– Негодяи, я не верю вам, и даже если это правда, я могу вылечиться, могу обратиться в клинику.
– Только не от Джи-Джи 180. – Возвращая капсулу обратно в дипломат, Корнинг добавил как бы между прочим; – Мы можем вылечить вас, не здесь, конечно, а в клинике у нас на Лилистар… возможно, позднее мы сможем это устроить. Или оставить все как есть и просто снабжать вас этими капсулами до конца вашей жизни, Который, впрочем, не очень далек.
– Даже чтобы вылечиться, я не поеду на Лилистар, – сказала Кэти, Я обращусь к ригам; ведь это их наркотик, вы сами это сказали. Они наверняка знают о нем больше вашего, если они сами его разработали. – Повернувшись к Корнингу спиной, она направилась к шкафу и достала пальто. – Я ухожу на работу. До свидания. – Она открыла дверь в холл, ни один из лилистарцев не шевельнулся чтобы ее задержать.
“По– видимому, это правда, -размышляла она. – Джи-Джи 180 действительно так опасен, как они говорят. У меня нет ни единого шанса, и они ото знают так же хорошо, как и я, Я вынуждена или согласиться на их предложение, или попытаться пробраться через все кордоны к ригам. И в любом случае я останусь наркоманкой, а риги может быть еще и убьют меня”.
– Возьмите мою карточку, Кэти, – Кортингпь дошел к ней и протянул маленький белый квадратик. -: Когда вы почувствуете, что вам необходим наркотик, необходим любой ценой… – Он отпустил карточку в карман ее пальто. – Приходите. Мы будем ждать вас, дорогая; мы позаботимся, чтобы вы его получили, – он добавил, как бы вспомнив их разговор; Конечно, достаточно попробовать один раз, иначе зачем бы нам понадобилось подсовывать его вам. – Он улыбнулся ей.
Захлопнув дверь и ничего не видя перед собой, Кэти направилась к элеватору. Она не чувствовала уже ничего, даже страха. Только пустота внутри, вакуум на том месте, откуда улетучилась надежда и способность допустить даже саму возможность избавления.
“А ведь Вирджил Акерман может помочь, – сказала она себе, входя в лифт и нажимая кнопку, – я пойду к нему. Он должен знать, что мне делать. Я никогда не буду работать на Лилистар, несмотря на все их наркотики. Я не буду помогать им добраться до Эрика”.
Но она уже знала, что будет.
Глава 6
Рано утром, когда Кэти Свитсент сидела в своем кабинете в ТМК и оформляла покупку артефакта тысяча девятьсот тридцать пятого года – почти совсем неповрежденной пластинки фирмы “Дека” с записью сестер Эндрюс “Bei mir bist du Schon”, – она почувствовала первые признаки недомогания. Ее руки стали непревычно тяжелыми”.
Со всей осторожностью, на которую она была способна, Кэти положила хрупкую пластинку, В окружающих ее предметах тоже произошли видимые изменения. Тогда в доме сорок пять по Авила-стрит под влиянием Джи-Джи 180 она воспринимала окружающий мир состоящим из воздушных, открытых и дружественных предметов, похожих на мыльные пузыри; ей казалось, что она может, по крайней мере в галлюцинации, пройти сквозь любой из них по своей воле. Теперь, в такой знакомой прежде обстановке своего кабинета, она чувствовала преобразование реальности в другом, зловещем, направлении: обычные вещи, когда она вглядывалась в них, казалось, наливались тяжестью. Они больше не казались послушными и готовыми поменять свое положение по ее воле.
И одновременно она ощущала, что внутри ее собственного тела происходят те же гнетущие изменения, В результате обоих этих процессов соотношение сил между нею, ее физическими способностями и внешним миром изменилось в худшую сторону; она ощущала, что становится все более и более беззащитной в буквальном смысле этого слова – с каждый секундой она все больше теряла способность на какое-либо действие. Вот, например” дссятидюймовая пластинка. Она лежит так близко, что можно дотянуться до нес пальцем, но предположим, что она попытается это сделать. Пластинка ускользнет. Ее рука, неловкая от своего непривычного веса, как бы связанная и онемевшая, просто раздавит пластинку. Сама мысль о том, чтобы выполнить какое-либо сложное и тонкое действие с пластинкой, казалась невероятной. Она потеряла способность выполнять тонкую работу.
