Баралис, Кайлок, а теперь еще и тетушка Грил. Кого ей еще суждено увидеть — Фискеля и капитана Ванли? Она попыталась мыслить здраво.
— Откуда ты знаешь о башне?
— А кто ж, как не я, придумал поселить тебя там? Славно и голо, никакого баловства, ни одеял, ни свечей — уж я об этом позаботилась. — Улыбнувшись, Грил предстала во всем своем безобразии — у нее недоставало двух передних зубов.
Убедившись, что она не чурается отвечать на вопросы, если может при этом похвалиться своей властью, Мелли спросила:
— Значит, Баралис приставил тебя надзирать за мной?
— Так и есть, — прямо-таки пропела Грил. — Он сказал, что я могу делать что захочу, никого не спрашиваясь. Он не желает иметь с тобой никакого дела, и я его за это упрекнуть не могу.
Мелли прислонилась к спинке кровати. Картина несколько прояснилась: это Грил была ее главной тюремщицей, а Баралис просто умыл руки. Мелли испытала легкое разочарование, но поборола его и сказала:
— Баралис, как видно, крепко тебе доверяет.
Грил налила себе вина. На ее запястье выдавались под кожей странно сросшиеся кости.
— Еще бы — ведь он у меня в долгу.
— В долгу за что?
— А не слишком ли ты любопытна? — обернулась к ней Грил.
Мелли попробовала зайти с другой стороны:
— Наверное, ты оказала ему большую услугу, раз на тебя возложили такую ответственность.
— Ты, девушка, никак дурой меня считаешь? Я умела обращаться с такими вот соплячками, когда ты еще и на свет не родилась. И все ваши штучки знаю, а уж льстить вы все мастерицы. — Кубок в руке у Грил накренился, и вино пролилось на платье. Она наградила Мелли злобным взглядом и протянула к ней поврежденную руку.
— Хочешь знать, как я сюда попала? Так посмотри хорошенько. Вот он, ответ.
Мелли, не давая себя запугать, отвела ее руку.
— Что, клиент попался горячий?
Грил здоровой рукой закатила Мелли оплеуху. Да такую, что та ударилась головой об изголовье. От этого удара у Мелли потемнело в глазах. Она осторожно ощупала свой затылок и сморщилась от боли. Волосы слиплись от крови.
— Это сделал твой отец. — Грил снова сунула сломанную руку ей под нос. — И зубы мне тоже он выбил. Калекой меня сделал и красоты лишил — ввек ему этого не забуду.
Мелли скрыла свое удивление. Так отец узнал, что произошло с ней в Дувитте? Она ощутила прилив злорадного ликования. Здорово же он отделал старую ведьму, раз у нее зубы повылетали!
— Стало быть, теперь ты мстишь ему через меня? Не слишком ли это мелко?
Грил помахала перед ней костлявым пальцем.
— Найти женщину, которую ищут по всему Брену, — не такая уж мелочь, как по-твоему?
— Так это ты нас нашла?
— Твой отец заявился в бордель, который содержит моя сестра. А пить он не умеет.
— Но ведь он-то ушел, верно? — бросила Мелли, стараясь не показать, как важен для нее ответ.
— Этому старому мерзавцу чертовски везет.
На Мелли снизошло блаженство. До сих пор она даже не сознавала, в каком напряжении живет. Все ее мускулы ныли, в голове стучал молот, сердце колотилось о ребра — но теперь все это не имело значения. У нее все хорошо, ребенок ее жив, и Мейбору удалось бежать.
— Вот налью кипятку тебе в ванну — мигом разучишься улыбаться, — сказала Грил, идя к двери.
— Тащи свой кипяток, женщина. Дочь Мейбора горячей водой не убьешь.
* * *
— Таул, возвращайся в Брен, — сказал Джек. — На Ларн я поеду один.
Они стояли на конюшне. Новые лошади были уже оседланы, и Хват протирал заспанные глаза. Красивый сын трактирщика только что доставил провизию, которую заказал ему Таул, — тогда-то Джек и произнес эти слова.
