Заяц застыл, когда тень упала на него, затем снова бросился вперед, петляя, когда свет вернулся.
По другую сторону от дороги стена шагала рядом с ним, крепко построенная, ухоженная, сложенная из тяжелых серых камней. Впереди он видел ворота на хозяйственный двор, напротив стоял каменный указатель. Хотя эта дорога сейчас не использовалась, она была проложена в дни величия Родианской империи. Не очень далеко отсюда – ровным шагом можно дойти туда за утро – она встречалась с главной дорогой, которая тянулась до самого Родиаса и дальше, к южному морю у оконечности полуострова. Ребенком Криспин наслаждался сознанием того, что стоит на той же самой дороге, что и какой-нибудь другой человек, который смотрит в волны далекого океана.
Он на секунду остановился, глядя на стену. В то давнее утро он легко перелез через нее. Сейчас на деревьях за стеной еще висели яблоки. Криспин поджал губы, взвешивая эту мысль. Сейчас не время устраивать дуэль с детскими воспоминаниями, с укором сказал он себе.
Он взрослый мужчина, уважаемый, известный художник, вдовец. Он плывет в Сарантий.
Решительно передернув плечами, Криспин бросил сверток – подарок от жены Мартиниана алхимику – на бурую траву у тропинки. Потом перешагнул через канавку и полез на стену.
Не все навыки он растерял с годами, кажется, он не так уж и стар. Довольный собственным проворством, он забросил одну ногу, потом вторую, встал на широкой, неровной поверхности стены, балансируя, а затем шагнул – прыгают только мальчишки – на крепкую ветку. Нашел удобное место, сел, огляделся, выбирая, протянул руку и сорвал яблоко.
К своему удивлению, он почувствовал, как сильно забилось его сердце.
Он знал, что, если бы они это увидели, его мать, Мартиниан и еще полдесятка других людей, они бы горестно покачали головой, словно хор в одной из теперь редко исполняемых трагедий древних тракезийских поэтов. Все говорили, что Криспин совершает некоторые поступки лишь потому, что не должен их совершать. Его мать называла это извращенным поведением.
Возможно. Сам он так не думал. Яблоко было спелое. И вкусное, решил Криспин.
Он бросил его в траву, к другим опавшим яблокам, на поживу мелким зверькам, и встал, чтобы перелезть обратно на стену. Он сделал, что хотел, и был доволен собой. В каком-то смысле он отыгрался за детство.
– Некоторые люди ничему не учатся, правда?
Стоя одной ногой на ветке, а другой на стене, Криспин быстро взглянул вниз. Не птица, не животное, не привидение из полумира воздуха и тени. Мужчина с пышной бородой и длинными седыми волосами, которые теперь никто не носит, стоял в саду и смотрел на него снизу вверх, опираясь на посох, с высоты кажущийся коротким.
Покраснев и сильно смутившись, Криспин пробормотал: – Раньше говорили, что в этом саду водятся привидения. Я… хотел себя испытать.
– И ты выдержал испытание? – мягко осведомился старик, который наверняка и был Зотиком.
– Наверное. – Криспин переместился на стену. – Яблоко было вкусное.
– Такое же вкусное, как те, много лет назад? – Трудно вспомнить. Я не…
Криспин осекся. И почувствовал укол страха.
– Откуда ты… Как ты узнал, что я был здесь? Тогда? – Ты ведь Кай Криспин, полагаю? Друг Мартиниана?
Криспин решил сесть на стену. Как ни странно, у него подгибались ноги.
– Да. У меня для тебя подарок. От его жены.
– От Кариссы. Изумительная женщина! Это шарф, надеюсь. Я обнаружил, что теперь нуждаюсь в них, когда наступает зима. Старость. Ужасная вещь, позволь сказать тебе. Откуда я знаю, что ты был здесь раньше? Глупый вопрос. Слезай вниз. Ты любишь чай с листьями мяты?
