Она повернула голову в сторону берега и тотчас вспорхнула. Над водой раздались взмахи крыльев, и вскоре птица исчезла из виду.
Что она увидела? Я весь обратился в слух и направил взор в ту же самую точку. Шум реки на мгновение стих, и я ощутил дыхание. Спустя секунду северо-восточный ветер принес слабый запах человека. Я никого не видел, но знал, что я не один – поблизости кто-то притаился в снегу.
Неизвестный располагался так, чтобы преградить мне путь к переправе. Если ему удается так долго оставаться невидимым, значит, он из Племени и непременно заметит меня. Единственная надежда – застать противника врасплох и переправиться чуть выше по течению, где река немного шире.
Выжидать не было смысла. Я сделал глубокий бесшумный вдох и выбежал из прикрытия на склон. Я не сворачивал с тропы до последнего шага, поскольку не знал, какая почва под снегом. Обернувшись, я заметил, как поднялся мой враг, облаченный в белую одежду. Мне стало немного легче. Я имел дело не с невидимкой – может быть, это просто пограничник в зимнем камуфляже, а вовсе не посланец Племени. Впереди возникло темное ущелье, и я прыгнул.
Река забурлила и затихла. За спиной что-то со свистом рассекало воздух. Приземлившись, я прильнул к склону, из последних сил цепляясь за обледенелую скалу. Летящий предмет промелькнул над головой. Еще чуть-чуть, и он угодил бы мне в затылок. В снегу образовалось углубление в форме звездочки. Только Племя пользуется таким оружием, обычно летит целая череда.
Я перекатился в сторону, пригнулся и стал невидимым. Я знал, что успею в таком состоянии добраться до леса, но понятия не имел, видит ли меня противник, а о следах на снегу я вообще не подумал. К счастью, незнакомец поскользнулся после прыжка. Он казался выше и сильней меня, вероятно, и бегал быстрей, но у меня было преимущество первого рывка.
Под покровом деревьев я раздвоился и послал двойника вверх по склону, а сам помчался вниз к тропе, зная, что не смогу долго удерживать дистанцию. Единственный выход – устроить засаду. Впереди тропа поворачивала за большой камень, над ним висела ветка. Я обогнул препятствие, затоптал следы и прыгнул на ветку. Забравшись наверх, я достал нож, с сожалением вспоминая Ято. Со мной было только то оружие, с помощью которого предполагалось убить Ихиро – гаррота и узкий стилет. Однако против людей Племени глупо применять их излюбленные средства: врага трудно перехитрить, пользуясь его же приемами. Самое надежное – нож. Я восстановил дыхание, стал невидимым, услышал, как преследователь замешкался, погнавшись за моим двойником, затем вернулся.
Я приготовился использовать последний шанс и прыгнул на соперника сверху. Он зашатался под моим весом, я быстро нашел брешь в кольчуге, защищавшей шею, вонзил нож в главную артерию, а затем протащил через дыхательное горло, как учил Кенжи. Раздался стон изумления – подобный вопль я часто слышал от людей Племени, которые никогда не ожидают оказаться в роли жертвы. Незнакомец захрипел, схватился руками за горло, из раны фонтаном била кровь. Затем он застыл, уткнувшись лицом вниз, и снег под неподвижным телом окрасился в бурый цвет.
Я обшарил одежду, достал оставшиеся звездочки и короткий, изумительно заточенный меч. Нашлись и склянки с ядом, которые я тоже позаимствовал. Я понятия не имел, кто он. Сняв перчатки, я осмотрел ладони, но на них не было ни выраженной прямой линии, как у всех Кикута, ни характерных татуировок.
Я оставил тело на растерзание воронам и лисам – звери обрадуются такой щедрой добыче зимой – и поспешил прочь, быстро и бесшумно: не исключено, что кто-то еще затаился у реки. Кровь бурлила по венам, меня согрел бег и короткая схватка, и я искренне, простодушно радовался, что не лежу мертвый на снегу.