Она догадалась, что Джи-Джи 180, вероятно, принадлежит к классу таламических стимулянтов. Теперь, во время ломки, она страдала от недостать таламической энергии. Эти изменения, переживаемые ею как реально происходящие во внешнем мире и в ее теле, представляли собой почти незаметные изменения обмена веществ в ее мозге. Однако… Это знание мало чем могло помочь. Потому, что эти изменения в окружающем мире и в ней были просто иллюзией. Это было то, что она переживала, о чем сообщали мозгу ее органы чувств, что вкладывалось на ее сознание помимо ее воли, присутствовало в ее сознании. А между тем… изменена в окружающей обстановке продолжались. Конца этому было пока не видно. В панике она подумала; “Как далеко это может зайти? Насколько хуже еще может стать? Конечно, ненамного…” Неприступность в непоколебимость даже мельчайших предметов стала теперь почти бесконечной. Она сидела, застыв на своем месте, неспособная шевельнуть пальцем, неспособная изменить положения своего ставшего таким громадным тела по отношению к этим чудовищно массивным предметам, которые окружили ее и, казалось, надвигались все ближе.
И хотя она чувствовала это подавляющее ее скопление предметов обстановки, теперь они стали казаться далекими, они уплывали зловещим и пугающим образом. Они теряли, поняла она, – свою сущность, свою, если так можно выразиться, душу. Предметы теряли то, что делало их знакомыми, постепенно они становились чужими, отдаленными и враждебными. Вещи вместо отброшенной оболочки из чувств и отношений окружающих их людей, они обрели свою первородную изолированность от приручающего воздействия человеческого мозга. Они стали грубыми, необработанными, с неровными краями, о которые можно удариться, порезаться и даже получитъ смертельную рану. Она не смела шевельнуться. Смерть, почти реальная, затаилась в каждом предмете, даже бронзовая пепельница у нее на столе приобрела неправильную форму, потеряв всякое подобие симметрии, и ее выпученные и перекошенные грани грозили рассечь ее кожу, если бы она оказалась настолько глупа, чтобы приблизиться к ним.
На ее столе загудел видеофон. Люсиль Шарп, секретарша Вирджила Акермана, сказала:
– Миссис Свитсент, мистер Акерман приглашает sac в свой кабинет. Я бы советовала вам захватить с собой новую пластинку “Bei mir bist du Schon”, которую мы купили сегодня; он ею интересовался.
– Хорошо, – проговорила Кэти, и усилие, которое ей для этого потребовалось, почти убило ее. Дыхание отказало ей, ее грудная клетка была просто неспособна шевельнуться, чтобы впустить порцию воздуха. Затем, каким-то чудом, ей удалось вздохнуть; она наполнила легкие и затем выдохнула неровно и шумно. На этот раз ей удалось спастись. Но что дальше? Она поднялась на ноги. “Так вот что значит быть пойманной на крючок Джи-Джи 180”, – подумала она. Ей удалось поднять со стола пластинку. Ее темные края напоминали лезвие ножа, впившегося Си в руку, когда она несла ее через весь кабинет к выходу. Ее враждебность к Кэти, ее неодушевленное и вместе с тем яростное желание причинить ей вред стали невыносимыми, прикосновение к ней заставило Кэти съежиться от ужаса.
Она уронила пластинку.
Пластинка лежала на толстом ковре и казалась неповрежденной. Но как заставить себя поднять ее еще раз? Как отделить ее от ковра? Потому что пластинка не была теперь отдельным предметом, все переплелось. Ковер, пол, стены и все в кабинете представляли собой единую поверхность, которую невозможно можно разъединить на части, не порвав ее. Внутри пространства, ограниченного этой поверхностью, не было свободного места, оно все было занято и никаких изменений или дополнений быть больше не могло.
“Боже, – думала Кэти, стоя над лежащей у ее ног пластинкой, – Я не могу освободиться, я останусь здесь, и они найдут меня и подумают что-нибудь ужасное. Это столбняк”.
Она все еще стояла в том же положении, когда дверь отворилась, и на пороге появился Джонас Акерман. Его гладкое моложавое лицо светилось радостью. Он бодро подошел к ней, заметил лежащую пластинку, поднял ее и передал ей в протянутые руки.
– Джонас, – сдавленно проговорила она, – необходима медицинская помощь. Я больна.
