Крэйн непроизвольно отскочил в сторону, увидев, как на незащищенную кожу падают мельчайшие белесые комочки, влажно блестящие и кажущиеся застывшими каплями потерявшей прозрачность воды. Остальные члены калькада реагировали более сдержано — они уже видели этот трюк и знали Кейбеля. Ывар, коснувшись кожи паренька, проворно облепил всю руку, но Крэйн видел, что из пор не выступило ни малейшей капли крови. Крохотные комочки застыли, образовав причудливый хаотический узор. Казалось, они едва заметно подрагивали.
— Вот как умею, — рассмеялся Кейбель, глядя на вытянувшееся лицо Крэйна. — Ывар самый настоящий, сунь руку, если не веришь.
Крэйн поднял дубинку и самым концом осторожно коснулся белесой массы.
Ывар колыхнулся, но лишь пять или десять комочков успели уцепиться за прочное дерево — он поспешно отдернул руку. Ывар действительно был настоящим — Крэйн с отвращением воткнул палку в землю, раздавливая впившихся намертво личинок. Маленькие комочки лопались с отвратительным тихим хрустом. Если бы вместо дерева была бы открытая рука, они б уже ушли под кожу.
— Родичи, что ль? — проворчал он.
— Уметь надо, — весело отозвался Кейбель. — Тут посложнее, чем палкой махать, тут думать надо. Тебе, как своему, скажу — я кожу отваром из корней велхэ смазал, который три Урта на ветру простоит, да растертым олмом осыпал. Ывар такое не жрет, запах ему не нравится. Но это если в ывар-тэс не прыгнешь, там-то быстро на кусочки растащат, чем ни мажь.
Нерф и Теонтай всегда были рядом, и, глядя на их похожие, как у братьев, открытые крестьянские лица, можно было подумать, что они родственники.
Они и говорили похоже — скомканно, с хрипотцой в окончаниях. Нерф был главным возницей, он правил первым нальтом и следил за всеми хеггами калькада. Ему было под шесть десятков, из всех людей он был самым старым, но жизнь в калькаде сделала его энергичным и подвижным, только извилистые морщины на лбу и возле глаз выдавали истинный возраст. Он любил поболтать, если представлялась возможность, был не дурак выпить, но Тильта, как и все, слушался беспрекословно. Теонтай перенимал его умение, но по возрасту он недалеко ушел от Кейбеля, длинные жидкие усы на его юношеском лице казались скорее ловкой имитацией, чем настоящим признаком мужчины.
С самим Тильтом Крэйн за все время столкнулся лишь несколько раз — хозяин калькада пищу принимал отдельно и покидал свой нальт лишь для того, чтобы сделать важные распоряжения своим подчиненным. В дороге он ничуть не изменился — даже движения остались прежними, быстрыми и короткими, каждое — как тщательно выверенный, заточенный годами удар.
Руководил Хеннар спокойно и вдумчиво, однажды Крэйн даже с усмешкой подумал, что в нем много есть от Орвина. Его тихий немелодичный голос вплетался в жизнь калькада, как прочная нить в шов — незаметный и не выделяющийся из гула ветра в степи, он оказывал воздействие на каждого.
Только Хеннар Тильт умел отдать приказ тихо, даже не глядя в лицо, но таким тоном, что становилось ясно — лучше выполнить. Иначе будет хуже.
Он никогда не угрожал, тем более не доставал оружия, но к каждому брошенному им слову прислушивались с величайшим вниманием, как к предсказанию мудрого оракула, сулящему удачи или беды.
