третий, рассеянный, подобно каплям дождя, лился от озерца. И, пойманная, словно сетью, в эту паутину света, я вдруг услышала ее голос:
«Не бойся, дочь. Все хорошо. Пусть необычность происходящего не страшит тебя. Все будет хорошо. Следуй зову сердца, и все будет хорошо».
Акхор
Слова упражнения были мне давно знакомы и не раз помогали мне. Я всегда гордился своим умением высвобождать разум. Однако раньше мне не были ведомы чувства, которые я переживал последние несколько дней.
В своей мольбе я обратился к Ветрам, чтобы они помогли мне сбросить эту паутину чувств и оставить только чистый разум. Я дышал в той последовательности, какую усвоил еще тысячу лет назад, и почувствовал, как бурные страсти во мне постепенно стихают.
«Я — Кхордэшкистриакхор, Серебряный царь Большого рода кантри, живущего на Драконьем острове посреди Великого моря Колмара».
Это было истиной.
«Я говорил с детищем гедри, нарушив Великий запрет, наложенный на отношения между нашими народами».
Это было истиной.
«Я предавался полету влюбленных с Ланен Кайлар, дочерью гедришакримов, с которой не могу быть связан иначе, кроме как разумом, сердцем и душой».
Это было истиной.
Несмотря на то, что я усиленно старался сосредоточиться на упражнении, при этих словах сердце мое заныло. Моих сородичей осталось мало — их и всегда было немного. Я мечтал о собственных потомках и испытывал зависть к тем, кому были дарованы эти счастливые узы. Идай неоднократно предлагала стать подругой мне и матерью моему ребенку, но я отвергал ее, ибо считал, что души наши слишком далеки, чтобы соединиться и произвести на свет новую жизнь.
Это было истиной.
«Я должен представить Ланен Совету рода. Мы должны решить, что делать. Будет ли ей позволено остаться здесь или же нам с ней придется уйти и поселиться на каком-нибудь далеком берегу?»
«Ты пойдешь с ней».
«Что? Кто это говорит?»
«Ты пойдешь с ней».
«Куда же нам идти?»
«Ты обо всем узнаешь».
«Что происходит?»
«Твой народ вымирает, Кхордэшкистриакхор. Так мало молодых, так много старых. Ты и твоя любимая можете их спасти, если захотите этого».
Сердце мое взыграло.
«Как?»
«В свое время ты все узнаешь. Будет трудно. Будет много боли. Но ты выживешь, чтобы вновь познать радость».
«Кто это говорит? Во имя всех праотцов, кто говорит?»
Ответа не было. Лишь ветер шумел в деревьях, и я чувствовал его дуновение на лице. Лишь Ветер…
Ланен
Встрепенувшись, он раскрыл глаза. Я знала, что он чувствовал.
— Акор, с тобой все в порядке?
— Я не уверен, — ответил он, вновь опускаясь на все четыре лапы. — Зато удивлен, это уж точно. Это ночь новых начал, Ланен, в любом случае. Такого не было за всю мою жизнь.
— Не говори мне об этом. Я думаю, что твои боги тоже обращались к тебе. Пожалуйста, не говори об этом.
— Я слышал чей-то голос в своем разуме. Это был Язык Истины, в этом я не сомневаюсь. Не знаю, кто это мог быть.
Я встала и подбросила в костер дров.
— Акор, этой ночью я летела с тобою над землей; потом, сидя под землей, мы с тобой бросили вызов и твоему роду, и моему. Я дала тебе свое обещание, обретя на миг крылья, которых у меня никогда не было и которых мне недостает; и я уже устала постоянно чему-то удивляться. Сейчас меня удивляет лишь то, что я все еще жива и, кажется, пока еще в своем уме, — я почувствовала, что внутри у меня начинает зарождаться гнев. — Пока ты сидел и делал свое упражнение, я воззвала к Владычице, богине моего народа, чтобы успокоиться или, может, воодушевиться. И знаешь что, мой неудачный возлюбленный? Она ответила! Она не слишком меня успокоила, но говорила со мною, говорила словами.
