Кровяное давление мистера Брауна составляло двести двадцать – и это, несмотря на постоянный прием лекарственных препаратов, уже начало влиять на его зрение. И все-таки Эрик был уверен, что Браун справится и с этой болезнью, как и со всеми прежними недомоганиями; в один прекрасный день болезнь просто уйдет, даже несмотря на его отказ от предписанной ему диеты и на то, что ему не помогал даже резерпин. Самым впечатляющим было то, что мистер Браун переболел почти всеми сколько-нибудь серьезными заболеваниями, известными медицине – от воспаления легких до гепатита. Он был ходячим скопищем болезней, всегда нездоровый, всегда с каким-нибудь жизненно важным органом, пораженным болезнью.
А затем…
Он излечивался сам. И без пересадки внутренних органов. Это выглядело так, как будто Браун использовал какое-то народное средство, или гомеопатию, или какой-нибудь идиотский травяной отвар втайне от своих врачей. И будет использовать впредь.
Брауну было необходимо болеть. Его недомогания были реальны. Это не было просто самообманом – у него были настоящие болезни, причем из тех, которые в конце концов сводят пациента в могилу. Если это и была истерия, набор чисто психологических жалоб, то Эрик никогда раньше не встречался ни с чем подобным. И все-таки должна существовать причина всех этих болезней; что они порождены где-то в недосягаемых недрах подсознания мистера Брауна.
Три раза за свою жизнь мистер Браун обзаводился раком. Но каким образом? И зачем?
Возможно, это происходит из его желания умереть. И каждый раз мистер Браун останавливается на самом краю, отступает. Он нуждается в том, чтобы болеть, но не в том, чтобы умереть. Стремление к самоубийству оказывалось поддельным.
Это важно знать. Если это так, то мистер Браун будет бороться за жизнь, бороться против того, зачем он собственно и пригласил сюда Эрика.
Поэтому мистер Браун будет чрезвычайно сложным пациентом. Если не сказать больше. И все это – без сомнения – происходит на уровне подсознания. Мистер Браун конечно не догадывается об этих двух противоположных побуждениях.
Раздался звонок в дверь. Он пошел открывать и столкнулся лицом к лицу с личностью официального вида в щегольском деловом костюме. Протянув удостоверение, посетитель пояснил:
– Служба безопасности, мистер Свитсент. Вас хочет видеть Секретарь Молинари. У него сильные боли, так что лучше поторопиться.
– Конечно, – Эрик бросился к шкафу за своим пиджаком; через минуту они уже маршировали к припаркованному неподалеку дисколету. – Опять желудочные боли? – спросил Эрик.
– Похоже, теперь боли сместились влево, – ответил сотрудник Секретной службы, выводя дисколет на трассу, – в область сердца.
– Он не говорил, что это похоже на то, будто сильная рука сдавливает ему грудь?
– Нет. Он просто лежит и стонет. И требует вас. – похоже, сотрудник Секретной службы воспринимал: это как само собой разумеющееся; для него это было хорошо знакомо и привычно. Ведь Секретарь всегда чем-то болен.
Немного спустя они добрались до Белого дома ООН, и Эрик вошел внутрь.
“Если бы только я мог использовать искусственные органы, – подумал он, – это сразу решило бы все проблемы”.
Но теперь, когда он ознакомился с картой Молинари, ему было ясно, почему Молинари в принципе отказывается от искусственных органов. Если он согласится, он выздоровеет; неопределенность его состояния, его парение между болезнью и здоровьем прекратится. Его двойственная мотивация разрешится в пользу жизни. Тонкое психическое равновесие будет нарушено, и Молинари подпадет под влияние одной из двух сил, борющихся в нем за свое господство. А этого он не мог позволить.
– Сюда, доктор, – агент повел его по корили к двери, у которой стояли несколько полицейских в форме. Они расступились, и Эрик вошел внутрь.
В центре комнаты на громадной смятой постели лежал на спине Джино Молинари и смотрел вмонтированный в потолок телевизор.
– Я умираю, доктор, – произнес Молинари, повернув голову. – Мне кажется, что теперь эти боли идут от сердца. Может быть, все это время болело именно оно. – Его лицо, массивное и багровое, блестело от пота.
– Мы сделаем вам ЭКГ.
