И что? Все равно я ничего не знаю.
– А давно ты... занимаешься этим? – спросил Кейт. Нос болел. Он печально потер его.
Ли вернулся за очередным мешком.
– Я стал делать это в качестве одолжения. Сейчас я в аспирантуре на журналистике. И когда я еще был студентом, тоже подрабатывал здесь. Пять лет уже. Я за это взялся, когда старая Людмила попросила меня помочь «ее малышам». Черт, я-то сперва подумал, что она просит меня кошек кормить!
Он угрюмо уставился на Кейта, как будто злился, что о его добрых делах стало известно.
Кейт вздохнул.
– А кто такая Людмила?
– Она работала уборщицей в универе. Четыре года тому назад ушла на пенсию. Но живет по-прежнему в Мидвестерне. Если кто-то и знает об... о них больше моего, так это она.
Кейт поспешно протянул ручку и блокнот.
– Адрес знаешь?
Ли схватил и то и другое и нацарапал несколько строк.
– Вот. А теперь вали отсюда!
– Не беспокойся. Считай, что меня тут уже нет. Я просто начинающий добрый самаритянин, совершаю свое ежегодное доброе дело, и вовсе не собираюсь мешать совершать их другим!
Кейт многозначительно кивнул на полки. Ли угрожающе ухватился за мешок, и Кейт счел за лучшее смыться.
Глава 12
На краю студгородка возвышались ряды типовых домиков на шесть квартир. Обитали там и основном не самые бедные студенты, которые предпочитали жить не в общаге, а в своей квартире. Помимо них, там селились аспиранты, молодожены и те, кто работал в университете. Арендная плата там была низкая, так что большинство не жаловалось на состояние жилья. Адрес, который был нужен Кейту, оказался всего за два дома от того, где жила Марси.
Кирпичный домишко на бетонном фундаменте дышал на ладан, а оштукатуренные стенки вонючего и сумрачного коридорчика были покрыты настенными росписями, как доисторические пещеры на юге Франции. Тяжелые, покрытые лаком деревянные двери все как одна перекосились, и из-под них на истертые половички падали треугольные полоски света. Из-за толстых стен доносились чьи-то шаги, хлопанье дверей. Было слышно, что кто-то смотрит по телевизору мыльную оперу. Когда Кейт начал подниматься по лестнице, навстречу ему с хохотом ссыпались двое ребятишек, брат и сестра, лет пяти или около того. Кейту пришлось прижаться к перилам, а то бы его снесли.
– Эй, ребята, вы потише!
– Извините! – пискнула девочка и тут же радостно завизжала: братишка догнал ее и принялся щекотать.
– Ай! Перестань! Я пожалуюсь! Ма-а-ма-а!
Кейт покачал головой, усмехнулся и стал подниматься дальше.
На втором этаже он нашел дверь, рядом с которой висела выгоревшая картонная табличка с надписью «Гемперт», и постучал.
Ему открыла хрупкая старушка с желтовато-седыми волосами.
– Да? Чем могу служить?
Кейт нервно прокашлялся. Перед ним стояла Людмила Гемперт, и теперь нужно было как-то объяснить, кто он такой и что ему надо.
– Меня зовут Кейт Дойль. Я... я знакомый ваших знакомых, мисс Гемперт.
– Миссис Гемперт, но майн супруг уже столько лет как умер, – сказала Людмила, доброжелательно глядя на него голубыми, как незабудки, глазами. Она была ненамного выше Мастера Эльфа, и взгляд у нее был такой же: оценивающий, и в то же время терпеливый. – Каких знакомых?
– Ну, этих... ваших малышей.
Старушка ахнула и замахала руками, приглашая гостя поскорее войти. Когда Кейт перешагнул порог, она с опаской выглянула в коридор и заперла дверь.
– Это они фас послали? – спросила она в полголоса. – Какие-то проблемы?