Порядок, с которым передвигался калькад, был давно отработан и не претерпел изменений с приходом Крэйна. На первом нальте, правили которым Нерф и Теонтай, размещался сам Тильт с Тэйв. Помимо лучшей отделки, нальт хозяина имел и другое преимущество — ему не приходилось преодолевать проложенные другими нальтами борозды и его меньше трясло. Следующий нальт занимали Кейбель, Ингиз и Садуф. Правил обычно Кейбель, который в этом искусстве мог поспорить даже с Нерфом, все пространство было плотно заставлено пищевыми припасами и нехитрым походным скарбом. Третий, в котором разместился Крэйн, по очереди вели Лайвен с Нотару. Этот нальт был наименее ценен, в нем хранилась лишь одежда для выступлений и прочая мелочь, поэтому Тильт экономил на опытном погонщике. Крэйна к управлению он распорядился пока не подпускать — не владея в должной мере искусством управлять запряженными хеггами, особенно в такой местности, он мог нанести серьезный ущерб имуществу калькада.
Крэйн не жаловался. Наоборот, если бы ему предложили занять место возницы, он скорее всего лишь сплюнул бы под ноги. Какие-то колючие отростки засохшего растения, которое раньше носило название чести рода Алдион, удерживали его от выполнения грязной работы, хотя сам он прекрасно понимал, что для урода с черными губами тайлеб-ха по-настоящему грязной работы не существует. Большую часть времени он дремал под навесом, не обращая внимания на окружающее. Когда с ним находился Нотару, оба демонстративно не смотрели друг на друга, не говоря уже о том, чтоб переброситься парой слов. Между двумя изгоями, добровольно променявшими людское общество на изучение собственных мыслей, не могло быть связи. Когда приходило время Нотару брать поводья, его место занимала Лайвен. Рано постаревшая акробатка тоже не славилась болтливостью, но время от времени они переговаривались между собой.
Времени между привалами было много, достаточно для того, чтоб он узнал ее лучше. Лайвен не изменилась, и ее манера поведения и речь остались прежними, но как раскрывается, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, древесный цветок ястэ, так и она открывала новые черты. Кроме усталости и безразличия в ней обнаружилась злость. Не похожая на злость Крэйна, кипящую и стремительно выплескивающуюся в самый неожиданный момент откуда-то из пылающих черных глубин, а злость разочарованной и ничего уже не ждущей женщины, вся жизнь которой прошла между пылью перегонов и грязными взглядами ревущей толпы — едкая, прозрачная струйка яда между слов, тонкая и многогранная. Лайвен не делала секрета из своих чувств — членов калькада она презирала, что было заметно даже по ее взгляду, лишь к Тильту испытывала что-то вроде смущенного уважения, и то, как полагал Крэйн, скорее признавая его право сильнейшего и хозяина, чем из-за каких-то человеческих качеств. На жизнь она смотрела хладнокровно, как бойцовый хегг, ничего не ожидая и ни с чем не считаясь.
Калькад двигался семнадцать Эно и шестнадцать Уртов.
ГЛАВА 2
РОЖДЕНИЕ БЕЙРА. НЕДАЛЕКО ОТ СЕВЕРА
— Здесь немного людей. Это даже не город, просто небольшой поселок голов в сотню. Себер еще на двести этелей к югу, до него сегодня не успеть.
— Бедноват, — осторожно заметил Крэйн, оглядывая поселок с нальта.
— Что делать... — Хеннар Тильт, владелец калькада, развел руками. Сегодня на нем был его лучший вельт из прочной двухслойной ткани и новые сапоги. — Мы изредка останавливаемся здесь, место надежное, хоть и не денежное.
— Представление?..
— Да. Много не заработаем, но на пару Эно хеггам корма хватит. И тут есть вода.
Поселок казался крошечным даже по сравнению с тремя небольшими коробками нальтов, замершими у окраины — просто большой неровный круг из старых шалхов и неприкрытых землянок, напоминающих оставленные загадочными существами бездонные норы. Под редкими невысокими деревьями укрывались от света небольшие поля олма, в единственном загоне ворочались несколько шууев.
Люди, долгое время пристально наблюдавшие за остановившимся калькадом из своих прикрытых рванью нор, стали осторожно приближаться. Впереди шли воины, отличавшиеся от прочих лишь стисами, а то и просто дубинками, ни о каких кассах, конечно, не могло идти и речи.
