Увидав его испуганно-удивленную физиономию, мисс Бетти выронила из рук кипу рекламных брошюр.
— Никколо! Что случилось? — пролепетала она.
— Бегу к капитану. Потом, Бетти, потом! — Он послал воздушный поцелуй и захлопнул двери.
— Немедленно, как только… — услышал он отрывок приказания, устремляясь к лифту.
В холле капитанской каюты слуга-китаец чистил ковер; увидав опрометью влетевшего лейтенанта Лоджо, он сказал:
— Капитана верху. На рубка. Тибе туда ходи.
В ходовой рубке находился только матрос-рулевой — широкоплечий веснушчатый малый, он стоял за пультом управления и рассеянно поглядывал то на приборы, то на полукружие горизонта. Океан плавился на жарком солнце.
Рулевой лениво покосился на Лоджо.
Тот же, подавленный тишиной и торжественностью, царившей в рубке, прошептал:
— Капитан! Меня вызвал капитан.
Рулевой указал взглядом на двери, ведущие на крыло ходового мостика.
Капитан Смит смотрел в бинокль, возле него стоял вахтенный штурман — худощавый малый лет тридцати — и так же сосредоточенно глядел вдаль. Лоджо тихо подошел и тоже стал смотреть на океан.
Капитан, отдавая бинокль штурману, сказал:
— Благодарю, Джонни. Это, несомненно, японец. Танкер тысяч на двести. Ах это вы, лейтенант Лоджо? Идемте ко мне.
Капитан провел Лоджо в кабинет, сел за стол, на котором лежал только один синеватый листок с наклеенным текстом радиограммы. Лейтенант Лоджо остановился перед столом, силясь разобрать текст.
Капитан улыбнулся, глядя на его напряженное лицо:
— Не портите зрение, лейтенант. Я сам вам прочту. Тут по вашей части. Прислали из Штатов. Некий майор Кнобель предлагает снять с борта несколько гангстеров, которых мы с вами катаем по океанам и морям. Не без юмора этот майор: что, теперь нам снова возвращаться на острова? — Он протянул листок.
Компьютер сыскного отдела города Сан-Франциско отвечал на письмо и магнитофонную запись, посланные инспектором китайского района Гонолулу, и предупреждал капитана «Глории» о гангстерах на судне.
— Вам знакомы эти ребята? — спросил капитан.
— Да, сэр. Обоих задержала полиция при нашем участии.
— Так их уже нет на борту?
— Да, сэр. Остались еще два подозреваемых лица, один из них тоже указан в телеграмме.
— Кто?
— Эдуардо Альварес Антиноми — карточный шулер и соучастник, по всей видимости, покушения, о котором здесь говорится.
— Почему же его не сняли вместе с теми?
— Не было улик. Убедительных улик. Он занимает каюту люкс. Очень респектабелен с виду. Везет породистую собаку.
— Зачем гангстеру собака, да еще на судне?
— Пока, сэр, и мне не ясно. Возможно — сердечная привязанность. Гитлер также любил собак.
— Гитлер?
— Да, сэр, и тоже овчарок.
— Скажите! Не знал. Может быть, ваш майор… Как его?
— Майор Кнобель, сэр.
— Может, ваш Кнобель ошибся?
— Вероятность мала, но не исключено, что вы правы. Я установил наблюдение за указанными лицами.
— Наблюдайте, лейтенант, и в случае необходимости принимайте решительные меры.
— Есть, сэр.
— Скажите, лейтенант, большую помощь оказывает вам Кейри?
— Сравнительно да. У него есть кое-какой опыт, правда, не хватает знаний, и недостаточно развита интуиция. Кейри долго не мог раскусить фальшивого патера, в то время как было ясно, что он за священнослужитель. Пришлось вмешаться.
— Вам не удалось установить причин покушения?
— Если бы «Глория» задержалась в Гонолулу хотя бы еще на сутки, то я бы нашел способ добиться признания у арестованных.
— Вы уверены?
Лейтенант Лоджо скромно улыбнулся:
— В каждой профессии, сэр, есть свои приемы, методы, секреты.
— Отлично, лейтенант. Мне приятно было поговорить с вами.