– Больна? – он озабоченно посмотрел на не Его лицо перекосилось, неуловимо напомни в ей гнездо со змеями. Его эмоции захлестнули ее как тошнотворная зловонная волна. – Боже мой, – сказал Джонас, – ну и время ты выбрала – Эрика нет, он в Чиенне, а мы еще не подыскали ему замену. Я могу отвезти тебя в тиуанскую правительственную клинику. Что случилось? – он взял ее за руку и пощупал, – Мне кажется ты просто расстроена отъездом Эрика.
– Помоги мне подняться наверх, – выдавила она, – к Вирджилу.
– Ты действительно больна, – сказал Джонас, – Конечно я с удовольствием провожу тебя к старикану. Может быть он знает, что нужно делать, – Он проводил ее до дверей, – Может быть мне лучше взять у тебя пластинку, ты вот-вот се снова уронишь?
Им потребовалось не более двух минут, чтобы добраться до кабинета Вирджила Акермана, но ей показалось, что это суровое испытание заняло целую вечность. Когда она оказалась наконец перед Вирджилом, сил у нес почти не осталось; она тяжело дышала, не в силах сказать ни слова. Для нее это было слишком.
Глядя на нее с любопытством и тревогой, Вирджил произнес своим слабым проникновенным голосом:
– Кэти, сегодня тебе лучше пойти домой; набери груду женских журналов, выпивки и ложись в постель…
– Оставьте меня, – услышала она свои голос. – Боже, – в отчаянии поправилась она, – не оставляйте меня одну, мистер Акерман, прошу вас!
– Решай, чего ты все-таки хочешь, – сказал Вирджил, наблюдая за ней. – Я вижу, что отъезд Эрика в Чиенну…
– Нет, – сказала она, – я в порядке. Теперь си сделалось немного лучше, она чувствовала, что впитала от него новые силы, возможно, потому, что у него их было слишком много. – У меня здесь отличная вещица для Вашин-35. – Она повернулась к Джонасу за пластинкой. – Это одна из самых популярных мелодий того времени. Эта и еще “Музыка все не кончается”. – Взяв пластинку, она положила ее на стол рядом с ним. “Я не должна умереть, – подумала она. – Я должна пройти через это и поправиться”. Я хочу вам сказать, мистер Акерман, что я нашла еще кое-что. – Она уселась в кресло, пытаясь сберечь остатки сил. – Любительская запись того времени. Александер Вулкотт в своей программе “Городской глашатай”. Так что в следующий раз, когда мы будем в Вашин-35, мы сможем услышать настоящий голос Александера Вулкотта. А не ту подделку, которую мы слушаем теперь. – “Городской глашатай”! – с детским восторгом воскликнул Вирджил. – Моя любимая npогpaмма.
– Я почти уверена, что достану ее, – сказала Кэти. – Конечно, пока деньги не уплачены, всегда может что-нибудь случиться. Я должна лететь в Бостон чтобы окончательно все уладить; записи находятся там, у хитрющей старой девы по имени Эдит Скрутс. Она пишет в своем письме, что они сделаны на магнитофоне “Паккард-Белл”.
– Кэти, – произнес Вирджил Акерман, – тебе действительно удастся получить настоящую запись голоса Алсксандера Вулкотта, я тут же повышу твое жалование, и да поможет мне Бог. Миссис Свитсент, дорогая, я так люблю вас за все, что вы для меня делаете! Какая компания транслировала эту программу? Просмотрите копии “Вашингтон пост” за тридцать пятый год. И кстати, это мне напомнило: этот номер Америкэн Викли статьей про Саргассово море. Я думаю, что нам все-таки следует исключить его из Вашин-35, тому что когда я был маленьким, мои родители не выписывали газет Херста; я увидел ее, то; когда я…
– Минуту, мистер Акерман, – сказала Кэти, отнимая руку.
Он склонил голову набок и сказал:
– Да, Кэти?
– Что, если я поеду к Эрику в Чиенну?
– Но, – неуверенно возразил Вирджил, – ты нужна мне.
– Ненадолго, – сказала Кэти. “Может быть будет достаточно, – подумала она. – Они не могут требовать большего”. Вы же отпустили его, – сказала она вслух, – а ведь он отвечал за вашу жизнь, он был для вас гораздо нужнее, чем я.