Он ничего не отвечал, лишь смотрел на меня. Я продолжала:
— Разве ты не хотел бы быть уверенным в том, что голос, слышанный тобою, был голосом Ветров, к которым ты взывал?
Он по-прежнему молчал.
— Акор, что они делают? Чего они от нас хотят?
Акхор
Я постарался ответить спокойно, для ее же блага. Я должен был ей сказать.
— Лханен, я ещ-ще многое долж-жен тебе с-сказ-зать, — начал было я. Проклятье!
«Это слишком важно, чтобы говорить об этом на языке гедри. Выслушаешь ли ты меня так?»
— Да, если ты этого хочешь. Постараюсь не отвечать тебе тем же способом. Я очень устала да и боюсь, они могут услышать меня на Рубеже.
«Малышка, то, что я слышал голос во время своего упражнения, — это неспроста. Я не припомню, чтобы среди моего народа случалось подобное. Но не менее удивительно то, о чем он мне поведал. Я узнал, что мне придется пройти через большую боль ради своих сородичей, но если я того желаю, я могу их спасти. Нет — мы можем их спасти».
— Спасти? От чего?
Как же рассказать ей то, на что у меня, чтобы понять это, ушли целые годы, и мне по-прежнему было тяжело это переносить?
«Сын Шикрара, по имени Кейдра, отправился со своей супругой Миражэй к Родильной бухте. Многие жены нашего племени тоже там — старшие, которые помнят, что нужно делать, и Идай, что будет при Миражэй родильной сестрой, и Кериджан — единственная жена, принесшая детеныша за последние триста лет».
— Триста лет?! — переспросила Ланен, опешив. — Клянусь Владычицей, это, должно быть, долгий срок даже для вас.
«Ты права, так и есть. Мой народ вымирает, Ланен Кайлар, и я спрашивал себя все эти триста лет, как спрашивал и раньше: что же делать? А теперь я услышал голос ночного Ветра, сказавший мне, что я перенесу большую боль, что я вновь познаю радость и что мы с тобой можем спасти мой народ. И что я последую за тобой, куда бы ни лежал твой путь».
— Что?!
«Я говорю тебе лишь то, о чем мне было поведано».
— Акор, повторяю тебе, я весь день вчера гадала, как спросить тебя о том, можно ли мне остаться на этом острове, с тобой, живя по ту сторону Рубежа. Я боялась, что ты на меня разгневаешься или наотрез откажешь мне, но мне и в голову не могло прийти что-либо другое, — она невесело улыбнулась. — Сейчас, конечно, многое изменилось, и все же… Как ты можешь последовать за мной? Как ты сможешь жить в Колмаре, в какой бы то ни было его части, — ведь там везде люди и нет никого из твоего рода?
«Я не знаю. Не могу себе этого представить — разве что мы отыщем пещеру где-нибудь вдали от остальных гедри? Мне нужно будет подумать над этим… Могу ли я спросить, что сказала тебе твоя Владычица?»
Ланен
— Только то, что мы поступаем правильно, и все будет хорошо, если я последую зову сердца.
Он издал негромкое шипение.
«Твоя Владычица добрее, чем Ветры. Возможно, нам удалось бы пообщаться с богами друг друга? В этом случае я бы предпочел твою богиню».
Я рассмеялась. Удивительно, что у меня еще оставались на это силы, но смех мой разнесся в темноте, и Акор присоединился ко мне. Все вдруг показалось настолько глупым и нелепым, с первого нашего разговора до этой последней мысли о смене богов, что мы оба оставили свои страхи. Я смеялась до слез — и не в последнюю очередь оттого, что из-за шипения Акора поляну начало заволакивать паром.
— Ос-сторож-жно, Лханен, — ухитрился он выдохнуть и откинул голову назад. Широкий столб пламени рассек ночь, на миг ослепив меня.
Наверное, это и было тем самым — драконьим хохотом. Какое все-таки чудо!
Потом он заговорил. Речь его, как мне показалось, восстановилась.