– Нет-нет, все в порядке, – поспешно заверил Кейт, увидев, что старушка уже потянулась за мешковатым шерстяным пальто, висящим на крючке за дверью. – Честное слово. Все нормально. Вообще-то на самом деле они даже не знают, что я к вам пошел. Они вас вроде как прячут.
Людмила улыбнулась, и все усталые морщинки на ее лице разгладились, так что она вдруг стала выглядеть намного моложе своих восьмидесяти с гаком. Она одернула платье.
– Майне киндер! Как это на них похоже. Садитесь, пожалуйста. Чайку?
Она прошмыгнула вперед Кейта и торопливо обмахнула безукоризненно чистый диванчик с вышитыми подушками.
– Да, пожалуйста. Спасибо.
Кейт сел на диванчик и буквально утонул в нем – таким мягким он оказался. Людмила исчезла на кухне и оттуда послышалось звяканье и бряканье. Кейт не успел и глазом моргнуть, как она вернулась, катя перед собой узенький сервировочный столик с медными уголками. На нем красовались дымящийся чай-пик, две чашки с блюдечками и порезанный ломтиками бисквит. Кейт потянул носом аппетитный запах и с удовольствием взял чашку чая и щедрую порцию бисквита.
– Ви знаете, – сказала Людмила, усаживаясь напротив Кейта в глубокое мягкое кресло, – я как раз сегодня думала о моих малышах. Ведь уше скоро сорок два года, как я с ними познакомилась.
– Да ну? Неужели? – невольно перебил ее Кейт. – Сколько же они тут живут?
– Фот я ше вам и рассказываю, молодой человек.
* * *
– Сорок два года тому назад, – начала Людмила свой рассказ, – я работала по ночам, убирала помещения в университете. Работать в такое время желающих было мало, поэтому нашей смене платили больше, чем дневным уборщицам. Жили мы в этом же доме. Соседями нашими были люди семейные, всюду пахло супом и пирожками, и двери целыми днями стояли открытыми настежь. У меня было трое детей, и мы с мужем работали как лошади, чтобы их прокормить. Детки ведь как птенчики, все время хотят кушать! На еду и одежду уходило больше, чем мы могли заработать поодиночке. Поэтому муж работал днем, а я по ночам. Благодаря этому кто-то все время был дома, с детьми. Я же не могла допустить, чтобы мои детки росли заброшенными.
Этих домов тогда было гораздо меньше. Научный центр, который теперь так разросся, тогда занимал всего одно здание из красного кирпича – остальные построили позднее. И с прочими зданиями он был соединен подземными коллекторами. Я поначалу боялась там ходить: свет там был, но выключатели находились не у входа, а немного дальше. Но потом привыкла, хотя до выключателя добегала скачками, частенько еще и зажмурившись. Я обнаружила, что лампочки развешаны с расчетом на рабочих, которые спускаются в коллекторы через люки и колодцы. Переход из научного центра в библиотеку был самый длинный, на четырнадцать светильников. В следующем за ним, через площадь к гуманитарному корпусу, светильников было всего десять.
Посторонним вход в эти тоннели был воспрещен. Если вы там никогда не бывали... А-а, вижу, вижу, бывали, хотя наверняка без разрешения! Так вот, они идут от здания к зданию, и там всегда тепло, от котельных. Под потолком идут трубы в асбестовой обмотке, точь-в-точь жилы на руке. И все время слышится гул, словно бьется огромное сердце – потому-то я так и испугалась, когда в первый раз туда попала. Да еще лампочки развешаны очень далеко друг от друга, и между ними – как будто темные провалы.
Ну, и когда я ходила по этим тоннелям, то шла всегда посередине, чтобы поменьше оказываться в темноте. Там крути света от лампочек почти соприкасаются. А когда убиралась, то вещи свои ставила к стеночке, чтобы, если кто-то пойдет, не опрокинул мое ведро и не наступил на мой обед. На еду мне полагалось всего полчаса, так что до дома было никак не добежать. Поэтому я старалась всегда брать с собой продукты: ходить целую ночь голодной тоже несладко.