– Не надо, мне уже сделали десять минут назад; она ничего не показала. Моя болезнь, черт ее побери, слишком тонка для ваших инструментов. Это не значит, что ее нет. Я слышал о случаях, когда людям с обширным инфарктом делали ЭКГ и ничего не обнаруживали, это правда? Послушайте, доктор, я знаю кое-что, чего вы не знаете. Вы недоумеваете, откуда у меня эти боли. Наши союзники, наши соратники в этой войне. У них есть план овладеть тиуанской компанией “Меха и красители”: они показали мне документ – они настолько откровенны. У них уже есть агент, проникший в вашу фирму. Я говорю это вам на случай, если я умру от этой болезни; я могу умереть в любую минуту, вы знаете это.
– Вы сообщили Вирджилу Акерману? – спросил Эрик.
– Я начал было, но… как сказать старику такое? Он не понимает, какие вещи творятся в этой тотальной войне; захват основных промышленных компаний Земли это самое безобидное. Скорее всего, это только начало.
– Теперь, когда я это узнал, я должен рассказать всеВирджилу.
– Хорошо, скажи ему, – проскрежетал Молинари. – Может быть, ты сможешь объяснить. Я собирался, когда мы были в Вашин-35, но… – Он закру-тился от боли. – Сделайте что-нибудь, доктор, это убьет меня.
Эрик сделал ему внутривенную инъекцию морфия, и Секретарь ООН затих.
– Вы просто не представляете, доктор, – забормотал Молинари расслабленным, умиротворенным голосом, – с чем мне приходится сталкиваться с этими лилистарцами. Я делаю все, чтобы удержать их подальше, – он добавил: – Я больше не чувствую боли, вы неплохо справились с этим.
Эрик спросил:
– Когда они намереваются приступить к захвату ТМК, скоро?
– Несколько дней. Может быть неделя. Гибкое расписание. У вас делают наркотик, которым они интересуются… вы, возможно, не в курсе. Как и я. На самом деле я не знаю ничего, доктор. В этом секрет моего положения. Никто ничего мне не говорит. Даже вы; например, что со мной – вы ни за что не расскажете мне об этом, держу пари.
У одного из агентов Секретной службы Эрик спросил:
– Откуда здесь можно позвонить?
– Не уходите, – сказал Молинари, привстав в постели. – Боль скоро опять вернется, я знаю. Я хочу, чтобы вы доставили сюда Мэри Райнеке; мне нужно поговорить с ней теперь, когда я чувствую себя лучше. Видите ли, доктор, я не рассказал ей, насколько я болен. Вы тоже не делайте этого; ей нужен идеализированный образ. Таковы все женщины; чтобы любить человека, им необходимо преклоняться перед ним, смотреть на него снизу вверх, Пот.
– Но когда она увидит вас лежащим в не подумает ли она…
– О, она знает, что я болен, она просто не: что это смертельно. Понимаете?
– Я обещаю не говорить ей, что это смертельно.
– А это так? – глаза Молинари тревожно ширились.
– Нет, насколько я знаю, – сказал Эрик. И осторожно добавил: – Я прочитал вашей карго что вы пережили несколько болезней, которые и принято считать смертельными, включая рак пре…
– Я не желаю об этом говорить. Я впадаю в депрессию, когда мне напоминают, как часто я болел раком.
– Мне казалось,…
– Что меня ободряет, что я вылечился? Нет, тому что в следующий раз я могу не поправиться. Я имею в виду, что рано или поздно болезнь одолеет меня, а моя работа останется незавершенной. А тогда будет с Землей? Попробуйте предположить; на ваш просвещенный взгляд?
– Я иду за Мэри Райнеке, – сказал Эрик и направился к дверям. Один из агентов вызвался проводить его к видеофону.
В коридоре агент произнес приглушенным голосом:
– Доктор, здесь на третьем этаже у одного из: поваров Белого дома случился приступ. Доктор Тигарден сейчас у него и хочет с вами поговорить.
– Конечно, – сказал Эрик, – я загляну к нему, перед тем как позвонить. – Он последовал за агентом к лифту.
В столовой Белого дома он нашел доктора Тгардена.
– Вы мне нужны, – тут же начал Тигарден, – потому что вы специалист по пересадке
искусственных органов. Это очевидный случай грудной жабы, нужна немедленная трансплантация. Я полагаю, у вас есть при себе по крайней мере, одно сердце?
– Да, – пробормотал Эрик, – У вас здесь есть история болезни больного?
