Одной рукой он поднял Делано, другой прихватил кресло и оттащил на погруженную в прохладную тень галерею.
— Так-то лучше. — Кэт выпрямился и перевел дух: Делано оказался неожиданно тяжел.
Комната 114 была совсем рядом, с дверью из темного стекла. Уверенный, что стекло это изнутри прозрачно, Кэт постучал и, мгновение выждав, вошел.
— Вы и есть протеже Джонни Дэнвера? — не поприветствовал его вольготно развалившийся в черном бархатном кресле незнакомец. Он был в больших очках, таких же темных, как дверь его комнаты снаружи. Не удержавшись, Кэт оглянулся на дверь: действительно, сквозь нее отлично был виден сад. — Садитесь. — Хозяин показал на кресло напротив. — Что-нибудь выпьете? — предложил он без малейшего радушия.
— Благодарю вас, нет.
— Тогда сразу к делу. — Вопреки собственным словам, он надолго замолчал, разглядывая Кэта из-за очков, каждое стекло которых было величиной чуть ли не с блюдце. Кэт ответил ему таким же откровенным взглядом. Очевидно, незнакомец богат, и на вид ему лет шестьдесят пять — семьдесят. Блеклая, какая-то неблагородная седина, глубокие складки на лице, но волосы еще густые и модно подстрижены. — Так вот, к делу, — повторил он. — На вас-де можно положиться, уверяет Джонни. — Имя «Джонни» он произнес с явным пренебрежением. — Однако мое впечатление иное. Едва ступив на порог, вы разводите самодеятельность. — Фразы его были короткие, словно говорить длинными хозяину было лень. — Зачем вытаскивать Делано из сада? Кто вас просил? Нам что — вешать таблички «Руками не трогать»? Не позволяйте себе лишнего, Морейра.
— Здесь есть окулист?
Неожиданный вопрос поставил незнакомца в тупик.
— Окулист? — переспросил он, соображая.
— Наверное, найдется. Так пригласите его, — Кэт повысил голос, — посмотреть, сожжено у парня глазное дно или еще нет. Пока он сидел в саду на вашем солнышке…
— Ну, он пробыл там совсем недолго, — раздался голос у него из спиной. — Я сделаю замечание сестре, это ее недосмотр.
Кэт обернулся. Скрытая деревянной панелью вторая дверь была отворена, а на пороге стоял врач — маленький, ладный, в светло-зеленом халате и шапочке.
— Генрих, я не желаю иметь дело с этим типом, — объявил человек в очках. — Он не лоялен.
— Он и не обязан быть лояльным вам, генерал, — спокойно возразил врач, ступив в комнату и прикрывая дверь. — Если он будет лоялен Делано, этого достаточно.
Генерал? Кличка, что ли? Во всяком случае это мой работодатель собственной персоной.
— Не хочу, — повторил тот. — Дэнвер пусть катится ко всем чертям, а я не хочу!
— Бросьте, генерал, не стоит горячиться, — умиротворяюще проворковал доктор Генрих. — Посмотрите: он совершенно безвреден, а если рассердился из-за своего подопечного — так он абсолютно прав.
Генерал помолчал, обдумал эти слова и вдруг привычным, машинальным жестом снял очки, сложил и сунул в нагрудный карман. Кэт впился взглядом в его лицо, стремясь получше запомнить. И был изумлен неожиданно сделанным открытием. Те же синие глаза, хотя и выцветшие с возрастом, те же, пусть поседевшие, брови вразлет, те же линии скул и носа: генерал мог быть отцом или, на худой конец, дедом Виктора Делано. Ах нет, Делано три года назад перенес серию пластических операций. Тогда почему же?.. Кэт не успел додумать.
— Кэттан, — врач тронул его за плечо, — пройдемте со мной. Генерал, я думаю, не возражает.
— Послушайте! — вскинулся тот. — Я плачу бешеные деньги! И не желаю…
— Вы платите достаточные деньги, — твердо прервал его Генрих, — чтобы рассчитывать если не на лояльность, то на честное выполнение договора. Наш друг Кэттан, — добавил он воркующим голосом, от которого у Кэта поползли по спине мурашки, — находится в отчаянном положении. И не станет делать ничего себе во вред.