— Благодарю, сэр.
— На судне не препятствуют вашей работе криминалиста?
— Я хорошо законспирирован, сэр.
— Прошу докладывать мне о ваших… изысканиях.
— Есть, сэр.
— Можете идти, лейтенант. Я учту ваши заслуги.
— Благодарю, сэр.
Нетерпение Бетти достигло предела, когда перед ней снова появился Лоджо и, плюхнувшись в кресло, бессильно уронил руки, выражая тем крайнюю степень усталости, хотя его сияющее лицо, бегающие по сторонам глазки говорили о чрезвычайно нервном подъеме и довольстве собой.
Бетти покорно ждала с полминуты, затем робко произнесла:
— Что же случилось, Никколо?
— Ах, Бетти! Если бы ты видела, как меня принял капитан! Коньяк! Сигара! Он в восторге от моих успехов. Вот читай! — Он протянул ей радиограмму, которую умышленно забыл вернуть капитану. — Это все наша деятельность! Я нацелил полицию Гонолулу, но эти олухи схватили только двоих. Мне даны чрезвычайные полномочия. Я могу… если найду нужным, любого схватить, обыскать, арестовать! Нет, Бетти, ты только подумай, как бездарно работает береговая полиция! Они не осмелились схватить Антиноми! Оставили самое горячее дело мне! Я должен на свой страх и риск распутывать все нити преступления! Схватить убийц Паулины!
Бетти пришла в себя во время этого монолога, прикинув со свойственной ей сообразительностью, где лейтенант Лоджо заливает, а где говорит правду.
— Неужто капитан встретил вас как родного брата?..
— Пожалуй, лучше. Обещал повысить в должности, — важно напыжился Лоджо.
— Что вам даст повышение? Вот если бы нам раскрыть преступление! Вы ведь послали донесение о убийцах Паулины?
— Конечно, Бетти. Только исключил Банни.
— Того самого, что выиграл сотенную с дыркой?
— Именно, Бетти. Если наши материалы подтвердятся, то…
— Ах, Никколо! Как мне хочется верить в вашу удачу! Тогда я буду вас так любить, так любить…
Тесно прижавшись друг к другу в одном кресле, они стали (в который раз!) обсуждать свое будущее после того, как заполучат награду за поимку убийц Паулины Браун.
— У нас с вами, Ник, будет трое ребят, — зардевшись, шепнула Бетти.
— Сколько угодно! Я же с твоего согласия, моя радость, открою контору частного сыска и буду специализироваться по раскрытию преступлений века — убийств, крупных хищений, утайке боссами федеральных налогов…
— Но тогда мы так редко будем видеться!
— Напротив, Бетти, напротив!
Эдуардо Антиноми тяжело переживал неудачу. Никогда еще в его блестящей карьере организатора «несчастий» не случалось таких провалов. Он расхаживал по своей каюте, запахнувшись в голубой шелковый халат, с хорошо выбритыми щеками, благоухающий одеколоном, его угольно-черные волосы лоснились от изрядной дозы бриллиантина. Антиноми всегда тщательно следил за своей внешностью, стараясь походить на портрет Великого инквизитора — полотно побывало в его руках еще в молодые годы, когда он сплавлял в Америку предметы искусства, так плохо охраняемые в церквах и музеях Италии.
На среднем пальце правой руки Антиноми сиял перстень с изумрудом в пять каратов.
Поглядывая на успокаивающие блики света в камне, он мысленно снова проигрывал всю операцию. С его стороны, как всегда, были учтены все мелочи, все случайности, тщательно подготовлена катастрофа — и в ней гибнет не жертва, а лучший его помощник.
Все это могло случиться только из-за головотяпства Клема.
«Проклятый святоша, опять нагрязнил! Ни словом не обмолвился о собаке негра и погубил Дика-Мадонну. Потом сам влип по маковку».
Антиноми нисколько не беспокоила судьба неудачливых сообщников, они могли совсем исчезнуть с лица земли, но прежде обязаны были закончить порученную им работу, а этого они не сделали, теперь он сам должен искать пути для выполнения контракта. О том, что дело можно отложить, он и не смел думать. Сегодня утром ему принесли телеграмму. Прочтя, он с ожесточением скомкал ее в кармане халата.
