Прошу вас, выслушайте меня со вниманием. Я знаю вас лично куда лучше, чем может показаться – я был среди тех, кто изучал ваше судебное дело и тогда – шесть лет назад, и относительно недавно, когда вы были выданы Порт-Иллири. Поверьте мне, я отдаю вам должное – и как противнику, и как человеку. Ну так ответьте мне – зачем вам, заведомому атеисту и нулевику, нужно все это?
Стриж пожал плечами.
– Я уже сказал. Вы видели живые факелы у придорожных столбов, смотрели на хладнокровно вивисецированных людей? Я в меру своих возможностей не даю вам экспортировать такую практику сюда, на эту землю.
Барт сардонически улыбнулся.
– Не торопитесь с выводами. Я видел всякое, я сам потерял семью. Юлиус… скажите ему вы.
Коротко стриженный референт Барта подтянул поближе своего “ручного” сайбера и с цепким интересом, без особой вежливости, посмотрел прямо в спокойные глаза Стрижа.
– Вы знаете меня, Дезет.
– Не припомню.
– Я – Фантом.
– Шеф пси-спецслужбы Каленусии?
– Он самый. Вы имеете основания мне не верить и, тем не менее, я говорю правду – мы не хотели этого. Мы не хотели ни факелов, ни крови, ни массовых расстрелов. События вышли из-под контроля. Почему так произошло? Кто знает… Сенс-дар – лишь предлог для нетерпимости и жестокостей. Должно быть, подобная возможность заложена в природе человека, псионика или нет – неважно. Вы сами не безгрешны, Стриж, не вам судить других. Я не жду от вас немедленного отказа от вашей позиции по восточным территориям, я только предлагаю подумать – не открываете ли вы тем самым новую страницу фанатизма?
Стриж задумался. В словах каленусийца был свой резон. Барт и Юлиус Вэнс настороженно ждали. Дезет не стал затягивать их ожидание.
– Я выслушал вас, господа. Все, что вы сказали, сводится к одному: цели наши, мол, были благородны, результаты оказались плачевны. Я выслушал, я понял. Что ж, подобное случалось, и не раз. Пусть так, но свободный северо-восток уже состоялся. У нас нет желания мстить и тем самым вмешиваться в дела Каленусии, но факт нашего существования уже не отменить – у вас для этого не найдется ни сил, ни возможностей. Вам придется считаться с фактами, хотите вы того или нет. Но я понял – и вас, мастер президент, и вас, Юлиус Вэнс; поверьте, то, что вы сейчас сказали, останется в моей памяти навсегда. Мы постараемся не повторять ваших ошибок. Это трудно – но мы будем стараться.
Барт молча переглянулся с Фантомом. Оба встали одновременно.
– Прощайте, Дезет. Я ничего не обещаю вам, в том числе не обещаю признания независимости северо-восточных территорий.
– Прощайте, президент. Рад был познакомиться лично. А для признания еще наступит время.
– Прощайте, Стриж. Мне кажется, можно сказать “до свидания”?
– До встречи, Фантом. С такими людьми, как вы, она, видимо, неизбежна…
Стриж подошел к окну, чтобы проводить взглядом эту странную пару. Он не подозревал, что видит Барта в последний раз, что через три месяца глава Каленусии будет расстрелян в упор неизвестным террористом-смертником, а в Калинус-Холле с общего согласия утвердится новый президент, безмерно популярный генерал, герой нации, он же Юлиус Вэнс. А сейчас – сейчас каленусийцы вместе шли к вертолету. Зимний дождь со снегом поливал стекло, беспощадно смазывая картинку…
* * *
…Оттон Иллирианский вошел, заметно стараясь придать оплывшему телу некое подобие статного вида. Завитые виски чуть взмокли от пота, яркие глаза гневно сверкали. Он демонстративно не принял вежливо протянутую руку Стрижа и тяжело упал в кресло.
Секунды шли – иллирианский диктатор молчал. Стриж припомнил другое место и свое собственное молчание, брань и угрозы принцепса, но на лице бывшего сардара не отразилось ничего, кроме холодно-вежливого внимания.
Хозяин Иллиры неожиданно грустно вздохнул, вытащил смятый платок и по-стариковски вытер взмокшее лицо.
– Ну что, сынок, добился своего? Рад? По глазам вижу – да. Махнул из грязи в консулы, решил, что со мною сравнялся?
Оттон тяжело закашлялся – губы диктатора посинели, он сердито сплюнул в драгоценную ткань.