На пороге Кэт быстро оглянулся на генерала. Наверное, он старше, чем показалось с первого взгляда. Но зачем нужен Делано, похожий на него в молодости? Может, у генерала был сын или внук, который, например, погиб, и старикан теперь хочет заменить его другим? Глупо, но ведь нередко встречается. Вообще-то он старый маразматик, и идеи его могут оказаться самыми дикими.
Делано в галерее уже не было, осталось лишь пустое плетеное кресло. Генрих провел Кэта мимо нескольких тонированных стеклянных дверей.
— Заходите. — Доктор пропустил его в комнату под номером 121. — Присаживайтесь и подождите: вам принесут еды.
Кэт вошел, и при виде белых стен, больничной мебели и какой-то аппаратуры на белом столе у него засосало под ложечкой.
— Я не хочу есть.
— А я вас и не спрашиваю, — проворковал врач. — Вам говорят: подождите.
Кэт мрачно уселся на низкую кушетку. Ну и день сегодня: сперва альтау, теперь вот этот Генрих явно что-то задумал. Эх, Джонни, ты-то как мог связаться с этой бандой? Всю жизнь я считал тебя абсолютно честным, глубоко порядочным человеком. Впрочем, я и сам пока не преступник, однако же сюда попал.
Дверь открылась, девушка в светло-зеленом халате вкатила сервировальный столик.
— Приятного аппетита. — Она подвинула столик Кэту и тут же вышла.
Он не притронулся ни к бутербродам, ни к сухому печенью, лишь выпил полстакана сока, который показался кислым и неприятно теплым. Черт знает, чего от меня хотят! Выбраться бы отсюда поскорее.
Вернулся доктор Генрих, с плоской черной коробочкой, похожей на какую-то странную кассету.
— Ну вот, Кэттан, теперь я займусь вами. — Генрих вложил кассету в прорезь одного из четырех приборов на столе, быстро пробежался пальцами по маленькой клавиатуре на его стенке, и все четыре ящика засветились рядками разноцветной индикации. Кэт, сколько ни глядел, не мог даже приблизительно определить, что это за аппаратура: видимо, несерийное оборудование. — Снимите часы и покажите руки, — велел врач.
Кэт подчинился. Крепко взяв за запястья, Генрих внимательно осмотрел ладони, пальцы, прощупал каждый сустав, каждую косточку. Пальцы у этого доктора были сильные, жесткие, безжалостные. У Кэта появилось ощущение, будто Генрих размышляет, можно ли отрезать у него руки и пришить кому-то другому.
— Так, — изрек он наконец. — Полагаю, вы не склонны ни к дракам, ни к тяжелому физическому труду?
— Не склонен.
— Это хорошо — руки придется беречь. Пересядьте сюда. — Он указал на кресло у стола с приборами. — Отлично. Ладони в эту щель, обе. Глубже, глубже — вот так. Хорошо. Теперь сидите и не двигайтесь. — Он опустил вниз черный переключатель над самой щелью, и рукам Кэта стало тепло, затем это ощущение пропало.
Больше ничего не произошло. Доктор Генрих стоял рядом, облокотившись на прибор с небольшим дисплеем и смотрел, как на экране ползут снизу вверх строчки цифр и символов.
— Попробуйте шевельнуть руками, — сказал он через минуту. — Выньте.
Кэт хотел убрать руки — и не смог. Они были как неживые, словно доктор действительно их отрезал и просто приложил к старому месту. Он резко откинулся назад, и вытащенные кисти безжизненно упали на стол, совершенно белые, мертвые на вид.
— Ну, этого-то не надо, — буркнул Генрих. — Вовсе даже ни к чему.
— Как просили, — отозвался Кэт, стараясь скрыть, что ему не по себе.
Доктор Генрих вложил его руки обратно, запросил какие-то данные, поглядел на дисплей, удовлетворенно хмыкнул и запустил следующую часть программы.