— Ах, Ланен, какой жизнью я вскоре научусь жить! Я сижу здесь, среди ночи, и до сих пор не могу поверить, что все это происходит по правде, — голос его, такой теплый, живой, сделался низким и густым. — Впервые за все годы, подвластные воспоминаниям, кантри и гедри обмениваются жизнями, сердцами и смехом — и от этого мы с тобой становимся только сильнее. Четыре Ветра руководят всеми судьбами, Ланен, — добавил он тихо. — Первое стихотворное наставление, что мы даем своим детенышам, заключает в себе наше древнейшее знание:
Первый — Ветер перемен,
Второй — Перерождения,
Третий — Неведомого,
Последний — Само Слово.
Звучит не слишком изящно, но это правда. Вся жизнь — это великий круг. Я верю в то, что ты, Ланен Кайлар, — это ветер перемен, от которого веет холодом, к добру или к худу для кантри. И ты пришла ко мне. Знай, что до этого ни у кого из рода не было серебряного панциря. Я первый и единственный — с начала времен, насколько нам известно. Рождение мое было воспринято моими сородичами как некое знамение, но что оно предвещает, никто не ведал. Поэтому я верю, что эта перемена была предопределена, как и наши с тобой судьбы.
В другое время его слова наверняка удивили бы меня, но теперь я уже ничему не удивлялась. Не знаю, как и почему, но я почувствовала, что могу почти повторить эти четыре строчки вместе с ним. Чувствовала я себя необыкновенно: разум мой воспринимал его слова так, словно произнесены они были задолго до этого, а сейчас лишь прозвучали повторно. Акор всего лишь изложил очевидное.
— Означает ли это, что теперь ты заставишь меня переродиться? — спросила я.
— Подозреваю, что мы уже начали перерождаться под влиянием друг друга, дорогая моя, — ответил я. — Я заранее ждал тебя или кого бы то ни было, но не думал, что ты придешь так скоро. Я верю, что вместе, вдвоем, мы сумеем переродить и остальных.
Так скоро?
В который уже раз я с величайшим сожалением подумала: «Как жаль, что мне сложно угадать, что скрывается за неподвижной маской его лица». Это страшно сбивало с толку. Зачастую по оттенку его голоса можно было ясно понять, что он имеет в виду, и он настолько часто менял положение тела, что это наверняка тоже имело какое-то важное значение. Но сейчас я об этом не думала, а лишь смотрела ему в лицо. Лицо, которое никогда не менялось.
— Как это понимать — так скоро? — вопросила я. Я постоянно узнавала о чем-нибудь лишь после того, как становилась тому свидетельницей, и это уже начинало меня удручать. — Что ты знаешь, чего не знаю я?
— Извини меня, дорогая. Мы еще так мало были вместе, и ты еще столь многого не знаешь. Меня посетили вех-грезы, и в одной из них я увидел тебя — задолго до того, как ты ступила на нашу землю.
Он уже говорил о чем-то подобном до этого.
— Что такое вех-грезы? — спросила я.
Он с поклоном ответил, прибегнув к Языку Истины: «Это видения, которые открываются нам во время вех-сна. А вех-сон — это одна из наиболее ревностно оберегаемых тайн моего рода, Ланен. Я поведаю ее тебе — я не в силах ничего от тебя скрыть, но ты должна дать мне слово, поклявшись жизнью, что не откроешь его никому из своих сородичей».
Не будь я тогда такой уставшей, меня бы рассердило то, что он все еще мог во мне сомневаться. Но я всего лишь сказала:
— Я, Ланен Кайлар, Маранова дочерь, даю тебе свое слово. Никогда не скажу об этом ни одной живой душе.
По сей день я сдерживала это обещание — не рассказала бы об этом и сейчас, если бы не знала, что ныне роду уже не может угрожать никакая опасность, связанная с вех-сном.
Он заговорил тихо, но внятно.
