— А вот и встану! — закричала я.
— Не встанешь, мертвячка! Думаешь, не знаю я, кто вы? Да только на сороковой день отлетит твоя душонка, и все, упокоишься ты наконец!
— Спорим, что встану?
— Да тут и спорить нечего. Знаешь, сколько вас тут таких было? И где они?
— Они ничего не знали, — убежденно сказала я. — А надо мной сейчас ритуал проведут, и буду я жить вечно!
— Дура баба, — осуждающе молвил он. — Сожжет тебя дьявол, душу отберет — и все дела.
— Сам дурак!
— Слушай, дай поспать?
— Ну и спи, — раздосадовано сказала я. — Спи! На сорок первый день встретимся!
— Не, я так быстро не умру, — донесся мне в спину скептичный голос.
Антон пришел примерно через полчаса.
— Заждалась? — ласково спросил он.
— Я тебя всегда жду, — просто ответила я.
Он внимательно посмотрел на меня, раскрыл молнию на сумке и достал двухлитровую бутылку из-под колы, полную тягучей красной жидкости:
— Это тебе.
— Спасибо, — бросила я на него признательный взгляд.
Он помнил, что я голодна. Он позаботился обо мне…
Я слишком много встречала в своей жизни мужчин, которые жаждали мной восхищаться, любить, носить на руках…
Но никто, никто из них не хотел обо мне заботиться.
Он сел рядом, и голова моя сама собой склонилась на его плечо.
— Алёнушка, девочка моя золотая, — шептал он и гладил меня по волосам. А я таяла под его лаской и жмурилась от счастья. — Знаешь, красивее тебя я еще никого не видел. Хотел бы я познакомиться с тобой, когда ты была живая, когда по твоим венам текла твоя собственная кровь и билось твое сердце. Я бы, наверно, женился на тебе, ей-богу. Просто для того, чтобы иметь эксклюзивное право на твое тело. Но, раз уж тело отдано смерти — ты отдашь мне свою душу? Мне одному?
— Да, — шепнула я с некоторым трудом. Губы отчего-то не хотели повиноваться.
— Спасибо тебе за этот бесценный дар, — серьезно сказал он и поцеловал мня в лоб. — Взамен я тебе подарю жизнь вечную.
А потом он взял меня на руки — и понес через кладбище. Я хотела спросить: «куда мы идем?», но губы не смогли шевельнуться. Я хотела поднять руку, чтобы обнять его а шею — но она так и осталась бессильно свисать вниз.
Я была в его руках как тряпичная кукла.
«Что это?», — с неким недоумением думала я. Впрочем, я доверяла Антону. И потому я нежилась в его руках и совсем не расстроилась, когда он зашел в березовую рощу за кладбищем, прошел два метра и оказался на поляне. Вернее, то была не поляна. Ровный, словно циркулем отмеченный круг был выжжен, усеян пеплом, а посредине него красовался огромный железный крест.
Увидев его, я лишь сонно удивилась — надо же, а мы с Лариской насквозь прочесали всю рощу, а пепелища так и не нашли.
Антон уложил меня прямо на пепел, склонился и, легко касаясь пальцами моего лица, прошептал:
— Само совершенство… Ну почему мы не встретились, когда ты была жива?
Я смотрела на его прекрасное лицо в лунном свете, и молча говорила ему то же самое.
Он лишь печально улыбнулся, словно услышал мои мысли.
И начал готовиться к обряду. Достал из сумки пачку соли, тщательно обсыпал ей края круга.
Ножом с деревянной ручкой начертал на пепелище шестиконечную звезду, и центром ее был крест. Он долго и старательно чертил в звезде какие-то символы, имена, буквы…
Наконец он подошел ко мне и осторожно, почти благоговейно начертал углем что-то на моем лбу, расстегнул платье спереди и добавил письмена и на груди.
«Нам никогда этого не повторить с Лариской», — беспокойно думала я. Никогда не подарить ему жизнь вечную. Ну да надеюсь, что когда он встанет, он сам научит нас, как провести ритуал. Ибо быть вечно живым — всяко лучше, чем через сорок дней навечно уснуть.
Подняв, он привязал меня к кресту.
Отошел, полюбовался делом своих рук и с печалью сказал:
— Ну почему, почему ты мертва? Я бы смог тебя полюбить…
«А я тебя давно люблю», — тихо улыбнулась я в душе.
— Нет, — покачал он головой. — Как же ты можешь меня любить, если твое сердце вырезано патологоанатомом?
«Душа-то при мне», — снова улыбнулась я.
— Ты подарила мне свою душу, Алёнушка. Так чем же ты можешь меня любить? У тебя ни души, ни сердца…
«Ты — сердце мое…», — медленно шепнула я про себя, и одновременно на меня начал накатывать ужас — он разложил около креста сухие ветки.
«Я что-то сделала не так??? — закричала я. — Антон, прости!!!»
