Позвал Потык своих братьев названных, богатырей Илью да Добрыню, и поведал им, что пора ему уговор старый исполнить — на три года в колоду белодубову с телом мертвым лечь. Попросил у братьев помощи, что б построили они колоду ту, да хлеба, соли и воды набрали на весь срок. Делать нечего, уговор есть уговор, построили богатыри для Потыка колоду, да припасов набрали. А сам Потык отправился в кузницу, да сковал там клещи себе железные, а еще прутьев себе припас. Три прута железных, три оловянных, да один медный.
Когда все было устроено, Потык зашел в колоду с телом мертвым, а Илья с Добрыней оковали ту колоду снаружи обручами железными. А потом спустили глубоко-глубоко во сыру землю, Землю-матушку, зарыли в желтые пески.
Сидит Потык в колоде, ждет, знает, кто за ним явится. Не долго ему ждать пришлось!
И пришла Змея подземная, могучая да страшная. Дернула раз колоду — тут и обручи железные все полопались. Дернула во второй — так тес и сдернула. Изготовился Потык, вскочил на ноги, схватил клещи железные. А Змея в третий раз дернула, да последний ряд белодубовый сдернула, и показались ей Потык с женой мертвой.
Да тут тая змея зрадовалася:
А буду-то я нуньчу сытая,
Сытая змея не голодная
Одно есте тело да мертвое,
Друга жива головка человеческа.
Однако ж рано радовалась Змея — схватил Потык ту змею во клещи железные, да стал бить поганую прутьями железными. Взмолилась Змея, пощады запросила. А богатырь — знай, хлещет поганую что есть сил. Обещалась змея воду живую принести, за три года достать. Не захотел Потык ждать три года, бьет и бьет змею. Пообещала Змея принести воду живую за год.
Нет, — отвечал богатырь, — мне так долго ждать!
Тут прутья железные пообломались. Схватил Потык прутья оловянные, еще больнее хлещет ту Змею без жалости. Взмолилась Змея о пощаде, да пообещала принести воду живую за месяц. Не согласился богатырь и месяца ждать. Бьет и бьет Змею. Та уж и в три дня обещала, но и трех дней не стал ждать Потык. Обломал прутья оловянные, взял медный, и — ну стигать Змею поганую. Гнется прут, не ломается. Обещает Змея принести воду живую за день.
А нет, мне, окаянна, все так долго ждать.
Как бьет-то он змею в одноконечную,
А молится змея тут, поклоняется:
Молодой Михаиле Потык сын Иванович!
Не бей больше змеи, не кровавь меня,
Принесу я ти живу воду в три часу.
Согласился Потык ждать три часа, Змею отпустил, но взял в заклад себе змеенышей. Полетела Змея по подземелью, да принесла воду живую. Взял Потык змееныша, да разорвал его надвое. Потом сложил вместе половинки, да помазал змееныша живой водой. Сросся змееныш. Помазал еще — зашевелился. В третий раз брызнул — ожил змееныш.
Отпустил богатырь Змею, не ранил, не убил… Но прежде заповедь великую с нее взял, что б не ходила больше по подземельям, не ела тел мертвых! Положила Змея заповедь…
А Потык сбрызнул Марью, лебедь белую, живой водой. Раз брызнул — вздрогнула, другой раз брызнул — села Марья, в третий раз брызнул — встала, воды испила, да слово молвила:
— А долго-то я нунечку спала-то.
Улыбнулся Потык, отвечает:
— Кабы не я, так ты ведь век бы спала-то!
Но пора выходить было Потыку. Закричал богатырь, что было сил, да так громко, что услышал тот крик народ наверху. Собрались люди, дивятся, что за чудо да диво такое — мертвый из-под земли кричит.
Приходили Илья с Добрынюшкой, думу думали — верно, братцу их названному совсем душно стало под землей с телом мертвым, задыхается… Взяли богатыри лопаты железные, да разрыли песок, вырыли колоду. И выходили из той колоды Потык с женою, белой лебедью, оба живые и здоровые…
Как тут выходил Михаила из матушки сырой земли,
Скоро он тут с братцами целовалися.
Как начал тут Михайлушка жить да быть,
Тут пошла ведь славушка великая
По всей орды, по всей земли, по всей да селенный…
/От автора. Былина о Михайле Потыке является самой большой из записанных русских былин, и — когда-то — самой популярной в народе. Событий в ней намного больше, чем в коротком пересказе героев моей повести…/
Долго молчали богатыри. Не решался нарушить тишину и Нойдак. Наконец, Рахта нарушил молчание.
— Не хотел я тебе рассказывать, Сухматьюшка, — начал он, — помнишь ту ночь, когда я с Полиной расстаться не мог?
— Помню, — коротко ответил Сухмат, явно предчувствуя недоброе.