Криспину вопрос вовсе не казался глупым. На мгновение он помедлил с ответом.
– Сейчас возьму подарок, – сказал он и слез вниз – прыгать означало бы уронить свое достоинство, – по другую сторону стены. Он поднял с травы сверток, стряхнул с него муравьев и пошел по дороге к воротам, глубоко дыша, чтобы успокоиться.
Зотик ждал, опираясь на посох, рядом с ним стояли два крупных пса. Он открыл ворота. И Криспин вошел. Собаки обнюхали его, но по команде хозяина вернулись к ноге. Зотик прошел вперед, к дому, через маленький, аккуратный дворик. Криспин увидел, что дверь открыта.
– Почему бы нам просто не съесть его сейчас?
Криспин остановился. Детский ужас. Самый болезненный, после которого на всю жизнь остаются ночные кошмары. Он поднял глаза. Голос был ленивый, аристократичный, памятный. Он принадлежал птице, сидящей на ветке рябины неподалеку от двери.
– Веди себя прилично, Линон. Это гость, – в голосе Зотика звучал упрек.
– Гость? Который лезет через забор? Ворует яблоки? – Ну съесть его было бы слишком непропорциональным наказанием, а философы учат, что пропорциональность – это суть добродетельной жизни, не так ли?
Криспин, ошеломленный, старающийся побороть страх, услышал, как птица фыркнула, выражая неодобрение. Приглядевшись поближе, он внезапно понял, с новым потрясением, что это не настоящая птица. Она была искусственной. Сделанной вручную.
И она говорила. Или…
– Вы за нее говорите! – быстро произнес он. – Как чревовещатель? Как иногда делают актеры на сцене?
– Мыши и кровь! Теперь он нас оскорбляет!
– Он принес шарф от Кариссы. Веди себя прилично, Линон.
– Возьми этот шарф, а потом давай его съедим. Криспин, который внезапно тоже разозлился, резко произнес:
– Ты – конструкция из кожи и металла. Ты ничего не можешь съесть. Нечего грозить впустую.
Зотик быстро взглянул на него, изумленный, а затем громко расхохотался. Смех его прозвучал неожиданно громко, заполнив пространство у двери.
– Вот что должно стать для тебя уроком, Линон! Если только ты можешь учиться.
– Мне это говорит лишь о том, что сегодня утром к нам пришел плохо воспитанный гость.
– Но ты же предлагала его съесть. Помнишь?
– Я всего лишь птица. Помнишь? Оказывается, я даже меньше, чем птица. Я конструкция из кожи и металла.
У Криспина возникло отчетливое ощущение, что если бы эта серо-коричневая штука со стеклянными глазами могла двигаться, она бы повернулась к нему спиной или с отвращением улетела прочь, оскорбленная.
Зотик подошел к дереву, повернул винтики на крохотных лапках птицы, которыми она держалась за ветку, и взял ее в руки. – Пойдем, – сказал он. – Вода вскипела, а мяты я нарвал утром.
Механическая птица ничего не сказала, угнездившись в его ладони. Собаки улеглись во дворе.
Чай был действительно хорош. Криспин, более спокойный, чем он ожидал, подумал, не добавил ли в него старый алхимик что-нибудь, кроме мяты, но не стал спрашивать. Зотик стоял у стола и рассматривал карту курьера, которую Криспин достал из внутреннего кармана своего плаща.
Криспин огляделся. Передняя комната была обставлена удобной мебелью и похожа на комнату в любом фермерском доме. Никаких препарированных летучих мышей или горшков, где кипит зеленая или черная жидкость, никаких пентаграмм, нарисованных мелом на деревянном полу. Много книг и свитков, что указывало на образованность и неожиданно приличный достаток хозяина, но больше ничего не говорило о магии или хиромантии. Но зато он увидел полдюжины искусственных птиц, сделанных из различных материалов, на полках или спинках стульев, и они привели его в замешательство. Ни одна из них пока не заговорила, а маленькая птичка по имени Линон молча лежала на боку, на столике у очага. Но Криспин почти не сомневался, что любая из них может заговорить с ним, если захочет.