– Врешь. Себе врешь, сынок. Был ты шавкой для поручений, ею и остался. В драке хорош, не спорю, а в политике тебе шею свернут. Ты справедливости хочешь – дурак, справедливость – это когда ничья. Ничья противна сердцу человека. Власть – наркотик, власть – ошейник золотой, теперь прощайся с прежней долей, сынок – ты о ней еще пожалеешь. Честной жизни хочешь? Не будет тебе покоя. Хочешь добра? А кто его не хочет – только добро у каждого свое. Твое добро – большое, оно еще подрастет, оно людишек придавит, вот когда их косточки хрустнут, тогда мы сравняемся в мудрости, сынок… Унижению моему радуешься? Нет? Врешь – радуешься, хоть на донышке души, но рад. Смотри-смотри… Смотри на меня хорошенько. Нравится?
Дряблые, безобразные щеки Оттона тряслись как студень, подкрашенные брови болезненно заломились, будто диктатор собирался заплакать, хотя яростные карие глаза оставались сухи и чисты.
– Смотри получше. Я – это ты, я – это лучшее будущее твое. Лучшее! Если тебе, подкидыш, повезет, если тебя свои не пристрелят, не отравят, не выкинут обратно в грязь, где место тебе отроду отведено, во веки веков, во имя Звезд и Разума. Dixi.
Стриж встал, прошелся по просторной, полупустой комнате, остановился у окна, скрестив руки на груди. Диктатор мучительно, астматически кашлял.
– Налить вам воды?
Оттон вяло махнул рукой.
– Гуманист хренов.
– А вы все так же цветисто ругаетесь, вашество.
– Ругаюсь, значит, жив.
– Что, настолько плохо?
– Устал я, сынок, устал, исчерпан и истощен.
Принцепс иронически всхохотнул, колыхнув жирным, оплывшим телом. Стриж налил подогретой ключевой воды в бокал.
– Подпишите мировую?
– А ты ожидал, что я отвечу “нет”? Разочаруйся – повода не дам, подпишу, мерзавец. Вообще-то, я рад видеть тебя, ты лучшая поделка в моей жизни.
Оттон выпил воду, вытер дряблые губы платком и крепко стиснув дорогое перо, подписал документ.
– Возьми и утешься, щенок. Все бумаги относительны – надежны только хорошие солдаты. Иногда. Ха!
Стриж убрал договор, незаметно подавив улыбку. Принцепс тяжело поднялся с кресла.
– Не провожай меня – без суррогатного почета обойдусь. А насчет того, что я сказал, веришь ли, не веришь, но помни. Помни, тебе полезно, сынок…
* * *
Вечером того же дня Стриж шел по дороге, убегающей от окраины Арбела в сторону холмов. Охрана отстала, обманутая одним из тех приемов, которыми в совершенстве владел бывший сардар. Стриж шел, оставляя одинокую цепь следов на тонком белом полотне снега. Он знал, что среди бесчисленного множества укрытых этим снегом могильных холмиков нет того, самого дорогого. Прах сострадалистки – невесомый пепел – давно смешался с речной водой.
Дезет дошел до вершины холма и остановился там, вдыхая холодный чистый воздух. Река медленно несла свинцово-серую, не тронутую льдом воду на север.
“Я хотел спасти ее,” – подумал Стриж. “Хотел, стремился всей душой и не сумел, и никто в этом не виноват, никто, кроме меня самого. И я получил то, чего не хотел, чего не заслуживаю и к чему не стремился никогда – власть. Прав ли в своем изощренном цинизме его величие, принцепс иллирианский? Наверное, по-своему прав, за ним грязь и опыт десятилетий правления. И все-таки я не верю ему, не хочу верить, не буду верить, пока остается моя надежда.
Пока остается spes.”
Эпилог,
которого могло и не быть
Лимб, безвременье
Груды клубящихся облаков прогнал прочь резкий, колючий, порывистый ветер, он же унес прозрачные лоскутья изодранной пелены тумана. Широкое, просторное поле у подножия скалы сплошь усеивали разномастные обломки – осколки портиков, руки, ноги и прочие члены статуй, каменное кружево, сбитое с арок, битый мрамор запорошила едкая пыль разрушения.