– Никаких жалоб еще две недели назад. Потом небольшой сердечный приступ. Был прописан дорминил, два раза в день. Казалось, он совсем поправился. А потом…
– Какая связь существует между грудной жабой человека и болями Секретаря? _ Связь? А разве она существует?
Разве вам не кажется это странным? У обоих прогрессируют сильные брюшные боли примерно в одно и тоже время…
– Но в случае с Мак Нейлом, – возразил Тигарден, подводя Эрика к кровати, – диагноз совершенно ясен. В то время как ив случае с Секретарем Моллинари такой диагноз, как жаба, совершенно невозможен, никаких симптомов. Я не вижу никакой связи. – Тигарден добавил: Кроме этого, доктор, здесь очень много народу, обязательно кто-нибудь болеет.
– И все же мне кажется…
– В любом случае, – сказал Тигарден, – задача чисто техническая; вставить новое сердце, и дело с концом.
– Плохо, что мы не можем сделать то же самое наверху. – Эрик наклонился над кроватью, на которой лежал Мак Нейл. Так вот он человек, страдающий недугом, от которого, как Моллинари кажется, страдает он сам. Чья болезнь появилась первой? Мола или Мак Нейла? Что причина и что следствие – если предположить, что такая связь вообще существует, а это очень хлипкое предположение. Как сказал Тигарден.
– И все же очень было бы интересно узнать, не было ли у кого-либо поблизости рака предстательной железы, когда им болел Джино… и все другие раки, инфаркты, гепатиты и многое, многое другое.
“Вероятно, стоит изучить медицинские карты всего персонала Белого дома”, – подумал он.
– Я нужен вам для операции? – спросил Тигарден. – Если нет, я поднимусь к Секретарю, Здесь дежурит медсестра, которая может вам помочь, она была здесь минуту назад.
– Вы мне не нужны. Что бы я хотел, так это список всех дневных жалоб людей из местного окружения. Всех, кто находится в контакте с Молинарв изо дня в день, неважно, принадлежат они к персоналу или просто часто бывают здесь по делам. Независимо от их должности. Можно это устроить?
– Что касается персонала” то да, – сказал Тигарден, – с посетителями сложнее – у нас не заведены на них медицинские карты. Естественно, – он посмотрел на Эрика.
– У меня такое чувство, – сказал Эрик, – что как только мы трансплантируем новое сердце Мак Нейлу, боли Секретаря немедленно прекратятся. А последующие наблюдения покажут, что, начиная с этого дня Секретарь поправится после тяжелейшего приступа грудной жабы.
Выражение лица Тигардсна изменилось и стало непроницаемым.
– Хорошо, – произнес он и пожал плечами, – Метафизика и хирургия. Мы получили в вашем лице редкое сочетание, доктор.
– Не кажется ли вам, что Молинари обладает свойством перенимать любое заболевание, которым болеет кто-то из его окружения? И я не имею в виду, психически, я имею в виду, что он на самом деле испытывает это. Заболевает.
– Никакого такого свойства, – сказал Тигарден, – если вам угодно называть это свойством для придания своим словам значительности, я не знаю.
– Но вы же видели карту, – спокойно ответил Эрик.
Он открыл свой докторский чемоданчик и начал собирать набор самоуправляющихся автоматов, которые понадобятся ему для трансплантации искусственного сердца.
Глава 7
После операции, а она заняла всего лишь полчаса его личного времени, Эрик Свитсент в сопровождении двух агентов Секретной службы отправился на квартиру Мэри Райнеке.
– Она просто дура, – неожиданно заявил один из агентов, тот что был слева. Другой агент, постарше, сказал:
– Дура? Она знает, как расшевелить Мола!; никто другой на это не способен.
– А что тут знать, – сказал более молодой, – просто встретились два ничтожества, и получилось одно большое.
– Ну не скажи, в Генеральные секретари ООН так просто не выбьешься, думаешь, ты или кто-нибудь другой способен на такое? Вот ее квартира, – старший агент остановился в показал на дверь. – Не слишком удивляйтесь, когда ее увидите, – обратился он к Эрику. – Я имею в виду, когда вы увидите, что она просто ребенок. – Мне говорили, – ответил Эрик. И позвонил в дверь. – Я знаю обо всем этом. Я…
– Вы об этом знаете, – передразнил его агент слева. – Хотя даже ни разу ее не видели. У вас неплохие шансы стать Генеральным секретарем, когда Мол наконец умрет.