Шорохи в глубине здания я слышала часто. Там было полно крыс. Питались они в основном насекомыми: тараканами, жуками и прочим; так что их особо не гоняли, разве что когда они, бывало, обнаглеют и начнут шастать по жилым помещениям. Это была не моя работа, но крыс я не люблю, поэтому убивала их, где только могла.
Так вот, я услышала шорох и пошла в ту сторону, вооружившись метлой. Но тут шорох донесся с другой стороны, позади, оттуда, где я оставила ведро и корзинку с едой. И там крысы! Ну уж, я не я буду, если отдам им свой обед! И я опрометью бросилась обратно, не обращая внимания на холод и мрак. Метлу я держала наперевес, как пику. Сама не понимаю, как я ухитрилась не разбить ни одной из лампочек.
Да, точно: в моих вещах рылось что-то крохотное. Я набросилась на это существо и отшвырнула его от корзинки. Существо пролетело по полу и врезалось в стенку. Ну, если это крыса, то на редкость большая! Больше двух футов в длину! Я замахнулась метлой, чтобы размозжить ей голову черенком, но крыса вскинула лапки и крикнула: «Не-ет!»
Это меня остановило. Говорящих крыс я еще не встречала. Стоило мне опустить черенок, как существо стрелой метнулось прочь, но я оказалась проворнее. Я преградила ему путь прутьями метлы, а другой рукой ухватила – и поймала существо за одежду.
Мой пленник вырывался и брыкался, но я держала его за спину, и он не мог до меня дотянуться. Он был такой легонький, почти ничего не весил. Я вытащила его на свет и принялась разглядывать. Это оказался мальчик, черноволосый, одетый в рубашонку и штанишки, но что за удивительный мальчуган! Мне сразу вспомнились сказки, что рассказывают у меня на родине, про домашних духов, которые помогают или пакостят в доме, как им в голову взбредет. Вот и этот мальчуган был похож на такого домового. Сразу было видно, что это не обычное человеческое дитя. Раскосые большие глаза и широкие острые скулы делали его похожим на дикого звереныша. И ушки у него были заостренные и прижаты назад, точно у кошки. Но это точно был не звереныш. Он махал на меня кулачками, пытался вырваться и что-то вопил на языке, которого я не знала. А я вся будто окаменела. Личико у малыша было чумазое, и ребрышки под рубашонкой тощие, как у цыпленка.
У меня все сердце перевернулось. Я подумала о своих ребятишках. Этот малыш странный, но он всего лишь ребенок. Голодный ребенок. Я попыталась успокоить его. Он затих. Я медленно-медленно попятилась туда, где лежала моя корзинка с едой, и поставила малыша на пол. Он остался стоять, настороженно следя за мной. Я разжала руку, поставила метлу к стенке и нагнулась к корзинке. Краем глаза я видела, что ребенок уже успел ее открыть, но я застала его врасплох прежде, чем он успел что-нибудь взять. У меня с собой были яблоки, бутерброды, пинтовая бутылка молока и ломоть пирога, завернутый в бумажку. Пирогами своими я до сих пор горжусь: меня учила их печь моя матушка, а ее стряпня славилась на всю деревню. Я медленно, не делая резких движений, вытащила все из корзинки и разложила на полу перед мальчиком. Малыш стоял и дрожал, не трогаясь с места. Я улыбнулась, чтобы показать, что не желаю ему зла. Неудивительно, что он меня боялся. Не я ли только что ухватила его, как ястреб зайчика?
Внезапно мальчишка ахнул и указал пальцем куда-то мне за спину. Я, конечно, вздрогнула и обернулась, чтобы посмотреть, что его так напугало. Там ничего не было. Я обернулась – и увидела, что постреленок сгреб всю мою еду в охапку и бросился прочь. Я рассмеялась: это ведь старый трюк, и тем не менее малец меня провел. Значит, он вовсе не потерял голову от страха! Теперь я совсем уверилась, что дитя не иначе как волшебное. Я решила, что мне повезло: не всякому удается повидать живого домовенка, а уж тем более сделать ему добро! В наших сказках говорится, что услуги, оказанные домовым, даром не пропадают, а тем, кто причиняет им зло, приходится несладко.