— А вот теперь даже не пытайтесь шевелиться, — предупредил он. — Руки зафиксированы, но все равно не двигайтесь.
Кэт молча сидел, уставившись на два желтых огонька прямо перед глазами. Что бы там ни происходило с руками, он ничего не ощущал, только ноющую боль в груди, Похожую на запоздалое горькое сожаление. Всем своим существом он чувствовал, что против воли неотвратимо погружается в трясину какого-то неизвестного и жестокого преступления, откуда нет хода назад и где контракт заключают бессрочный.
Если бы не Анжелика… Если бы речь шла не о ней, а о нем самом, если бы деньги были нужны для него… Черта с два он бы тут сидел!
Преступные, проклятые деньги. Она же говорила, просила такого не делать. Разве на проклятых деньгах построишь счастье? Разве любовь выдержит такую тяжесть?
И этот несчастный Делано, игрушка впадающего в маразм старика, накачанный наркотиками и бездумно брошенный на ослепляющем солнце. Что с ним было? И еще важнее — что с ним будет? Чего ради Кэту предписано беречь его пуще глаза, даже от вредных мыслей? Господи, зачем все это?
— Ну вот, мы закончили, — оживился доктор Генрих. — Вынимайте руки и сидите, пока полностью не восстановится чувствительность. Можете потереть, шевелите пальцами — все, что угодно. Только ничего здесь не трогайте; я вернусь минут через пять.
Он ушел, а Кэт принялся, как мог, разминать онемевшие кисти. Зачем это? На коже он рассмотрел крошечные розовые точки, словно от встреленных в ткань электродов. Безумие какое-то!.. Неужели это со мной?
Вернулся непоседливый доктор.
~ Так, теперь дальше. С нашим Делано все в порядке. А вам сейчас предстоит кое-чему научиться. Как руки, еще не очень? Тогда продолжайте массировать. Собственно говоря, это для вашей же пользы: способ держать Делано в руках в самом буквальном смысле слова. Нрав у него не подарочек, довольно буйный. Ваш предшественник, отказавшись от контроля, на этом и погорел.
— Что с ним теперь?
— Да так, ничего особенного… Ну вот, друг мой, теперь надевайте эти перчатки. — Сдвинув переднюю панель второй стоящей перед Кэтом установки, Генрих достал лежащую внутри пару перчаток из незнакомого плотного материала, покрытого тонкой желтоватой сеткой, с подведенными к крагам проводками. — Хорошо. Теперь я включаю, и перчатки начинают двигать вам пальцы, а вы запоминаете движения. Как только доведете до автоматизма, так и закончим.
Перчатки, теплые изнутри и плотно охватившие руки, оказались как живые. Они заставляли пальцы шевелиться, сгибали их и разгибали в определенной, довольно простой последовательности, поворачивали туда-сюда обе кисти и вообще вели себя довольно нагло. Потом притихли, лишь едва напоминая о себе легким надавливанием, которому Кэт подчинялся, и наконец затихли.
— Запомнили? — Доктор Генрих отключил установку. — Теперь покажите, не снимая.
Кэт несколько раз повторил заученные движения.
— Замечательно. Это вы будете проделывать каждый день, например, вместо утренней гимнастики. Находясь рядом с Делано, разумеется.
— Зачем?
— Я же вам сказал, — проговорил Генрих своим воркующим голосом, от которого по спине у Кэта ползли мурашки, — чтобы легче было с ним ладить. Это мягкое, безобидное воздействие, которое не принесет никакого вреда и сделает его более покладистым. А теперь другой способ его обуздать, более радикальный — им вы будете пользоваться по мере необходимости. Старайтесь не злоупотреблять. — Генрих снова включил обучающие перчатки.
Новые движения были еще проще, здесь нужно было поворачивать и сгибать только кисти.
— Изумительно, — наконец сказал доктор и отключил свою аппаратуру. — Схватываете на лету. Теперь пройдемте. вы должны посмотреть, как это работает.