— Вех-сон — это величайшая слабость нашего племени. Если слух о нем долетит до гедри, мы наверняка будем перебиты один за другим во время нашего сна…
Нам не требуется столь часто принимать пищу, как вам. Одной трапезы в неделю, если она основательная, вполне достаточно. И спать нам требуется гораздо меньше — одного часа в день вполне хватает, хотя некоторые спят дольше.
Мне известно, что представители твоего народа достигают определенного роста еще в начале жизни и с того времени больше не растут. На мой взгляд, это очень удобно, однако у нас с этим по-иному. Чем дольше мы живем, тем больше мы становимся. Ты ведь видела Шикрара — он более чем на шесть сотен лет старше меня.
Теперь, когда тебе это известно, не задаешься ли ты вопросом: как мы можем расти, когда покрыты такой броней?
Ответ прост: не можем. Примерно через каждые пятьдесят лет — срок этот для каждого бывает разным — нас одолевает вех-сон. Мы узнаем о его приближении всего лишь за час, в лучшем случае за День, не раньше. Мы давно поняли: самое благоразумное, что можно сделать при этом, — отыскать себе безопасное место и спокойно дождаться сна.
При приближении вех-сна мы начинаем ощущать сильную слабость. Это для нас как предупреждение. Мы даем знать об этом своим супругам или самым близким друзьям и немедленно отправляемся в свои чертоги.
Эта пещера — не та, где я провожу большую часть своих дней. Это — мой вех-чертог, безопасное место, где я могу пребывать в вех-сне. Вот почему он расположен так далеко от остальных жилищ рода, вот почему он так сокрыт и в него трудно пробраться.
Дальше мы начинаем ощущать сильнейший зуд по всему телу, словно наша кожа становится нам мала, так оно и есть. Сидя в своем уединенном чертоге, мы принимаемся чесаться и обнаруживаем, что чешуйки нашей брони с легкостью начинают отделяться, хотя обычно они очень прочны и защищают нас от любых самых сильных воздействий. Это странные и путающие мгновения. Мы стараемся удалить с тела как можно больше чешуек, слишком уж невыносим зуд, но обычно не успеваем этого сделать: сон одолевает нас.
Bex-сон. Во время него мы не способны двигаться, даже если на короткое время частично пробуждаемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
«Не бойся, дочь. Все хорошо. Пусть необычность происходящего не страшит тебя. Все будет хорошо. Следуй зову сердца, и все будет хорошо».
Акхор
Слова упражнения были мне давно знакомы и не раз помогали мне. Я всегда гордился своим умением высвобождать разум. Однако раньше мне не были ведомы чувства, которые я переживал последние несколько дней.
В своей мольбе я обратился к Ветрам, чтобы они помогли мне сбросить эту паутину чувств и оставить только чистый разум. Я дышал в той последовательности, какую усвоил еще тысячу лет назад, и почувствовал, как бурные страсти во мне постепенно стихают.
«Я — Кхордэшкистриакхор, Серебряный царь Большого рода кантри, живущего на Драконьем острове посреди Великого моря Колмара».
Это было истиной.
«Я говорил с детищем гедри, нарушив Великий запрет, наложенный на отношения между нашими народами».
Это было истиной.
«Я предавался полету влюбленных с Ланен Кайлар, дочерью гедришакримов, с которой не могу быть связан иначе, кроме как разумом, сердцем и душой».
Это было истиной.
Несмотря на то, что я усиленно старался сосредоточиться на упражнении, при этих словах сердце мое заныло. Моих сородичей осталось мало — их и всегда было немного. Я мечтал о собственных потомках и испытывал зависть к тем, кому были дарованы эти счастливые узы. Идай неоднократно предлагала стать подругой мне и матерью моему ребенку, но я отвергал ее, ибо считал, что души наши слишком далеки, чтобы соединиться и произвести на свет новую жизнь.
Это было истиной.
«Я должен представить Ланен Совету рода. Мы должны решить, что делать. Будет ли ей позволено остаться здесь или же нам с ней придется уйти и поселиться на каком-нибудь далеком берегу?»
«Ты пойдешь с ней».
«Что? Кто это говорит?»
«Ты пойдешь с ней».
«Куда же нам идти?»