Тревожило одно обстоятельство – лазутчики Племени обнаружили меня и вычислили, куда я направляюсь. Неужели тело Акио сразу нашли и послали конного гонца из Хаги в Ямагату? Или он выжил и возглавляет преследование? Я проклинал себя за то, что не потрудился добить Акио. Возможно, последнее столкновение должно стать средством устрашения. Однако меня бесило, что со мной хотят разделаться, как с собакой в лесу, и радовало, что первая попытка провалилась. Убийцам Племени удалось расправиться с отцом, но сам Кенжи признался, что к нему никто не смог бы подступиться, если бы не клятва, запрещающая отнимать чужую жизнь. Я обладал всеми способностями отца, а возможно, и большими. Я не подпущу к себе наемников из Племени. Я продолжу дело Шигеру и сломлю мощь врага.
Противоречивые мысли крутились в голове, пока я пробирался через снежные заносы. Ярость придавала мне сил и наполняла решимостью бороться. Искоренив Племя, я направлю мой гнев против господ Отори, чье вероломство казалось еще более жестоким. Воины превозносят честь и преданность, а между тем изменяют и обманывают ради выгоды, и здесь они ничуть не лучше, чем Племя. Дяди Шигеру послали его на верную гибель, а теперь пытаются лишить меня наследства. Они не знают, что их ждет.
Если бы враги в тот момент видели меня увязающим по колено в сугробах, плохо одетым, почти безоружным, без спутников, без денег, то вряд ли бы потеряли покой и сон.
На отдых не было времени. Либо продолжать путь до самой Тераямы, либо пасть на месте от истощения. То и дело я сходил с дороги и прислушивался, нет ли погони. Ничего подозрительного – лишь мягко падающий снег. Только к вечеру, когда начало смеркаться, я уловил странные звуки.
Меньше всего я ожидал услышать музыку в горах, в заметаемом снегом лесу. Звучала мелодия флейты, одинокая, как ветер средь сосен, неуловимая, как снежинка. Мурашки пробежали по коже: на меня музыка всегда так действовала, но вместе с тем прибавился глубочайший страх. Мне показалось, я настолько приблизился к краю света, что уже слышу духов. Я вспомнил о горных духах, которые заманивают людей и веками держат под землей. Мне хотелось произнести молитву, которой учила меня мама, но губы не двигались от мороза, и я больше не верил в силу молитв.
Музыка заиграла громче. Я шел прямо на звуки мелодии, и не мог остановиться, словно она околдовала меня и притягивала к себе. За поворотом я остановился на развилке тропы. Тотчас вспомнились слова проводника: там действительно оказалась маленькая, едва заметная часовня, перед ней стояли три апельсиновых дерева под шапками снега. За часовней виднелась хижина с деревянными стенами и соломенной крышей. Мои страхи сразу развеялись, и я едва не рассмеялся вслух. Я слышал не голоса призраков, а игру на флейте монаха или отшельника, который ушел в горы, чтобы достичь просветления.
Теперь донесся запах дыма. Меня непреодолимо потянуло к теплу. Я представил себе, как пламя очага согревает онемевшие от холода ноги, чуть ли не ощущал, как накаленный воздух веет в лицо. Дверь хижины была приоткрыта, чтобы пропускать свет и не задерживать дым. Флейтист не заметил моего появления. Он погрузился в печальную неземную музыку.
Я уже слышал эту мелодию, каждую ночь, когда оплакивал смерть Шигеру у могилы. Меня утешал и спасал от горя молодой монах по имени Макото. Сейчас он сидел с закрытыми глазами в позе лотоса. В руках – длинная бамбуковая флейта, флейта поменьше лежала рядом на подушке. У входа дымила жаровня. В глубине хижины возвышалось место для сна. К стене прислонена деревянная палка – единственное оружие в поле зрения. Я вошел внутрь – несмотря на горящий очаг, там было чуть теплей, чем снаружи – и тихо произнес:
– Макото?