«Сообщи здоровье. Токио прибудет брат Энрико. Целую. Мэри». Это значило, что если не будет выполнен контракт, то прилетит Пауль со своими ассистентами, а с ними шутки плохи. Они разделаются с клиентами, а заодно и с самим Антиноми. Он отправил ответ с уверением, «чтобы не беспокоились о здоровье и что он не сможет встретить брата». До прихода в Иокогаму все должно быть закончено.
«Но у меня нет людей! Нет больше бомб. Из каюты Фрэнка и Дика-Мадонны полиция унесла целый чемодан этих адских зарядов…»
Лицо Эдуардо Антиноми потемнело, он действительно стал похож на тот древний портрет Великого инквизитора, отягощенного непосильной борьбой с еретиками.
Без звонка вошел Малютка Банни в новом костюме песочного цвета, лицо его сияло от довольства собой и всем светом, во рту дымила длинная «манила».
— Добрый день, Эдуардо! Вижу по твоей физии, что оплакиваешь безвременную потерю святого отца? Не горюй. Этот прохвост в два счета догонит нас на самолете.
— Ты думаешь?
— Что здесь особенно голову ломать? Мне сказал мой приятель — третий помощник, что его схватили пьяного по подозрению в покушении на убийство. Но у вашего Минотти ловкие адвокаты, живо выцарапают кого хочешь. Еще поднимут дело против негра и его белого дружка за нанесение слуге божьему морального ущерба. А также возбудят процесс из-за увечья Мадонны. Видел я эту собаку. Не пожалел бы за нее и полтыщи долларов, с таким сторожем не страшно оставлять машину.
— Меня радуют твои слова, Банни. Все-таки жалко терять истинных друзей. Да ты садись. Выпьем за упокой души моего парня Фрэнка. Вздумал прогуляться по склону вулкана и угодил в пропасть.
Банни уже сел без приглашения и вытянул ноги на середину салона.
— Выпить всегда неплохо, а по такой причине просто грешно не выпить. Говоришь, несчастный случай?
— Да, Банни.
— Я слыхал, что его спустили туда мальчики Барреры.
— Все-то ты знаешь, Банни. Может, ты и прав.
— Рассчитались со старыми долгами. Лихо работают!
— Ты, Банни, тоже едешь неспроста?
— Я отдыхаю, Эдуардо. Впервые в жизни сел в шикарную лохань и плыву неизвестно куда.
— Все известно, Банни, у нас жесткое расписание. Через три дня будем в Японии, потом зарулим на Филиппины, после — в Сингапур, в Индонезию, в Австралию…
— Мне все эти дальние страны, Эдуардо, до фонаря, хоть бы их совсем не было. Мне интересно вот так спокойно посидеть, ну поглазеть на морскую пустыню, а главное — зайти на берегу в неизвестный салун, с ненашенскими девчонками перемигнуться. Все это как-то оживляет, Эдуардо. Начинаешь понимать, что и тебя не обошла судьба. Ну так за удачу! — Выпив, продолжил: — Мне здорово фартило в последний год. Выигрывал я и на скачках, и на собачьих бегах…
— Ломанул сейф в одном из банков?
— Не пойманный — не вор, Эдуардо. Словом, я оказался при деньгах, и пришла мне мысль бросить все и зажить по-людски. Решил я, Эдуардо, выкупить отцовскую ферму. Больше двухсот лет владел этой фермой, землей, конечно, скотом всяким, наш род. Думаю — выкуплю, отстрою. Приехал. Посмотрел. Послушал, как шуршит на ветру кукуруза. И так у меня заныло сердце! Веришь ли, Эдуардо, слеза навернулась. Вспомнил мать и отца. Как бегал на танцульки за восемь миль и к рассвету возвращался домой. Только родных уже никого не осталось. Младшая сестра Кэт умерла прошлой зимой. Понял я, что не смогу жить один среди могил, среди воспоминаний… Вернулся с тоской за пазухой во Фриско, и первое, что мне бросилось в глаза, — реклама — приглашение прокатиться вокруг шарика на этой самой посудине. И вот еду. Не раскаиваюсь. О тебе не спрашиваю, Эдуардо. Плесни-ка еще… Достаточно… Ты, как всегда, на работе?