«Ты обо всем узнаешь».
«Что происходит?»
«Твой народ вымирает, Кхордэшкистриакхор. Так мало молодых, так много старых. Ты и твоя любимая можете их спасти, если захотите этого».
Сердце мое взыграло.
«Как?»
«В свое время ты все узнаешь. Будет трудно. Будет много боли. Но ты выживешь, чтобы вновь познать радость».
«Кто это говорит? Во имя всех праотцов, кто говорит?»
Ответа не было. Лишь ветер шумел в деревьях, и я чувствовал его дуновение на лице. Лишь Ветер…
Ланен
Встрепенувшись, он раскрыл глаза. Я знала, что он чувствовал.
— Акор, с тобой все в порядке?
— Я не уверен, — ответил он, вновь опускаясь на все четыре лапы. — Зато удивлен, это уж точно. Это ночь новых начал, Ланен, в любом случае. Такого не было за всю мою жизнь.
— Не говори мне об этом. Я думаю, что твои боги тоже обращались к тебе. Пожалуйста, не говори об этом.
— Я слышал чей-то голос в своем разуме. Это был Язык Истины, в этом я не сомневаюсь. Не знаю, кто это мог быть.
Я встала и подбросила в костер дров.
— Акор, этой ночью я летела с тобою над землей; потом, сидя под землей, мы с тобой бросили вызов и твоему роду, и моему. Я дала тебе свое обещание, обретя на миг крылья, которых у меня никогда не было и которых мне недостает; и я уже устала постоянно чему-то удивляться. Сейчас меня удивляет лишь то, что я все еще жива и, кажется, пока еще в своем уме, — я почувствовала, что внутри у меня начинает зарождаться гнев. — Пока ты сидел и делал свое упражнение, я воззвала к Владычице, богине моего народа, чтобы успокоиться или, может, воодушевиться. И знаешь что, мой неудачный возлюбленный? Она ответила! Она не слишком меня успокоила, но говорила со мною, говорила словами.
Он ничего не отвечал, лишь смотрел на меня. Я продолжала:
— Разве ты не хотел бы быть уверенным в том, что голос, слышанный тобою, был голосом Ветров, к которым ты взывал?
Он по-прежнему молчал.
— Акор, что они делают? Чего они от нас хотят?
Акхор
Я постарался ответить спокойно, для ее же блага. Я должен был ей сказать.
— Лханен, я ещ-ще многое долж-жен тебе с-сказ-зать, — начал было я. Проклятье!
«Это слишком важно, чтобы говорить об этом на языке гедри. Выслушаешь ли ты меня так?»
— Да, если ты этого хочешь. Постараюсь не отвечать тебе тем же способом. Я очень устала да и боюсь, они могут услышать меня на Рубеже.
«Малышка, то, что я слышал голос во время своего упражнения, — это неспроста. Я не припомню, чтобы среди моего народа случалось подобное. Но не менее удивительно то, о чем он мне поведал. Я узнал, что мне придется пройти через большую боль ради своих сородичей, но если я того желаю, я могу их спасти. Нет — мы можем их спасти».
— Спасти? От чего?
Как же рассказать ей то, на что у меня, чтобы понять это, ушли целые годы, и мне по-прежнему было тяжело это переносить?
«Сын Шикрара, по имени Кейдра, отправился со своей супругой Миражэй к Родильной бухте. Многие жены нашего племени тоже там — старшие, которые помнят, что нужно делать, и Идай, что будет при Миражэй родильной сестрой, и Кериджан — единственная жена, принесшая детеныша за последние триста лет».
— Триста лет?! — переспросила Ланен, опешив. — Клянусь Владычицей, это, должно быть, долгий срок даже для вас.
«Ты права, так и есть. Мой народ вымирает, Ланен Кайлар, и я спрашивал себя все эти триста лет, как спрашивал и раньше: что же делать? А теперь я услышал голос ночного Ветра, сказавший мне, что я перенесу большую боль, что я вновь познаю радость и что мы с тобой можем спасти мой народ. И что я последую за тобой, куда бы ни лежал твой путь».