Он не открыл глаза, не перестал играть. Я снова назвал его по имени. Он прервал взятую ноту, отнял флейту от губ и устало прошептал:
– Оставь меня. Не мучай более. Мне жаль. Мне жаль.
Макото не поднимал век.
Он снова приблизил ко рту инструмент. Пришлось опуститься рядом на колени и коснуться его плеча. Макото открыл глаза, взглянул на меня и вскочил на ноги, отбросив флейту. Затем попятился назад, схватил палку и угрожающе взмахнул ею. Глаза были наполнены страданием, лицо исхудало, словно после многодневного поста.
– Не подходи ко мне, – сказал он низким, хриплым голосом.
Я тоже поднялся.
– Макото, – спокойно произнес я. – Встречай друга. Это же я, Отори Такео.
Не успел я шагнуть вперед, как он наотмашь ударил меня палкой по плечу. К счастью, в столь ограниченном пространстве он не сумел как следует размахнуться, иначе сломал бы мне ключицу. И все же я упал на землю. Почувствовав отдачу, он выронил палку и изумленно посмотрел на свои руки, затем перевел взгляд на меня.
– Такео? – спросил он. – Ты настоящий? Передо мной не дух?
– Вполне настоящий, если получил такую затрещину, – ответил я, вставая и потирая ушибленное плечо.
Убедившись, что ничего не сломано, я сунул руку под одежду и нащупал нож. Так спокойней.
– Прости, – сказал он. – Я бы никогда не ударил тебя. Просто ко мне часто приходит призрак в твоем образе. – Макото собрался протянуть руку, чтобы потрогать меня, однако передумал. – Не верю своим глазам! Каким ветром тебя занесло сюда в столь поздний час?
– Я иду в Тераяму. Мне дважды предлагали там укрытие. Теперь я вынужден принять это предложение, до весны.
– Неужели это и правда ты? – повторил он. – Ты промок насквозь. Наверное, совсем закоченел? – Он оглядел крошечную хижину. – Не знаю, как тебе помочь. – Повернувшись к лежанке, Макото натолкнулся на палку, поднял ее и прислонил к стене. Затем достал пеньковое одеяло. – Снимай одежду. Мы ее высушим. Закутайся в покрывало.
– Я не могу задерживаться, – ответил я. – Посижу немного у огня и пойду.
– Сегодня тебе до Тераямы не добраться. Через час стемнеет, а туда пять часов пути. Ночуй здесь, завтра спустимся вместе.
– К тому времени буря заметет дорогу, – возразил я. – Я хочу оказаться внутри заваленного снегом храма, а не снаружи.
– Это же первый снег, – успокоил он. – В горах валит сильно, а на склоне не более чем дождь с крупой. – Он улыбнулся и процитировал старое стихотворение: – «Когда ночами льют дожди и воет ветер…» К сожалению, я так же беден, как тот поэт и его семья!
Именно это стихотворение учил меня писать Ихиро, а теперь оно с пронзительной ясностью напомнило об учителе. Меня охватила дрожь. Без движения я действительно замерзал. Пришлось стаскивать с себя промокшую одежду. Макото растянул платье над жаровней, добавил дров и раздул угли.
– Похоже на кровь, – сказал он. – Ты ранен?
– Нет, но кто-то пытался убить меня на границе.
– Так значит, это не твоя кровь?
Я кивнул, не зная, стоит ли вдаваться в подробности, ради его же безопасности, да и своей.
– Тебя преследуют? – спросил он.
– То преследуют, то поджидают в засаде. И так будет всю жизнь.
– Расскажи почему. – Макото зажег от костра свечу и поднес огонек к фитилю масляной лампы. Та затрещала и неохотно загорелась. – Тут не так уж много масла, – извинился он и закрыл внешние ставни.
Наступила ночь.