Ближе к центру этого отчаянного беспорядка, у нелепого вида конструкции примостились четверо – толстый старик в черной рубашке, тощий старик в балахоне проповедника, крепкий мужчина средних лет в сдвинутой на ухо кепи военного образца и долговязый насмешливый подросток. В странной конструкции при ближайшем рассмотрении без труда можно было опознать громоздкий сайбер, соединенный шнуром с велосипедом без колес.
– В седло, Септимус! Крутите педали, наша новая система отчаянно нуждается в питании.
Полковник Хиллориан (а кепи носил именно он), нехотя проворчал:
– Как пыльная работенка, так сразу – Септимус. С тех пор, как Разум с огромными потерями отыграли-таки последний раунд у Оркуса, имидж Лимба подозрительно изменился…
– Я бы не сказал однозначно, что в худшую сторону, – улыбнулся уютно расположившийся в удобной автоматизированной каталке Аналитик.
Иеремия гневно затряс ежиком седых волос:
– И горестно мне в Лимбе самом видеть технический разврат и всяческое непотребство!
Рослый, с виду пятнадцатилетний Мюф ухмыльнулся и засвистел с лукавой иронией подростка.
Мигнул и осветился монитор сайбера, Элвис Миниор устало вздохнул:
– Смотрите сами, господа, вот что значит раздавать кому ни попало свободную волю и предоставлять авантюрную историю ее естественному развитию. Что мы видим? Чем это обернулось, где мораль, где воспитание юношества, что скажут об этом безобразии беспристрастные наблюдатели? Девушку убили, военный преступник обелен…
– Джу и Холодная Пустота – две вещи крутые, но несовместные, – твердо заявил Мюф.
– Полностью согласен с Аналитиком, отдать власть в руки Стрижа – хуже развязки не придумаешь, – отрезал полковник, продолжая яростно крутить педали. – Шесть метров площади и двадцать пять лет в хорошей строгого режима тюрьме – вот то, что пристало негодяю. Я бы с удовольствием увидел иллирианца повешенным, но тогда призрак Дезета явится в Лимб и нам всем придется постоянно сносить его наглость.
– Не любите Стрижа?
– Терпеть не могу, – честно и скромно признался Хиллориан. – Он мой стратегический противник.
Мюф перестал насвистывать мотив песенки “и что она в нем нашла”:
– Ну, это точно, стратегический!
Он незаметно подкрался к Хиллориану сзади, и растопырив пальцы, приставил к макушке полковничьего кепи рожки. Аналитик отрешенно посмотрел на облака:
– Что будем делать, господа? Мы сами отказались от своих прав и нам уже не подправить события. Разве что запустить повтор… Не радуйтесь, Септимус, вам-то все равно ничего не светит.
Призрак Хиллориана, не прекращая крутить педали, ловко вытащил и закурил сигарету, выпустил облако дыма в сторону облаков, а потом добавил совершенно серьезно:
– Да я и не надеялся.
Аналитик задумался, отвернулся от неба, склонил на плечо лысую голову, тени туч тут же лениво разбрелись по развалинам Лимба.
– Мы не можем отнять у человека свободную волю. Она и так прожила слишком долго для сострадалистки, да и исход выбрала сама… Разве что… А почему бы и впрямь не переиграть наудачу? Кроме свободной воли существует множество крошечных случайностей. В конце концов, Линдер мог промахнуться.
– Ха! Стреляя в упор?
– Допустим, он поскользнулся в луже.
– Бред, – отрезал полковник.
– Всякое бывает, – возразил Иеремия.
– Жаль, что мне нет ходу из Лимба. Я бы сам его уронил, – добавил Мюф.
Призрак Аналитика пошарил под каталкой, наполнил из пузатой бутылки крошечный, граненого хрусталя стаканчик, с наслаждением отпил маленький глоток золотой жидкости, потом посмотрел на обломки портиков и статуй, на обвалившуюся скалу, на облака и дымку призрачного, не знающего ни рассвета, ни заката неба Лимба.
Серый купол небес с одной стороны слинял пурпуром, как будто там, за плотной завесой туч нехотя и грозно все же вставало несуществующее солнце.
– Вы знаете, Септимус, глупо заботимся о судьбах отдельных людей – они только мелкие винтики Вселенной. Но никто, никакой Мировой Разум, не запрещает нам дать им самим второй шанс. Разыграем все снова, начиная с критической точки, если события повторятся – это просто справедливая неизбежность, а если нет… что ж, просто назовем это чудом!