Дверь открылась. На удивление маленькая, смуглая симпатичная девушка в мужской красной рубашке навыпуск стояла на пороге. В руке она держала маникюрные ножницы; очевидно, она занималась своими ногтями, которые, как отметил Эрик, были длинными и блестящими.
– Я доктор Свитсент, новый сотрудник из медперсонала Джино Молинари, – у него чуть не вырвалось, из медперсонала вашего отца, но он вовремя спохватился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
А затем…
Он излечивался сам. И без пересадки внутренних органов. Это выглядело так, как будто Браун использовал какое-то народное средство, или гомеопатию, или какой-нибудь идиотский травяной отвар втайне от своих врачей. И будет использовать впредь.
Брауну было необходимо болеть. Его недомогания были реальны. Это не было просто самообманом – у него были настоящие болезни, причем из тех, которые в конце концов сводят пациента в могилу. Если это и была истерия, набор чисто психологических жалоб, то Эрик никогда раньше не встречался ни с чем подобным. И все-таки должна существовать причина всех этих болезней; что они порождены где-то в недосягаемых недрах подсознания мистера Брауна.
Три раза за свою жизнь мистер Браун обзаводился раком. Но каким образом? И зачем?
Возможно, это происходит из его желания умереть. И каждый раз мистер Браун останавливается на самом краю, отступает. Он нуждается в том, чтобы болеть, но не в том, чтобы умереть. Стремление к самоубийству оказывалось поддельным.
Это важно знать. Если это так, то мистер Браун будет бороться за жизнь, бороться против того, зачем он собственно и пригласил сюда Эрика.
Поэтому мистер Браун будет чрезвычайно сложным пациентом. Если не сказать больше. И все это – без сомнения – происходит на уровне подсознания. Мистер Браун конечно не догадывается об этих двух противоположных побуждениях.
Раздался звонок в дверь. Он пошел открывать и столкнулся лицом к лицу с личностью официального вида в щегольском деловом костюме. Протянув удостоверение, посетитель пояснил:
– Служба безопасности, мистер Свитсент. Вас хочет видеть Секретарь Молинари. У него сильные боли, так что лучше поторопиться.
– Конечно, – Эрик бросился к шкафу за своим пиджаком; через минуту они уже маршировали к припаркованному неподалеку дисколету. – Опять желудочные боли? – спросил Эрик.
– Похоже, теперь боли сместились влево, – ответил сотрудник Секретной службы, выводя дисколет на трассу, – в область сердца.
– Он не говорил, что это похоже на то, будто сильная рука сдавливает ему грудь?
– Нет. Он просто лежит и стонет. И требует вас. – похоже, сотрудник Секретной службы воспринимал: это как само собой разумеющееся; для него это было хорошо знакомо и привычно. Ведь Секретарь всегда чем-то болен.
Немного спустя они добрались до Белого дома ООН, и Эрик вошел внутрь.
“Если бы только я мог использовать искусственные органы, – подумал он, – это сразу решило бы все проблемы”.
Но теперь, когда он ознакомился с картой Молинари, ему было ясно, почему Молинари в принципе отказывается от искусственных органов. Если он согласится, он выздоровеет; неопределенность его состояния, его парение между болезнью и здоровьем прекратится. Его двойственная мотивация разрешится в пользу жизни. Тонкое психическое равновесие будет нарушено, и Молинари подпадет под влияние одной из двух сил, борющихся в нем за свое господство. А этого он не мог позволить.
– Сюда, доктор, – агент повел его по корили к двери, у которой стояли несколько полицейских в форме. Они расступились, и Эрик вошел внутрь.
В центре комнаты на громадной смятой постели лежал на спине Джино Молинари и смотрел вмонтированный в потолок телевизор.
– Я умираю, доктор, – произнес Молинари, повернув голову. – Мне кажется, что теперь эти боли идут от сердца. Может быть, все это время болело именно оно. – Его лицо, массивное и багровое, блестело от пота.
– Мы сделаем вам ЭКГ.
– Не надо, мне уже сделали десять минут назад; она ничего не показала. Моя болезнь, черт ее побери, слишком тонка для ваших инструментов. Это не значит, что ее нет. Я слышал о случаях, когда людям с обширным инфарктом делали ЭКГ и ничего не обнаруживали, это правда? Послушайте, доктор, я знаю кое-что, чего вы не знаете. Вы недоумеваете, откуда у меня эти боли. Наши союзники, наши соратники в этой войне. У них есть план овладеть тиуанской компанией “Меха и красители”: они показали мне документ – они настолько откровенны. У них уже есть агент, проникший в вашу фирму. Я говорю это вам на случай, если я умру от этой болезни; я могу умереть в любую минуту, вы знаете это.