– Тебе можно доверять? – спросил я. Макото рассмеялся в ответ:
– Я не имею представления, что произошло со времени нашей последней встречи и что теперь привело тебя сюда. А ты ничего не знаешь обо мне, иначе бы не задавал таких вопросов. Потом все узнаешь. А пока можешь мне доверять. Если не на кого больше надеяться, положись на меня.
Макото переполняли чувства. Он отвернулся:
– Я разогрею суп. Извини, у меня нет ни чая, ни вина.
Я вспомнил, как он утешал меня в глубочайшем горе после смерти Шигеру. Макото успокаивал меня, когда я мучался от угрызений совести, поддерживал в скорби, пока она не сменилась вожделением, скрасившим мое существование.
– Я не могу оставаться в Племени, – сказал я. – Я совершил побег, и они будут преследовать меня, пока не расквитаются.
Макото достал из угла горшочек, осторожно поставил его на угли и приготовился внимательно слушать.
– Мне поручили найти секретные записи Шигеру, касающиеся деятельности Племени, – объяснил я. – Послали меня в Хаги. Я должен был убить Ихиро, моего учителя, и выкрасть свитки. Конечно же, рукописей там не оказалось.
Макото улыбнулся, но ничего не сказал.
– Это одна из причин моей поездки в Тераяму. Документы находятся там. Ты ведь знал о них?
– Мы собирались показать тебе свитки, но ты принял решение уйти с Племенем, – ответил он. – Наш долг перед господином Шигеру не позволяет идти на риск. Он доверил нам записи, потому что знал, что наш храм – один из немногих в Трех Странах, куда не внедрились люди Племени.
Макото налил суп в чашу и протянул ее мне:
– У меня только одна чаша. Я не ждал гостей. Тем более тебя!
– Что ты сам-то здесь делаешь? – спросил я. – Ты же не собираешься зимовать в этой дыре?
Я не стал добавлять, что у него нет шансов выжить в горах. Впрочем, возможно, он и не хотел жить. Я отхлебнул супа. Варево оказалось горячим и соленым, больше на вкус ничего не скажешь. Видимо, это единственная пища Макото. Что стало с энергичным молодым человеком, которого я некогда встретил в Тераяме?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Что она увидела? Я весь обратился в слух и направил взор в ту же самую точку. Шум реки на мгновение стих, и я ощутил дыхание. Спустя секунду северо-восточный ветер принес слабый запах человека. Я никого не видел, но знал, что я не один – поблизости кто-то притаился в снегу.
Неизвестный располагался так, чтобы преградить мне путь к переправе. Если ему удается так долго оставаться невидимым, значит, он из Племени и непременно заметит меня. Единственная надежда – застать противника врасплох и переправиться чуть выше по течению, где река немного шире.
Выжидать не было смысла. Я сделал глубокий бесшумный вдох и выбежал из прикрытия на склон. Я не сворачивал с тропы до последнего шага, поскольку не знал, какая почва под снегом. Обернувшись, я заметил, как поднялся мой враг, облаченный в белую одежду. Мне стало немного легче. Я имел дело не с невидимкой – может быть, это просто пограничник в зимнем камуфляже, а вовсе не посланец Племени. Впереди возникло темное ущелье, и я прыгнул.
Река забурлила и затихла. За спиной что-то со свистом рассекало воздух. Приземлившись, я прильнул к склону, из последних сил цепляясь за обледенелую скалу. Летящий предмет промелькнул над головой. Еще чуть-чуть, и он угодил бы мне в затылок. В снегу образовалось углубление в форме звездочки. Только Племя пользуется таким оружием, обычно летит целая череда.
Я перекатился в сторону, пригнулся и стал невидимым. Я знал, что успею в таком состоянии добраться до леса, но понятия не имел, видит ли меня противник, а о следах на снегу я вообще не подумал. К счастью, незнакомец поскользнулся после прыжка. Он казался выше и сильней меня, вероятно, и бегал быстрей, но у меня было преимущество первого рывка.