Его поразило то, как спокойно он это принял. С другой стороны, он жил с этим знанием уже двадцать пять лет.
– Останавливайся на почтовых постоялых дворах, где только сможешь, – бормотал Зотик, все еще склонившись над картой с выпуклым отшлифованным стеклом в руке, чтобы увеличить рисунок. – В других местах еда и удобства сомнительны.
Криспин кивнул, все еще рассеянно.
– Собачье мясо вместо конины или свинины, я знаю. Зотик взглянул на него лукаво.
– Собачатина – это хорошо, – сказал он. – Ты рискуешь получить человечину в виде колбасы.
Криспину с некоторым усилием удалось сохранить невозмутимость.
– Понятно, – ответил он. – Хорошо приправленную, я уверен.
– Иногда, – Зотик снова вернулся к карте. – Особенно будь осторожен в Саврадии, осенью там бывает неспокойно.
Криспин смотрел на него. Теперь Зотик взял перо и стал делать отметки на карте.
– Племенные обряды?
Алхимик бросил на него быстрый взгляд, выгнув брови. У него было волевое лицо, голубые глаза глубоко посажены, и он не был таким старым, как можно было предположить, судя по седым волосам и посоху.
– Да, обряды. И понимание того, что они снова будут жить сами по себе до весны, даже при наличии большого военного лагеря возле Тракезии и солдат в Мегарии. Печально известные зимние разбойники, саврадийские племена. Бойкие женщины, насколько я помню, имей в виду. – Он слегка улыбнулся, про себя, и вернулся к своим пометкам.
Криспин пожал плечами. Отпил глоток чая. Решительно попытался отбросить мысли о колбасе.
Некоторые могли бы счесть само это долгое осеннее путешествие приключением. Кай так не думал. Он любил стены своего города, прочные крыши, защищающие от дождя, поваров, которых знал, и свои бани. Для него открыть новую флягу вина из Мегария или с виноградников к югу от Родиаса всегда было самым волнующим приключением. Придумать и сложить мозаику – это тоже приключение… или раньше было им. Шагать по мокрым, продуваемым ветром дорогам Саврадии и Тракезии, опасаясь хищников – человеческих и остальных – и пытаясь не стать чьей-то колбасой, – это не приключение, и шутка седобородого насчет бойких женщин не прибавила путешествию привлекательности.
Он сказал:
– Я бы все же хотел получить ответ на свой вопрос, глупый он или нет. Откуда ты узнал, что я был здесь много лет назад?
Зотик положил перо и сел в массивное кресло. Одна из механических птиц – сокол с серебристо-бронзовым телом и желтыми глазами из драгоценных камней, совсем не похожий на тусклую, напоминающую воробья Линон, – был прикреплен к его высокой спинке. Винты были устроены так, что когти крепко держали тело. Сокол враждебно смотрел на Криспина с холодным блеском в глазах.
– Ты ведь знаешь, что я алхимик.
– Мартиниан мне сказал об этом. Я также знаю, что большинство тех, кто пользуется этим именем, – обманщики, они выманивают у невежд монеты и вещи.
Криспин услышал со стороны очага какой-то звук. Возможно, это сдвинулось полено или что-то другое.
– Совершенно верно, – ответил невозмутимо Зотик. – Большинство – обманщики. Некоторые нет. Я принадлежу к последним.
– А! Хочешь сказать, что знаешь будущее, можешь внушить страстную любовь, вылечить чуму и найти воду? – Криспин понимал, что ведет себя неправильно. Но ничего не мог поделать.
Зотик в упор посмотрел на него.