– Вы сообщили Вирджилу Акерману? – спросил Эрик.
– Я начал было, но… как сказать старику такое? Он не понимает, какие вещи творятся в этой тотальной войне; захват основных промышленных компаний Земли это самое безобидное. Скорее всего, это только начало.
– Теперь, когда я это узнал, я должен рассказать всеВирджилу.
– Хорошо, скажи ему, – проскрежетал Молинари. – Может быть, ты сможешь объяснить. Я собирался, когда мы были в Вашин-35, но… – Он закру-тился от боли. – Сделайте что-нибудь, доктор, это убьет меня.
Эрик сделал ему внутривенную инъекцию морфия, и Секретарь ООН затих.
– Вы просто не представляете, доктор, – забормотал Молинари расслабленным, умиротворенным голосом, – с чем мне приходится сталкиваться с этими лилистарцами. Я делаю все, чтобы удержать их подальше, – он добавил: – Я больше не чувствую боли, вы неплохо справились с этим.
Эрик спросил:
– Когда они намереваются приступить к захвату ТМК, скоро?
– Несколько дней. Может быть неделя. Гибкое расписание. У вас делают наркотик, которым они интересуются… вы, возможно, не в курсе. Как и я. На самом деле я не знаю ничего, доктор. В этом секрет моего положения. Никто ничего мне не говорит. Даже вы; например, что со мной – вы ни за что не расскажете мне об этом, держу пари.
У одного из агентов Секретной службы Эрик спросил:
– Откуда здесь можно позвонить?
– Не уходите, – сказал Молинари, привстав в постели. – Боль скоро опять вернется, я знаю. Я хочу, чтобы вы доставили сюда Мэри Райнеке; мне нужно поговорить с ней теперь, когда я чувствую себя лучше. Видите ли, доктор, я не рассказал ей, насколько я болен. Вы тоже не делайте этого; ей нужен идеализированный образ. Таковы все женщины; чтобы любить человека, им необходимо преклоняться перед ним, смотреть на него снизу вверх, Пот.
– Но когда она увидит вас лежащим в не подумает ли она…
– О, она знает, что я болен, она просто не: что это смертельно. Понимаете?
– Я обещаю не говорить ей, что это смертельно.
– А это так? – глаза Молинари тревожно ширились.
– Нет, насколько я знаю, – сказал Эрик. И осторожно добавил: – Я прочитал вашей карго что вы пережили несколько болезней, которые и принято считать смертельными, включая рак пре…
– Я не желаю об этом говорить. Я впадаю в депрессию, когда мне напоминают, как часто я болел раком.
– Мне казалось,…
– Что меня ободряет, что я вылечился? Нет, тому что в следующий раз я могу не поправиться. Я имею в виду, что рано или поздно болезнь одолеет меня, а моя работа останется незавершенной. А тогда будет с Землей? Попробуйте предположить; на ваш просвещенный взгляд?
– Я иду за Мэри Райнеке, – сказал Эрик и направился к дверям. Один из агентов вызвался проводить его к видеофону.
В коридоре агент произнес приглушенным голосом:
– Доктор, здесь на третьем этаже у одного из: поваров Белого дома случился приступ. Доктор Тигарден сейчас у него и хочет с вами поговорить.
– Конечно, – сказал Эрик, – я загляну к нему, перед тем как позвонить. – Он последовал за агентом к лифту.
В столовой Белого дома он нашел доктора Тгардена.
– Вы мне нужны, – тут же начал Тигарден, – потому что вы специалист по пересадке
искусственных органов. Это очевидный случай грудной жабы, нужна немедленная трансплантация. Я полагаю, у вас есть при себе по крайней мере, одно сердце?
– Да, – пробормотал Эрик, – У вас здесь есть история болезни больного?
– Никаких жалоб еще две недели назад. Потом небольшой сердечный приступ. Был прописан дорминил, два раза в день. Казалось, он совсем поправился. А потом…
– Какая связь существует между грудной жабой человека и болями Секретаря? _ Связь? А разве она существует?