Под покровом деревьев я раздвоился и послал двойника вверх по склону, а сам помчался вниз к тропе, зная, что не смогу долго удерживать дистанцию. Единственный выход – устроить засаду. Впереди тропа поворачивала за большой камень, над ним висела ветка. Я обогнул препятствие, затоптал следы и прыгнул на ветку. Забравшись наверх, я достал нож, с сожалением вспоминая Ято. Со мной было только то оружие, с помощью которого предполагалось убить Ихиро – гаррота и узкий стилет. Однако против людей Племени глупо применять их излюбленные средства: врага трудно перехитрить, пользуясь его же приемами. Самое надежное – нож. Я восстановил дыхание, стал невидимым, услышал, как преследователь замешкался, погнавшись за моим двойником, затем вернулся.
Я приготовился использовать последний шанс и прыгнул на соперника сверху. Он зашатался под моим весом, я быстро нашел брешь в кольчуге, защищавшей шею, вонзил нож в главную артерию, а затем протащил через дыхательное горло, как учил Кенжи. Раздался стон изумления – подобный вопль я часто слышал от людей Племени, которые никогда не ожидают оказаться в роли жертвы. Незнакомец захрипел, схватился руками за горло, из раны фонтаном била кровь. Затем он застыл, уткнувшись лицом вниз, и снег под неподвижным телом окрасился в бурый цвет.
Я обшарил одежду, достал оставшиеся звездочки и короткий, изумительно заточенный меч. Нашлись и склянки с ядом, которые я тоже позаимствовал. Я понятия не имел, кто он. Сняв перчатки, я осмотрел ладони, но на них не было ни выраженной прямой линии, как у всех Кикута, ни характерных татуировок.
Я оставил тело на растерзание воронам и лисам – звери обрадуются такой щедрой добыче зимой – и поспешил прочь, быстро и бесшумно: не исключено, что кто-то еще затаился у реки. Кровь бурлила по венам, меня согрел бег и короткая схватка, и я искренне, простодушно радовался, что не лежу мертвый на снегу.
Тревожило одно обстоятельство – лазутчики Племени обнаружили меня и вычислили, куда я направляюсь. Неужели тело Акио сразу нашли и послали конного гонца из Хаги в Ямагату? Или он выжил и возглавляет преследование? Я проклинал себя за то, что не потрудился добить Акио. Возможно, последнее столкновение должно стать средством устрашения. Однако меня бесило, что со мной хотят разделаться, как с собакой в лесу, и радовало, что первая попытка провалилась. Убийцам Племени удалось расправиться с отцом, но сам Кенжи признался, что к нему никто не смог бы подступиться, если бы не клятва, запрещающая отнимать чужую жизнь. Я обладал всеми способностями отца, а возможно, и большими. Я не подпущу к себе наемников из Племени. Я продолжу дело Шигеру и сломлю мощь врага.
Противоречивые мысли крутились в голове, пока я пробирался через снежные заносы. Ярость придавала мне сил и наполняла решимостью бороться. Искоренив Племя, я направлю мой гнев против господ Отори, чье вероломство казалось еще более жестоким. Воины превозносят честь и преданность, а между тем изменяют и обманывают ради выгоды, и здесь они ничуть не лучше, чем Племя. Дяди Шигеру послали его на верную гибель, а теперь пытаются лишить меня наследства. Они не знают, что их ждет.
Если бы враги в тот момент видели меня увязающим по колено в сугробах, плохо одетым, почти безоружным, без спутников, без денег, то вряд ли бы потеряли покой и сон.
На отдых не было времени. Либо продолжать путь до самой Тераямы, либо пасть на месте от истощения. То и дело я сходил с дороги и прислушивался, нет ли погони. Ничего подозрительного – лишь мягко падающий снег. Только к вечеру, когда начало смеркаться, я уловил странные звуки.