Каждый день Таул узнавал о Джеке что-то новое и каждый день убеждался, что недооценивал его.
Рыцарь покачал головой, боясь вымолвить что-то вслух. Он умел отличать искреннюю речь от притворной, но и хорошо спрятанный страх умел распознавать. Джек сам не знает, на что идет. Или знает? Таул не хотел бы недооценивать его. Взяв Джека за руку, Таул отошел с ним в темный угол под сеновалом.
— Джек, я не могу отпустить тебя на Ларн одного.
— А знаешь ты, что мне нужно делать, когда я там окажусь?
— Нет.
— Тогда ты ничем не можешь мне помочь, — спокойно сказал Джек. — Лучше вернись в Брен и попытайся спасти Мелли.
Слова эти были достаточно разумны, но Таул сомневался в том, что Джек в них верит, — он и сам не верил.
— Ларн — не то место, куда можно отправляться в одиночку.
— Но ты-то отправился.
— Да — и ты знаешь, что из этого вышло. Я убил единственного человека, который мог бы нам помочь. — Голос Таула обрел твердость. — Я не пущу тебя туда одного, Джек. Я поеду с тобой.
За деревянной перегородкой задумчиво промычала корова. Таул видел, что у Джека уже наготове ответ, но не дал ему произнести ни слова.
— Джек, ты знаешь, что сказал мне напоследок Бевлин? — Джек помотал головой. — Он сказал, что мы с тобой связаны, что моя судьба заключается в том, чтобы помочь тебе осуществить свою.
Слова эти, слетев с губ Таула, отозвались в его сердце. Он припомнил Бевлина в тот миг: глаза старца сверкали, голос звенел, наполненный пророческой силой. Ибо то, что он изрек, было пророчеством — не менее истинным, чем стих Марода. Не одному Джеку предназначено жить по слову умершего.
— Но как же Мелли, Таул? — сказал Джек. — Что будет с ней?
Он произнес те самые слова, которых Таул надеялся не услышать. Куда легче перебороть свои страхи, если делаешь это молча. Джек, высказав все вслух, открыл ворота бурному потоку.
Таул пнул перегородку.
— Откуда мне знать, что с ней будет! Быть может, она умрет прежде, чем я доберусь до Брена. А если я отправлюсь с тобой, опасность этого еще более возрастет. Неужто ты полагаешь, что я не думаю о Мелли? Это из-за нее я сейчас здесь, с тобой. Из-за нее я каждое утро вновь просыпаюсь и дышу. Только она на всем свете что-то значит для меня, и я теперь отдал бы все, чтобы быть с ней рядом. Но я не могу. Я должен отправиться на Ларн и довести это наше треклятое дело до конца. Тогда, и только тогда, Мелли будет вне опасности. — Таул умолк, весь дрожа и обливаясь потом. Джек потупился, не в силах смотреть на него.
— Прости, Таул. Я знаю, что для тебя значит Мелли.
— Тогда незачем терять время понапрасну. По коням — и вперед. — Таул знал, что говорит слишком резко, но надо было скорее уехать отсюда — эта конюшня уже казалась ему тюрьмой. — Давай, Хват, я тебя подсажу.
Полчаса спустя они выехали из города. Солнце еще вовсю сияло на небе, но Таулу было все равно. Мелли осталась на севере, а он едет на юг. Все остальное бледнело перед этой неопровержимой истиной. Он должен верить, что, воротясь, найдет Мелли живой и здоровой, что время будет милосердно к нему. Только так он сможет остаться в здравом уме и гнать коня вперед, вместо того чтобы повернуть его обратно.
* * *
Кайлок слушал лорда Гатри, которого беспокоили поползновения, предпринимаемые Высоким Градом со стороны озера. Неприятель построил плот, поставил на него самую большую свою баллисту и день-деньской обстреливал северную стену города, а также сам дворец. Две северные башни получили повреждения, и в купол, самое слабое место дворца, тоже попало несколько снарядов.
Кайлок в таких случаях не думал — он действовал.