— Дети. — Крэйн быстро осмотрел приближающееся воинство. — Если кто-то из них рискнет выйти против меня, я не дам ему и вздохнуть.
Тильт смотрел куда-то в сторону, постукивая пальцами по висящей на поясе фляге.
— Тебе придется, — сказал он. — Иначе тебе не видать и гроша.
Крэйн повернулся к нему.
— Что это значит?
— Это значит, мой любезный урод, что выиграть я разрешаю не больше, чем один из трех поединков. Один из трех — это самое большее, даже для города. А здесь крошечный поселок.
— Вы хотите, чтобы я поддавался?
— Я хочу чтобы люди, заплатившие деньги, остались довольны. Мы оба понимаем, что если ты будешь драться в полную силу — им не справиться, даже если они навалятся на тебя скопом. Люди — это самые жестокие и в то же время жалкие звери, Крэйн. Они не любят боль и унижение, но готовы изрядно заплатить, чтобы их испытал другой. Зрителя не станут платить за то, что ты переломаешь им руки и ноги. Они платят только за чужую кровь.
Знаешь, иногда интересно подмечать общечеловеческие слабости на примере таких вот незаметных городков. Внешне все иначе, а внутри — точный слепок со всего человечества, верно?..
— Я не буду подставляться под удары черни. — Крэйн даже сам удивился, до того спокойно и тихо звучал его голос. — Я не воин, но я и не мишень для отработки ударов. Если хоть одна тварь прикоснется ко мне дубинкой, я переломаю ей каждую кость по два раза, а остатки примотаю к полозьям.
Тильт посмотрел на него, и Крэйну показалось, что ледяной взгляд пробил его мозг и уперся в затылок. Ему нечего было противопоставить этой все сметающей силе и уверенности. А в молчании Хеннара Тильта, даже в его позе, сквозила именно сила. Не черная рваная волна, которая пенится внутри человека, привыкшего брать чужие жизни, а почти полная ее противоположность — ровная, гудящая от напряжения, похожая на заливающий землю пронзительный белый сзет.
— Если тебя ударят — ты примешь удар. Если тебя ударят сильно — ты упадешь. Вот и все. Калькад — это не то место, где стоит щеголять принципами. Если зрители платят деньги за то, чтоб разукрасить твое лицо в красный цвет, это их право. Парень, если бы я хотел насладиться превосходным поединком на эскертах, я бы пригласил дружинника из тор-склета, а не стал бы создавать калькад. Чтоб перебить этот сброд, хватило бы и Садуфа. Но я взял тебя. Ты понимаешь зачем?
— Потому, что я урод? Потому, что избивать меня им будет приятнее? — Крэйн хрипло засмеялся, чувствуя, как тягучая струя ненависти и отчаяния выносит из тела последние теплые крохи силы.
Ему действительно стало смешно, хотя вряд ли он смог бы сказать, что вызвало смех.
— Ты не глуп, — спокойно кивнул Тильт, всматриваясь в подходящих к нальтам. — Именно поэтому. Люди любят, когда кто-то еще уродливее, чем они. Им нравится чувствовать себя не самыми последними тварями под светом Эно. И тем охотнее они вымещают злобу на тех, кто оказался ниже них хотя бы на ступень. Закон калькада и закон всего человечества.
— Значит, стоять под ударами...
— Стоять ни к чему. Работай. Дерись. Но — до предела. После него, когда видишь, что зрители начинают уставать — заканчивай. Принимай удары, когда приложатся крепко, падай. Думаю, тут ты разберешься без моей помощи. И не бейся и полную силу — никто не поверит потом в твой проигрыш. Дерись как привык, но помни — из трех боев победить ты можешь только в одном.
— Это бойня.
