Я постиг тайны и страхи горожан, определил стратегию клана Ешида на предстоящую весну, узнал о беспокойствах по поводу намерений Араи за границей и о крестьянских волнениях ближе к дому. Я ходил в горные деревни, выслушивал крестьян и выявлял зачинщиков.
Как-то вечером Госабуро недовольно цокнул языком из-за длительной задолженности. Нам не просто не заплатили, а сделали новый заказ. Фурода, воин низшего чина, занялся земледелием, чтобы содержать большую семью и потворствовать своим прихотям. После имени я прочел о принятых против него мерах запугивания: поджог амбара, похищение дочери, избиение сына, уничтожение собак и лошадей. Несмотря ни на что, он продолжал еще глубже влезать в долги к Кикутам.
– Это клиент для Пса, – сказал торговец вошедшему Акио.
Все, кроме Юки, называли меня новым прозвищем.
Акио взял свиток и пробежал глазами по печальной истории Фуроды:
– Ему предоставили слишком длительную отсрочку.
– Он милый человек. Я знаю его с детства, но не могу и дальше соглашаться на уступки.
– Дядя, если ты с ним не разделаешься, то все привыкнут к снисходительности, – заявил Акио.
– В этом-то вся и беда. Сейчас никто не платит вовремя. Все думают, что им это сойдет с рук, если уж сходит Фуроде. – Госабуро глубоко вздохнул, его глаза почти исчезли за складками щек. – Беда в том, что я чересчур мягкосердечен. Все братья твердят мне об этом.
– Пес тоже готов пожалеть любого, – отметил Акио. – Но мы выбиваем из него эту дурь. Пес позаботится о Фуроде. Ему это пойдет на пользу.
– Если убить кредитора, он уже никогда не вернет долг, – сказал я.
– Зато вернут остальные, – возразил Акио, словно объяснял простаку очевидную истину.
– Часто проще востребовать что-то у мертвеца, чем у живого человека, – извиняясь, добавил Госабуро.
Я не был знаком с этим беспечным, сладострастным, безответственным человеком, и мне не хотелось убивать его. Но я убил. Прокрался ночью в дом на краю города, усыпил собак, стал невидимым и проскользнул мимо стражников. Все входы были заперты на засов, но я дождался его у отхожего места. Я заранее наблюдал за домом и знал, что хозяин всегда встает рано утром, чтобы облегчиться. Грузный, мясистый Фурода давно перестал следить за собой и передал сыновьям тяжелую работу на земле. Он стал дряблым и умер без звука.
Когда я раскрутил гарроту, начался дождь. Черепица на стенах была скользкой. Дождь переходил в снег. Я вернулся в дом Кикуты, подавленный темнотой и холодом, словно они вкрались мне в душу и оставили там свою тень.
Сыновья Фуроды заплатили долги, и Госабуро остался мной доволен. Я не подал вида, насколько меня потрясло это убийство, но следующее поручение оказалось еще хуже. Это был заказ семьи Ешида. В своей решимости положить конец волнениям в деревне до наступления зимы, они попросили устранить основного зачинщика. Я знал заводилу, слышал о его тайных полях и никому ничего не говорил. Теперь я открыл Госабуро и Акио, где его можно застать в одиночку каждый вечер, и меня послали на убийство.
Он спрятал рис и батат в небольшой пещере, которую вырезал в горе, и укрыл их камнями и ветками. Крестьянин работал на краю поля, когда я молча подошел к склону. Я недооценил противника: он оказался сильней, чем я думал, и яростно отбивался мотыгой. Во время борьбы я отбросил капюшон, и он увидел мое лицо. Казалось, он узнал меня и ужаснулся. В это мгновение я оставил в бою двойника, а сам подошел сзади и нанес удар в горло. Он успел выкрикнуть:
– Господин Шигеру!