– Но он нужен Молинари. А ты ему не нужна. У него нет Страны детства, которую надо строить; он не интересуется прошлым, он на полной скорости жмет в будущее, как подросток, – Вирджил выглядел обеспокоенным. – Я не смогу обойтись без тебя, Кэти; остаться без Эрика и так достаточно неприятно, но в его случае я, по крайней мере, могу всегда послать за ним при необходимости. Я был вынужден его отпустить; это патриотический поступок в наше военное время – я не хотел этого, мне страшно без него. – Но без тебя. – его тон стал жалобным. – Нет, это слишком. Эрик клялся мне в Вашин-35, что ты не захочешь уехать с ним, – он бросил безгласный, умоляющий взгляд на Джонаса. – Уговори ее остаться, Джонас.
Задумчиво потирая подбородок, Джонас обратился к ней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Только не от Джи-Джи 180. – Возвращая капсулу обратно в дипломат, Корнинг добавил как бы между прочим; – Мы можем вылечить вас, не здесь, конечно, а в клинике у нас на Лилистар… возможно, позднее мы сможем это устроить. Или оставить все как есть и просто снабжать вас этими капсулами до конца вашей жизни, Который, впрочем, не очень далек.
– Даже чтобы вылечиться, я не поеду на Лилистар, – сказала Кэти, Я обращусь к ригам; ведь это их наркотик, вы сами это сказали. Они наверняка знают о нем больше вашего, если они сами его разработали. – Повернувшись к Корнингу спиной, она направилась к шкафу и достала пальто. – Я ухожу на работу. До свидания. – Она открыла дверь в холл, ни один из лилистарцев не шевельнулся чтобы ее задержать.
“По– видимому, это правда, -размышляла она. – Джи-Джи 180 действительно так опасен, как они говорят. У меня нет ни единого шанса, и они ото знают так же хорошо, как и я, Я вынуждена или согласиться на их предложение, или попытаться пробраться через все кордоны к ригам. И в любом случае я останусь наркоманкой, а риги может быть еще и убьют меня”.
– Возьмите мою карточку, Кэти, – Кортингпь дошел к ней и протянул маленький белый квадратик. -: Когда вы почувствуете, что вам необходим наркотик, необходим любой ценой… – Он отпустил карточку в карман ее пальто. – Приходите. Мы будем ждать вас, дорогая; мы позаботимся, чтобы вы его получили, – он добавил, как бы вспомнив их разговор; Конечно, достаточно попробовать один раз, иначе зачем бы нам понадобилось подсовывать его вам. – Он улыбнулся ей.
Захлопнув дверь и ничего не видя перед собой, Кэти направилась к элеватору. Она не чувствовала уже ничего, даже страха. Только пустота внутри, вакуум на том месте, откуда улетучилась надежда и способность допустить даже саму возможность избавления.
“А ведь Вирджил Акерман может помочь, – сказала она себе, входя в лифт и нажимая кнопку, – я пойду к нему. Он должен знать, что мне делать. Я никогда не буду работать на Лилистар, несмотря на все их наркотики. Я не буду помогать им добраться до Эрика”.
Но она уже знала, что будет.
Глава 6
Рано утром, когда Кэти Свитсент сидела в своем кабинете в ТМК и оформляла покупку артефакта тысяча девятьсот тридцать пятого года – почти совсем неповрежденной пластинки фирмы “Дека” с записью сестер Эндрюс “Bei mir bist du Schon”, – она почувствовала первые признаки недомогания. Ее руки стали непревычно тяжелыми”.
Со всей осторожностью, на которую она была способна, Кэти положила хрупкую пластинку, В окружающих ее предметах тоже произошли видимые изменения. Тогда в доме сорок пять по Авила-стрит под влиянием Джи-Джи 180 она воспринимала окружающий мир состоящим из воздушных, открытых и дружественных предметов, похожих на мыльные пузыри; ей казалось, что она может, по крайней мере в галлюцинации, пройти сквозь любой из них по своей воле. Теперь, в такой знакомой прежде обстановке своего кабинета, она чувствовала преобразование реальности в другом, зловещем, направлении: обычные вещи, когда она вглядывалась в них, казалось, наливались тяжестью. Они больше не казались послушными и готовыми поменять свое положение по ее воле.