Мужу я только раз сказала, что видела в подземелье одного из Малого народца. Муж посмеялся, но он мне не поверил. Он так до конца жизни и не принимал всерьез мои рассказы. Муж думал, что в университете правит настоящая современная наука и старым сказкам тут не место. Я его спрашивала, а что, если это не сказка, а самая что ни на есть реальность? Но муж говорил, что если бы все истории о древних существах были правдой, наука бы о них тоже знала. А ученые о них ничего не говорят. Муж у меня был человек толковый, но немножко зашоренный. Я так думаю, что он просто боялся. Ведь если в добрых сказках есть хотя бы доля правды, то и страшные сказки тоже могут оказаться правдой! Ну а я – я своего мужа любила и чтила, однако же предпочитала смотреть на мир в оба глаза.
Ну, поначалу-то муж меня убедил, что мальчишка мне просто померещился, однако же я увидела моего малыша снова, и потом встречалась с ним еще не единожды.
В следующий раз я шла из научного центра в библиотеку, дошла до середины тоннеля, И гляжу, под самой лампочкой стоит моя бутылка из-под молока, отмытая дочиста, а под ней – салфеточка, в которую были завернуты бутерброды, постиранная и отглаженная. Бутылка аж сверкает. Я улыбнулась. Это значит, малыши мне так «спасибо» сказали. Я очень порадовалась и оставила в тоннеле квартовую бутылку молока, еще несколько яблок и каравай домашнего хлеба, сдобного, с кусочками сала – наш старый семейный рецепт. Мне пришло в голову, что у малыша, должно быть, есть родители. Если я сама всегда была готова остаться без обеда, лишь бы детки мои были сыты, как же изголодались мама и папа малыша!
Много дней прошло, прежде чем я снова повстречалась с ними. Бутылки мне каждый раз возвращали чистыми и оставляли так, чтобы я их непременно заметила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– А давно ты... занимаешься этим? – спросил Кейт. Нос болел. Он печально потер его.
Ли вернулся за очередным мешком.
– Я стал делать это в качестве одолжения. Сейчас я в аспирантуре на журналистике. И когда я еще был студентом, тоже подрабатывал здесь. Пять лет уже. Я за это взялся, когда старая Людмила попросила меня помочь «ее малышам». Черт, я-то сперва подумал, что она просит меня кошек кормить!
Он угрюмо уставился на Кейта, как будто злился, что о его добрых делах стало известно.
Кейт вздохнул.
– А кто такая Людмила?
– Она работала уборщицей в универе. Четыре года тому назад ушла на пенсию. Но живет по-прежнему в Мидвестерне. Если кто-то и знает об... о них больше моего, так это она.
Кейт поспешно протянул ручку и блокнот.
– Адрес знаешь?
Ли схватил и то и другое и нацарапал несколько строк.
– Вот. А теперь вали отсюда!
– Не беспокойся. Считай, что меня тут уже нет. Я просто начинающий добрый самаритянин, совершаю свое ежегодное доброе дело, и вовсе не собираюсь мешать совершать их другим!
Кейт многозначительно кивнул на полки. Ли угрожающе ухватился за мешок, и Кейт счел за лучшее смыться.
Глава 12
На краю студгородка возвышались ряды типовых домиков на шесть квартир. Обитали там и основном не самые бедные студенты, которые предпочитали жить не в общаге, а в своей квартире. Помимо них, там селились аспиранты, молодожены и те, кто работал в университете. Арендная плата там была низкая, так что большинство не жаловалось на состояние жилья. Адрес, который был нужен Кейту, оказался всего за два дома от того, где жила Марси.