Я был весь в крови, своей и чужой, голова шла кругом от удара. Мотыга скользнула по коже, и из царапины текла кровь. Последний вопль глубоко встревожил меня. Звал ли он на помощь дух Шигеру или спутал меня с ним? Задать вопрос не удалось, пустые глаза глядели в сумрачное небо. Он замолк навеки.
Я стал невидимым и в таком состоянии добрался почти до дома – рекордный срок. Я хотел бы остаться незримым навсегда. Выкрик вожака крестьян долго преследовал меня, затем вспомнились слова Шигеру, произнесенные очень давно, в Хаги: «Я никогда не нападал на безоружного человека и не убивал ради забавы».
Господа остались очень довольны. Смерть зачинщика устранила все проблемы. Селяне сразу стали понятливыми и покорными. Многим предстояло умереть от голода до конца зимы. Превосходный исход, по мнению Госабуро.
Шигеру стал сниться мне каждую ночь. Он заходил в комнату и стоял передо мной, словно только что вышел из реки, обливаясь водой и кровью. Он молчал, не отрывая от меня взгляда, словно изучал меня с тем же терпением цапли на охоте, как некогда ожидал, когда ко мне вернется речь.
Постепенно стало ясно, что жизнь невыносима, но я не знал, как ее изменить. Я заключил договор с Кикутами и не находил в себе сил его выполнять. Я пошел на этот шаг сгоряча, на пике эмоций, не думая, что переживу ту ночь, не понимая себя самого. Я надеялся, что мастер Кикута поможет мне разрешить глубинные противоречия моей натуры, а он послал меня в Мацуэ с Акио, где жизнь в Племени учила меня скрывать чувства, разрываясь между крайностями, однако никак не способствовала их смягчению: противоречия просто загонялись вглубь.
Дурной настрой усилился еще больше, когда ушла Юки. Она ничего мне не сказала, просто взяла и исчезла. Утром я слышал ее голос и шаги во время тренировки. Она подошла к парадной двери и удалилась, ни с кем не попрощавшись. Я ждал ее возвращения, но она не вернулась. Я пытался выведать невзначай, где она; ответы были весьма уклончивы, а я не хотел спрашивать у Акио или Госабуро напрямую. Я сильно скучал по ней и в то же время чувствовал облегчение – передо мной больше не стоял вопрос, спать с ней или нет. Каждый день с того момента, как она рассказала мне о Каэдэ, я обещал себе, что не стану заниматься с ней любовью, но когда наступала ночь…
Два дня спустя я думал о Юки во время медитации, которая следовала за утренними упражнениями. Кто-то из слуг подошел к двери и тихо позвал Акио. Он медленно открыл глаза и с видом нерушимого спокойствия, которое приходило к нему после каждой медитации (хотя я убежден, что оно напускное), встал и приблизился к двери.
– Прибыл мастер, – сказала девушка. – Он ждет вас.
– Эй, Пес, – крикнул мне Акио.
Никто не шевельнулся, даже не поднял глаз, когда я вставал. Акио кивнул головой в сторону выхода, и я последовал за ним в гостиную, где пили чай Кикута Котаро с Госабуро.
Мы вошли и поклонились до пола.
– Сядьте, – велел Котаро и задержал на мне взгляд. Затем обратился к Акио: – Были какие-нибудь проблемы?
– Практически нет, – ответил Акио, подразумевая, – что некоторые трудности возникали.
– Каким было его поведение? Есть на что пожаловаться?
Акио медленно покачал головой.
– А до отправления из Ямагаты?
Котаро давал мне понять, что ему известно обо мне все.
– Все улажено, – кратко ответил Акио.
– Парень принес нам пользу, – вставил Госабуро.
– Рад слышать, – сухо произнес Котаро. Госабуро поднялся и ушел под предлогом, что у него срочные дела в лавке. Мастер повернулся ко мне:
– Вчера вечером я разговаривал с Юки.
– Где она?
– Неважно. Она сообщила новые сведения, которые меня несколько взволновали. Мы не знали, что Шигеру поехал в Мино с конкретной целью – найти там тебя. Господин Отори убедил Муто Кенжи, что встреча произошла случайно.