* * *
…Белочка вышла в ясное утро, пустую улицу Арбела заливали потоки света, тонкий слой снега почти стаял, лишь на ветвях деревьев кое где оставались белые клочья. Зима обманчиво обернулась весной, Джу оставила куртку в резиденции, свежий ветер с холмов развевал край ее желтого плаща…
Конец
Пермь, 2001 год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Стриж пожал плечами.
– Я уже сказал. Вы видели живые факелы у придорожных столбов, смотрели на хладнокровно вивисецированных людей? Я в меру своих возможностей не даю вам экспортировать такую практику сюда, на эту землю.
Барт сардонически улыбнулся.
– Не торопитесь с выводами. Я видел всякое, я сам потерял семью. Юлиус… скажите ему вы.
Коротко стриженный референт Барта подтянул поближе своего “ручного” сайбера и с цепким интересом, без особой вежливости, посмотрел прямо в спокойные глаза Стрижа.
– Вы знаете меня, Дезет.
– Не припомню.
– Я – Фантом.
– Шеф пси-спецслужбы Каленусии?
– Он самый. Вы имеете основания мне не верить и, тем не менее, я говорю правду – мы не хотели этого. Мы не хотели ни факелов, ни крови, ни массовых расстрелов. События вышли из-под контроля. Почему так произошло? Кто знает… Сенс-дар – лишь предлог для нетерпимости и жестокостей. Должно быть, подобная возможность заложена в природе человека, псионика или нет – неважно. Вы сами не безгрешны, Стриж, не вам судить других. Я не жду от вас немедленного отказа от вашей позиции по восточным территориям, я только предлагаю подумать – не открываете ли вы тем самым новую страницу фанатизма?
Стриж задумался. В словах каленусийца был свой резон. Барт и Юлиус Вэнс настороженно ждали. Дезет не стал затягивать их ожидание.
– Я выслушал вас, господа. Все, что вы сказали, сводится к одному: цели наши, мол, были благородны, результаты оказались плачевны. Я выслушал, я понял. Что ж, подобное случалось, и не раз. Пусть так, но свободный северо-восток уже состоялся. У нас нет желания мстить и тем самым вмешиваться в дела Каленусии, но факт нашего существования уже не отменить – у вас для этого не найдется ни сил, ни возможностей. Вам придется считаться с фактами, хотите вы того или нет. Но я понял – и вас, мастер президент, и вас, Юлиус Вэнс; поверьте, то, что вы сейчас сказали, останется в моей памяти навсегда. Мы постараемся не повторять ваших ошибок. Это трудно – но мы будем стараться.
Барт молча переглянулся с Фантомом. Оба встали одновременно.
– Прощайте, Дезет. Я ничего не обещаю вам, в том числе не обещаю признания независимости северо-восточных территорий.
– Прощайте, президент. Рад был познакомиться лично. А для признания еще наступит время.
– Прощайте, Стриж. Мне кажется, можно сказать “до свидания”?
– До встречи, Фантом. С такими людьми, как вы, она, видимо, неизбежна…
Стриж подошел к окну, чтобы проводить взглядом эту странную пару. Он не подозревал, что видит Барта в последний раз, что через три месяца глава Каленусии будет расстрелян в упор неизвестным террористом-смертником, а в Калинус-Холле с общего согласия утвердится новый президент, безмерно популярный генерал, герой нации, он же Юлиус Вэнс. А сейчас – сейчас каленусийцы вместе шли к вертолету. Зимний дождь со снегом поливал стекло, беспощадно смазывая картинку…
* * *
…Оттон Иллирианский вошел, заметно стараясь придать оплывшему телу некое подобие статного вида. Завитые виски чуть взмокли от пота, яркие глаза гневно сверкали. Он демонстративно не принял вежливо протянутую руку Стрижа и тяжело упал в кресло.
Секунды шли – иллирианский диктатор молчал. Стриж припомнил другое место и свое собственное молчание, брань и угрозы принцепса, но на лице бывшего сардара не отразилось ничего, кроме холодно-вежливого внимания.
Хозяин Иллиры неожиданно грустно вздохнул, вытащил смятый платок и по-стариковски вытер взмокшее лицо.
– Ну что, сынок, добился своего? Рад? По глазам вижу – да. Махнул из грязи в консулы, решил, что со мною сравнялся?
Оттон тяжело закашлялся – губы диктатора посинели, он сердито сплюнул в драгоценную ткань.