— Что?!
«Я говорю тебе лишь то, о чем мне было поведано».
— Акор, повторяю тебе, я весь день вчера гадала, как спросить тебя о том, можно ли мне остаться на этом острове, с тобой, живя по ту сторону Рубежа. Я боялась, что ты на меня разгневаешься или наотрез откажешь мне, но мне и в голову не могло прийти что-либо другое, — она невесело улыбнулась. — Сейчас, конечно, многое изменилось, и все же… Как ты можешь последовать за мной? Как ты сможешь жить в Колмаре, в какой бы то ни было его части, — ведь там везде люди и нет никого из твоего рода?
«Я не знаю. Не могу себе этого представить — разве что мы отыщем пещеру где-нибудь вдали от остальных гедри? Мне нужно будет подумать над этим… Могу ли я спросить, что сказала тебе твоя Владычица?»
Ланен
— Только то, что мы поступаем правильно, и все будет хорошо, если я последую зову сердца.
Он издал негромкое шипение.
«Твоя Владычица добрее, чем Ветры. Возможно, нам удалось бы пообщаться с богами друг друга? В этом случае я бы предпочел твою богиню».
Я рассмеялась. Удивительно, что у меня еще оставались на это силы, но смех мой разнесся в темноте, и Акор присоединился ко мне. Все вдруг показалось настолько глупым и нелепым, с первого нашего разговора до этой последней мысли о смене богов, что мы оба оставили свои страхи. Я смеялась до слез — и не в последнюю очередь оттого, что из-за шипения Акора поляну начало заволакивать паром.
— Ос-сторож-жно, Лханен, — ухитрился он выдохнуть и откинул голову назад. Широкий столб пламени рассек ночь, на миг ослепив меня.
Наверное, это и было тем самым — драконьим хохотом. Какое все-таки чудо!
Потом он заговорил. Речь его, как мне показалось, восстановилась.
— Ах, Ланен, какой жизнью я вскоре научусь жить! Я сижу здесь, среди ночи, и до сих пор не могу поверить, что все это происходит по правде, — голос его, такой теплый, живой, сделался низким и густым. — Впервые за все годы, подвластные воспоминаниям, кантри и гедри обмениваются жизнями, сердцами и смехом — и от этого мы с тобой становимся только сильнее. Четыре Ветра руководят всеми судьбами, Ланен, — добавил он тихо. — Первое стихотворное наставление, что мы даем своим детенышам, заключает в себе наше древнейшее знание:
Первый — Ветер перемен,
Второй — Перерождения,
Третий — Неведомого,
Последний — Само Слово.
Звучит не слишком изящно, но это правда. Вся жизнь — это великий круг. Я верю в то, что ты, Ланен Кайлар, — это ветер перемен, от которого веет холодом, к добру или к худу для кантри. И ты пришла ко мне. Знай, что до этого ни у кого из рода не было серебряного панциря. Я первый и единственный — с начала времен, насколько нам известно. Рождение мое было воспринято моими сородичами как некое знамение, но что оно предвещает, никто не ведал. Поэтому я верю, что эта перемена была предопределена, как и наши с тобой судьбы.
В другое время его слова наверняка удивили бы меня, но теперь я уже ничему не удивлялась. Не знаю, как и почему, но я почувствовала, что могу почти повторить эти четыре строчки вместе с ним. Чувствовала я себя необыкновенно: разум мой воспринимал его слова так, словно произнесены они были задолго до этого, а сейчас лишь прозвучали повторно. Акор всего лишь изложил очевидное.
— Означает ли это, что теперь ты заставишь меня переродиться? — спросила я.
— Подозреваю, что мы уже начали перерождаться под влиянием друг друга, дорогая моя, — ответил я. — Я заранее ждал тебя или кого бы то ни было, но не думал, что ты придешь так скоро. Я верю, что вместе, вдвоем, мы сумеем переродить и остальных.
Так скоро?