Котаро сделал паузу, но я молчал. Я вспомнил день, когда Юки узнала о Шигеру, подстригая мне волосы. Она сочла это важной информацией, достаточно важной, чтобы доложить мастеру. Несомненно, она рассказала обо мне все.
– Похоже, Шигеру располагал более подробными сведениями о Племени, чем мы думали, – сказал Котаро. – Так?
– Шигеру действительно знал, кто я. Он много лет дружил с мастером Муто. Это все, что мне известно о его отношениях с Племенем.
– Он больше ничего тебе не говорил?
– Нет, – солгал я.
Шигеру сказал мне кое-что одним вечером в Цувано: он поставил перед собой задачу разузнать все о Племени и накопил больше информации, чем любой непосвященный. Я не передал подробности Кенжи и не видел причин откровенничать с Котаро. Шигеру мертв, я связан с Племенем, но не намерен разглашать чужие секреты.
– Юки задала мне тот же самый вопрос, – заметил я, пытаясь говорить и выглядеть как можно простодушней. – Какое теперь это имеет значение?
– Мы считали, что хорошо изучили Шигеру, знали его жизнь, – ответил Котаро. – Он не перестает удивлять нас даже после смерти. Он утаил многое от Кенжи, включая свою любовную связь с Маруямой Наоми. Что еще он скрывал?
Я пожал плечами, задумавшись о Шигеру. За добродушную улыбку, внешнюю открытость и простоту его прозвали Фермером. Шигеру все недооценивали, в особенности Племя. Он оказался более значительным человеком, чем все ожидали.
– Шигеру мог сохранить запись того, что ему известно о Племени?
– Он многое записывал, – озадаченно произнес я. – Времена года, земледельческие эксперименты, состояние почвы и урожай, положение вассалов. Ему помогал Ихиро, бывший учитель, но часто Шигеру делал это самостоятельно.
Я представил, как он работает допоздна: мерцает лампа, в комнату проникает холод; умное оживленное лицо так отличается от привычного выражения безразличия.
– А как насчет путешествий? Ты часто сопровождал Шигеру?
– Нет, если не считать побега из Мино.
– И много он странствовал?
– Не знаю. Пока я оставался в Хаги, он не покидал города.
Котаро нахмурился. Опустилась тишина. Я едва слышал чужое дыхание. Издалека доносились голоса из лавки и другой части дома, щелкали счеты, разговаривали покупатели, на улице кричали коробейники. Поднялся ветер, засвистел под навесом крыши, колебля ширмы. Приближался снегопад.
Наконец мастер заговорил:
– Вероятней всего, он оставил записи. В этом случае они должны быть найдены. Если бумаги попадут в руки Араи, случится катастрофа. Тебе придется ехать в Хаги. Узнай, существуют ли документы, и привези их сюда.
Я не верил своим ушам. Я думал, что мне никогда не побывать там снова. А теперь меня посылают в дом, который я так люблю.
– Вся проблема – в соловьином этаже, – сказал Котаро. – Насколько мне известно, Шигеру построил его вокруг своего дома, а ты знаешь, как ступать по нему.
Я словно уже был там, вдыхал тяжелый ночной воздух шестого месяца, бежал бесшумно, как привидение, услышал голос Шигеру: «Ты сумеешь проделать это еще раз?»
Я пытался контролировать выражение лица, но губы сами растянулись в улыбку.
– Ты должен отправляться прямо сейчас, – продолжил Котаро. – Надо вернуться обратно до снегов. Год заканчивается. К середине первого месяца и Хаги, и Мацуэ будут завалены снегом и закрыты.
До этого момента он ничем не выдавал своих чувств, но тут я понял, насколько он зол. Наверное, заметил мою улыбку.
– Почему ты никогда не говорил об этом? – грозно спросил он. – Почему скрыл от Кенжи?