— Ночью пошлите на крышу плотников. Пусть поставят вокруг купола деревянный помост. Пусть укрепят его железными листами — а двести лучников должны охранять их, покуда они работают. Что касается плота...
— На завтра предсказывают бурю, государь. Они не смогут вести огонь с озера.
Кайлок смерил лорда холодным взглядом:
— Никогда не прерывайте меня.
Гатри хотел что-то сказать, но Кайлок махнул рукой, не нуждаясь в его извинениях.
— Так вот: я хочу, чтобы плот этой ночью был уничтожен. Трудность, как я понимаю, в том, что он находится за линией огня — их баллисты бьют вдвое дальше наших. Поэтому, как только стемнеет, пошлите в озеро двух ныряльщиков. Пусть возьмут с собой мехи с лампадным маслом и подожгут плот. Ясно? — Кайлок знал, что ныряльщики будут посланы на верную смерть, и его взгляд говорил: посмей только возразить мне.
Возразить у лорда не хватило духу. Он подошел к столу и налил себе вина. Кайлок запомнил, какой кубок Гатри взял и до чего еще дотрагивался.
— Это все, государь? — спросил Гатри, осушив кубок.
— Нет. Мне доложили, что в озере тысячами плавает дохлая рыба.
Лорд Гатри, большой и краснолицый, с начинающими седеть волосами, кивнул. Он был первым военным советником покойного герцога.
— Да. Утром я видел это своими глазами и счел очень странным.
— Не вижу в этом ничего странного. Просто высокоградцы льют в озеро яд.
— Быть может, это и так, государь, — ответил всегда склонный к предосторожности Гатри. — Поэтому на всякий случай лучше предостеречь жителей, чтобы они несколько дней не брали воду из колодцев, — все озеро враг отравить не сможет. Разве только прибрежные воды.
— Вы правы. — Кайлок подумал немного. — Однако предупредить следует только военных. Незачем сеять в городе панику.
— Но женщины, дети...
Кайлок резким движением перевернул стол. Кувшин с вином и кубки полетели на пол, бумаги закружились в воздухе. Лорд Гатри, побледнев, попятился назад.
Кайлок водил взглядом по упавшим кубкам — теперь не разберешь, из которого пил Гатри. Придется выбросить все. Когда он заговорил, его голос был спокоен.
— Делайте как я сказал. Женщины и дети войн не выигрывают.
Ох как лорду Гатри хотелось сказать что-то в ответ: слова так и рвались у него с языка. Но он не сказал ничего, откланялся и ушел.
Только когда дверь закрылась за ним, Кайлок счел возможным снять перчатки. От перевернутого стола комната приобрела неопрятный вид. Кайлок отвернулся. Его все больше раздражал любой беспорядок, будь то слегка испачканная золой решетка очага или плохо задернутая портьера, — он не мог думать ни о чем ином, кроме этого изъяна.
Все большее раздражение вызывали у него и люди, грязные и омерзительные все до одного. Они брались за бокалы пальцами, которыми ковыряли в носу, лезли в соль руками, которыми только что помогали справить малую нужду. От каждой ладони разило их срамом, потом и мочой.
А в его комнатах теперь пахнет Гатри. Тем, что тот ел, что пил, и его гнилыми зубами. Кайлок с трудом выносил это. Никогда он больше не пустит к себе этого человека.
Катерина должна была положить всему этому конец. Прекрасная невинная Катерина. Только она не была невинной. Она была шлюхой, как и все прочие женщины. И умерла она как шлюха, а с ней умерла его последняя надежда на спасение.
Так он по крайней мере думал до прошлой ночи.
К Меллиандре он пошел просто из любопытства. Назавтра ей предстояло умереть, и ему хотелось увидеть страх в ее глазах. И он увидел. Она показалась ему красивее, чем представлялась по памяти. Ее глаза округлились от ужаса, и нижняя губа дрожала, хотя она очень старалась быть храброй. Но потом, когда он разорвал на ней платье, все изменилось.
