— Нынче для наглядности мы уже использовали посох и ремень, теперь вот, пожалуй, это попробуем. Считай, что лук — человеческое время, которое назначено тебе прожить в Замке, а стрела — это ты сам. Натягивая тетиву, мы приближаем друг к другу противоположные концы лука, то есть — дни твоего пребывания в Замке. Затрачиваем большие усилия, но ведь они при этом передаются стреле, не так ли? Чем сильнее изогнется лук, тем больше внутренней силы получит стрела. И когда рука отпустит тетиву — лук мгновенно распрямится и стрела полетит в цель.
Владий ошарашенно молчал, пытаясь осознать услышанное. Объяснения Белуна были предельно просты и понятны. На какое-то мгновение он вновь ощутил себя ребенком, который только что выбрался из Заморочного леса и узнал правду о вычеркнутых из его жизни годах.
Чародей почувствовал его состояние и негромко произнес:
— Извини, сынок. Мы не могли сказать тебе о том, что решили сделать. Заклинания ненадежны, если человек знает об их сути. Его естество противится магии. В тебе к тому же очень живы были воспоминания о Заморочном лесе… Через три дня действие магических сил прекратится, твое человеческое время вольется в общий поток. Ты этого никак не почувствуешь, просто утром, выглянув из окна, увидишь самый разгар весны.
Владий, пристально посмотрев в глаза Учителя, спросил:
— Сколько лет прошло в Синегорье?
— Три года.
5. «…Имя ему Владигор!»
Чародей был прав: проснувшись на рассвете четвертого дня, княжич не ощутил в себе никаких перемен. Но за окном уже буйствовала весна! Яблоневый сад, разбитый во внутреннем дворике Замка,> вскипал бело-розовым цветом, утреннее небо дышало прозрачной лазурью, и лишь заоблачные горные пики укрыты были седыми вечными снегами…
Однако эта радостная картина возрождающейся природы не вызывала ответного чувства в душе Владия. После памятного разговора с чародеем в оружейной комнате он по-новому смотрел на окружающий мир — уже без наивного ребяческого удивления и восторга, но так, будто постоянно ждал от него очередного подвоха. Хотя Владий заверял Белуна, что понимает цель, которую ставили перед собой чародеи, и вполне оправдывает использованные ими средства ее достижения, что не держит обиды в сердце за вычеркнутые три года, что, напротив, благодарен за драгоценные познания и навыки, приобретенные им столь необычным образом, — и говорил он все это с полнейшей верой в свои слова, ничуть не лукавя, — но на самом донышке души оставался тяжелый и горький осадок.
Не жалел он о плате, которой пришлось расплатиться за обучение в Белом Замке. Понимал, что в обычных условиях и трех лет оказалось бы мало, а без усвоенных здесь наставлений нечего и думать было бы выступить против Климоги. Одно лишь он считал несправедливым: ну почему чародейский синклит принял решение о его судьбе, не спросив дозволения у него самого? Конечно, Владий с радостью бы согласился на такое испытание, может, не три, а все пять годков отдал бы им во имя достижения главной цели. Так ведь даже не поинтересовались его мнением! Испугались, что хилое человеческое «естество» воспротивится заклинаниям? Чепуха! Просто не доверяли ему, наверно, как привыкли не доверять обыкновенным смертным людям. И привычно для себя приняли решение, ничего не сказав тому, кого оно прежде всего касалось. Таковы уж, видать, все чародеи — даже лучшие из них, считающие себя добрыми и справедливыми…
Были у Владия и другие причины для сумрачного настроения, первейшая среди них — беда, в которую попала ведунья Лерия. Ему следовало бы сразу догадаться о том, что слуги Черного колдуна нашли и схватили ведунью. Иначе откуда мог Арес узнать в подробностях ее облик, которым заманивал княжича в лапы нетопыря-убийцы? Но в круговерти тех дней Владий как-то не задумывался об этом. Лишь позднее возникли у него смутные опасения, которыми он поделился с Белуном.
Чародей подтвердил худшее: Лерия угодила в ловушку, расставленную Аресом, через два «синегорских года» (так теперь называл Владий время, пролетевшее без него за стенами Замка) после того, как они расстались. Ее Держат в заточении где-то в подвалах Ладорской крепости. Вероятно, Климога и Арес еще рассчитывают использовать ее в своих коварных замыслах, иначе Давно бы уже казнили.