Я сам начинал закипать:
– Шигеру счел нужным умолчать, и я следовал его примеру. Первую присягу я давал ему. Я никогда не решился бы выдать чужие секреты. Тогда я служил клану Отори.
– И до сих пор так думаешь, – вставил Акио. – Это вопрос верности. Он всегда будет терзать тебя. – И едва слышно добавил: – Собака знает только одного хозяина.
Я повернулся к нему, чтобы встретиться глазами, заставить его замолчать, усыпить, но Акио бросил на меня презрительный взгляд и снова уставился в пол.
– Что же, рано или поздно вопрос разрешится, – ответил Котаро. – Полагаю, новое задание в полной мере выявит, кому ты предан. Если Ихиро знает о существовании и содержании записей, то его, безусловно, придется убрать.
Я молча поклонился, сомневаясь, что мое сердце ожесточилось настолько, чтобы убить Ихиро, который был учителем Шигеру, а затем моим: прежде мне не раз хотелось проучить старика, когда он наказывал меня, но он – один из Отори, он живет в доме Шигеру. Я связан с ним долгом и верностью, а также уважением, и как я только что понял, привязанностью.
В то же время я остро ощущал гнев мастера. Он чем-то напоминал беспрестанную ярость Акио по отношению ко мне, словно они оба ненавидели и боялись меня. «В семье Кикуты обрадовались, когда узнали, что Исаму оставил сына», – как-то сказала жена Кенжи. Если это такая большая радость, то почему они относятся ко мне настороженно? А еще она добавила: «Мы все были очень довольны». Юки упоминала о старой любви своей матери к Шинтаро. Разве могла смерть Шинтаро доставить ей радость?
В тот момент мать Юки казалась всего лишь болтливой старушкой, и я принял ее слова на веру. Позже она проявила себя во всем блеске: льстила мне, гладила меня по шерстке так же, как массировала виски своими чудотворными руками. Отношение семьи Кикута к моему неожиданному поведению было не столь однозначным, как они пытались представить: возможно, они пришли в восторг от моих способностей, но нечто во мне их встревожило, и я не мог понять, что именно.
Запугать меня не удалось, гнев вызвал во мне только упрямство, зажег огонь непослушания и придал сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Как-то вечером Госабуро недовольно цокнул языком из-за длительной задолженности. Нам не просто не заплатили, а сделали новый заказ. Фурода, воин низшего чина, занялся земледелием, чтобы содержать большую семью и потворствовать своим прихотям. После имени я прочел о принятых против него мерах запугивания: поджог амбара, похищение дочери, избиение сына, уничтожение собак и лошадей. Несмотря ни на что, он продолжал еще глубже влезать в долги к Кикутам.
– Это клиент для Пса, – сказал торговец вошедшему Акио.
Все, кроме Юки, называли меня новым прозвищем.
Акио взял свиток и пробежал глазами по печальной истории Фуроды:
– Ему предоставили слишком длительную отсрочку.
– Он милый человек. Я знаю его с детства, но не могу и дальше соглашаться на уступки.
– Дядя, если ты с ним не разделаешься, то все привыкнут к снисходительности, – заявил Акио.
– В этом-то вся и беда. Сейчас никто не платит вовремя. Все думают, что им это сойдет с рук, если уж сходит Фуроде. – Госабуро глубоко вздохнул, его глаза почти исчезли за складками щек. – Беда в том, что я чересчур мягкосердечен. Все братья твердят мне об этом.
– Пес тоже готов пожалеть любого, – отметил Акио. – Но мы выбиваем из него эту дурь. Пес позаботится о Фуроде. Ему это пойдет на пользу.
– Если убить кредитора, он уже никогда не вернет долг, – сказал я.
– Зато вернут остальные, – возразил Акио, словно объяснял простаку очевидную истину.
– Часто проще востребовать что-то у мертвеца, чем у живого человека, – извиняясь, добавил Госабуро.