Выйдя на галерею, он повел Кэта напрямик через внутренний сад, где теперь сидели в тени у фонтана две молоденькие сестрички и весело хохотали. Они оборвали смех и молча проводили их взглядом.
— Прошу. — Генрих отворил дверь в темную комнату. — Проходите смелее. — Он вошел следом и закрыл дверь.
Кэт остановился у порога, привыкая к густому сумраку. В конце концов оказалось, что темнота не такая уж плотная: в углу горела лампа, накрытая материей, по краям которой пробивались полоски света. На кушетке он увидел темную фигуру.
— Вы хорошо начали, — сказал доктор Генрих, — еще бы немного он там посидел — и с глазами было бы плохо. А так ничего страшного. Встать! — неожиданно гаркнул он с удивительной для своего хрупкого сложения мощью.
Кэт вздрогнул, а Делано вскочил с кушетки.
— Прекрасно, — сказал Генрих нормальным голосом. — Видите? Он хорошо подчиняется, и если будет трудно, можете орать не стесняясь.
Делано молча стоял перед ними с тем же отсутствующим выражением лица, что и в саду.
— Когда мне его отдадут?
— Завтра. Вам позвонят и скажут, куда приезжать. А теперь ваше второе сильнодействующее средство контроля. Вашему, гм, пациенту, видите ли, свойственно лезть на рожон. И чтобы не повадно было…
— Почему вы не хотите помочь ему сделаться спокойным и тихим? Раз и навсегда?
— На этот счет, друг мой Кэттан, есть свои соображения. У генерала — не у нас, медиков… Будьте добры, вот это движение. — Генрих шевельнул руками, поворачивая кисти.
Сознавая, что все равно через это придется пройти, и чувствуя, как внутри все леденеет, Кэт четко повторил освоенные несколько минут тому назад движения. Делано мгновение стоял тихо. Потом протяжно застонал и мягко упал на колени, согнулся, закрывая лицо руками, и повалился на пол Кэту под ноги.
— Что это?!
Генрих не ответил, отступая и прислоняясь к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Так-то лучше. — Кэт выпрямился и перевел дух: Делано оказался неожиданно тяжел.
Комната 114 была совсем рядом, с дверью из темного стекла. Уверенный, что стекло это изнутри прозрачно, Кэт постучал и, мгновение выждав, вошел.
— Вы и есть протеже Джонни Дэнвера? — не поприветствовал его вольготно развалившийся в черном бархатном кресле незнакомец. Он был в больших очках, таких же темных, как дверь его комнаты снаружи. Не удержавшись, Кэт оглянулся на дверь: действительно, сквозь нее отлично был виден сад. — Садитесь. — Хозяин показал на кресло напротив. — Что-нибудь выпьете? — предложил он без малейшего радушия.
— Благодарю вас, нет.
— Тогда сразу к делу. — Вопреки собственным словам, он надолго замолчал, разглядывая Кэта из-за очков, каждое стекло которых было величиной чуть ли не с блюдце. Кэт ответил ему таким же откровенным взглядом. Очевидно, незнакомец богат, и на вид ему лет шестьдесят пять — семьдесят. Блеклая, какая-то неблагородная седина, глубокие складки на лице, но волосы еще густые и модно подстрижены. — Так вот, к делу, — повторил он. — На вас-де можно положиться, уверяет Джонни. — Имя «Джонни» он произнес с явным пренебрежением. — Однако мое впечатление иное. Едва ступив на порог, вы разводите самодеятельность. — Фразы его были короткие, словно говорить длинными хозяину было лень. — Зачем вытаскивать Делано из сада? Кто вас просил? Нам что — вешать таблички «Руками не трогать»? Не позволяйте себе лишнего, Морейра.
— Здесь есть окулист?
Неожиданный вопрос поставил незнакомца в тупик.
— Окулист? — переспросил он, соображая.