Филимон, не раз тайком наведывавшийся в Ладор, много жуткого слышал об этих подвалах. Они были заново отстроены по княжескому повелению вместо прежних подземных сохранов, однако же точного их расположения, входа-выхода никто не знает: Климога погубил землекопов и каменщиков, едва они закончили свою работу… Неизвестно и то, сколько добрых людей сгинуло уже в тех подвалах, сколько продолжают терпеть в них мучения. Без всякого разбору и суда бросают в подземелье любого, кто неугоден князю или Черному колдуну. А подробнее расспросить не у кого, поскольку живым оттуда еще никто не выходил. Некоторые убеждены почему-то, что княжна Любава и княжич Владий, закованные в кандалы и еженощно истязаемые, тоже там гниют…
Судя по чародейской карте Синегорья, начертанной Хрустальным Шаром, княжество под владычеством Климоги претерпевало ныне свои наихудшие времена. Голодные бунты, неведомые болезни, под корень изводившие целые селения, бесчинства борейских наемников, никем и ничем не сдерживаемый произвол, творимый княжескими наместниками, разбойничий разгул, постоянные набеги диких кочевников на восточньн земли и морских лихоимцев — на Венедское побережье полное разложение некогда славной княжеской дружины, повсеместное пьянство, воровство, наушничанье Вот сколько несчастий обрушилось на страну после смерти Светозора.
Владий стискивал зубы и сжимал кулаки. Он рвался из стен Белого Замка, словно они стали для него тюремными. Он жаждал действий — скорых, решительных, жестких. Но Белун неумолимо пресекал его нетерпение, дожидаясь ему лишь ведомого часа.
И наконец этот час настал.
…Белун разбудил его с первыми солнечными лучами, озарившими вершины гор. Как только Владий, почувствовав легкое прикосновение к плечу, открыл глаза, чародей быстро приложил к губам ладонь — знак молчания. Юноша мгновенно вспомнил его наставления о том, как должно вести себя в День Посвящения: не издавать ни звука, ничему не удивляться, без торопливости, но и без лишних раздумий следовать всем указаниям Учителя. «Значит, время пришло!» — радостно подумал Владий.
Быстро умывшись, он облачился в белую хламиду, принесенную чародеем, подпоясался ремнем из сыромятной кожи и вопросительно указал глазами на меч — брать? Белун коротко кивнул в ответ и вышел.
Филимона, который все последние дни неотлучно находился при княжиче, сейчас рядом не оказалось. Жаль, с ним бы он чувствовал себя более уверенно. Владий ощущал странное напряжение, какую-то нервную взбудораженность в теле, хотя прекрасно понимал, что любые испытания, которые сегодня выпадут на его долю, вряд ли окажутся ему не по силам. Об этом недавно и Белун говорил: дескать, День Посвящения не сил потребует, а души, поскольку именно душа в этот день проходит проверку и обретает Имя.
Владий спустился в большую залу, где возле погасшего очага его поджидал чародей. Беззвучно, одними губами обозначив магические слова, Белун взял из очага холодный уголек, нарисовал у себя на лбу черный круг и точно такой же — на лбу юноши. Затем положил уголек в холщовый мешочек, который Владий привязал к поясу. После этого он знаками объяснил, что сейчас они направятся высоко в горы и ученик должен идти за ним след в след, если не хочет сорваться вниз.
Владий посчитал предупреждение излишним, ведь на самых крутых склонах он был ловок, как снежный барс, Однако же покорно склонил голову, что означало — понял тебя. Учитель, и выполню все твои указания наилучшим образом.
Выйдя из ворот Замка, по навесному мосту они перешли через ущелье и оказались на той самой площадке, где когда-то готовился княжич принять последний бой. Отсюда можно было, как отлично помнил Владий, только вниз спуститься по узенькой тропке, обвивающей скалу. Однако чародей направился к отвесной стене на другом краю площадки. Он трижды ударил по ней посохом — и стена раскололась, открыв новую тропу, уводящую в мрачный лабиринт горных недр.
Едва они ступили на нее, как стена сошлась вновь и все вокруг погрузилось в непроглядную тьму. Но через несколько мгновений Владий заметил, что тьма рассеивается, словно свет исходит от них самих. Оказалось, что излучают его те самые круги, которые Белун нарисовал углем на их лбах. Мысленно напомнив себе приказ ничему не удивляться, княжич последовал за чародеем.