— Прощай, — кивнул он, — Если бы ты выпила Ларискиного отца — ты бы прожила еще два дня. Прощай, Аленушка…
И он, закрыв глаза, зашептал на латыни — тягуче и плавно. Казалось — он молится неведомому богу. Но вот его голос поднялся выше и выше — и я обмерла. «Satanas», — вот кому он молился. И это было явно посерьезней игр тех мальчишек.
Я видела, как начал клубиться по земле черный туман, как нарастало напряжение, предчувствие чего-то ужасного. Или кого-то?
Внезапно, с ужасающей четкостью, я поняла, что сейчас будет. Меня сожгут. Принесут в жертву мое мертвое тело, и тогда Сатана получит мою еще неотлетевшую душу. Антон с радостью и благоговением передарит ее своему господину.
Вот такую вечную жизнь уготовил мне любимый.
Вернее — вечную смерть. Единственный способ убить мертвую — сжечь.
Я плакала — не слезами, кровью, глядя на его прекрасное и строгое лицо, когда он молился своему богу, призывая его. И сам он в этот момент был похож на Князя Тьмы — такой же нечеловечески красивый и бездушный.
А потом он поднял веки и наши глаза встретились.
— Я тебя люблю, — прошептал он и бросил на ветки соль, смешанную с заклятьем.
— Я тебя люблю, — повторил он громче, когда языки пламени занялись.
— Черт, как же я люблю тебя, — кричал он мне, разгоняя руками дым и вглядываясь в мое лицо…
— Гад, — буркнула Лариска и треснула ему по голове пустой коньячной бутылкой. Посмотрела на осевшее тело и осуждающе добавила: — А мне-то как пел под луной — «люблю, трамвай куплю», а сам!
«Осторожнее!», — отчаянно крикнула я ей, но она то ли не услышала мысленный зов, то ли не успела среагировать, но Антон сильным ударом ноги пнул ее и бедная Лариска полетела прямо в огонь, прокатилась по нему, и я поняла — есть Бог на свете: она затушила его своим телом. Девчонка заорала благим матом, вскочила, и, с бутылкой наперевес ринулась на Антона.
— Я тебя отучу девушек обманывать! — кричала она.
— Ату его, ату! — задиристо поддакивал знакомый голос.
Я скосила глаза — из кустов выглядывала знакомая кудлатая голова.
Антон стоял спокойно, ожидая Лариску, а когда она приблизилась, просто выставил вперед руку — и она замерла, словно нелепый манекен.
— Двух сожгут! — охнул бомж в кустах.
— Глупые девчонки, — с горечью сказал Антон. — Вы решили, что сами встали? Это я, я читал после погребения над вашими могилами заклятья. Это по моей воле вы встали. И что, вы плохо провели это время? Так бы вы лежали в своих гробах и гнили, а благодаря мне вы здорово повеселились — разве не так? Девочки, вы славно мне послужили, но теперь пришел черед последней вашей службы. Я дал вам жизнь после смерти — мне ее и забирать.
«Что он такое говорит?», — ошеломленно подумала Лариска.
«Правду», — устало ответила я. Да, похоже, Антон первый раз говорил правду…
«Но зачем ты Алёнишну сжигаешь?», — возмутилась она, глядя на Антона.
— Все равно на сороковой день душа ее отлетит и она станет бесполезна, — равнодушно ответил он. — И ты тоже. Так что есть смысл, пока не поздно, принести вас в жертву и отдать души Хозяину.
«Не могла его не бутылкой огреть, а чем-нибудь посущественнее, что б не встал?», — посетовала я.
«Извини, не сообразила», — раскаянно подумала Лариска.
— Продолжим, — сухо кивнул Антон, и снова полетела соль с заклятьями на ветки…
А сзади на его голову с размаху опустилась монтировка.
— И кончим, — сурово припечатал дядя Паша.
— Так его, гада, так! — подзуживал из кустов бомж. — Ты, брат, давай еще его пару раз приложи по темечку, что б наверняка. А то встанет — все пропадем.
— Не встанет, — спокойно ответила я. — Он мертв, и я могу говорить. Чары пропали.
— Да? — недоверчиво протянул бомж. — Не, я проверю.
И он, выбравшись из кустов, подкрался к Антону и схватил его за руку. Помял запястье, и наконец широко и истово перекрестился:
— Ну слава те, Господи, избавил нас от диавола!
— Меня кто-нибудь развяжет? — спросила я, меланхолично глядя на звезды. Только бы не видеть, как обнялись дядя Паша с Лариской, а то ведь зареву.
— Сейчас-сейчас, — снова забубнил бомж, подскочив к кресту и разбрасывая тлеющие уголья ногой. — Сейчас, терпи, девка!
Он, матерясь, неловко развязывал узлы, а невдалеке Лариска рыдала на груди у отца:
— Папочка, ты меня не бойся, я тебе никогда ничего плохого не сделаю.
