«А разве я этого не заслужила ?… Я считала себя верной женой, а любила при этом другого…» Королеву замутило от вины и стыда. Но некоторое время спустя к ней все-таки вернулось самообладание, и Гвенвифар принялась обдумывать то неприятное положение, в котором она очутилась.
Она находится в замке Мелеагранта — старом замке ее отца. Ее изнасиловали и держат в заточении, и Мелеагрант заявил, что намерен владеть этим островным королевством по праву ее супруга. Нет, этого Артур не допустит. Что бы он ни думал о самой Гвенвифар, он все равно пойдет войной на Мелеагранта — хотя бы ради чести Верховного короля. Наверное, это будет нелегко, но возможно — отбить остров у Мелеагранта. Она не знала, каков боец из Мелеагранта, если не считать того случая, подумала королева с несвойственным ей мрачным юмором, когда его противник — беспомощная женщина. Но как бы там ни было, ему не выстоять против Артура, нанесшего сокрушительное поражение саксам при горе Бадон.
А после этого ей придется предстать перед Артуром и поведать, что с ней произошло. Нет, лучше уж покончить с собой. Невзирая на все старания, Гвен не могла представить, как же она будет рассказывать Артуру о том, что Мелеагрант сделал с нею… «Я должна была сопротивляться упорнее… Артур в сражениях смотрит в лицо смерти; однажды он получил такую рану, что на полгода оказался прикован к постели. А я… я перестала бороться после нескольких оплеух…» Если бы она была колдуньей, как Моргейна! Она бы превратила этого мерзавца в свинью! Но Моргейна никогда не очутилась бы в лапах у Мелеагранта — она сразу учуяла бы западню. И кроме того, она всегда носит с собой этот свой маленький кинжал — возможно, она и не убила бы
Мелеагранта, но он надолго потерял бы желание — а может, и возможность! — насиловать женщин!
Гвенвифар съела и выпила, что смогла, умылась и почистила испачканную одежду.
День начал клониться к вечеру. Надеяться было не на что; ее никто не хватится, и никто не придет к ней на помощь, пока Мелеагрант не начнет похваляться своим деянием и не объявит себя супругом дочери короля Леодегранса. Она ведь приехала сюда по своей воле, в сопровождении двух соратников Артура. До тех пор, пока Артур не вернется с южного побережья, — а может, еще дней десять после этого, пока не минует назначенный срок ее возвращения, король не заподозрит, что дело неладно.
«О, Моргейна, почему я тебя не послушала? Ты ведь предупреждала, что Мелеагрант — негодяй…» На миг Гвенвифар почудилось бледное, бесстрастное лицо ее невестки — спокойное, немного насмешливое. Видение было таким отчетливым, что Гвенвифар протерла глаза. Моргейна смеется над ней? Но нет, все развеялось — видение оказалось всего лишь игрой света.
«А вдруг она сумеет увидеть меня при помощи своих чар… вдруг она пришлет кого-нибудь на помощь… нет, она не станет мне помогать, она меня ненавидит… она лишь посмеется над моими злоключениями…» Но потом Гвенвифар вспомнилось: Моргейна могла потешаться и насмешничать, но если случалась беда, никто не мог сравниться с нею в доброте. Моргейна ухаживала за ней и утешала ее, когда у нее случился выкидыш; Моргейна сама захотела помочь королеве, хоть Гвенвифар и возражала, и дала ей амулет. Может, Моргейна и вправду не питает к ней ненависти. Возможно, насмешками Моргейна лишь защищалась от гордыни Гвенвифар, от ее язвительных замечаний в адрес чародейств Авалона.
Понемногу комнату заволокли сумерки. Надо ей было вовремя догадаться и попросить какую-нибудь свечку или лампу. Похоже, что ей предстоит провести здесь вторую ночь. А Мелеагрант может вернуться… При одной лишь мысли об этом Гвенвифар похолодело от ужаса; у нее до сих пор болело все тело, губы распухли, на плечах — и, наверное, и на лице, — проступили синяки. И хотя сейчас, пока Гвенвифар была одна, она могла спокойно думать о том, как можно сражаться с Мелеагрантом и, возможно, заставить его отступить, гложущий страх подсказывал ей, что стоит лишь Мелеагранту прикоснуться к ней, как она в ужасе съежится и позволит ему делать все, что угодно, лишь бы ее не били… она боялась новых побоев, так боялась…
Разве сможет Артур простить ее? Ее ведь не избили до потери сознания — она сдалась после нескольких ударов… Как сможет он принять ее обратно и продолжать любить и чтить, как свою королеву, если она позволила другому мужчине овладеть ею?