— Это калькад. И если тебе не подходят правила калькада, тебе стоит остаться здесь. Мне проще найти бойца без принципов в Себере, чем тащить с собой и кормить никчемного лентяя. Надеюсь, ты меня понимаешь. Крэйн, я похож на человека, который бросает слова просто так, как объедки со стола?
Взгляд притягивал, от него нельзя было увернуться, как от метко пущенного артака, он настигал везде.
— Нет, — через силу сказал Крэйн. — Не похожи, господин Тильт.
Дрожь от унижения и досады на самого себя въелась в его пальцы, пришлось спрятать их за спину.
— Это верно. Не похож. Потому что мое слово — закон для калькада. Даже когда речь идет о жизни, а не о десятке царапин. Ты будешь выступать, даже если не сможешь стоять на ногах. Тебе придется.
Тильт призывно махнул рукой приближающимся жителям и тут же забыл про Крэйна.
— Каольтай, сколько тысяч Эно я тебя не видел? — крикнул он, улыбаясь. — Можешь не тащить свою обрюзгшую задницу с такой скоростью — мы даем представление на закате. Колодец еще не пересох окончательно?.. Тэйв, давай за водой! Ушедшие, где носит эту девчонку... Нерф, выпрягай! Кейбель, выгружай свои ящики!
На Крэйна смотрели с почти неприкрытым страхом, лишь те, кто посмелее, скалились, прильнув к нему жирным жадным взглядом и разговаривая между собой вполголоса. Они видели урода, и они догадывались, что с ним делать.
В глубине толпы пьяно засмеялась женщина, кто-то утешал жмущегося к ноге испуганного ребенка. Клекот множества голосов казался тысячами острых зазубренных коготков.
Крэйн смотрел на них и чувствовал, как его трясет от ненависти.
К грязным бездушным лицам, которые пришли насладиться чужой болью и которые получат причитающуюся дань. Каждое лицо виделось ему распахнутой пастью, бездонной дырой, пульсирующей в ожидании кормежки.
Он сплюнул в сухую твердую землю и полез в нальт за дубинкой.
В этот раз Хеннар Тильт решил не показывать полной программы, здраво рассудив, что силы еще понадобятся для Себера, куда калькад въедет на следующий Эно, а больших денег с полунищих жителей поселения ожидать не приходится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Вот как умею, — рассмеялся Кейбель, глядя на вытянувшееся лицо Крэйна. — Ывар самый настоящий, сунь руку, если не веришь.
Крэйн поднял дубинку и самым концом осторожно коснулся белесой массы.
Ывар колыхнулся, но лишь пять или десять комочков успели уцепиться за прочное дерево — он поспешно отдернул руку. Ывар действительно был настоящим — Крэйн с отвращением воткнул палку в землю, раздавливая впившихся намертво личинок. Маленькие комочки лопались с отвратительным тихим хрустом. Если бы вместо дерева была бы открытая рука, они б уже ушли под кожу.
— Родичи, что ль? — проворчал он.
— Уметь надо, — весело отозвался Кейбель. — Тут посложнее, чем палкой махать, тут думать надо. Тебе, как своему, скажу — я кожу отваром из корней велхэ смазал, который три Урта на ветру простоит, да растертым олмом осыпал. Ывар такое не жрет, запах ему не нравится. Но это если в ывар-тэс не прыгнешь, там-то быстро на кусочки растащат, чем ни мажь.
Нерф и Теонтай всегда были рядом, и, глядя на их похожие, как у братьев, открытые крестьянские лица, можно было подумать, что они родственники.
Они и говорили похоже — скомканно, с хрипотцой в окончаниях. Нерф был главным возницей, он правил первым нальтом и следил за всеми хеггами калькада. Ему было под шесть десятков, из всех людей он был самым старым, но жизнь в калькаде сделала его энергичным и подвижным, только извилистые морщины на лбу и возле глаз выдавали истинный возраст. Он любил поболтать, если представлялась возможность, был не дурак выпить, но Тильта, как и все, слушался беспрекословно. Теонтай перенимал его умение, но по возрасту он недалеко ушел от Кейбеля, длинные жидкие усы на его юношеском лице казались скорее ловкой имитацией, чем настоящим признаком мужчины.