Разве вам не кажется это странным? У обоих прогрессируют сильные брюшные боли примерно в одно и тоже время…
– Но в случае с Мак Нейлом, – возразил Тигарден, подводя Эрика к кровати, – диагноз совершенно ясен. В то время как ив случае с Секретарем Моллинари такой диагноз, как жаба, совершенно невозможен, никаких симптомов. Я не вижу никакой связи. – Тигарден добавил: Кроме этого, доктор, здесь очень много народу, обязательно кто-нибудь болеет.
– И все же мне кажется…
– В любом случае, – сказал Тигарден, – задача чисто техническая; вставить новое сердце, и дело с концом.
– Плохо, что мы не можем сделать то же самое наверху. – Эрик наклонился над кроватью, на которой лежал Мак Нейл. Так вот он человек, страдающий недугом, от которого, как Моллинари кажется, страдает он сам. Чья болезнь появилась первой? Мола или Мак Нейла? Что причина и что следствие – если предположить, что такая связь вообще существует, а это очень хлипкое предположение. Как сказал Тигарден.
– И все же очень было бы интересно узнать, не было ли у кого-либо поблизости рака предстательной железы, когда им болел Джино… и все другие раки, инфаркты, гепатиты и многое, многое другое.
“Вероятно, стоит изучить медицинские карты всего персонала Белого дома”, – подумал он.
– Я нужен вам для операции? – спросил Тигарден. – Если нет, я поднимусь к Секретарю, Здесь дежурит медсестра, которая может вам помочь, она была здесь минуту назад.
– Вы мне не нужны. Что бы я хотел, так это список всех дневных жалоб людей из местного окружения. Всех, кто находится в контакте с Молинарв изо дня в день, неважно, принадлежат они к персоналу или просто часто бывают здесь по делам. Независимо от их должности. Можно это устроить?
– Что касается персонала” то да, – сказал Тигарден, – с посетителями сложнее – у нас не заведены на них медицинские карты. Естественно, – он посмотрел на Эрика.
– У меня такое чувство, – сказал Эрик, – что как только мы трансплантируем новое сердце Мак Нейлу, боли Секретаря немедленно прекратятся. А последующие наблюдения покажут, что, начиная с этого дня Секретарь поправится после тяжелейшего приступа грудной жабы.
Выражение лица Тигардсна изменилось и стало непроницаемым.
– Хорошо, – произнес он и пожал плечами, – Метафизика и хирургия. Мы получили в вашем лице редкое сочетание, доктор.
– Не кажется ли вам, что Молинари обладает свойством перенимать любое заболевание, которым болеет кто-то из его окружения? И я не имею в виду, психически, я имею в виду, что он на самом деле испытывает это. Заболевает.
– Никакого такого свойства, – сказал Тигарден, – если вам угодно называть это свойством для придания своим словам значительности, я не знаю.
– Но вы же видели карту, – спокойно ответил Эрик.
Он открыл свой докторский чемоданчик и начал собирать набор самоуправляющихся автоматов, которые понадобятся ему для трансплантации искусственного сердца.
Глава 7
После операции, а она заняла всего лишь полчаса его личного времени, Эрик Свитсент в сопровождении двух агентов Секретной службы отправился на квартиру Мэри Райнеке.
– Она просто дура, – неожиданно заявил один из агентов, тот что был слева. Другой агент, постарше, сказал:
– Дура? Она знает, как расшевелить Мола!; никто другой на это не способен.
– А что тут знать, – сказал более молодой, – просто встретились два ничтожества, и получилось одно большое.
– Ну не скажи, в Генеральные секретари ООН так просто не выбьешься, думаешь, ты или кто-нибудь другой способен на такое? Вот ее квартира, – старший агент остановился в показал на дверь. – Не слишком удивляйтесь, когда ее увидите, – обратился он к Эрику. – Я имею в виду, когда вы увидите, что она просто ребенок. – Мне говорили, – ответил Эрик. И позвонил в дверь. – Я знаю обо всем этом. Я…
– Вы об этом знаете, – передразнил его агент слева. – Хотя даже ни разу ее не видели. У вас неплохие шансы стать Генеральным секретарем, когда Мол наконец умрет.
Дверь открылась. На удивление маленькая, смуглая симпатичная девушка в мужской красной рубашке навыпуск стояла на пороге. В руке она держала маникюрные ножницы; очевидно, она занималась своими ногтями, которые, как отметил Эрик, были длинными и блестящими.
– Я доктор Свитсент, новый сотрудник из медперсонала Джино Молинари, – у него чуть не вырвалось, из медперсонала вашего отца, но он вовремя спохватился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34