Он не возражал, когда она и Ланселет… он сам был частью этого… если в том и был грех, то она совершила его не сама, а по желанию мужа…
О, да, но ведь Ланселет был его родственником и ближайшим другом…
Снаружи донесся какой-то шум. Гвенвифар попыталась выглянуть в окно, но опять не увидела ничего, кроме все того же угла скотного двора и все той же мычащей коровы. Действительно, откуда-то долетал шум, крики и звон оружия, но Гвенвифар не могла ничего разглядеть, а шум, приглушенный стенами, был неразборчив. Возможно, это просто негодяи Мелеагранта затеяли драку во дворе, или даже — о, нет! Господи, спаси и сохрани! — убивают ее спутников. Королева попыталась извернуться, чтобы удобнее было смотреть через щель в ставнях, но у нее ничего не вышло.
Но тут по лестнице застучали шаги. Дверь распахнулась, и Гвенвифар, со страхом обернувшись, увидела Мелеагранта с мечом в руках.
— Убирайся в дальнюю комнату! — приказал он. — И чтоб ни звука, или тебе же хуже будет!
«Неужели кто-то все-таки пришел мне на помощь?» Судя по виду, Мелеагрант сейчас готов был на любое безумство и уж точно не стал бы объяснять Гвенвифар, что происходит. Она медленно попятилась по направлению к маленькой комнатке. Мелеагрант последовал за ней, не выпуская меча из рук; Гвенвифар задрожала и сжалась в ожидании удара… Что он сделает — убьет ее или постарается сохранить как заложницу на случай бегства?
Гвенвифар так никогда и не узнала, что же он замышлял. Внезапно голова Мелеагранта развалилась, и во все стороны брызнули кровь и мозги; Мелеагрант неестественно медленно опустился на пол — и Гвенвифар тоже осела, теряя сознание. Но прежде, чем она оказалась на полу, ее подхватил Ланселет.
— Госпожа моя, моя королева… любимая!
Он прижал Гвенвифар к себе, и королева, еще не очнувшись до конца, поняла, что он покрывает ее лицо поцелуями. Она не пыталась возразить; все это было словно во сне. Мелеагрант валялся на полу в луже крови, рядом лежал его меч. Ланселету пришлось перенести королеву через труп, прежде чем он смог поставить ее на ноги.
— Откуда… откуда ты узнал? — запинаясь, пробормотала Гвенвифар.
— Моргейна, — коротко пояснил Ланселет. — Когда я вернулся в Камелот, она сказала, что пыталась уговорить тебя не уезжать, не дождавшись моего возвращения. Она предчувствовала, что тут какая-то ловушка. Я взял коня и поехал следом за тобой, прихватив полдюжины воинов. Твою охрану я нашел в лесу, неподалеку отсюда — их связали и заткнули рты кляпами. После того, как я их освободил, остальное уже было несложно — этот мерзавец явно думал, что ему нечего бояться.
Ланселет лишь сейчас отстранился настолько, чтобы разглядеть синяки, покрывающие лицо и тело Гвенвифар, разорванное платье, разбитые, распухшие губы. Он коснулся дрожащими пальцами ее губ.
— Теперь я жалею, что он умер так быстро, — сказал он. — Я с радостью заставил бы его страдать, как страдала ты, — любовь моя, бедная моя, что же он с тобой сделал…
— Ты не знаешь, — прошептала Гвенвифар, — ты не знаешь…
И, снова разрыдавшись, она прижалась к Ланселету.
— Ты пришел, ты пришел, я думала, что никто за мной не придет, что я больше никому не нужна, что никто не захочет даже прикоснуться ко мне, раз меня так опозорили…
Ланселет обнял ее и принялся целовать с неистовой нежностью
— Опозорена? Ты? Нет, это он опозорен, он, и он за это заплатил… — бормотал он между поцелуями. — Я думал, что потерял тебя навеки, что этот негодяй убил тебя, но Моргейна сказала, что нет, что ты жива…
Даже сейчас в Гвенвифар на миг вспыхнули страх и негодование: неужели Моргейне известно, как ее унизили? О Боже, только бы Моргейна этого не знала! Она не выдержит, если Моргейна будет знать обо всем!
— А что сэр Экторий? Сэр Лукан…
— С Луканом все в порядке; Экторий уже немолод и перенес тяжелое потрясение, но нет причин бояться, что он умрет, — сказал Ланселет. — Тебе нужно спуститься вниз, любимая, и noказаться им, чтоб они знали, что их королева жива.
Гвенвифар взглянула на свое порванное платье и нерешительно коснулась покрытого синяками лица.
— Может быть, я немного задержусь и приведу себя в порядок? Я не хочу, чтобы они видели… — Гвенвифар не договорила — что-то сдавило ей горло.