С самим Тильтом Крэйн за все время столкнулся лишь несколько раз — хозяин калькада пищу принимал отдельно и покидал свой нальт лишь для того, чтобы сделать важные распоряжения своим подчиненным. В дороге он ничуть не изменился — даже движения остались прежними, быстрыми и короткими, каждое — как тщательно выверенный, заточенный годами удар.
Руководил Хеннар спокойно и вдумчиво, однажды Крэйн даже с усмешкой подумал, что в нем много есть от Орвина. Его тихий немелодичный голос вплетался в жизнь калькада, как прочная нить в шов — незаметный и не выделяющийся из гула ветра в степи, он оказывал воздействие на каждого.
Только Хеннар Тильт умел отдать приказ тихо, даже не глядя в лицо, но таким тоном, что становилось ясно — лучше выполнить. Иначе будет хуже.
Он никогда не угрожал, тем более не доставал оружия, но к каждому брошенному им слову прислушивались с величайшим вниманием, как к предсказанию мудрого оракула, сулящему удачи или беды.
Порядок, с которым передвигался калькад, был давно отработан и не претерпел изменений с приходом Крэйна. На первом нальте, правили которым Нерф и Теонтай, размещался сам Тильт с Тэйв. Помимо лучшей отделки, нальт хозяина имел и другое преимущество — ему не приходилось преодолевать проложенные другими нальтами борозды и его меньше трясло. Следующий нальт занимали Кейбель, Ингиз и Садуф. Правил обычно Кейбель, который в этом искусстве мог поспорить даже с Нерфом, все пространство было плотно заставлено пищевыми припасами и нехитрым походным скарбом. Третий, в котором разместился Крэйн, по очереди вели Лайвен с Нотару. Этот нальт был наименее ценен, в нем хранилась лишь одежда для выступлений и прочая мелочь, поэтому Тильт экономил на опытном погонщике. Крэйна к управлению он распорядился пока не подпускать — не владея в должной мере искусством управлять запряженными хеггами, особенно в такой местности, он мог нанести серьезный ущерб имуществу калькада.
Крэйн не жаловался. Наоборот, если бы ему предложили занять место возницы, он скорее всего лишь сплюнул бы под ноги. Какие-то колючие отростки засохшего растения, которое раньше носило название чести рода Алдион, удерживали его от выполнения грязной работы, хотя сам он прекрасно понимал, что для урода с черными губами тайлеб-ха по-настоящему грязной работы не существует. Большую часть времени он дремал под навесом, не обращая внимания на окружающее. Когда с ним находился Нотару, оба демонстративно не смотрели друг на друга, не говоря уже о том, чтоб переброситься парой слов. Между двумя изгоями, добровольно променявшими людское общество на изучение собственных мыслей, не могло быть связи. Когда приходило время Нотару брать поводья, его место занимала Лайвен. Рано постаревшая акробатка тоже не славилась болтливостью, но время от времени они переговаривались между собой.
Времени между привалами было много, достаточно для того, чтоб он узнал ее лучше. Лайвен не изменилась, и ее манера поведения и речь остались прежними, но как раскрывается, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, древесный цветок ястэ, так и она открывала новые черты. Кроме усталости и безразличия в ней обнаружилась злость. Не похожая на злость Крэйна, кипящую и стремительно выплескивающуюся в самый неожиданный момент откуда-то из пылающих черных глубин, а злость разочарованной и ничего уже не ждущей женщины, вся жизнь которой прошла между пылью перегонов и грязными взглядами ревущей толпы — едкая, прозрачная струйка яда между слов, тонкая и многогранная. Лайвен не делала секрета из своих чувств — членов калькада она презирала, что было заметно даже по ее взгляду, лишь к Тильту испытывала что-то вроде смущенного уважения, и то, как полагал Крэйн, скорее признавая его право сильнейшего и хозяина, чем из-за каких-то человеческих качеств. На жизнь она смотрела хладнокровно, как бойцовый хегг, ничего не ожидая и ни с чем не считаясь.