– Только последнее, собственно говоря, и то не всегда. Нет. Я хочу сказать, что я иногда вижу и делаю то, чего не может большинство людей, но успех удручающе непредсказуем. И я умею видеть такие вещи в мужчинах и женщинах, которых не видят другие. Ты спросил, откуда я тебя знаю? У людей есть аура, в ней присутствует нечто. Оно немного меняется в период между рождением и смертью. Очень немногие осмеливаются проникнуть в мой сад, что на пользу, как ты можешь догадаться, человеку, живущему одиноко в сельской местности. Ты здесь побывал однажды. Я узнал твою ауру снова сегодня утром. Гнева в тебе не было, когда ты был ребенком, но утрата тогда уже присутствовала. Остальное почти не изменилось. Не такое уж сложное объяснение, не так ли? – благожелательно спросил он.
Криспин смотрел на него, обхватив чашку ладонями. Взгляд его переместился на украшенного драгоценными камнями сокола, вцепившегося в спинку кресла алхимика.
– А они? – спросил он, игнорируя замечания в свой адрес.
– Ну… В этом вся суть алхимии, не так ли? Превращать одно вещество в другое, доказывать определенные вещи о природе мира. Свинец в золото. Мертвых в живых. Я научился заставлять неодушевленную материю думать и говорить и сохранять душу. – Он произнес это так, словно рассказывал, как он научился заваривать мятный чай, который они сейчас пили.
Криспин обвел взглядом птиц, находящихся в комнате.
– А почему птицы? – задал он первый из десятка вопросов, пришедших в голову. «Мертвых в живых».
Зотик опустил взгляд, на его лице снова появилась особенная, обращенная к самому себе улыбка. Через несколько мгновений он ответил:
– Я когда-то и сам хотел плыть в Сарантий. У меня были честолюбивые планы, я хотел увидеть императора, хотел, чтобы он одарил меня богатством, женщинами и мирской славой. Апий через некоторое время после того, как занял Золотой Трон, завел моду на механических животных. Рычащие львы в тронном зале. Медведи, встающие на задние лапы. И птицы. Он хотел всюду посадить птиц. Поющие птицы были во всех его дворцах. Искусные механики со всего мира присылали ему свои лучшие изделия:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
По другую сторону от дороги стена шагала рядом с ним, крепко построенная, ухоженная, сложенная из тяжелых серых камней. Впереди он видел ворота на хозяйственный двор, напротив стоял каменный указатель. Хотя эта дорога сейчас не использовалась, она была проложена в дни величия Родианской империи. Не очень далеко отсюда – ровным шагом можно дойти туда за утро – она встречалась с главной дорогой, которая тянулась до самого Родиаса и дальше, к южному морю у оконечности полуострова. Ребенком Криспин наслаждался сознанием того, что стоит на той же самой дороге, что и какой-нибудь другой человек, который смотрит в волны далекого океана.
Он на секунду остановился, глядя на стену. В то давнее утро он легко перелез через нее. Сейчас на деревьях за стеной еще висели яблоки. Криспин поджал губы, взвешивая эту мысль. Сейчас не время устраивать дуэль с детскими воспоминаниями, с укором сказал он себе.
Он взрослый мужчина, уважаемый, известный художник, вдовец. Он плывет в Сарантий.
Решительно передернув плечами, Криспин бросил сверток – подарок от жены Мартиниана алхимику – на бурую траву у тропинки. Потом перешагнул через канавку и полез на стену.
Не все навыки он растерял с годами, кажется, он не так уж и стар. Довольный собственным проворством, он забросил одну ногу, потом вторую, встал на широкой, неровной поверхности стены, балансируя, а затем шагнул – прыгают только мальчишки – на крепкую ветку. Нашел удобное место, сел, огляделся, выбирая, протянул руку и сорвал яблоко.
К своему удивлению, он почувствовал, как сильно забилось его сердце.
Он знал, что, если бы они это увидели, его мать, Мартиниан и еще полдесятка других людей, они бы горестно покачали головой, словно хор в одной из теперь редко исполняемых трагедий древних тракезийских поэтов. Все говорили, что Криспин совершает некоторые поступки лишь потому, что не должен их совершать. Его мать называла это извращенным поведением.