— Приходится, Банни. Надо отрабатывать свой хлеб.
— Хлеб твой, Эдуардо, больно пакостный. Отдохнул бы. А лучше бы совсем завязал. Сколько можно? Денег у тебя навалом. Отдохни, Эдуардо. Давай выпьем за будущую голубую жизнь.
Малютка Банни выпил до дна, Эдуардо чуть пригубил, что не укрылось от проницательного гостя.
«Что-то ему от меня надо», — подумал Малютка Банни и продолжал:
— Главное, чтобы никаких забот не осталось. Никто в тебя не стреляет, и ты ни в кого не должен стрелять, потому начинаешь ценить и свою и чужую жизнь, Эдуардо.
— Слякотня, Банни. Пустая философия. Все люди — потенциальные мишени для стрельбы.
— Плохо, Эдуардо, так думать. С такими мыслями и сам становишься мишенью. Вот так рассуждал твой Фрэнк и сам загремел с вулкана. Нет, Эдуардо, выкинь из головы, что только тебе все дозволено. У всех на земле равные шансы. Так что забрось все, кроме карт. Здесь ты — факир. Как ты ловко передергиваешь, не то что святой отец! — Он захохотал, вспомнив последнюю игру с Клемом.
Антиноми ответил вкрадчивым тоном:
— В чем-то ты прав, Банни. Всякому хочется пожить без тревог, в свое удовольствие. Только не получается…
— Нынче у тебя контракт на переселение в другой мир негра с собакой и его приятелей?
— От кого ты узнал?
— Слепым надо быть, чтобы не догадаться. Пройдоха Клем все время возле них вился. Прямо духовный отец. А он у тебя вроде ангела смерти.
— Грязно работал, оставлял следы?
— Ну не скажи. Может, где-то переигрывал, а так, на доверчивый глаз, не отличишь от монаха. Ну, потом и по тебе можно определить, на кого вы нацелены. Я давно сообразил.
— Ты пей, Банни, дружище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Никколо! Что случилось? — пролепетала она.
— Бегу к капитану. Потом, Бетти, потом! — Он послал воздушный поцелуй и захлопнул двери.
— Немедленно, как только… — услышал он отрывок приказания, устремляясь к лифту.
В холле капитанской каюты слуга-китаец чистил ковер; увидав опрометью влетевшего лейтенанта Лоджо, он сказал:
— Капитана верху. На рубка. Тибе туда ходи.
В ходовой рубке находился только матрос-рулевой — широкоплечий веснушчатый малый, он стоял за пультом управления и рассеянно поглядывал то на приборы, то на полукружие горизонта. Океан плавился на жарком солнце.
Рулевой лениво покосился на Лоджо.
Тот же, подавленный тишиной и торжественностью, царившей в рубке, прошептал:
— Капитан! Меня вызвал капитан.
Рулевой указал взглядом на двери, ведущие на крыло ходового мостика.
Капитан Смит смотрел в бинокль, возле него стоял вахтенный штурман — худощавый малый лет тридцати — и так же сосредоточенно глядел вдаль. Лоджо тихо подошел и тоже стал смотреть на океан.
Капитан, отдавая бинокль штурману, сказал:
— Благодарю, Джонни. Это, несомненно, японец. Танкер тысяч на двести. Ах это вы, лейтенант Лоджо? Идемте ко мне.
Капитан провел Лоджо в кабинет, сел за стол, на котором лежал только один синеватый листок с наклеенным текстом радиограммы. Лейтенант Лоджо остановился перед столом, силясь разобрать текст.
Капитан улыбнулся, глядя на его напряженное лицо:
— Не портите зрение, лейтенант. Я сам вам прочту. Тут по вашей части. Прислали из Штатов. Некий майор Кнобель предлагает снять с борта несколько гангстеров, которых мы с вами катаем по океанам и морям. Не без юмора этот майор: что, теперь нам снова возвращаться на острова? — Он протянул листок.