— То ли забылся я тогда, то ли видение мне было… А, может, просто заснул, да сон приснился. Думал — простой сон, да видать — пророческий…
— И что ты привиделось? — спросил Сухмат замолчавшего было побратима.
— Вижу — явился ко мне юноше, да такой красивый да пригожий, что и не бывает таких… Сразу я смекнул, что не простой это человек. А он так печально на меня посмотрел и говорит: «Зря ты это меня попросил…». Тут понял я, что это сам Лель мне слово сказать пришел, но не испугался, ведь это — добрый бог, и спрашиваю: «Зря я о Полине просил?». «Зря» — отвечает. «Почему зря? Ведь люблю я ее больше жизни! Иль тебе не под силу помочь мне?» — совсем уж я с ним, как с равным заговорил. «Да, не умею я молнии метать да землю трясти, и всяк иной бог меня силой пересилит… Но дано мне Родом, по слову его, что могу я исполнить просьбу истинного влюбленного, какой бы она ни была. Всего раз для одного любящего сердца могу силу явить, и тут никто надо мной силы не имеет, даже Смерть сама. Ибо любовь род людской продолжает, без нее — погибнет семя, Родом посеянное. И печально мне, что попросил ты — эх, лучше бы ты чего другого возжелал…». «Но почему?» — удивился я. А он не ответил, только снова на меня так печально взглянул, глядь — и уж нет его, как будто бы и не было.
— Так что, ты думаешь, что воскресил Лель Полину твою?
— Эх, кабы воскресил! — вздохнул Рахта, — Ведь не даром он тогда так печалился… Просил ведь я его, глупая голова, не дать уйти Полинушке в мир мертвых, а про то, чтобы воскресить — глупый язык и забыл слово молвить…
— Так она теперь и уйти из мира светлого не может, но и жить — тоже человеком… — Сухмат сбился и замолчал.
Впрочем, слова были сказаны и всем, даже молчавшему, но внимательно слушавшему разговор Нойдаку стало все ясно. Не жизнь, но и не смерть. Тело гниет, а душа в нем, как в клетке. Любящая душа…
Глава 14
— Далеко от Киева мы забрались, глубоко в лес, — рассуждал Сухмат, сидя за крестьянским столом. Стол был не слишком обилен, впрочем — каша да сало, да хлеба ломоть — чего еще надо? И то — судьба послала, в таких диких краях — и такая благодать. А ведь была еще и банька до стола…
— Вот-вот, уже столько прошли-проехали, а ты Нойдака так грамоте и не поучил! — снова взялся за свое северный колдунчик.
— А ты что ж, грамоте выучиться хочешь? — удивился хозяин — бородатый оратай лет пятидесяти, с интересом разглядывающий гостей из дальних краев. Лес лесом, а рубаха на бородаче была чистая, узором расшитая, видно — ухаживала женка на совесть — любит, небось…
— Хочет он, всю дорогу хочет, — махнул рукой Сухмат, — да мне все не с руки…
— Вроде — ведун, а грамоту не разумеешь? — продолжал удивляться хозяин.
— Там, откуда Нойдак родом, грамоты не знали, — объяснил Сухмат, — все друг другу изустно передавали, все мудрости да премудрости…
— Я б тебя поучил, да сам не разумею! — признался мужичок.
— Да, здесь, в этих лесных краях, небось, грамотея и не сыщешь, — кивнул головой Сухмат.
— Отчего же? — не согласился хозяин, — Живет тут, в двух шагах, один ведун. И грамоту разумеет, и лечит, и ворожит — все как положено! Ведун известный, к нему из дальних деревень за помощью ездят. Было тут как-то, возле Дурного болота собралось нечисти немеряно, так никто управиться не мог, пока Темяту, так этого ведуна звать, так вот, пока Темяту не позвали… — мужичок сбил дыхание на слишком длинной фразе. Оно и понятно, где тут, в лесных краях, языком молоть практиковаться…
— Далеко ли он живет? — заинтересовался Нойдак.
— Да рядом — хочешь, дорогу покажу?
— Покажи…
* * *
— По здорову живешь, мудрый человек! — поклонился Нойдак хозяину. Пришел он к ведуну один, оставив друзей отдыхать у доброго хозяина.
— Здоров и ты будешь, добрый молодец! — откликнулся ведун, — Как звать-величать то тебя?
— Нойдаком кличут.
— А я Темятой зовусь, — представился мудрец, — И зачем ты, Нойдак, ко мне пришел?
— Просить тебя взять Нойдака в ученики, — сказал Нойдак, — слышал я, ты в грамоте разумеешь, и дело ведовское превзошел…
— Может и разумею, — ведун явно не был в восторге, — лучше ответь — идешь ты, как я вижу, — он оглядел Нойдака с головы до ног, — с самого Киева? Да и пожил там, после того, как из дальних краев на Русь притопал?
— Да.