Возможно. Сам он так не думал. Яблоко было спелое. И вкусное, решил Криспин.
Он бросил его в траву, к другим опавшим яблокам, на поживу мелким зверькам, и встал, чтобы перелезть обратно на стену. Он сделал, что хотел, и был доволен собой. В каком-то смысле он отыгрался за детство.
– Некоторые люди ничему не учатся, правда?
Стоя одной ногой на ветке, а другой на стене, Криспин быстро взглянул вниз. Не птица, не животное, не привидение из полумира воздуха и тени. Мужчина с пышной бородой и длинными седыми волосами, которые теперь никто не носит, стоял в саду и смотрел на него снизу вверх, опираясь на посох, с высоты кажущийся коротким.
Покраснев и сильно смутившись, Криспин пробормотал: – Раньше говорили, что в этом саду водятся привидения. Я… хотел себя испытать.
– И ты выдержал испытание? – мягко осведомился старик, который наверняка и был Зотиком.
– Наверное. – Криспин переместился на стену. – Яблоко было вкусное.
– Такое же вкусное, как те, много лет назад? – Трудно вспомнить. Я не…
Криспин осекся. И почувствовал укол страха.
– Откуда ты… Как ты узнал, что я был здесь? Тогда? – Ты ведь Кай Криспин, полагаю? Друг Мартиниана?
Криспин решил сесть на стену. Как ни странно, у него подгибались ноги.
– Да. У меня для тебя подарок. От его жены.
– От Кариссы. Изумительная женщина! Это шарф, надеюсь. Я обнаружил, что теперь нуждаюсь в них, когда наступает зима. Старость. Ужасная вещь, позволь сказать тебе. Откуда я знаю, что ты был здесь раньше? Глупый вопрос. Слезай вниз. Ты любишь чай с листьями мяты?
Криспину вопрос вовсе не казался глупым. На мгновение он помедлил с ответом.
– Сейчас возьму подарок, – сказал он и слез вниз – прыгать означало бы уронить свое достоинство, – по другую сторону стены. Он поднял с травы сверток, стряхнул с него муравьев и пошел по дороге к воротам, глубоко дыша, чтобы успокоиться.
Зотик ждал, опираясь на посох, рядом с ним стояли два крупных пса. Он открыл ворота. И Криспин вошел. Собаки обнюхали его, но по команде хозяина вернулись к ноге. Зотик прошел вперед, к дому, через маленький, аккуратный дворик. Криспин увидел, что дверь открыта.
– Почему бы нам просто не съесть его сейчас?
Криспин остановился. Детский ужас. Самый болезненный, после которого на всю жизнь остаются ночные кошмары. Он поднял глаза. Голос был ленивый, аристократичный, памятный. Он принадлежал птице, сидящей на ветке рябины неподалеку от двери.
– Веди себя прилично, Линон. Это гость, – в голосе Зотика звучал упрек.
– Гость? Который лезет через забор? Ворует яблоки? – Ну съесть его было бы слишком непропорциональным наказанием, а философы учат, что пропорциональность – это суть добродетельной жизни, не так ли?
Криспин, ошеломленный, старающийся побороть страх, услышал, как птица фыркнула, выражая неодобрение. Приглядевшись поближе, он внезапно понял, с новым потрясением, что это не настоящая птица. Она была искусственной. Сделанной вручную.
И она говорила. Или…
– Вы за нее говорите! – быстро произнес он. – Как чревовещатель? Как иногда делают актеры на сцене?
– Мыши и кровь! Теперь он нас оскорбляет!
– Он принес шарф от Кариссы. Веди себя прилично, Линон.
– Возьми этот шарф, а потом давай его съедим. Криспин, который внезапно тоже разозлился, резко произнес:
– Ты – конструкция из кожи и металла. Ты ничего не можешь съесть. Нечего грозить впустую.