Компьютер сыскного отдела города Сан-Франциско отвечал на письмо и магнитофонную запись, посланные инспектором китайского района Гонолулу, и предупреждал капитана «Глории» о гангстерах на судне.
— Вам знакомы эти ребята? — спросил капитан.
— Да, сэр. Обоих задержала полиция при нашем участии.
— Так их уже нет на борту?
— Да, сэр. Остались еще два подозреваемых лица, один из них тоже указан в телеграмме.
— Кто?
— Эдуардо Альварес Антиноми — карточный шулер и соучастник, по всей видимости, покушения, о котором здесь говорится.
— Почему же его не сняли вместе с теми?
— Не было улик. Убедительных улик. Он занимает каюту люкс. Очень респектабелен с виду. Везет породистую собаку.
— Зачем гангстеру собака, да еще на судне?
— Пока, сэр, и мне не ясно. Возможно — сердечная привязанность. Гитлер также любил собак.
— Гитлер?
— Да, сэр, и тоже овчарок.
— Скажите! Не знал. Может быть, ваш майор… Как его?
— Майор Кнобель, сэр.
— Может, ваш Кнобель ошибся?
— Вероятность мала, но не исключено, что вы правы. Я установил наблюдение за указанными лицами.
— Наблюдайте, лейтенант, и в случае необходимости принимайте решительные меры.
— Есть, сэр.
— Скажите, лейтенант, большую помощь оказывает вам Кейри?
— Сравнительно да. У него есть кое-какой опыт, правда, не хватает знаний, и недостаточно развита интуиция. Кейри долго не мог раскусить фальшивого патера, в то время как было ясно, что он за священнослужитель. Пришлось вмешаться.
— Вам не удалось установить причин покушения?
— Если бы «Глория» задержалась в Гонолулу хотя бы еще на сутки, то я бы нашел способ добиться признания у арестованных.
— Вы уверены?
Лейтенант Лоджо скромно улыбнулся:
— В каждой профессии, сэр, есть свои приемы, методы, секреты.
— Отлично, лейтенант. Мне приятно было поговорить с вами.
— Благодарю, сэр.
— На судне не препятствуют вашей работе криминалиста?
— Я хорошо законспирирован, сэр.
— Прошу докладывать мне о ваших… изысканиях.
— Есть, сэр.
— Можете идти, лейтенант. Я учту ваши заслуги.
— Благодарю, сэр.
Нетерпение Бетти достигло предела, когда перед ней снова появился Лоджо и, плюхнувшись в кресло, бессильно уронил руки, выражая тем крайнюю степень усталости, хотя его сияющее лицо, бегающие по сторонам глазки говорили о чрезвычайно нервном подъеме и довольстве собой.
Бетти покорно ждала с полминуты, затем робко произнесла:
— Что же случилось, Никколо?
— Ах, Бетти! Если бы ты видела, как меня принял капитан! Коньяк! Сигара! Он в восторге от моих успехов. Вот читай! — Он протянул ей радиограмму, которую умышленно забыл вернуть капитану. — Это все наша деятельность! Я нацелил полицию Гонолулу, но эти олухи схватили только двоих. Мне даны чрезвычайные полномочия. Я могу… если найду нужным, любого схватить, обыскать, арестовать! Нет, Бетти, ты только подумай, как бездарно работает береговая полиция! Они не осмелились схватить Антиноми! Оставили самое горячее дело мне! Я должен на свой страх и риск распутывать все нити преступления! Схватить убийц Паулины!
Бетти пришла в себя во время этого монолога, прикинув со свойственной ей сообразительностью, где лейтенант Лоджо заливает, а где говорит правду.
— Неужто капитан встретил вас как родного брата?..
— Пожалуй, лучше. Обещал повысить в должности, — важно напыжился Лоджо.
— Что вам даст повышение? Вот если бы нам раскрыть преступление! Вы ведь послали донесение о убийцах Паулины?
— Конечно, Бетти. Только исключил Банни.
— Того самого, что выиграл сотенную с дыркой?
— Именно, Бетти. Если наши материалы подтвердятся, то…
— Ах, Никколо! Как мне хочется верить в вашу удачу! Тогда я буду вас так любить, так любить…
Тесно прижавшись друг к другу в одном кресле, они стали (в который раз!) обсуждать свое будущее после того, как заполучат награду за поимку убийц Паулины Браун.