— Так чего же тебя там никто учить не стал?
— Говорят, глуп Нойдак, — вздохнул северянин, — и возрастом велик…
— Правильно говорят, — кивнул ведун, — вижу и слышу я, что учить тебя долго и многотрудно будет. Да и поздно. Учить ведь когда надо? Покуда поперек лавки…
— А коли вдоль приходится — то уже поздно, — докончил уже не раз слышанную мудрость Нойдак.
— Правильно. Видать, ты еще не совсем безнадежен, хотя и дурень еще!
— Так возьмешь?
— Нет. Поумней сначала… А так тебя учить до старости придется, да так и не выучишься!
— О великий Темята! — Нойдак нова поклонился, — Научи, как поумнеть! Есть ли средство? Нойдак найдет, Нойдак всегда любой корешок в лесу отыщет…
— Не слышал я о таком снадобье, что б от него поумнеть… — усмехнулся Темята, — Много трав я знаю целебных да волшебных, но о такой, чтобы с помощью нее грамоту учить — о такой даже и слыхом не слыхивал. Так что оставь свои мечты, дурачок!
— Нет, Нойдак будет добиваться своего, Нойдак хочет стать настоящим мудрецом!
— Что ж, проси тогда богов… Иль своего бога. Ты какому богу себя посвятил?
— У Нойдака нет бога, — вздохнул северянин, — у всех — есть. У князя да богатырей — Перун воздуха сотрясатель, у волхвов — Велес многознающий, у кузнецов — Сварог, всех ремесел отец, у бабенок — Лада — любовь да отрада, даже у поляниц, и у тех Додола-Громовица есть, у всех есть боги, а у Нойдака — нет! А Нойдак — дурачок. Говорят, нет бога для дурачков…
— Нет? — ведун прищурился, — Так то оно так, да не совсем. Может и есть!
— Есть? — обрадовался Нойдак, — Скажи-покажи, где тот бог. Нойдак пойдет, требу ему принесет, просить поумнеть будет…
— Как же Дурий Бог тебя умным сделает, если себя — не может? — задал ведун вполне резонный вопрос.
— А может… — Нойдак на мгновение задумался, — Может — не хочет!
— Может и не хочет, а скорее — и не может, и не хочет! — рассмеялся Темята.
— Расскажи Нойдаку, мудрый Темята, о том боге! — попросил Нойдак.
— Бог он или не бог, я не ведаю, — покачал головой Темята, — может, и бог, только, видать, другие боги его за глупость да невежество с небес прогнали, вот он на земле и живет, да по деревенькам и таскается.
— Расскажи, расскажи!
— Много чего о нем сказывают, — начал ведун, — ничего у него нет за душой, и одарить он ничем не может. Зато — счастье тому, с кем он поведется. Переночует у оратая — уродится урожай сверх всякой меры, поцелует девчушку — вырастет красавица всем на удивление. А как у вдовы ночку проведет — так потом к той вдовушке очередь из женихов выстраивается. А боле всего дурачкам помогает. Был в одной деревне дурень, ни на что не годный, даже в подпаски не годился. Да полюбился Дурьему Богу — не пойми за что… Дурий для дурачка того дудочку вырезал, вроде простую, да стоит в нее подуть — стадо вмиг собирается, а случится поблизости волк — так сразу на утек!
— А еще? Ты его видел?
— Да не только видел, но и потрогал, можно сказать, — усмехнулся Темята.
— Расскажи!
— Случилась у нас тут неприятность немалая. Есть тут поблизости болото одно, Дурным зовется. И жила в нем издавна нечисть разная, так что соваться в то болото простому человеку — все одно, что шею в петлю. Да было в то лето такая жара, что болото и подсохло, а нечисть, то ли со зноя, то ли от сухости, короче — все эти кикиморы да квакеры бородавчатые из болота и повылазили, да на людей кидаться стали. Собрались люди знающие, ведущие, и то, и другое пробовали, да ничего не помогало, а нечисть — еще больше наглела. То корову сожрут, то пару овец, чуть мальчонку-пастушка до смерти не защекотали — это обычай у них такой, людей сначала мучать, а потом — живьем и съедать. Даже и не поджарив… Вот и меня позвали — с перепончатыми болотными бороться. Я и Слово говорил, и Отстань-траву зажигал, и богов старых, тех, которые под половицами от старости и немощи спят, звал — да все без толку. Что было делать? Вспомнил я, что мимо нашей деревеньки тот самый Дурий Бог проходил. И решил я ему поклониться, да помощи попросить. Найти его легко оказалось — он, как обычно, в теньке под деревцем лежал, да дурака валял. Подошел я к нему — а он внимания не обращает. Обратился со всей вежливостью, все слова сказал, которые надо было, а он — как будто меня и нет. Начал ему рассказывать, и так, и этак, прошу, мол, помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55