Отблески огня упали на ее кожу, подчеркивая выпуклый живот. Она была точно священное изваяние в пламени свечей. Отяжелевшие груди, живот, ставший пристанищем новой жизни, — все это были символы того, что только и есть доброго в женщине: способности рождать жизнь.
Пока Меллиандра носит дитя, она свободна от всех женских пороков. Природа сделала ее чистой, как ангела. Родив своего младенца, она возродит и его, Кайлока. Когда новая жизнь выйдет из ее чрева, освятив его, он возьмет ее и тем обновится. Меллиандра послана ему как спасительница, и он воспользуется ею, чтобы смыть с себя грехи своей матери.
Катерина обманула его, смерть матери оставила странно равнодушным. Теперь ему как никогда нужна та, что пожертвовала бы собой ради него. Жизнь слишком назойлива: она теснит его, обдает зловонием, гонит к гибели. Ему нужно начать все заново, изменить самую сущность свою.
Меллиандра станет тем сосудом, в котором он омоет свою душу. Ребенок ее проживет недолго, не успев и шажка сделать в танце своей судьбы, — у него в этой жизни единственное назначение: проложить священную тропу для короля.
XVII
Если в жизни и было что-нибудь хуже путешествий, Хват об этом не знал. Он даже придумать ничего хуже не мог, хотя имел для этого достаточно времени. Вот уже почти девять недель он ехал за спиной у Таула, утром желая, чтобы скорее настал полдень, а днем — чтобы скорее стемнело. Более нудного, неудобного и невыгодного занятия и представить себе нельзя.
Таул погонял вовсю, особенно после Тулея, — каждое утро они поднимались ни свет ни заря, скакали до полудня и после короткой передышки скакали опять — дотемна. Этак и помереть недолго.
Все было бы еще не так плохо, если бы они ехали по диковинным, неведомым краям: тогда он хотя бы поглазел по сторонам, набрал в карманы неведомых зверюшек, запасся едой, которую еще не пробовал. Но они ехали по голому полуострову к северу от Рорна, где нет ничего, кроме камней да земляных крыс. Печальна участь человека, у которого в кармане только и есть, что крыса и кусок известняка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Откуда ты знаешь о башне?
— А кто ж, как не я, придумал поселить тебя там? Славно и голо, никакого баловства, ни одеял, ни свечей — уж я об этом позаботилась. — Улыбнувшись, Грил предстала во всем своем безобразии — у нее недоставало двух передних зубов.
Убедившись, что она не чурается отвечать на вопросы, если может при этом похвалиться своей властью, Мелли спросила:
— Значит, Баралис приставил тебя надзирать за мной?
— Так и есть, — прямо-таки пропела Грил. — Он сказал, что я могу делать что захочу, никого не спрашиваясь. Он не желает иметь с тобой никакого дела, и я его за это упрекнуть не могу.
Мелли прислонилась к спинке кровати. Картина несколько прояснилась: это Грил была ее главной тюремщицей, а Баралис просто умыл руки. Мелли испытала легкое разочарование, но поборола его и сказала:
— Баралис, как видно, крепко тебе доверяет.
Грил налила себе вина. На ее запястье выдавались под кожей странно сросшиеся кости.
— Еще бы — ведь он у меня в долгу.
— В долгу за что?
— А не слишком ли ты любопытна? — обернулась к ней Грил.
Мелли попробовала зайти с другой стороны:
— Наверное, ты оказала ему большую услугу, раз на тебя возложили такую ответственность.
— Ты, девушка, никак дурой меня считаешь? Я умела обращаться с такими вот соплячками, когда ты еще и на свет не родилась. И все ваши штучки знаю, а уж льстить вы все мастерицы. — Кубок в руке у Грил накренился, и вино пролилось на платье. Она наградила Мелли злобным взглядом и протянула к ней поврежденную руку.
— Хочешь знать, как я сюда попала? Так посмотри хорошенько. Вот он, ответ.
Мелли, не давая себя запугать, отвела ее руку.
— Что, клиент попался горячий?