— Наверное, найдется. Так пригласите его, — Кэт повысил голос, — посмотреть, сожжено у парня глазное дно или еще нет. Пока он сидел в саду на вашем солнышке…
— Ну, он пробыл там совсем недолго, — раздался голос у него из спиной. — Я сделаю замечание сестре, это ее недосмотр.
Кэт обернулся. Скрытая деревянной панелью вторая дверь была отворена, а на пороге стоял врач — маленький, ладный, в светло-зеленом халате и шапочке.
— Генрих, я не желаю иметь дело с этим типом, — объявил человек в очках. — Он не лоялен.
— Он и не обязан быть лояльным вам, генерал, — спокойно возразил врач, ступив в комнату и прикрывая дверь. — Если он будет лоялен Делано, этого достаточно.
Генерал? Кличка, что ли? Во всяком случае это мой работодатель собственной персоной.
— Не хочу, — повторил тот. — Дэнвер пусть катится ко всем чертям, а я не хочу!
— Бросьте, генерал, не стоит горячиться, — умиротворяюще проворковал доктор Генрих. — Посмотрите: он совершенно безвреден, а если рассердился из-за своего подопечного — так он абсолютно прав.
Генерал помолчал, обдумал эти слова и вдруг привычным, машинальным жестом снял очки, сложил и сунул в нагрудный карман. Кэт впился взглядом в его лицо, стремясь получше запомнить. И был изумлен неожиданно сделанным открытием. Те же синие глаза, хотя и выцветшие с возрастом, те же, пусть поседевшие, брови вразлет, те же линии скул и носа: генерал мог быть отцом или, на худой конец, дедом Виктора Делано. Ах нет, Делано три года назад перенес серию пластических операций. Тогда почему же?.. Кэт не успел додумать.
— Кэттан, — врач тронул его за плечо, — пройдемте со мной. Генерал, я думаю, не возражает.
— Послушайте! — вскинулся тот. — Я плачу бешеные деньги! И не желаю…
— Вы платите достаточные деньги, — твердо прервал его Генрих, — чтобы рассчитывать если не на лояльность, то на честное выполнение договора. Наш друг Кэттан, — добавил он воркующим голосом, от которого у Кэта поползли по спине мурашки, — находится в отчаянном положении. И не станет делать ничего себе во вред.
На пороге Кэт быстро оглянулся на генерала. Наверное, он старше, чем показалось с первого взгляда. Но зачем нужен Делано, похожий на него в молодости? Может, у генерала был сын или внук, который, например, погиб, и старикан теперь хочет заменить его другим? Глупо, но ведь нередко встречается. Вообще-то он старый маразматик, и идеи его могут оказаться самыми дикими.
Делано в галерее уже не было, осталось лишь пустое плетеное кресло. Генрих провел Кэта мимо нескольких тонированных стеклянных дверей.
— Заходите. — Доктор пропустил его в комнату под номером 121. — Присаживайтесь и подождите: вам принесут еды.
Кэт вошел, и при виде белых стен, больничной мебели и какой-то аппаратуры на белом столе у него засосало под ложечкой.
— Я не хочу есть.
— А я вас и не спрашиваю, — проворковал врач. — Вам говорят: подождите.
Кэт мрачно уселся на низкую кушетку. Ну и день сегодня: сперва альтау, теперь вот этот Генрих явно что-то задумал. Эх, Джонни, ты-то как мог связаться с этой бандой? Всю жизнь я считал тебя абсолютно честным, глубоко порядочным человеком. Впрочем, я и сам пока не преступник, однако же сюда попал.
Дверь открылась, девушка в светло-зеленом халате вкатила сервировальный столик.
— Приятного аппетита. — Она подвинула столик Кэту и тут же вышла.
Он не притронулся ни к бутербродам, ни к сухому печенью, лишь выпил полстакана сока, который показался кислым и неприятно теплым. Черт знает, чего от меня хотят! Выбраться бы отсюда поскорее.
Вернулся доктор Генрих, с плоской черной коробочкой, похожей на какую-то странную кассету.