Я не был знаком с этим беспечным, сладострастным, безответственным человеком, и мне не хотелось убивать его. Но я убил. Прокрался ночью в дом на краю города, усыпил собак, стал невидимым и проскользнул мимо стражников. Все входы были заперты на засов, но я дождался его у отхожего места. Я заранее наблюдал за домом и знал, что хозяин всегда встает рано утром, чтобы облегчиться. Грузный, мясистый Фурода давно перестал следить за собой и передал сыновьям тяжелую работу на земле. Он стал дряблым и умер без звука.
Когда я раскрутил гарроту, начался дождь. Черепица на стенах была скользкой. Дождь переходил в снег. Я вернулся в дом Кикуты, подавленный темнотой и холодом, словно они вкрались мне в душу и оставили там свою тень.
Сыновья Фуроды заплатили долги, и Госабуро остался мной доволен. Я не подал вида, насколько меня потрясло это убийство, но следующее поручение оказалось еще хуже. Это был заказ семьи Ешида. В своей решимости положить конец волнениям в деревне до наступления зимы, они попросили устранить основного зачинщика. Я знал заводилу, слышал о его тайных полях и никому ничего не говорил. Теперь я открыл Госабуро и Акио, где его можно застать в одиночку каждый вечер, и меня послали на убийство.
Он спрятал рис и батат в небольшой пещере, которую вырезал в горе, и укрыл их камнями и ветками. Крестьянин работал на краю поля, когда я молча подошел к склону. Я недооценил противника: он оказался сильней, чем я думал, и яростно отбивался мотыгой. Во время борьбы я отбросил капюшон, и он увидел мое лицо. Казалось, он узнал меня и ужаснулся. В это мгновение я оставил в бою двойника, а сам подошел сзади и нанес удар в горло. Он успел выкрикнуть:
– Господин Шигеру!
Я был весь в крови, своей и чужой, голова шла кругом от удара. Мотыга скользнула по коже, и из царапины текла кровь. Последний вопль глубоко встревожил меня. Звал ли он на помощь дух Шигеру или спутал меня с ним? Задать вопрос не удалось, пустые глаза глядели в сумрачное небо. Он замолк навеки.
Я стал невидимым и в таком состоянии добрался почти до дома – рекордный срок. Я хотел бы остаться незримым навсегда. Выкрик вожака крестьян долго преследовал меня, затем вспомнились слова Шигеру, произнесенные очень давно, в Хаги: «Я никогда не нападал на безоружного человека и не убивал ради забавы».
Господа остались очень довольны. Смерть зачинщика устранила все проблемы. Селяне сразу стали понятливыми и покорными. Многим предстояло умереть от голода до конца зимы. Превосходный исход, по мнению Госабуро.
Шигеру стал сниться мне каждую ночь. Он заходил в комнату и стоял передо мной, словно только что вышел из реки, обливаясь водой и кровью. Он молчал, не отрывая от меня взгляда, словно изучал меня с тем же терпением цапли на охоте, как некогда ожидал, когда ко мне вернется речь.
Постепенно стало ясно, что жизнь невыносима, но я не знал, как ее изменить. Я заключил договор с Кикутами и не находил в себе сил его выполнять. Я пошел на этот шаг сгоряча, на пике эмоций, не думая, что переживу ту ночь, не понимая себя самого. Я надеялся, что мастер Кикута поможет мне разрешить глубинные противоречия моей натуры, а он послал меня в Мацуэ с Акио, где жизнь в Племени учила меня скрывать чувства, разрываясь между крайностями, однако никак не способствовала их смягчению: противоречия просто загонялись вглубь.