Грил здоровой рукой закатила Мелли оплеуху. Да такую, что та ударилась головой об изголовье. От этого удара у Мелли потемнело в глазах. Она осторожно ощупала свой затылок и сморщилась от боли. Волосы слиплись от крови.
— Это сделал твой отец. — Грил снова сунула сломанную руку ей под нос. — И зубы мне тоже он выбил. Калекой меня сделал и красоты лишил — ввек ему этого не забуду.
Мелли скрыла свое удивление. Так отец узнал, что произошло с ней в Дувитте? Она ощутила прилив злорадного ликования. Здорово же он отделал старую ведьму, раз у нее зубы повылетали!
— Стало быть, теперь ты мстишь ему через меня? Не слишком ли это мелко?
Грил помахала перед ней костлявым пальцем.
— Найти женщину, которую ищут по всему Брену, — не такая уж мелочь, как по-твоему?
— Так это ты нас нашла?
— Твой отец заявился в бордель, который содержит моя сестра. А пить он не умеет.
— Но ведь он-то ушел, верно? — бросила Мелли, стараясь не показать, как важен для нее ответ.
— Этому старому мерзавцу чертовски везет.
На Мелли снизошло блаженство. До сих пор она даже не сознавала, в каком напряжении живет. Все ее мускулы ныли, в голове стучал молот, сердце колотилось о ребра — но теперь все это не имело значения. У нее все хорошо, ребенок ее жив, и Мейбору удалось бежать.
— Вот налью кипятку тебе в ванну — мигом разучишься улыбаться, — сказала Грил, идя к двери.
— Тащи свой кипяток, женщина. Дочь Мейбора горячей водой не убьешь.
* * *
— Таул, возвращайся в Брен, — сказал Джек. — На Ларн я поеду один.
Они стояли на конюшне. Новые лошади были уже оседланы, и Хват протирал заспанные глаза. Красивый сын трактирщика только что доставил провизию, которую заказал ему Таул, — тогда-то Джек и произнес эти слова.
Каждый день Таул узнавал о Джеке что-то новое и каждый день убеждался, что недооценивал его.
Рыцарь покачал головой, боясь вымолвить что-то вслух. Он умел отличать искреннюю речь от притворной, но и хорошо спрятанный страх умел распознавать. Джек сам не знает, на что идет. Или знает? Таул не хотел бы недооценивать его. Взяв Джека за руку, Таул отошел с ним в темный угол под сеновалом.
— Джек, я не могу отпустить тебя на Ларн одного.
— А знаешь ты, что мне нужно делать, когда я там окажусь?
— Нет.
— Тогда ты ничем не можешь мне помочь, — спокойно сказал Джек. — Лучше вернись в Брен и попытайся спасти Мелли.
Слова эти были достаточно разумны, но Таул сомневался в том, что Джек в них верит, — он и сам не верил.
— Ларн — не то место, куда можно отправляться в одиночку.
— Но ты-то отправился.
— Да — и ты знаешь, что из этого вышло. Я убил единственного человека, который мог бы нам помочь. — Голос Таула обрел твердость. — Я не пущу тебя туда одного, Джек. Я поеду с тобой.
За деревянной перегородкой задумчиво промычала корова. Таул видел, что у Джека уже наготове ответ, но не дал ему произнести ни слова.
— Джек, ты знаешь, что сказал мне напоследок Бевлин? — Джек помотал головой. — Он сказал, что мы с тобой связаны, что моя судьба заключается в том, чтобы помочь тебе осуществить свою.
Слова эти, слетев с губ Таула, отозвались в его сердце. Он припомнил Бевлина в тот миг: глаза старца сверкали, голос звенел, наполненный пророческой силой. Ибо то, что он изрек, было пророчеством — не менее истинным, чем стих Марода. Не одному Джеку предназначено жить по слову умершего.
— Но как же Мелли, Таул? — сказал Джек. — Что будет с ней?
Он произнес те самые слова, которых Таул надеялся не услышать. Куда легче перебороть свои страхи, если делаешь это молча. Джек, высказав все вслух, открыл ворота бурному потоку.