Меньше всего я ожидал услышать музыку в горах, в заметаемом снегом лесу. Звучала мелодия флейты, одинокая, как ветер средь сосен, неуловимая, как снежинка. Мурашки пробежали по коже: на меня музыка всегда так действовала, но вместе с тем прибавился глубочайший страх. Мне показалось, я настолько приблизился к краю света, что уже слышу духов. Я вспомнил о горных духах, которые заманивают людей и веками держат под землей. Мне хотелось произнести молитву, которой учила меня мама, но губы не двигались от мороза, и я больше не верил в силу молитв.
Музыка заиграла громче. Я шел прямо на звуки мелодии, и не мог остановиться, словно она околдовала меня и притягивала к себе. За поворотом я остановился на развилке тропы. Тотчас вспомнились слова проводника: там действительно оказалась маленькая, едва заметная часовня, перед ней стояли три апельсиновых дерева под шапками снега. За часовней виднелась хижина с деревянными стенами и соломенной крышей. Мои страхи сразу развеялись, и я едва не рассмеялся вслух. Я слышал не голоса призраков, а игру на флейте монаха или отшельника, который ушел в горы, чтобы достичь просветления.
Теперь донесся запах дыма. Меня непреодолимо потянуло к теплу. Я представил себе, как пламя очага согревает онемевшие от холода ноги, чуть ли не ощущал, как накаленный воздух веет в лицо. Дверь хижины была приоткрыта, чтобы пропускать свет и не задерживать дым. Флейтист не заметил моего появления. Он погрузился в печальную неземную музыку.
Я уже слышал эту мелодию, каждую ночь, когда оплакивал смерть Шигеру у могилы. Меня утешал и спасал от горя молодой монах по имени Макото. Сейчас он сидел с закрытыми глазами в позе лотоса. В руках – длинная бамбуковая флейта, флейта поменьше лежала рядом на подушке. У входа дымила жаровня. В глубине хижины возвышалось место для сна. К стене прислонена деревянная палка – единственное оружие в поле зрения. Я вошел внутрь – несмотря на горящий очаг, там было чуть теплей, чем снаружи – и тихо произнес:
– Макото?
Он не открыл глаза, не перестал играть. Я снова назвал его по имени. Он прервал взятую ноту, отнял флейту от губ и устало прошептал:
– Оставь меня. Не мучай более. Мне жаль. Мне жаль.
Макото не поднимал век.
Он снова приблизил ко рту инструмент. Пришлось опуститься рядом на колени и коснуться его плеча. Макото открыл глаза, взглянул на меня и вскочил на ноги, отбросив флейту. Затем попятился назад, схватил палку и угрожающе взмахнул ею. Глаза были наполнены страданием, лицо исхудало, словно после многодневного поста.
– Не подходи ко мне, – сказал он низким, хриплым голосом.
Я тоже поднялся.
– Макото, – спокойно произнес я. – Встречай друга. Это же я, Отори Такео.
Не успел я шагнуть вперед, как он наотмашь ударил меня палкой по плечу. К счастью, в столь ограниченном пространстве он не сумел как следует размахнуться, иначе сломал бы мне ключицу. И все же я упал на землю. Почувствовав отдачу, он выронил палку и изумленно посмотрел на свои руки, затем перевел взгляд на меня.
– Такео? – спросил он. – Ты настоящий? Передо мной не дух?
– Вполне настоящий, если получил такую затрещину, – ответил я, вставая и потирая ушибленное плечо.
Убедившись, что ничего не сломано, я сунул руку под одежду и нащупал нож. Так спокойней.
– Прости, – сказал он. – Я бы никогда не ударил тебя. Просто ко мне часто приходит призрак в твоем образе. – Макото собрался протянуть руку, чтобы потрогать меня, однако передумал. – Не верю своим глазам! Каким ветром тебя занесло сюда в столь поздний час?
– Я иду в Тераяму. Мне дважды предлагали там укрытие. Теперь я вынужден принять это предложение, до весны.
– Неужели это и правда ты? – повторил он. – Ты промок насквозь. Наверное, совсем закоченел? – Он оглядел крошечную хижину. – Не знаю, как тебе помочь. – Повернувшись к лежанке, Макото натолкнулся на палку, поднял ее и прислонил к стене. Затем достал пеньковое одеяло. – Снимай одежду. Мы ее высушим. Закутайся в покрывало.