Дурной настрой усилился еще больше, когда ушла Юки. Она ничего мне не сказала, просто взяла и исчезла. Утром я слышал ее голос и шаги во время тренировки. Она подошла к парадной двери и удалилась, ни с кем не попрощавшись. Я ждал ее возвращения, но она не вернулась. Я пытался выведать невзначай, где она; ответы были весьма уклончивы, а я не хотел спрашивать у Акио или Госабуро напрямую. Я сильно скучал по ней и в то же время чувствовал облегчение – передо мной больше не стоял вопрос, спать с ней или нет. Каждый день с того момента, как она рассказала мне о Каэдэ, я обещал себе, что не стану заниматься с ней любовью, но когда наступала ночь…
Два дня спустя я думал о Юки во время медитации, которая следовала за утренними упражнениями. Кто-то из слуг подошел к двери и тихо позвал Акио. Он медленно открыл глаза и с видом нерушимого спокойствия, которое приходило к нему после каждой медитации (хотя я убежден, что оно напускное), встал и приблизился к двери.
– Прибыл мастер, – сказала девушка. – Он ждет вас.
– Эй, Пес, – крикнул мне Акио.
Никто не шевельнулся, даже не поднял глаз, когда я вставал. Акио кивнул головой в сторону выхода, и я последовал за ним в гостиную, где пили чай Кикута Котаро с Госабуро.
Мы вошли и поклонились до пола.
– Сядьте, – велел Котаро и задержал на мне взгляд. Затем обратился к Акио: – Были какие-нибудь проблемы?
– Практически нет, – ответил Акио, подразумевая, – что некоторые трудности возникали.
– Каким было его поведение? Есть на что пожаловаться?
Акио медленно покачал головой.
– А до отправления из Ямагаты?
Котаро давал мне понять, что ему известно обо мне все.
– Все улажено, – кратко ответил Акио.
– Парень принес нам пользу, – вставил Госабуро.
– Рад слышать, – сухо произнес Котаро. Госабуро поднялся и ушел под предлогом, что у него срочные дела в лавке. Мастер повернулся ко мне:
– Вчера вечером я разговаривал с Юки.
– Где она?
– Неважно. Она сообщила новые сведения, которые меня несколько взволновали. Мы не знали, что Шигеру поехал в Мино с конкретной целью – найти там тебя. Господин Отори убедил Муто Кенжи, что встреча произошла случайно.
Котаро сделал паузу, но я молчал. Я вспомнил день, когда Юки узнала о Шигеру, подстригая мне волосы. Она сочла это важной информацией, достаточно важной, чтобы доложить мастеру. Несомненно, она рассказала обо мне все.
– Похоже, Шигеру располагал более подробными сведениями о Племени, чем мы думали, – сказал Котаро. – Так?
– Шигеру действительно знал, кто я. Он много лет дружил с мастером Муто. Это все, что мне известно о его отношениях с Племенем.
– Он больше ничего тебе не говорил?
– Нет, – солгал я.
Шигеру сказал мне кое-что одним вечером в Цувано: он поставил перед собой задачу разузнать все о Племени и накопил больше информации, чем любой непосвященный. Я не передал подробности Кенжи и не видел причин откровенничать с Котаро. Шигеру мертв, я связан с Племенем, но не намерен разглашать чужие секреты.
– Юки задала мне тот же самый вопрос, – заметил я, пытаясь говорить и выглядеть как можно простодушней. – Какое теперь это имеет значение?
– Мы считали, что хорошо изучили Шигеру, знали его жизнь, – ответил Котаро. – Он не перестает удивлять нас даже после смерти. Он утаил многое от Кенжи, включая свою любовную связь с Маруямой Наоми. Что еще он скрывал?
Я пожал плечами, задумавшись о Шигеру. За добродушную улыбку, внешнюю открытость и простоту его прозвали Фермером. Шигеру все недооценивали, в особенности Племя. Он оказался более значительным человеком, чем все ожидали.
– Шигеру мог сохранить запись того, что ему известно о Племени?
– Он многое записывал, – озадаченно произнес я. – Времена года, земледельческие эксперименты, состояние почвы и урожай, положение вассалов. Ему помогал Ихиро, бывший учитель, но часто Шигеру делал это самостоятельно.
Я представил, как он работает допоздна: мерцает лампа, в комнату проникает холод; умное оживленное лицо так отличается от привычного выражения безразличия.
– А как насчет путешествий? Ты часто сопровождал Шигеру?