Таул пнул перегородку.
— Откуда мне знать, что с ней будет! Быть может, она умрет прежде, чем я доберусь до Брена. А если я отправлюсь с тобой, опасность этого еще более возрастет. Неужто ты полагаешь, что я не думаю о Мелли? Это из-за нее я сейчас здесь, с тобой. Из-за нее я каждое утро вновь просыпаюсь и дышу. Только она на всем свете что-то значит для меня, и я теперь отдал бы все, чтобы быть с ней рядом. Но я не могу. Я должен отправиться на Ларн и довести это наше треклятое дело до конца. Тогда, и только тогда, Мелли будет вне опасности. — Таул умолк, весь дрожа и обливаясь потом. Джек потупился, не в силах смотреть на него.
— Прости, Таул. Я знаю, что для тебя значит Мелли.
— Тогда незачем терять время понапрасну. По коням — и вперед. — Таул знал, что говорит слишком резко, но надо было скорее уехать отсюда — эта конюшня уже казалась ему тюрьмой. — Давай, Хват, я тебя подсажу.
Полчаса спустя они выехали из города. Солнце еще вовсю сияло на небе, но Таулу было все равно. Мелли осталась на севере, а он едет на юг. Все остальное бледнело перед этой неопровержимой истиной. Он должен верить, что, воротясь, найдет Мелли живой и здоровой, что время будет милосердно к нему. Только так он сможет остаться в здравом уме и гнать коня вперед, вместо того чтобы повернуть его обратно.
* * *
Кайлок слушал лорда Гатри, которого беспокоили поползновения, предпринимаемые Высоким Градом со стороны озера. Неприятель построил плот, поставил на него самую большую свою баллисту и день-деньской обстреливал северную стену города, а также сам дворец. Две северные башни получили повреждения, и в купол, самое слабое место дворца, тоже попало несколько снарядов.
Кайлок в таких случаях не думал — он действовал.
— Ночью пошлите на крышу плотников. Пусть поставят вокруг купола деревянный помост. Пусть укрепят его железными листами — а двести лучников должны охранять их, покуда они работают. Что касается плота...
— На завтра предсказывают бурю, государь. Они не смогут вести огонь с озера.
Кайлок смерил лорда холодным взглядом:
— Никогда не прерывайте меня.
Гатри хотел что-то сказать, но Кайлок махнул рукой, не нуждаясь в его извинениях.
— Так вот: я хочу, чтобы плот этой ночью был уничтожен. Трудность, как я понимаю, в том, что он находится за линией огня — их баллисты бьют вдвое дальше наших. Поэтому, как только стемнеет, пошлите в озеро двух ныряльщиков. Пусть возьмут с собой мехи с лампадным маслом и подожгут плот. Ясно? — Кайлок знал, что ныряльщики будут посланы на верную смерть, и его взгляд говорил: посмей только возразить мне.
Возразить у лорда не хватило духу. Он подошел к столу и налил себе вина. Кайлок запомнил, какой кубок Гатри взял и до чего еще дотрагивался.
— Это все, государь? — спросил Гатри, осушив кубок.
— Нет. Мне доложили, что в озере тысячами плавает дохлая рыба.
Лорд Гатри, большой и краснолицый, с начинающими седеть волосами, кивнул. Он был первым военным советником покойного герцога.
— Да. Утром я видел это своими глазами и счел очень странным.
— Не вижу в этом ничего странного. Просто высокоградцы льют в озеро яд.
— Быть может, это и так, государь, — ответил всегда склонный к предосторожности Гатри. — Поэтому на всякий случай лучше предостеречь жителей, чтобы они несколько дней не брали воду из колодцев, — все озеро враг отравить не сможет. Разве только прибрежные воды.
— Вы правы. — Кайлок подумал немного. — Однако предупредить следует только военных. Незачем сеять в городе панику.
— Но женщины, дети...
Кайлок резким движением перевернул стол. Кувшин с вином и кубки полетели на пол, бумаги закружились в воздухе. Лорд Гатри, побледнев, попятился назад.