— Да как ты могла подумать, что я дочку свою — и испугаюсь? Лариска, дочурка ты моя родная, что ж ты раньше ко мне не пришла?
— Да я думала, ты меня испугаешься…
— Глупая ты глупая… Это сколько у нас с тобой осталось? Шесть дней?
— Да.
— Ну вот и славно, вот и славно, доченька. Хоть проведем их с толком, верно?
— Папочка, а как ты догадался?
— Ну, знаешь, когда к тебе ночью приходит умершая девчонка и говорит, что тебя знает — тут и идиот поймет, что к чему! Так что я сегодня хлебнул для храбрости да пошел к тебе в гости.
— Так вы знали, что я мертвая? — вскричала я.
— Конечно, — кивнул он, обернувшись ко мне. — Королева красоты — фигура публичная и заметная.
— А почему пустили в дом? — растерялась я.
— Да выпить не с кем было, — честно признался он, и мы все дружно засмеялись.
— Слушайте, хорош ржать, — сурово оборвал наше веселье бомж. — Давайте-ка убираться отседова, место больно нехорошее.
— Точно, — поддержала его Лариска, да и я кивнула.
И мы все дружно поехали к дяде Паше. До рассвета пили коньяк, горланили неприличные песни и были абсолютно счастливы. И ни разу, ни разу я не вспомнила о неправдоподобно — прекрасном парне, что остался лежать на пепелище с проломленной головой.
Спать мы с Лариской улеглись в просторной ванной — единственной комнате без окон. Натаскали туда матрасов, одеял, подушек — в общем, спали мы в эту ночь как люди. Живые люди. В постелях, а не в гробу.
Перед сном я долго ворочалась, прежде чем задала вопрос:
— Слушай, а что, Антон тебе и правда про любовь говорил?
— Угу, — неохотно отозвалась она. — Ну не то что про любовь, но говорил что я красивая и все такое. Выглядело как ухаживание.
— Гад, — тяжело вздохнула я.
— Не то слово. Алён, мне не верится, что на третью ночь ты совсем умрешь…
Слова повисли между нами, и я, замерев, не знала что ответить…
— Ты со Звягинцевым разобралась? — наконец выдавила я.
— Да, — сухо ответила она. — И он даже любезно ответил на вопросы перед смертью. Оказывается, наш Антон принимал заказы на убийства людей. На мучительные убийства.
— То есть мы с тобой пахали, а он денежки лопатой греб? — возмутилась я.
— Именно. Дешевая покойницкая рабсила — именно так он нас воспринимал.
— Гад, — возмутилась я. — А нам даже ни разу по мороженке не купил!
— Да, задурил он нам голову, — печально согласилась она. — Нельзя мужчинам верить.
— Слышь, а ты как меня нашла-то на полянке? Мы ж тогда с тобой всю рощу облазили — а ее не нашли! А тут ты враз ее обнаружила.
— Да я от Звягинцева на кладбище как угорелая неслась — так хотелось тебе про Антона рассказать. Прибежала, все кладбище прошерстила — тебя нет! Ну я вспомнила, что ты опять наверно своего бомжа доканываешь, да и пошла к нему. А он мне — мол, дьявол увел твою подружку на пепелище, жечь будет. Я ему — да какое пепелище, мы тогда искали его, да не нашли. А он мне и говорит — мол, я трезвый тоже не вижу, а как приму на грудь — все как на ладони.
— Так вот, оказывается, отчего на пьяных мои штучки не действовали, — хмыкнула я.
— Не перебивай, — строго отозвалась Ларинцетти. — В общем, сбегала я в могилу за коньяком, папочкиным подарком, выпила чуток, да и пошли мы с бомжом тебя выручать.
— И он пошел? — поразилась я.
— Пошел. Сказал, что ты хоть и бесовка, а девка душевная, всегда ему наливала. Ну, приходим — а там такое…
— Удачно все сложилось, — кивнула я в темноту, словно она могла меня увидеть.
— Алён, — тихо сказала она. — Мы умрем? Ничего сделать нельзя?
— Давай подумаем об этом завтра, хорошо? — безмятежно ответила я, потому что не было у меня ответа.
И она мне поверила.
Глава девятая
«Налево пойдешь — от жены огребешь,
направо пойдешь — зарплату пропьешь»
Размышления прораба дяди Пети.
На следующую ночь мы с Лариской заперлись в ее комнате, повесили на дверь табличку «Не беспокоить» и принялись читать Новый Завет.
— Мы с тобой были подняты силой Сатаны, — сказала я перед этим подружке. — И как ты сама понимаешь, сказки про ад и рай — вовсе не сказки. Так что есть большая вероятность, что на сорок первый день мы очнемся в аду. Навсегда.
Она помолчала, осознавая мои слова, и наконец ее проняло.
— И что делать? — вскричала она.
— Если нас что и спасет — то только Господь в его милости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13