— Ну вот, Кэттан, теперь я займусь вами. — Генрих вложил кассету в прорезь одного из четырех приборов на столе, быстро пробежался пальцами по маленькой клавиатуре на его стенке, и все четыре ящика засветились рядками разноцветной индикации. Кэт, сколько ни глядел, не мог даже приблизительно определить, что это за аппаратура: видимо, несерийное оборудование. — Снимите часы и покажите руки, — велел врач.
Кэт подчинился. Крепко взяв за запястья, Генрих внимательно осмотрел ладони, пальцы, прощупал каждый сустав, каждую косточку. Пальцы у этого доктора были сильные, жесткие, безжалостные. У Кэта появилось ощущение, будто Генрих размышляет, можно ли отрезать у него руки и пришить кому-то другому.
— Так, — изрек он наконец. — Полагаю, вы не склонны ни к дракам, ни к тяжелому физическому труду?
— Не склонен.
— Это хорошо — руки придется беречь. Пересядьте сюда. — Он указал на кресло у стола с приборами. — Отлично. Ладони в эту щель, обе. Глубже, глубже — вот так. Хорошо. Теперь сидите и не двигайтесь. — Он опустил вниз черный переключатель над самой щелью, и рукам Кэта стало тепло, затем это ощущение пропало.
Больше ничего не произошло. Доктор Генрих стоял рядом, облокотившись на прибор с небольшим дисплеем и смотрел, как на экране ползут снизу вверх строчки цифр и символов.
— Попробуйте шевельнуть руками, — сказал он через минуту. — Выньте.
Кэт хотел убрать руки — и не смог. Они были как неживые, словно доктор действительно их отрезал и просто приложил к старому месту. Он резко откинулся назад, и вытащенные кисти безжизненно упали на стол, совершенно белые, мертвые на вид.
— Ну, этого-то не надо, — буркнул Генрих. — Вовсе даже ни к чему.
— Как просили, — отозвался Кэт, стараясь скрыть, что ему не по себе.
Доктор Генрих вложил его руки обратно, запросил какие-то данные, поглядел на дисплей, удовлетворенно хмыкнул и запустил следующую часть программы.
— А вот теперь даже не пытайтесь шевелиться, — предупредил он. — Руки зафиксированы, но все равно не двигайтесь.
Кэт молча сидел, уставившись на два желтых огонька прямо перед глазами. Что бы там ни происходило с руками, он ничего не ощущал, только ноющую боль в груди, Похожую на запоздалое горькое сожаление. Всем своим существом он чувствовал, что против воли неотвратимо погружается в трясину какого-то неизвестного и жестокого преступления, откуда нет хода назад и где контракт заключают бессрочный.
Если бы не Анжелика… Если бы речь шла не о ней, а о нем самом, если бы деньги были нужны для него… Черта с два он бы тут сидел!
Преступные, проклятые деньги. Она же говорила, просила такого не делать. Разве на проклятых деньгах построишь счастье? Разве любовь выдержит такую тяжесть?
И этот несчастный Делано, игрушка впадающего в маразм старика, накачанный наркотиками и бездумно брошенный на ослепляющем солнце. Что с ним было? И еще важнее — что с ним будет? Чего ради Кэту предписано беречь его пуще глаза, даже от вредных мыслей? Господи, зачем все это?
— Ну вот, мы закончили, — оживился доктор Генрих. — Вынимайте руки и сидите, пока полностью не восстановится чувствительность. Можете потереть, шевелите пальцами — все, что угодно. Только ничего здесь не трогайте; я вернусь минут через пять.
Он ушел, а Кэт принялся, как мог, разминать онемевшие кисти. Зачем это? На коже он рассмотрел крошечные розовые точки, словно от встреленных в ткань электродов. Безумие какое-то!.. Неужели это со мной?
Вернулся непоседливый доктор.
~ Так, теперь дальше. С нашим Делано все в порядке. А вам сейчас предстоит кое-чему научиться. Как руки, еще не очень? Тогда продолжайте массировать. Собственно говоря, это для вашей же пользы: способ держать Делано в руках в самом буквальном смысле слова. Нрав у него не подарочек, довольно буйный. Ваш предшественник, отказавшись от контроля, на этом и погорел.