– Врешь. Себе врешь, сынок. Был ты шавкой для поручений, ею и остался. В драке хорош, не спорю, а в политике тебе шею свернут. Ты справедливости хочешь – дурак, справедливость – это когда ничья. Ничья противна сердцу человека. Власть – наркотик, власть – ошейник золотой, теперь прощайся с прежней долей, сынок – ты о ней еще пожалеешь. Честной жизни хочешь? Не будет тебе покоя. Хочешь добра? А кто его не хочет – только добро у каждого свое. Твое добро – большое, оно еще подрастет, оно людишек придавит, вот когда их косточки хрустнут, тогда мы сравняемся в мудрости, сынок… Унижению моему радуешься? Нет? Врешь – радуешься, хоть на донышке души, но рад. Смотри-смотри… Смотри на меня хорошенько. Нравится?
Дряблые, безобразные щеки Оттона тряслись как студень, подкрашенные брови болезненно заломились, будто диктатор собирался заплакать, хотя яростные карие глаза оставались сухи и чисты.
– Смотри получше. Я – это ты, я – это лучшее будущее твое. Лучшее! Если тебе, подкидыш, повезет, если тебя свои не пристрелят, не отравят, не выкинут обратно в грязь, где место тебе отроду отведено, во веки веков, во имя Звезд и Разума. Dixi.
Стриж встал, прошелся по просторной, полупустой комнате, остановился у окна, скрестив руки на груди. Диктатор мучительно, астматически кашлял.
– Налить вам воды?
Оттон вяло махнул рукой.
– Гуманист хренов.
– А вы все так же цветисто ругаетесь, вашество.
– Ругаюсь, значит, жив.
– Что, настолько плохо?
– Устал я, сынок, устал, исчерпан и истощен.
Принцепс иронически всхохотнул, колыхнув жирным, оплывшим телом. Стриж налил подогретой ключевой воды в бокал.
– Подпишите мировую?
– А ты ожидал, что я отвечу “нет”? Разочаруйся – повода не дам, подпишу, мерзавец. Вообще-то, я рад видеть тебя, ты лучшая поделка в моей жизни.
Оттон выпил воду, вытер дряблые губы платком и крепко стиснув дорогое перо, подписал документ.
– Возьми и утешься, щенок. Все бумаги относительны – надежны только хорошие солдаты. Иногда. Ха!
Стриж убрал договор, незаметно подавив улыбку. Принцепс тяжело поднялся с кресла.
– Не провожай меня – без суррогатного почета обойдусь. А насчет того, что я сказал, веришь ли, не веришь, но помни. Помни, тебе полезно, сынок…
* * *
Вечером того же дня Стриж шел по дороге, убегающей от окраины Арбела в сторону холмов. Охрана отстала, обманутая одним из тех приемов, которыми в совершенстве владел бывший сардар. Стриж шел, оставляя одинокую цепь следов на тонком белом полотне снега. Он знал, что среди бесчисленного множества укрытых этим снегом могильных холмиков нет того, самого дорогого. Прах сострадалистки – невесомый пепел – давно смешался с речной водой.
Дезет дошел до вершины холма и остановился там, вдыхая холодный чистый воздух. Река медленно несла свинцово-серую, не тронутую льдом воду на север.
“Я хотел спасти ее,” – подумал Стриж. “Хотел, стремился всей душой и не сумел, и никто в этом не виноват, никто, кроме меня самого. И я получил то, чего не хотел, чего не заслуживаю и к чему не стремился никогда – власть. Прав ли в своем изощренном цинизме его величие, принцепс иллирианский? Наверное, по-своему прав, за ним грязь и опыт десятилетий правления. И все-таки я не верю ему, не хочу верить, не буду верить, пока остается моя надежда.
Пока остается spes.”
Эпилог,
которого могло и не быть
Лимб, безвременье
Груды клубящихся облаков прогнал прочь резкий, колючий, порывистый ветер, он же унес прозрачные лоскутья изодранной пелены тумана. Широкое, просторное поле у подножия скалы сплошь усеивали разномастные обломки – осколки портиков, руки, ноги и прочие члены статуй, каменное кружево, сбитое с арок, битый мрамор запорошила едкая пыль разрушения.
Ближе к центру этого отчаянного беспорядка, у нелепого вида конструкции примостились четверо – толстый старик в черной рубашке, тощий старик в балахоне проповедника, крепкий мужчина средних лет в сдвинутой на ухо кепи военного образца и долговязый насмешливый подросток. В странной конструкции при ближайшем рассмотрении без труда можно было опознать громоздкий сайбер, соединенный шнуром с велосипедом без колес.