Неизвестно, сколько времени они петляли по таинственному лабиринту. Владий, поначалу отсчитывавший шаги, на второй тысяче бросил это занятие. Он даже не мог понять толком, поднимаются они по тропе или спускаются, в каком направлении идут, быстро или медленно…
Откуда-то издалека послышался неясный шум. По мере их продвижения он нарастал, пока не превратился в оглушительный грохот. Вскоре Владий узнал его причину: они вышли к подножию огромного водопада.
Лучи бледного света, исходящие от них, причудливо заиграли среди ниспадающего водяного потока и хрустально-алмазных брызг. Шум и хаос вдруг образовали сложную, переплетающуюся мелодию, каждый аккор которой сочетал в себе твердость камня и быстроте честь прозрачных струй, сверкающий звездный блеск i тяжеловесность подземного дыхания гранита.
Чародей преклонил колени и зачерпнул ладонями хрустальной воды. Сделав глоток, он протянул лодони княжичу. Тот, давно уже мучимый жаждой, порывисто припал к ним губами, но… встретил лишь тугую волну горячего воздуха. Взгляд Учителя укоряюще скользнул по его лицу: зачем поспешил? Владий облизал пересохшим языком губы, утер пот, выступивший на скулах, и замер, признавая свою оплошность.
Кажется, первая же проверка не в его пользу… Владий разозлился на себя и — едва не потерял Белуна из виду. Тот, каким-то образом остановив падение горного потока и расколов его надвое, как прежде гранитную скалу, легко поднимался вверх по замысловатым ступеням пологой узкой лестницы.
Княжич торопливо шагнул следом. Из-под его ноги в тот же миг раздался протяжный жалобный стон, заставивший Владия отступить и внимательно вглядеться в лестницу. Лестница оказалась живой! Первой ее ступенькой была обнаженная девушка, чье неестественно изогнувшееся тело била мелкая дрожь в ожидании новых мучений. Под левой грудью расплывалась кровоточащая ссадина, оставленная грубой подошвой сапога княжича. Владий беззвучно охнул. Он хотел было броситься к девушке, помочь подняться, вымолить прощение за невольную грубость, но в последний момент увидел, что девушка и лестница составляют единое целое! Ее руки и ноги буквально вросли в ступеньку, неразрывно сплелись с резным узором на камне. Создавалось впечатление, что неведомый гений камнерез высек из мраморной плиты прекрасную человеческую фигуру, а боги зачем-то вдохнули в нее жизнь, забыв освободить от власти мертвого камня.
Первым порывом Владия было желание тут же испробовать прочность мраморных оков клинком своего меча и попытаться вызволить девушку. Но взгляд его Упал на вторую ступеньку, на третью… И он понял, что на эти попытки у него может уйти вся жизнь.
Едва ли не каждая ступень лестницы представляла собой неестественное сочетание живого и мертвого, человека и камня. Разница была лишь в том, что со второй ступенькой сливалось тело юноши, с третьей — двух мальчиков-подростков, а выше опять девушки, юноши… Озноб пробежал по спине княжича. Неужели придется шагать по этим беззащитным обнаженным телам?
Хотя некоторые ступеньки, как разглядел Владий были свободны, легче ему от этого не стало, поскольку они были утыканы короткими заостренными колышками. Будто специально так устроено, чтобы либо подниматься, ступая по людям, либо перепрыгивать через тела и при этом неизбежно раздирать ноги до костей об острые колья! Впрочем, конечно, так и задумывал создатель этой изуверской лестницы! Владий едва не взвыл от безвыходности.
Но как сумел здесь пройти Учитель? Сейчас он был уже слишком высоко, Владий не мог рассчитывать даже на малейшую подсказку. Тяжело вздохнув, княжич примерился, собрал силы и прыгнул через распростертые тела на первую свободную ступень,
Один из колышков, прорвав сапог, вонзился в лодыжку. Скрипнув зубами, пытаясь не обращать внимания на резкую боль, он тут же прыгнул на следующую. Получилось немного удачнее — острие колышка всего лишь царапнуло правую ногу. Однако третий прыжок был гораздо болезненней. Нога непроизвольно подогнулась, и Владий, едва удержав равновесие, до крови разодрал еще и левую руку.
Правда, благодаря этому он понял, что колышки достаточно хрупки: обламываются, если удар на них приходится не сверху, а сбоку. Дело пошло быстрее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57