— У нас с вами, Ник, будет трое ребят, — зардевшись, шепнула Бетти.
— Сколько угодно! Я же с твоего согласия, моя радость, открою контору частного сыска и буду специализироваться по раскрытию преступлений века — убийств, крупных хищений, утайке боссами федеральных налогов…
— Но тогда мы так редко будем видеться!
— Напротив, Бетти, напротив!
Эдуардо Антиноми тяжело переживал неудачу. Никогда еще в его блестящей карьере организатора «несчастий» не случалось таких провалов. Он расхаживал по своей каюте, запахнувшись в голубой шелковый халат, с хорошо выбритыми щеками, благоухающий одеколоном, его угольно-черные волосы лоснились от изрядной дозы бриллиантина. Антиноми всегда тщательно следил за своей внешностью, стараясь походить на портрет Великого инквизитора — полотно побывало в его руках еще в молодые годы, когда он сплавлял в Америку предметы искусства, так плохо охраняемые в церквах и музеях Италии.
На среднем пальце правой руки Антиноми сиял перстень с изумрудом в пять каратов.
Поглядывая на успокаивающие блики света в камне, он мысленно снова проигрывал всю операцию. С его стороны, как всегда, были учтены все мелочи, все случайности, тщательно подготовлена катастрофа — и в ней гибнет не жертва, а лучший его помощник.
Все это могло случиться только из-за головотяпства Клема.
«Проклятый святоша, опять нагрязнил! Ни словом не обмолвился о собаке негра и погубил Дика-Мадонну. Потом сам влип по маковку».
Антиноми нисколько не беспокоила судьба неудачливых сообщников, они могли совсем исчезнуть с лица земли, но прежде обязаны были закончить порученную им работу, а этого они не сделали, теперь он сам должен искать пути для выполнения контракта. О том, что дело можно отложить, он и не смел думать. Сегодня утром ему принесли телеграмму. Прочтя, он с ожесточением скомкал ее в кармане халата.
«Сообщи здоровье. Токио прибудет брат Энрико. Целую. Мэри». Это значило, что если не будет выполнен контракт, то прилетит Пауль со своими ассистентами, а с ними шутки плохи. Они разделаются с клиентами, а заодно и с самим Антиноми. Он отправил ответ с уверением, «чтобы не беспокоились о здоровье и что он не сможет встретить брата». До прихода в Иокогаму все должно быть закончено.
«Но у меня нет людей! Нет больше бомб. Из каюты Фрэнка и Дика-Мадонны полиция унесла целый чемодан этих адских зарядов…»
Лицо Эдуардо Антиноми потемнело, он действительно стал похож на тот древний портрет Великого инквизитора, отягощенного непосильной борьбой с еретиками.
Без звонка вошел Малютка Банни в новом костюме песочного цвета, лицо его сияло от довольства собой и всем светом, во рту дымила длинная «манила».
— Добрый день, Эдуардо! Вижу по твоей физии, что оплакиваешь безвременную потерю святого отца? Не горюй. Этот прохвост в два счета догонит нас на самолете.
— Ты думаешь?
— Что здесь особенно голову ломать? Мне сказал мой приятель — третий помощник, что его схватили пьяного по подозрению в покушении на убийство. Но у вашего Минотти ловкие адвокаты, живо выцарапают кого хочешь. Еще поднимут дело против негра и его белого дружка за нанесение слуге божьему морального ущерба. А также возбудят процесс из-за увечья Мадонны. Видел я эту собаку. Не пожалел бы за нее и полтыщи долларов, с таким сторожем не страшно оставлять машину.
— Меня радуют твои слова, Банни. Все-таки жалко терять истинных друзей. Да ты садись. Выпьем за упокой души моего парня Фрэнка. Вздумал прогуляться по склону вулкана и угодил в пропасть.
Банни уже сел без приглашения и вытянул ноги на середину салона.
— Выпить всегда неплохо, а по такой причине просто грешно не выпить. Говоришь, несчастный случай?
— Да, Банни.