Калькад двигался семнадцать Эно и шестнадцать Уртов.
ГЛАВА 2
РОЖДЕНИЕ БЕЙРА. НЕДАЛЕКО ОТ СЕВЕРА
— Здесь немного людей. Это даже не город, просто небольшой поселок голов в сотню. Себер еще на двести этелей к югу, до него сегодня не успеть.
— Бедноват, — осторожно заметил Крэйн, оглядывая поселок с нальта.
— Что делать... — Хеннар Тильт, владелец калькада, развел руками. Сегодня на нем был его лучший вельт из прочной двухслойной ткани и новые сапоги. — Мы изредка останавливаемся здесь, место надежное, хоть и не денежное.
— Представление?..
— Да. Много не заработаем, но на пару Эно хеггам корма хватит. И тут есть вода.
Поселок казался крошечным даже по сравнению с тремя небольшими коробками нальтов, замершими у окраины — просто большой неровный круг из старых шалхов и неприкрытых землянок, напоминающих оставленные загадочными существами бездонные норы. Под редкими невысокими деревьями укрывались от света небольшие поля олма, в единственном загоне ворочались несколько шууев.
Люди, долгое время пристально наблюдавшие за остановившимся калькадом из своих прикрытых рванью нор, стали осторожно приближаться. Впереди шли воины, отличавшиеся от прочих лишь стисами, а то и просто дубинками, ни о каких кассах, конечно, не могло идти и речи.
— Дети. — Крэйн быстро осмотрел приближающееся воинство. — Если кто-то из них рискнет выйти против меня, я не дам ему и вздохнуть.
Тильт смотрел куда-то в сторону, постукивая пальцами по висящей на поясе фляге.
— Тебе придется, — сказал он. — Иначе тебе не видать и гроша.
Крэйн повернулся к нему.
— Что это значит?
— Это значит, мой любезный урод, что выиграть я разрешаю не больше, чем один из трех поединков. Один из трех — это самое большее, даже для города. А здесь крошечный поселок.
— Вы хотите, чтобы я поддавался?
— Я хочу чтобы люди, заплатившие деньги, остались довольны. Мы оба понимаем, что если ты будешь драться в полную силу — им не справиться, даже если они навалятся на тебя скопом. Люди — это самые жестокие и в то же время жалкие звери, Крэйн. Они не любят боль и унижение, но готовы изрядно заплатить, чтобы их испытал другой. Зрителя не станут платить за то, что ты переломаешь им руки и ноги. Они платят только за чужую кровь.
Знаешь, иногда интересно подмечать общечеловеческие слабости на примере таких вот незаметных городков. Внешне все иначе, а внутри — точный слепок со всего человечества, верно?..
— Я не буду подставляться под удары черни. — Крэйн даже сам удивился, до того спокойно и тихо звучал его голос. — Я не воин, но я и не мишень для отработки ударов. Если хоть одна тварь прикоснется ко мне дубинкой, я переломаю ей каждую кость по два раза, а остатки примотаю к полозьям.
Тильт посмотрел на него, и Крэйну показалось, что ледяной взгляд пробил его мозг и уперся в затылок. Ему нечего было противопоставить этой все сметающей силе и уверенности. А в молчании Хеннара Тильта, даже в его позе, сквозила именно сила. Не черная рваная волна, которая пенится внутри человека, привыкшего брать чужие жизни, а почти полная ее противоположность — ровная, гудящая от напряжения, похожая на заливающий землю пронзительный белый сзет.