– Нет, если не считать побега из Мино.
– И много он странствовал?
– Не знаю. Пока я оставался в Хаги, он не покидал города.
Котаро нахмурился. Опустилась тишина. Я едва слышал чужое дыхание. Издалека доносились голоса из лавки и другой части дома, щелкали счеты, разговаривали покупатели, на улице кричали коробейники. Поднялся ветер, засвистел под навесом крыши, колебля ширмы. Приближался снегопад.
Наконец мастер заговорил:
– Вероятней всего, он оставил записи. В этом случае они должны быть найдены. Если бумаги попадут в руки Араи, случится катастрофа. Тебе придется ехать в Хаги. Узнай, существуют ли документы, и привези их сюда.
Я не верил своим ушам. Я думал, что мне никогда не побывать там снова. А теперь меня посылают в дом, который я так люблю.
– Вся проблема – в соловьином этаже, – сказал Котаро. – Насколько мне известно, Шигеру построил его вокруг своего дома, а ты знаешь, как ступать по нему.
Я словно уже был там, вдыхал тяжелый ночной воздух шестого месяца, бежал бесшумно, как привидение, услышал голос Шигеру: «Ты сумеешь проделать это еще раз?»
Я пытался контролировать выражение лица, но губы сами растянулись в улыбку.
– Ты должен отправляться прямо сейчас, – продолжил Котаро. – Надо вернуться обратно до снегов. Год заканчивается. К середине первого месяца и Хаги, и Мацуэ будут завалены снегом и закрыты.
До этого момента он ничем не выдавал своих чувств, но тут я понял, насколько он зол. Наверное, заметил мою улыбку.
– Почему ты никогда не говорил об этом? – грозно спросил он. – Почему скрыл от Кенжи?
Я сам начинал закипать:
– Шигеру счел нужным умолчать, и я следовал его примеру. Первую присягу я давал ему. Я никогда не решился бы выдать чужие секреты. Тогда я служил клану Отори.
– И до сих пор так думаешь, – вставил Акио. – Это вопрос верности. Он всегда будет терзать тебя. – И едва слышно добавил: – Собака знает только одного хозяина.
Я повернулся к нему, чтобы встретиться глазами, заставить его замолчать, усыпить, но Акио бросил на меня презрительный взгляд и снова уставился в пол.
– Что же, рано или поздно вопрос разрешится, – ответил Котаро. – Полагаю, новое задание в полной мере выявит, кому ты предан. Если Ихиро знает о существовании и содержании записей, то его, безусловно, придется убрать.
Я молча поклонился, сомневаясь, что мое сердце ожесточилось настолько, чтобы убить Ихиро, который был учителем Шигеру, а затем моим: прежде мне не раз хотелось проучить старика, когда он наказывал меня, но он – один из Отори, он живет в доме Шигеру. Я связан с ним долгом и верностью, а также уважением, и как я только что понял, привязанностью.
В то же время я остро ощущал гнев мастера. Он чем-то напоминал беспрестанную ярость Акио по отношению ко мне, словно они оба ненавидели и боялись меня. «В семье Кикуты обрадовались, когда узнали, что Исаму оставил сына», – как-то сказала жена Кенжи. Если это такая большая радость, то почему они относятся ко мне настороженно? А еще она добавила: «Мы все были очень довольны». Юки упоминала о старой любви своей матери к Шинтаро. Разве могла смерть Шинтаро доставить ей радость?
В тот момент мать Юки казалась всего лишь болтливой старушкой, и я принял ее слова на веру. Позже она проявила себя во всем блеске: льстила мне, гладила меня по шерстке так же, как массировала виски своими чудотворными руками. Отношение семьи Кикута к моему неожиданному поведению было не столь однозначным, как они пытались представить: возможно, они пришли в восторг от моих способностей, но нечто во мне их встревожило, и я не мог понять, что именно.
Запугать меня не удалось, гнев вызвал во мне только упрямство, зажег огонь непослушания и придал сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36