Кирпичный домишко на бетонном фундаменте дышал на ладан, а оштукатуренные стенки вонючего и сумрачного коридорчика были покрыты настенными росписями, как доисторические пещеры на юге Франции. Тяжелые, покрытые лаком деревянные двери все как одна перекосились, и из-под них на истертые половички падали треугольные полоски света. Из-за толстых стен доносились чьи-то шаги, хлопанье дверей. Было слышно, что кто-то смотрит по телевизору мыльную оперу. Когда Кейт начал подниматься по лестнице, навстречу ему с хохотом ссыпались двое ребятишек, брат и сестра, лет пяти или около того. Кейту пришлось прижаться к перилам, а то бы его снесли.
– Эй, ребята, вы потише!
– Извините! – пискнула девочка и тут же радостно завизжала: братишка догнал ее и принялся щекотать.
– Ай! Перестань! Я пожалуюсь! Ма-а-ма-а!
Кейт покачал головой, усмехнулся и стал подниматься дальше.
На втором этаже он нашел дверь, рядом с которой висела выгоревшая картонная табличка с надписью «Гемперт», и постучал.
Ему открыла хрупкая старушка с желтовато-седыми волосами.
– Да? Чем могу служить?
Кейт нервно прокашлялся. Перед ним стояла Людмила Гемперт, и теперь нужно было как-то объяснить, кто он такой и что ему надо.
– Меня зовут Кейт Дойль. Я... я знакомый ваших знакомых, мисс Гемперт.
– Миссис Гемперт, но майн супруг уже столько лет как умер, – сказала Людмила, доброжелательно глядя на него голубыми, как незабудки, глазами. Она была ненамного выше Мастера Эльфа, и взгляд у нее был такой же: оценивающий, и в то же время терпеливый. – Каких знакомых?
– Ну, этих... ваших малышей.
Старушка ахнула и замахала руками, приглашая гостя поскорее войти. Когда Кейт перешагнул порог, она с опаской выглянула в коридор и заперла дверь.
– Это они фас послали? – спросила она в полголоса. – Какие-то проблемы?
– Нет-нет, все в порядке, – поспешно заверил Кейт, увидев, что старушка уже потянулась за мешковатым шерстяным пальто, висящим на крючке за дверью. – Честное слово. Все нормально. Вообще-то на самом деле они даже не знают, что я к вам пошел. Они вас вроде как прячут.
Людмила улыбнулась, и все усталые морщинки на ее лице разгладились, так что она вдруг стала выглядеть намного моложе своих восьмидесяти с гаком. Она одернула платье.
– Майне киндер! Как это на них похоже. Садитесь, пожалуйста. Чайку?
Она прошмыгнула вперед Кейта и торопливо обмахнула безукоризненно чистый диванчик с вышитыми подушками.
– Да, пожалуйста. Спасибо.
Кейт сел на диванчик и буквально утонул в нем – таким мягким он оказался. Людмила исчезла на кухне и оттуда послышалось звяканье и бряканье. Кейт не успел и глазом моргнуть, как она вернулась, катя перед собой узенький сервировочный столик с медными уголками. На нем красовались дымящийся чай-пик, две чашки с блюдечками и порезанный ломтиками бисквит. Кейт потянул носом аппетитный запах и с удовольствием взял чашку чая и щедрую порцию бисквита.
– Ви знаете, – сказала Людмила, усаживаясь напротив Кейта в глубокое мягкое кресло, – я как раз сегодня думала о моих малышах. Ведь уше скоро сорок два года, как я с ними познакомилась.
– Да ну? Неужели? – невольно перебил ее Кейт. – Сколько же они тут живут?
– Фот я ше вам и рассказываю, молодой человек.
* * *
– Сорок два года тому назад, – начала Людмила свой рассказ, – я работала по ночам, убирала помещения в университете. Работать в такое время желающих было мало, поэтому нашей смене платили больше, чем дневным уборщицам. Жили мы в этом же доме. Соседями нашими были люди семейные, всюду пахло супом и пирожками, и двери целыми днями стояли открытыми настежь. У меня было трое детей, и мы с мужем работали как лошади, чтобы их прокормить. Детки ведь как птенчики, все время хотят кушать! На еду и одежду уходило больше, чем мы могли заработать поодиночке. Поэтому муж работал днем, а я по ночам. Благодаря этому кто-то все время был дома, с детьми. Я же не могла допустить, чтобы мои детки росли заброшенными.