Зотик быстро взглянул на него, изумленный, а затем громко расхохотался. Смех его прозвучал неожиданно громко, заполнив пространство у двери.
– Вот что должно стать для тебя уроком, Линон! Если только ты можешь учиться.
– Мне это говорит лишь о том, что сегодня утром к нам пришел плохо воспитанный гость.
– Но ты же предлагала его съесть. Помнишь?
– Я всего лишь птица. Помнишь? Оказывается, я даже меньше, чем птица. Я конструкция из кожи и металла.
У Криспина возникло отчетливое ощущение, что если бы эта серо-коричневая штука со стеклянными глазами могла двигаться, она бы повернулась к нему спиной или с отвращением улетела прочь, оскорбленная.
Зотик подошел к дереву, повернул винтики на крохотных лапках птицы, которыми она держалась за ветку, и взял ее в руки. – Пойдем, – сказал он. – Вода вскипела, а мяты я нарвал утром.
Механическая птица ничего не сказала, угнездившись в его ладони. Собаки улеглись во дворе.
Чай был действительно хорош. Криспин, более спокойный, чем он ожидал, подумал, не добавил ли в него старый алхимик что-нибудь, кроме мяты, но не стал спрашивать. Зотик стоял у стола и рассматривал карту курьера, которую Криспин достал из внутреннего кармана своего плаща.
Криспин огляделся. Передняя комната была обставлена удобной мебелью и похожа на комнату в любом фермерском доме. Никаких препарированных летучих мышей или горшков, где кипит зеленая или черная жидкость, никаких пентаграмм, нарисованных мелом на деревянном полу. Много книг и свитков, что указывало на образованность и неожиданно приличный достаток хозяина, но больше ничего не говорило о магии или хиромантии. Но зато он увидел полдюжины искусственных птиц, сделанных из различных материалов, на полках или спинках стульев, и они привели его в замешательство. Ни одна из них пока не заговорила, а маленькая птичка по имени Линон молча лежала на боку, на столике у очага. Но Криспин почти не сомневался, что любая из них может заговорить с ним, если захочет.
Его поразило то, как спокойно он это принял. С другой стороны, он жил с этим знанием уже двадцать пять лет.
– Останавливайся на почтовых постоялых дворах, где только сможешь, – бормотал Зотик, все еще склонившись над картой с выпуклым отшлифованным стеклом в руке, чтобы увеличить рисунок. – В других местах еда и удобства сомнительны.
Криспин кивнул, все еще рассеянно.
– Собачье мясо вместо конины или свинины, я знаю. Зотик взглянул на него лукаво.
– Собачатина – это хорошо, – сказал он. – Ты рискуешь получить человечину в виде колбасы.
Криспину с некоторым усилием удалось сохранить невозмутимость.
– Понятно, – ответил он. – Хорошо приправленную, я уверен.
– Иногда, – Зотик снова вернулся к карте. – Особенно будь осторожен в Саврадии, осенью там бывает неспокойно.
Криспин смотрел на него. Теперь Зотик взял перо и стал делать отметки на карте.
– Племенные обряды?
Алхимик бросил на него быстрый взгляд, выгнув брови. У него было волевое лицо, голубые глаза глубоко посажены, и он не был таким старым, как можно было предположить, судя по седым волосам и посоху.
– Да, обряды. И понимание того, что они снова будут жить сами по себе до весны, даже при наличии большого военного лагеря возле Тракезии и солдат в Мегарии. Печально известные зимние разбойники, саврадийские племена. Бойкие женщины, насколько я помню, имей в виду. – Он слегка улыбнулся, про себя, и вернулся к своим пометкам.
Криспин пожал плечами. Отпил глоток чая. Решительно попытался отбросить мысли о колбасе.