– Я не могу задерживаться, – ответил я. – Посижу немного у огня и пойду.
– Сегодня тебе до Тераямы не добраться. Через час стемнеет, а туда пять часов пути. Ночуй здесь, завтра спустимся вместе.
– К тому времени буря заметет дорогу, – возразил я. – Я хочу оказаться внутри заваленного снегом храма, а не снаружи.
– Это же первый снег, – успокоил он. – В горах валит сильно, а на склоне не более чем дождь с крупой. – Он улыбнулся и процитировал старое стихотворение: – «Когда ночами льют дожди и воет ветер…» К сожалению, я так же беден, как тот поэт и его семья!
Именно это стихотворение учил меня писать Ихиро, а теперь оно с пронзительной ясностью напомнило об учителе. Меня охватила дрожь. Без движения я действительно замерзал. Пришлось стаскивать с себя промокшую одежду. Макото растянул платье над жаровней, добавил дров и раздул угли.
– Похоже на кровь, – сказал он. – Ты ранен?
– Нет, но кто-то пытался убить меня на границе.
– Так значит, это не твоя кровь?
Я кивнул, не зная, стоит ли вдаваться в подробности, ради его же безопасности, да и своей.
– Тебя преследуют? – спросил он.
– То преследуют, то поджидают в засаде. И так будет всю жизнь.
– Расскажи почему. – Макото зажег от костра свечу и поднес огонек к фитилю масляной лампы. Та затрещала и неохотно загорелась. – Тут не так уж много масла, – извинился он и закрыл внешние ставни.
Наступила ночь.
– Тебе можно доверять? – спросил я. Макото рассмеялся в ответ:
– Я не имею представления, что произошло со времени нашей последней встречи и что теперь привело тебя сюда. А ты ничего не знаешь обо мне, иначе бы не задавал таких вопросов. Потом все узнаешь. А пока можешь мне доверять. Если не на кого больше надеяться, положись на меня.
Макото переполняли чувства. Он отвернулся:
– Я разогрею суп. Извини, у меня нет ни чая, ни вина.
Я вспомнил, как он утешал меня в глубочайшем горе после смерти Шигеру. Макото успокаивал меня, когда я мучался от угрызений совести, поддерживал в скорби, пока она не сменилась вожделением, скрасившим мое существование.
– Я не могу оставаться в Племени, – сказал я. – Я совершил побег, и они будут преследовать меня, пока не расквитаются.
Макото достал из угла горшочек, осторожно поставил его на угли и приготовился внимательно слушать.
– Мне поручили найти секретные записи Шигеру, касающиеся деятельности Племени, – объяснил я. – Послали меня в Хаги. Я должен был убить Ихиро, моего учителя, и выкрасть свитки. Конечно же, рукописей там не оказалось.
Макото улыбнулся, но ничего не сказал.
– Это одна из причин моей поездки в Тераяму. Документы находятся там. Ты ведь знал о них?
– Мы собирались показать тебе свитки, но ты принял решение уйти с Племенем, – ответил он. – Наш долг перед господином Шигеру не позволяет идти на риск. Он доверил нам записи, потому что знал, что наш храм – один из немногих в Трех Странах, куда не внедрились люди Племени.
Макото налил суп в чашу и протянул ее мне:
– У меня только одна чаша. Я не ждал гостей. Тем более тебя!
– Что ты сам-то здесь делаешь? – спросил я. – Ты же не собираешься зимовать в этой дыре?
Я не стал добавлять, что у него нет шансов выжить в горах. Впрочем, возможно, он и не хотел жить. Я отхлебнул супа. Варево оказалось горячим и соленым, больше на вкус ничего не скажешь. Видимо, это единственная пища Макото. Что стало с энергичным молодым человеком, которого я некогда встретил в Тераяме?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36