Этих домов тогда было гораздо меньше. Научный центр, который теперь так разросся, тогда занимал всего одно здание из красного кирпича – остальные построили позднее. И с прочими зданиями он был соединен подземными коллекторами. Я поначалу боялась там ходить: свет там был, но выключатели находились не у входа, а немного дальше. Но потом привыкла, хотя до выключателя добегала скачками, частенько еще и зажмурившись. Я обнаружила, что лампочки развешаны с расчетом на рабочих, которые спускаются в коллекторы через люки и колодцы. Переход из научного центра в библиотеку был самый длинный, на четырнадцать светильников. В следующем за ним, через площадь к гуманитарному корпусу, светильников было всего десять.
Посторонним вход в эти тоннели был воспрещен. Если вы там никогда не бывали... А-а, вижу, вижу, бывали, хотя наверняка без разрешения! Так вот, они идут от здания к зданию, и там всегда тепло, от котельных. Под потолком идут трубы в асбестовой обмотке, точь-в-точь жилы на руке. И все время слышится гул, словно бьется огромное сердце – потому-то я так и испугалась, когда в первый раз туда попала. Да еще лампочки развешаны очень далеко друг от друга, и между ними – как будто темные провалы.
Ну, и когда я ходила по этим тоннелям, то шла всегда посередине, чтобы поменьше оказываться в темноте. Там крути света от лампочек почти соприкасаются. А когда убиралась, то вещи свои ставила к стеночке, чтобы, если кто-то пойдет, не опрокинул мое ведро и не наступил на мой обед. На еду мне полагалось всего полчаса, так что до дома было никак не добежать. Поэтому я старалась всегда брать с собой продукты: ходить целую ночь голодной тоже несладко.
Шорохи в глубине здания я слышала часто. Там было полно крыс. Питались они в основном насекомыми: тараканами, жуками и прочим; так что их особо не гоняли, разве что когда они, бывало, обнаглеют и начнут шастать по жилым помещениям. Это была не моя работа, но крыс я не люблю, поэтому убивала их, где только могла.
Так вот, я услышала шорох и пошла в ту сторону, вооружившись метлой. Но тут шорох донесся с другой стороны, позади, оттуда, где я оставила ведро и корзинку с едой. И там крысы! Ну уж, я не я буду, если отдам им свой обед! И я опрометью бросилась обратно, не обращая внимания на холод и мрак. Метлу я держала наперевес, как пику. Сама не понимаю, как я ухитрилась не разбить ни одной из лампочек.
Да, точно: в моих вещах рылось что-то крохотное. Я набросилась на это существо и отшвырнула его от корзинки. Существо пролетело по полу и врезалось в стенку. Ну, если это крыса, то на редкость большая! Больше двух футов в длину! Я замахнулась метлой, чтобы размозжить ей голову черенком, но крыса вскинула лапки и крикнула: «Не-ет!»
Это меня остановило. Говорящих крыс я еще не встречала. Стоило мне опустить черенок, как существо стрелой метнулось прочь, но я оказалась проворнее. Я преградила ему путь прутьями метлы, а другой рукой ухватила – и поймала существо за одежду.
Мой пленник вырывался и брыкался, но я держала его за спину, и он не мог до меня дотянуться. Он был такой легонький, почти ничего не весил. Я вытащила его на свет и принялась разглядывать. Это оказался мальчик, черноволосый, одетый в рубашонку и штанишки, но что за удивительный мальчуган! Мне сразу вспомнились сказки, что рассказывают у меня на родине, про домашних духов, которые помогают или пакостят в доме, как им в голову взбредет. Вот и этот мальчуган был похож на такого домового. Сразу было видно, что это не обычное человеческое дитя. Раскосые большие глаза и широкие острые скулы делали его похожим на дикого звереныша. И ушки у него были заостренные и прижаты назад, точно у кошки. Но это точно был не звереныш. Он махал на меня кулачками, пытался вырваться и что-то вопил на языке, которого я не знала. А я вся будто окаменела. Личико у малыша было чумазое, и ребрышки под рубашонкой тощие, как у цыпленка.