В который уже раз я с величайшим сожалением подумала: «Как жаль, что мне сложно угадать, что скрывается за неподвижной маской его лица». Это страшно сбивало с толку. Зачастую по оттенку его голоса можно было ясно понять, что он имеет в виду, и он настолько часто менял положение тела, что это наверняка тоже имело какое-то важное значение. Но сейчас я об этом не думала, а лишь смотрела ему в лицо. Лицо, которое никогда не менялось.
— Как это понимать — так скоро? — вопросила я. Я постоянно узнавала о чем-нибудь лишь после того, как становилась тому свидетельницей, и это уже начинало меня удручать. — Что ты знаешь, чего не знаю я?
— Извини меня, дорогая. Мы еще так мало были вместе, и ты еще столь многого не знаешь. Меня посетили вех-грезы, и в одной из них я увидел тебя — задолго до того, как ты ступила на нашу землю.
Он уже говорил о чем-то подобном до этого.
— Что такое вех-грезы? — спросила я.
Он с поклоном ответил, прибегнув к Языку Истины: «Это видения, которые открываются нам во время вех-сна. А вех-сон — это одна из наиболее ревностно оберегаемых тайн моего рода, Ланен. Я поведаю ее тебе — я не в силах ничего от тебя скрыть, но ты должна дать мне слово, поклявшись жизнью, что не откроешь его никому из своих сородичей».
Не будь я тогда такой уставшей, меня бы рассердило то, что он все еще мог во мне сомневаться. Но я всего лишь сказала:
— Я, Ланен Кайлар, Маранова дочерь, даю тебе свое слово. Никогда не скажу об этом ни одной живой душе.
По сей день я сдерживала это обещание — не рассказала бы об этом и сейчас, если бы не знала, что ныне роду уже не может угрожать никакая опасность, связанная с вех-сном.
Он заговорил тихо, но внятно.
— Вех-сон — это величайшая слабость нашего племени. Если слух о нем долетит до гедри, мы наверняка будем перебиты один за другим во время нашего сна…
Нам не требуется столь часто принимать пищу, как вам. Одной трапезы в неделю, если она основательная, вполне достаточно. И спать нам требуется гораздо меньше — одного часа в день вполне хватает, хотя некоторые спят дольше.
Мне известно, что представители твоего народа достигают определенного роста еще в начале жизни и с того времени больше не растут. На мой взгляд, это очень удобно, однако у нас с этим по-иному. Чем дольше мы живем, тем больше мы становимся. Ты ведь видела Шикрара — он более чем на шесть сотен лет старше меня.
Теперь, когда тебе это известно, не задаешься ли ты вопросом: как мы можем расти, когда покрыты такой броней?
Ответ прост: не можем. Примерно через каждые пятьдесят лет — срок этот для каждого бывает разным — нас одолевает вех-сон. Мы узнаем о его приближении всего лишь за час, в лучшем случае за День, не раньше. Мы давно поняли: самое благоразумное, что можно сделать при этом, — отыскать себе безопасное место и спокойно дождаться сна.
При приближении вех-сна мы начинаем ощущать сильную слабость. Это для нас как предупреждение. Мы даем знать об этом своим супругам или самым близким друзьям и немедленно отправляемся в свои чертоги.
Эта пещера — не та, где я провожу большую часть своих дней. Это — мой вех-чертог, безопасное место, где я могу пребывать в вех-сне. Вот почему он расположен так далеко от остальных жилищ рода, вот почему он так сокрыт и в него трудно пробраться.
Дальше мы начинаем ощущать сильнейший зуд по всему телу, словно наша кожа становится нам мала, так оно и есть. Сидя в своем уединенном чертоге, мы принимаемся чесаться и обнаруживаем, что чешуйки нашей брони с легкостью начинают отделяться, хотя обычно они очень прочны и защищают нас от любых самых сильных воздействий. Это странные и путающие мгновения. Мы стараемся удалить с тела как можно больше чешуек, слишком уж невыносим зуд, но обычно не успеваем этого сделать: сон одолевает нас.
Bex-сон. Во время него мы не способны двигаться, даже если на короткое время частично пробуждаемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71