— Я слыхал, что его спустили туда мальчики Барреры.
— Все-то ты знаешь, Банни. Может, ты и прав.
— Рассчитались со старыми долгами. Лихо работают!
— Ты, Банни, тоже едешь неспроста?
— Я отдыхаю, Эдуардо. Впервые в жизни сел в шикарную лохань и плыву неизвестно куда.
— Все известно, Банни, у нас жесткое расписание. Через три дня будем в Японии, потом зарулим на Филиппины, после — в Сингапур, в Индонезию, в Австралию…
— Мне все эти дальние страны, Эдуардо, до фонаря, хоть бы их совсем не было. Мне интересно вот так спокойно посидеть, ну поглазеть на морскую пустыню, а главное — зайти на берегу в неизвестный салун, с ненашенскими девчонками перемигнуться. Все это как-то оживляет, Эдуардо. Начинаешь понимать, что и тебя не обошла судьба. Ну так за удачу! — Выпив, продолжил: — Мне здорово фартило в последний год. Выигрывал я и на скачках, и на собачьих бегах…
— Ломанул сейф в одном из банков?
— Не пойманный — не вор, Эдуардо. Словом, я оказался при деньгах, и пришла мне мысль бросить все и зажить по-людски. Решил я, Эдуардо, выкупить отцовскую ферму. Больше двухсот лет владел этой фермой, землей, конечно, скотом всяким, наш род. Думаю — выкуплю, отстрою. Приехал. Посмотрел. Послушал, как шуршит на ветру кукуруза. И так у меня заныло сердце! Веришь ли, Эдуардо, слеза навернулась. Вспомнил мать и отца. Как бегал на танцульки за восемь миль и к рассвету возвращался домой. Только родных уже никого не осталось. Младшая сестра Кэт умерла прошлой зимой. Понял я, что не смогу жить один среди могил, среди воспоминаний… Вернулся с тоской за пазухой во Фриско, и первое, что мне бросилось в глаза, — реклама — приглашение прокатиться вокруг шарика на этой самой посудине. И вот еду. Не раскаиваюсь. О тебе не спрашиваю, Эдуардо. Плесни-ка еще… Достаточно… Ты, как всегда, на работе?
— Приходится, Банни. Надо отрабатывать свой хлеб.
— Хлеб твой, Эдуардо, больно пакостный. Отдохнул бы. А лучше бы совсем завязал. Сколько можно? Денег у тебя навалом. Отдохни, Эдуардо. Давай выпьем за будущую голубую жизнь.
Малютка Банни выпил до дна, Эдуардо чуть пригубил, что не укрылось от проницательного гостя.
«Что-то ему от меня надо», — подумал Малютка Банни и продолжал:
— Главное, чтобы никаких забот не осталось. Никто в тебя не стреляет, и ты ни в кого не должен стрелять, потому начинаешь ценить и свою и чужую жизнь, Эдуардо.
— Слякотня, Банни. Пустая философия. Все люди — потенциальные мишени для стрельбы.
— Плохо, Эдуардо, так думать. С такими мыслями и сам становишься мишенью. Вот так рассуждал твой Фрэнк и сам загремел с вулкана. Нет, Эдуардо, выкинь из головы, что только тебе все дозволено. У всех на земле равные шансы. Так что забрось все, кроме карт. Здесь ты — факир. Как ты ловко передергиваешь, не то что святой отец! — Он захохотал, вспомнив последнюю игру с Клемом.
Антиноми ответил вкрадчивым тоном:
— В чем-то ты прав, Банни. Всякому хочется пожить без тревог, в свое удовольствие. Только не получается…
— Нынче у тебя контракт на переселение в другой мир негра с собакой и его приятелей?
— От кого ты узнал?
— Слепым надо быть, чтобы не догадаться. Пройдоха Клем все время возле них вился. Прямо духовный отец. А он у тебя вроде ангела смерти.
— Грязно работал, оставлял следы?
— Ну не скажи. Может, где-то переигрывал, а так, на доверчивый глаз, не отличишь от монаха. Ну, потом и по тебе можно определить, на кого вы нацелены. Я давно сообразил.
— Ты пей, Банни, дружище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51