— Если тебя ударят — ты примешь удар. Если тебя ударят сильно — ты упадешь. Вот и все. Калькад — это не то место, где стоит щеголять принципами. Если зрители платят деньги за то, чтоб разукрасить твое лицо в красный цвет, это их право. Парень, если бы я хотел насладиться превосходным поединком на эскертах, я бы пригласил дружинника из тор-склета, а не стал бы создавать калькад. Чтоб перебить этот сброд, хватило бы и Садуфа. Но я взял тебя. Ты понимаешь зачем?
— Потому, что я урод? Потому, что избивать меня им будет приятнее? — Крэйн хрипло засмеялся, чувствуя, как тягучая струя ненависти и отчаяния выносит из тела последние теплые крохи силы.
Ему действительно стало смешно, хотя вряд ли он смог бы сказать, что вызвало смех.
— Ты не глуп, — спокойно кивнул Тильт, всматриваясь в подходящих к нальтам. — Именно поэтому. Люди любят, когда кто-то еще уродливее, чем они. Им нравится чувствовать себя не самыми последними тварями под светом Эно. И тем охотнее они вымещают злобу на тех, кто оказался ниже них хотя бы на ступень. Закон калькада и закон всего человечества.
— Значит, стоять под ударами...
— Стоять ни к чему. Работай. Дерись. Но — до предела. После него, когда видишь, что зрители начинают уставать — заканчивай. Принимай удары, когда приложатся крепко, падай. Думаю, тут ты разберешься без моей помощи. И не бейся и полную силу — никто не поверит потом в твой проигрыш. Дерись как привык, но помни — из трех боев победить ты можешь только в одном.
— Это бойня.
— Это калькад. И если тебе не подходят правила калькада, тебе стоит остаться здесь. Мне проще найти бойца без принципов в Себере, чем тащить с собой и кормить никчемного лентяя. Надеюсь, ты меня понимаешь. Крэйн, я похож на человека, который бросает слова просто так, как объедки со стола?
Взгляд притягивал, от него нельзя было увернуться, как от метко пущенного артака, он настигал везде.
— Нет, — через силу сказал Крэйн. — Не похожи, господин Тильт.
Дрожь от унижения и досады на самого себя въелась в его пальцы, пришлось спрятать их за спину.
— Это верно. Не похож. Потому что мое слово — закон для калькада. Даже когда речь идет о жизни, а не о десятке царапин. Ты будешь выступать, даже если не сможешь стоять на ногах. Тебе придется.
Тильт призывно махнул рукой приближающимся жителям и тут же забыл про Крэйна.
— Каольтай, сколько тысяч Эно я тебя не видел? — крикнул он, улыбаясь. — Можешь не тащить свою обрюзгшую задницу с такой скоростью — мы даем представление на закате. Колодец еще не пересох окончательно?.. Тэйв, давай за водой! Ушедшие, где носит эту девчонку... Нерф, выпрягай! Кейбель, выгружай свои ящики!
На Крэйна смотрели с почти неприкрытым страхом, лишь те, кто посмелее, скалились, прильнув к нему жирным жадным взглядом и разговаривая между собой вполголоса. Они видели урода, и они догадывались, что с ним делать.
В глубине толпы пьяно засмеялась женщина, кто-то утешал жмущегося к ноге испуганного ребенка. Клекот множества голосов казался тысячами острых зазубренных коготков.
Крэйн смотрел на них и чувствовал, как его трясет от ненависти.
К грязным бездушным лицам, которые пришли насладиться чужой болью и которые получат причитающуюся дань. Каждое лицо виделось ему распахнутой пастью, бездонной дырой, пульсирующей в ожидании кормежки.
Он сплюнул в сухую твердую землю и полез в нальт за дубинкой.
В этот раз Хеннар Тильт решил не показывать полной программы, здраво рассудив, что силы еще понадобятся для Себера, куда калькад въедет на следующий Эно, а больших денег с полунищих жителей поселения ожидать не приходится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56