– В седло, Септимус! Крутите педали, наша новая система отчаянно нуждается в питании.
Полковник Хиллориан (а кепи носил именно он), нехотя проворчал:
– Как пыльная работенка, так сразу – Септимус. С тех пор, как Разум с огромными потерями отыграли-таки последний раунд у Оркуса, имидж Лимба подозрительно изменился…
– Я бы не сказал однозначно, что в худшую сторону, – улыбнулся уютно расположившийся в удобной автоматизированной каталке Аналитик.
Иеремия гневно затряс ежиком седых волос:
– И горестно мне в Лимбе самом видеть технический разврат и всяческое непотребство!
Рослый, с виду пятнадцатилетний Мюф ухмыльнулся и засвистел с лукавой иронией подростка.
Мигнул и осветился монитор сайбера, Элвис Миниор устало вздохнул:
– Смотрите сами, господа, вот что значит раздавать кому ни попало свободную волю и предоставлять авантюрную историю ее естественному развитию. Что мы видим? Чем это обернулось, где мораль, где воспитание юношества, что скажут об этом безобразии беспристрастные наблюдатели? Девушку убили, военный преступник обелен…
– Джу и Холодная Пустота – две вещи крутые, но несовместные, – твердо заявил Мюф.
– Полностью согласен с Аналитиком, отдать власть в руки Стрижа – хуже развязки не придумаешь, – отрезал полковник, продолжая яростно крутить педали. – Шесть метров площади и двадцать пять лет в хорошей строгого режима тюрьме – вот то, что пристало негодяю. Я бы с удовольствием увидел иллирианца повешенным, но тогда призрак Дезета явится в Лимб и нам всем придется постоянно сносить его наглость.
– Не любите Стрижа?
– Терпеть не могу, – честно и скромно признался Хиллориан. – Он мой стратегический противник.
Мюф перестал насвистывать мотив песенки “и что она в нем нашла”:
– Ну, это точно, стратегический!
Он незаметно подкрался к Хиллориану сзади, и растопырив пальцы, приставил к макушке полковничьего кепи рожки. Аналитик отрешенно посмотрел на облака:
– Что будем делать, господа? Мы сами отказались от своих прав и нам уже не подправить события. Разве что запустить повтор… Не радуйтесь, Септимус, вам-то все равно ничего не светит.
Призрак Хиллориана, не прекращая крутить педали, ловко вытащил и закурил сигарету, выпустил облако дыма в сторону облаков, а потом добавил совершенно серьезно:
– Да я и не надеялся.
Аналитик задумался, отвернулся от неба, склонил на плечо лысую голову, тени туч тут же лениво разбрелись по развалинам Лимба.
– Мы не можем отнять у человека свободную волю. Она и так прожила слишком долго для сострадалистки, да и исход выбрала сама… Разве что… А почему бы и впрямь не переиграть наудачу? Кроме свободной воли существует множество крошечных случайностей. В конце концов, Линдер мог промахнуться.
– Ха! Стреляя в упор?
– Допустим, он поскользнулся в луже.
– Бред, – отрезал полковник.
– Всякое бывает, – возразил Иеремия.
– Жаль, что мне нет ходу из Лимба. Я бы сам его уронил, – добавил Мюф.
Призрак Аналитика пошарил под каталкой, наполнил из пузатой бутылки крошечный, граненого хрусталя стаканчик, с наслаждением отпил маленький глоток золотой жидкости, потом посмотрел на обломки портиков и статуй, на обвалившуюся скалу, на облака и дымку призрачного, не знающего ни рассвета, ни заката неба Лимба.
Серый купол небес с одной стороны слинял пурпуром, как будто там, за плотной завесой туч нехотя и грозно все же вставало несуществующее солнце.
– Вы знаете, Септимус, глупо заботимся о судьбах отдельных людей – они только мелкие винтики Вселенной. Но никто, никакой Мировой Разум, не запрещает нам дать им самим второй шанс. Разыграем все снова, начиная с критической точки, если события повторятся – это просто справедливая неизбежность, а если нет… что ж, просто назовем это чудом!
* * *
…Белочка вышла в ясное утро, пустую улицу Арбела заливали потоки света, тонкий слой снега почти стаял, лишь на ветвях деревьев кое где оставались белые клочья. Зима обманчиво обернулась весной, Джу оставила куртку в резиденции, свежий ветер с холмов развевал край ее желтого плаща…
Конец
Пермь, 2001 год.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68