Кайлок водил взглядом по упавшим кубкам — теперь не разберешь, из которого пил Гатри. Придется выбросить все. Когда он заговорил, его голос был спокоен.
— Делайте как я сказал. Женщины и дети войн не выигрывают.
Ох как лорду Гатри хотелось сказать что-то в ответ: слова так и рвались у него с языка. Но он не сказал ничего, откланялся и ушел.
Только когда дверь закрылась за ним, Кайлок счел возможным снять перчатки. От перевернутого стола комната приобрела неопрятный вид. Кайлок отвернулся. Его все больше раздражал любой беспорядок, будь то слегка испачканная золой решетка очага или плохо задернутая портьера, — он не мог думать ни о чем ином, кроме этого изъяна.
Все большее раздражение вызывали у него и люди, грязные и омерзительные все до одного. Они брались за бокалы пальцами, которыми ковыряли в носу, лезли в соль руками, которыми только что помогали справить малую нужду. От каждой ладони разило их срамом, потом и мочой.
А в его комнатах теперь пахнет Гатри. Тем, что тот ел, что пил, и его гнилыми зубами. Кайлок с трудом выносил это. Никогда он больше не пустит к себе этого человека.
Катерина должна была положить всему этому конец. Прекрасная невинная Катерина. Только она не была невинной. Она была шлюхой, как и все прочие женщины. И умерла она как шлюха, а с ней умерла его последняя надежда на спасение.
Так он по крайней мере думал до прошлой ночи.
К Меллиандре он пошел просто из любопытства. Назавтра ей предстояло умереть, и ему хотелось увидеть страх в ее глазах. И он увидел. Она показалась ему красивее, чем представлялась по памяти. Ее глаза округлились от ужаса, и нижняя губа дрожала, хотя она очень старалась быть храброй. Но потом, когда он разорвал на ней платье, все изменилось.
Отблески огня упали на ее кожу, подчеркивая выпуклый живот. Она была точно священное изваяние в пламени свечей. Отяжелевшие груди, живот, ставший пристанищем новой жизни, — все это были символы того, что только и есть доброго в женщине: способности рождать жизнь.
Пока Меллиандра носит дитя, она свободна от всех женских пороков. Природа сделала ее чистой, как ангела. Родив своего младенца, она возродит и его, Кайлока. Когда новая жизнь выйдет из ее чрева, освятив его, он возьмет ее и тем обновится. Меллиандра послана ему как спасительница, и он воспользуется ею, чтобы смыть с себя грехи своей матери.
Катерина обманула его, смерть матери оставила странно равнодушным. Теперь ему как никогда нужна та, что пожертвовала бы собой ради него. Жизнь слишком назойлива: она теснит его, обдает зловонием, гонит к гибели. Ему нужно начать все заново, изменить самую сущность свою.
Меллиандра станет тем сосудом, в котором он омоет свою душу. Ребенок ее проживет недолго, не успев и шажка сделать в танце своей судьбы, — у него в этой жизни единственное назначение: проложить священную тропу для короля.
XVII
Если в жизни и было что-нибудь хуже путешествий, Хват об этом не знал. Он даже придумать ничего хуже не мог, хотя имел для этого достаточно времени. Вот уже почти девять недель он ехал за спиной у Таула, утром желая, чтобы скорее настал полдень, а днем — чтобы скорее стемнело. Более нудного, неудобного и невыгодного занятия и представить себе нельзя.
Таул погонял вовсю, особенно после Тулея, — каждое утро они поднимались ни свет ни заря, скакали до полудня и после короткой передышки скакали опять — дотемна. Этак и помереть недолго.
Все было бы еще не так плохо, если бы они ехали по диковинным, неведомым краям: тогда он хотя бы поглазел по сторонам, набрал в карманы неведомых зверюшек, запасся едой, которую еще не пробовал. Но они ехали по голому полуострову к северу от Рорна, где нет ничего, кроме камней да земляных крыс. Печальна участь человека, у которого в кармане только и есть, что крыса и кусок известняка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80