Некоторые могли бы счесть само это долгое осеннее путешествие приключением. Кай так не думал. Он любил стены своего города, прочные крыши, защищающие от дождя, поваров, которых знал, и свои бани. Для него открыть новую флягу вина из Мегария или с виноградников к югу от Родиаса всегда было самым волнующим приключением. Придумать и сложить мозаику – это тоже приключение… или раньше было им. Шагать по мокрым, продуваемым ветром дорогам Саврадии и Тракезии, опасаясь хищников – человеческих и остальных – и пытаясь не стать чьей-то колбасой, – это не приключение, и шутка седобородого насчет бойких женщин не прибавила путешествию привлекательности.
Он сказал:
– Я бы все же хотел получить ответ на свой вопрос, глупый он или нет. Откуда ты узнал, что я был здесь много лет назад?
Зотик положил перо и сел в массивное кресло. Одна из механических птиц – сокол с серебристо-бронзовым телом и желтыми глазами из драгоценных камней, совсем не похожий на тусклую, напоминающую воробья Линон, – был прикреплен к его высокой спинке. Винты были устроены так, что когти крепко держали тело. Сокол враждебно смотрел на Криспина с холодным блеском в глазах.
– Ты ведь знаешь, что я алхимик.
– Мартиниан мне сказал об этом. Я также знаю, что большинство тех, кто пользуется этим именем, – обманщики, они выманивают у невежд монеты и вещи.
Криспин услышал со стороны очага какой-то звук. Возможно, это сдвинулось полено или что-то другое.
– Совершенно верно, – ответил невозмутимо Зотик. – Большинство – обманщики. Некоторые нет. Я принадлежу к последним.
– А! Хочешь сказать, что знаешь будущее, можешь внушить страстную любовь, вылечить чуму и найти воду? – Криспин понимал, что ведет себя неправильно. Но ничего не мог поделать.
Зотик в упор посмотрел на него.
– Только последнее, собственно говоря, и то не всегда. Нет. Я хочу сказать, что я иногда вижу и делаю то, чего не может большинство людей, но успех удручающе непредсказуем. И я умею видеть такие вещи в мужчинах и женщинах, которых не видят другие. Ты спросил, откуда я тебя знаю? У людей есть аура, в ней присутствует нечто. Оно немного меняется в период между рождением и смертью. Очень немногие осмеливаются проникнуть в мой сад, что на пользу, как ты можешь догадаться, человеку, живущему одиноко в сельской местности. Ты здесь побывал однажды. Я узнал твою ауру снова сегодня утром. Гнева в тебе не было, когда ты был ребенком, но утрата тогда уже присутствовала. Остальное почти не изменилось. Не такое уж сложное объяснение, не так ли? – благожелательно спросил он.
Криспин смотрел на него, обхватив чашку ладонями. Взгляд его переместился на украшенного драгоценными камнями сокола, вцепившегося в спинку кресла алхимика.
– А они? – спросил он, игнорируя замечания в свой адрес.
– Ну… В этом вся суть алхимии, не так ли? Превращать одно вещество в другое, доказывать определенные вещи о природе мира. Свинец в золото. Мертвых в живых. Я научился заставлять неодушевленную материю думать и говорить и сохранять душу. – Он произнес это так, словно рассказывал, как он научился заваривать мятный чай, который они сейчас пили.
Криспин обвел взглядом птиц, находящихся в комнате.
– А почему птицы? – задал он первый из десятка вопросов, пришедших в голову. «Мертвых в живых».
Зотик опустил взгляд, на его лице снова появилась особенная, обращенная к самому себе улыбка. Через несколько мгновений он ответил:
– Я когда-то и сам хотел плыть в Сарантий. У меня были честолюбивые планы, я хотел увидеть императора, хотел, чтобы он одарил меня богатством, женщинами и мирской славой. Апий через некоторое время после того, как занял Золотой Трон, завел моду на механических животных. Рычащие львы в тронном зале. Медведи, встающие на задние лапы. И птицы. Он хотел всюду посадить птиц. Поющие птицы были во всех его дворцах. Искусные механики со всего мира присылали ему свои лучшие изделия:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72