы и не прийти в себя. И я не стану рисковать, выясняя правду. Иногда наши способности позволяют нам узнать слишком многое.
— А они говорят тебе, Келсон Халдейн, что я думаю, что люблю тебя? — тихо спросила она, — Говорят ли они тебе, что, собирая зелень и украшая алтарь для ночи твоих молитв перед посвящением в рыцари, я представляла, как готовлюсь к нашей брачной церемонии?
Он медленно вывел руки из-за спины и осмелился поднять их к ее лицу, чтобы откинуть покрывало.
— Настоящее празднование и произнесение брачных клятв может, в самом деле, состояться в конце лета, когда я вернусь, — прошептал он. — Ты этого хочешь?
— Я.., думаю да, мой господин, — выдохнула она.
Она подняла руку, чтобы слегка дотронуться до его губ. — Но нам не следует говорить об этом. Мы…
Чтобы не допустить никаких слов, которые могли бы уменьшить силу этого невероятного признания, Келсон прильнул к ее губам, держа ее лицо между ладонями. Он почувствовал сладкую истому, а потом прилив огня, зарождающийся у него в паху, когда ее губы раскрылись под его, вначале несмело, словно еще сдерживаясь, затем все смелее, когда он глубже запустил руки в ее волосы и притянул девушку поближе. Они оба дрожали. Ее заколки расстегнулись, и копна черных с синим отливом волос упала ему на руки, и каждая прядь посылала электрический заряд по его коже.
— Мой господин, мы не должны, — удалось прошептать ей, когда она отпрянула. Ее глаза напоминали глаза испуганной косули, хотя ее руки и обнимали его за талию, когда они целовались, и до их пор оставались там.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74