У меня все сердце перевернулось. Я подумала о своих ребятишках. Этот малыш странный, но он всего лишь ребенок. Голодный ребенок. Я попыталась успокоить его. Он затих. Я медленно-медленно попятилась туда, где лежала моя корзинка с едой, и поставила малыша на пол. Он остался стоять, настороженно следя за мной. Я разжала руку, поставила метлу к стенке и нагнулась к корзинке. Краем глаза я видела, что ребенок уже успел ее открыть, но я застала его врасплох прежде, чем он успел что-нибудь взять. У меня с собой были яблоки, бутерброды, пинтовая бутылка молока и ломоть пирога, завернутый в бумажку. Пирогами своими я до сих пор горжусь: меня учила их печь моя матушка, а ее стряпня славилась на всю деревню. Я медленно, не делая резких движений, вытащила все из корзинки и разложила на полу перед мальчиком. Малыш стоял и дрожал, не трогаясь с места. Я улыбнулась, чтобы показать, что не желаю ему зла. Неудивительно, что он меня боялся. Не я ли только что ухватила его, как ястреб зайчика?
Внезапно мальчишка ахнул и указал пальцем куда-то мне за спину. Я, конечно, вздрогнула и обернулась, чтобы посмотреть, что его так напугало. Там ничего не было. Я обернулась – и увидела, что постреленок сгреб всю мою еду в охапку и бросился прочь. Я рассмеялась: это ведь старый трюк, и тем не менее малец меня провел. Значит, он вовсе не потерял голову от страха! Теперь я совсем уверилась, что дитя не иначе как волшебное. Я решила, что мне повезло: не всякому удается повидать живого домовенка, а уж тем более сделать ему добро! В наших сказках говорится, что услуги, оказанные домовым, даром не пропадают, а тем, кто причиняет им зло, приходится несладко.
Мужу я только раз сказала, что видела в подземелье одного из Малого народца. Муж посмеялся, но он мне не поверил. Он так до конца жизни и не принимал всерьез мои рассказы. Муж думал, что в университете правит настоящая современная наука и старым сказкам тут не место. Я его спрашивала, а что, если это не сказка, а самая что ни на есть реальность? Но муж говорил, что если бы все истории о древних существах были правдой, наука бы о них тоже знала. А ученые о них ничего не говорят. Муж у меня был человек толковый, но немножко зашоренный. Я так думаю, что он просто боялся. Ведь если в добрых сказках есть хотя бы доля правды, то и страшные сказки тоже могут оказаться правдой! Ну а я – я своего мужа любила и чтила, однако же предпочитала смотреть на мир в оба глаза.
Ну, поначалу-то муж меня убедил, что мальчишка мне просто померещился, однако же я увидела моего малыша снова, и потом встречалась с ним еще не единожды.
В следующий раз я шла из научного центра в библиотеку, дошла до середины тоннеля, И гляжу, под самой лампочкой стоит моя бутылка из-под молока, отмытая дочиста, а под ней – салфеточка, в которую были завернуты бутерброды, постиранная и отглаженная. Бутылка аж сверкает. Я улыбнулась. Это значит, малыши мне так «спасибо» сказали. Я очень порадовалась и оставила в тоннеле квартовую бутылку молока, еще несколько яблок и каравай домашнего хлеба, сдобного, с кусочками сала – наш старый семейный рецепт. Мне пришло в голову, что у малыша, должно быть, есть родители. Если я сама всегда была готова остаться без обеда, лишь бы детки мои были сыты, как же изголодались мама и папа малыша!
Много дней прошло, прежде чем я снова повстречалась с ними. Бутылки мне каждый раз возвращали чистыми и оставляли так, чтобы я их непременно заметила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45