Ланселет мгновение поколебался, затем кивнул.
— Да, верно. Пусть они думают, что он не посмел оскорбить тебя. Так будет лучше. Я пришел один, потому что знал, что смогу справиться с Мелеагрантом; остальные сейчас внизу. Давай я обыщу другие комнаты — подобный негодяй наверняка держал при себе какую-нибудь женщину.
Ланселет ненадолго вышел, и Гвенвифар почувствовала, что ей почти не под силу даже на миг упустить его из виду. Она осторожно отодвинулась подальше от валяющегося на полу трупа Мелеагранта, глядя на него, словно на тушу волка, убитого пастухом, и даже вид крови не внушал ей отвращения. Мгновение спустя Ланселет вернулся.
— Тут рядом есть чистая комната, а в сундуках там сложено кое-что из женской одежды. Кажется, это комната старого короля. Там есть даже зеркало.
Он провел Гвенвифар по коридору. Эта комната была чисто подметена, и тюфяк на кровати был набит свежей соломой и застелен простынями, одеялами и шкурами — не особенно чистыми, но все-таки не отталкивающими. У стены стоял резной сундук — Гвенвифар узнала его. В сундуке она нашла три платья; одно из них она видела на Альенор, а остальные два были сшиты на женщину повыше. Взгляд Гвенвифар затуманился слезами. Разглаживая платья, она подумала: «Должно быть, это платья моей матери. Почему отец так и не отдал их Альенор? — Но затем ей подумалось:
— Я никогда не знала своего отца. Я совершенно не представляю, что он был за человек; я знаю лишь, что он был моим отцом». Эта мысль так опечалила Гвенвифар, что она едва не расплакалась снова.
— Я надену вот это, — сказала королева и слабо рассмеялась. — Если управлюсь без служанки… Ланселет нежно коснулся ее лица.
— Я сам одену тебя, моя леди.
Он начал помогать Гвенвифар снимать порванное платье. Но затем лицо его исказилось, и он подхватил полураздетую Гвенвифар на руки.
— Когда я думаю, что этот… это животное касалось тебя… — произнес он, спрятав лицо на груди Гвенвифар, — а я, любя тебя, не смел даже притронуться…
Несмотря на все свое благочестие, Гвенвифар могла сейчас думать лишь об одном: она так старалась быть добродетельной, так старалась держать себя в руках, а Бог в ответ отдал ее в руки Мелеагранта, на позор и муки! А Ланселет, что предлагал ей любовь и нежность, но ушел с ее пути, чтоб не предать своего родича, — Ланселет оказался тому свидетелем! Гвенвифар повернулась и обняла его.
— Ланселет, — прошептала она, — любимый мой, желанный… прогони память о том, что он со мною сделал… давай задержимся здесь еще ненадолго…
На глаза Ланселета навернулись слезы; он бережно положил Гвенвифар на кровать, лаская ее дрожащими руками.
«Бог не вознаградил меня за добродетель. Так почему же я думаю, что он станет меня карать? — Но последовавшая за этим мысль напугала Гвенвифар. — А может, никакого Бога нет — вообще никаких богов нет. Возможно, все это выдумали священники, чтоб говорить людям, что нам делать, и чего не делать, и во что верить, и чтобы отдавать распоряжения самому королю». Она приподнялась и притянула Ланселета к себе; ее распухшие губы коснулись его губ, ее руки заскользили по телу любимого, на этот раз — без страха и стыда. Гвенвифар не испытывала более сомнений. Артур? Артур не защитил ее от изнасилования. Она перенесла выпавшие ей страдания — теперь же она возьмет свое. Артур сам подтолкнул ее к тому, чтоб возлечь с Ланселетом, и теперь она будет делать что пожелает.
Два часа спустя они рука об руку покинули замок Мелеагранта. Они ехали рядом, время от времени касаясь друг друга, и Гвенвифар ни о чем более не беспокоилась; она, не таясь, смотрела на Ланселета, и глаза ее сияли радостью. Она обрела свою истинную любовь, и впредь даже не подумает ни от кого ее скрывать.
Глава 5
«Жрицы медленно идут по поросшему тростником берегу Авалона и несут факелы… Мне следовало бы находиться среди них, но я почему-то не могу… Вивиана рассердится, что я не иду вместе с ними, но я словно стою на дальнем берегу и не могу произнести слово, которое перенесло бы меня к ним…»
Врана идет медленно, и лицо ее покрыто морщинами — я никогда не видела ее такой, — а на виске появилась седая прядь… Волосы ее распущены; неужели она все еще дева, хранящая себя для бога? Ветер колышет пламя факелов и треплет белое одеяние Враны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44