— Что с ним теперь?
— Да так, ничего особенного… Ну вот, друг мой, теперь надевайте эти перчатки. — Сдвинув переднюю панель второй стоящей перед Кэтом установки, Генрих достал лежащую внутри пару перчаток из незнакомого плотного материала, покрытого тонкой желтоватой сеткой, с подведенными к крагам проводками. — Хорошо. Теперь я включаю, и перчатки начинают двигать вам пальцы, а вы запоминаете движения. Как только доведете до автоматизма, так и закончим.
Перчатки, теплые изнутри и плотно охватившие руки, оказались как живые. Они заставляли пальцы шевелиться, сгибали их и разгибали в определенной, довольно простой последовательности, поворачивали туда-сюда обе кисти и вообще вели себя довольно нагло. Потом притихли, лишь едва напоминая о себе легким надавливанием, которому Кэт подчинялся, и наконец затихли.
— Запомнили? — Доктор Генрих отключил установку. — Теперь покажите, не снимая.
Кэт несколько раз повторил заученные движения.
— Замечательно. Это вы будете проделывать каждый день, например, вместо утренней гимнастики. Находясь рядом с Делано, разумеется.
— Зачем?
— Я же вам сказал, — проговорил Генрих своим воркующим голосом, от которого по спине у Кэта ползли мурашки, — чтобы легче было с ним ладить. Это мягкое, безобидное воздействие, которое не принесет никакого вреда и сделает его более покладистым. А теперь другой способ его обуздать, более радикальный — им вы будете пользоваться по мере необходимости. Старайтесь не злоупотреблять. — Генрих снова включил обучающие перчатки.
Новые движения были еще проще, здесь нужно было поворачивать и сгибать только кисти.
— Изумительно, — наконец сказал доктор и отключил свою аппаратуру. — Схватываете на лету. Теперь пройдемте. вы должны посмотреть, как это работает.
Выйдя на галерею, он повел Кэта напрямик через внутренний сад, где теперь сидели в тени у фонтана две молоденькие сестрички и весело хохотали. Они оборвали смех и молча проводили их взглядом.
— Прошу. — Генрих отворил дверь в темную комнату. — Проходите смелее. — Он вошел следом и закрыл дверь.
Кэт остановился у порога, привыкая к густому сумраку. В конце концов оказалось, что темнота не такая уж плотная: в углу горела лампа, накрытая материей, по краям которой пробивались полоски света. На кушетке он увидел темную фигуру.
— Вы хорошо начали, — сказал доктор Генрих, — еще бы немного он там посидел — и с глазами было бы плохо. А так ничего страшного. Встать! — неожиданно гаркнул он с удивительной для своего хрупкого сложения мощью.
Кэт вздрогнул, а Делано вскочил с кушетки.
— Прекрасно, — сказал Генрих нормальным голосом. — Видите? Он хорошо подчиняется, и если будет трудно, можете орать не стесняясь.
Делано молча стоял перед ними с тем же отсутствующим выражением лица, что и в саду.
— Когда мне его отдадут?
— Завтра. Вам позвонят и скажут, куда приезжать. А теперь ваше второе сильнодействующее средство контроля. Вашему, гм, пациенту, видите ли, свойственно лезть на рожон. И чтобы не повадно было…
— Почему вы не хотите помочь ему сделаться спокойным и тихим? Раз и навсегда?
— На этот счет, друг мой Кэттан, есть свои соображения. У генерала — не у нас, медиков… Будьте добры, вот это движение. — Генрих шевельнул руками, поворачивая кисти.
Сознавая, что все равно через это придется пройти, и чувствуя, как внутри все леденеет, Кэт четко повторил освоенные несколько минут тому назад движения. Делано мгновение стоял тихо. Потом протяжно застонал и мягко упал на колени, согнулся, закрывая лицо руками, и повалился на пол Кэту под ноги.
— Что это?!
Генрих не ответил, отступая и прислоняясь к стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32