И одновременно она ощущала, что внутри ее собственного тела происходят те же гнетущие изменения, В результате обоих этих процессов соотношение сил между нею, ее физическими способностями и внешним миром изменилось в худшую сторону; она ощущала, что становится все более и более беззащитной в буквальном смысле этого слова – с каждый секундой она все больше теряла способность на какое-либо действие. Вот, например” дссятидюймовая пластинка. Она лежит так близко, что можно дотянуться до нес пальцем, но предположим, что она попытается это сделать. Пластинка ускользнет. Ее рука, неловкая от своего непривычного веса, как бы связанная и онемевшая, просто раздавит пластинку. Сама мысль о том, чтобы выполнить какое-либо сложное и тонкое действие с пластинкой, казалась невероятной. Она потеряла способность выполнять тонкую работу.
Она догадалась, что Джи-Джи 180, вероятно, принадлежит к классу таламических стимулянтов. Теперь, во время ломки, она страдала от недостать таламической энергии. Эти изменения, переживаемые ею как реально происходящие во внешнем мире и в ее теле, представляли собой почти незаметные изменения обмена веществ в ее мозге. Однако… Это знание мало чем могло помочь. Потому, что эти изменения в окружающем мире и в ней были просто иллюзией. Это было то, что она переживала, о чем сообщали мозгу ее органы чувств, что вкладывалось на ее сознание помимо ее воли, присутствовало в ее сознании. А между тем… изменена в окружающей обстановке продолжались. Конца этому было пока не видно. В панике она подумала; “Как далеко это может зайти? Насколько хуже еще может стать? Конечно, ненамного…” Неприступность в непоколебимость даже мельчайших предметов стала теперь почти бесконечной. Она сидела, застыв на своем месте, неспособная шевельнуть пальцем, неспособная изменить положения своего ставшего таким громадным тела по отношению к этим чудовищно массивным предметам, которые окружили ее и, казалось, надвигались все ближе.
И хотя она чувствовала это подавляющее ее скопление предметов обстановки, теперь они стали казаться далекими, они уплывали зловещим и пугающим образом. Они теряли, поняла она, – свою сущность, свою, если так можно выразиться, душу. Предметы теряли то, что делало их знакомыми, постепенно они становились чужими, отдаленными и враждебными. Вещи вместо отброшенной оболочки из чувств и отношений окружающих их людей, они обрели свою первородную изолированность от приручающего воздействия человеческого мозга. Они стали грубыми, необработанными, с неровными краями, о которые можно удариться, порезаться и даже получитъ смертельную рану. Она не смела шевельнуться. Смерть, почти реальная, затаилась в каждом предмете, даже бронзовая пепельница у нее на столе приобрела неправильную форму, потеряв всякое подобие симметрии, и ее выпученные и перекошенные грани грозили рассечь ее кожу, если бы она оказалась настолько глупа, чтобы приблизиться к ним.
На ее столе загудел видеофон. Люсиль Шарп, секретарша Вирджила Акермана, сказала:
– Миссис Свитсент, мистер Акерман приглашает sac в свой кабинет. Я бы советовала вам захватить с собой новую пластинку “Bei mir bist du Schon”, которую мы купили сегодня; он ею интересовался.
– Хорошо, – проговорила Кэти, и усилие, которое ей для этого потребовалось, почти убило ее. Дыхание отказало ей, ее грудная клетка была просто неспособна шевельнуться, чтобы впустить порцию воздуха. Затем, каким-то чудом, ей удалось вздохнуть; она наполнила легкие и затем выдохнула неровно и шумно. На этот раз ей удалось спастись. Но что дальше? Она поднялась на ноги. “Так вот что значит быть пойманной на крючок Джи-Джи 180”, – подумала она. Ей удалось поднять со стола пластинку. Ее темные края напоминали лезвие ножа, впившегося Си в руку, когда она несла ее через весь кабинет к выходу. Ее враждебность к Кэти, ее неодушевленное и вместе с тем яростное желание причинить ей вред стали невыносимыми, прикосновение к ней заставило Кэти съежиться от ужаса.
Она уронила пластинку.
Пластинка лежала на толстом ковре и казалась неповрежденной. Но как заставить себя поднять ее еще раз? Как отделить ее от ковра? Потому что пластинка не была теперь отдельным предметом, все переплелось. Ковер, пол, стены и все в кабинете представляли собой единую поверхность, которую невозможно можно разъединить на части, не порвав ее. Внутри пространства, ограниченного этой поверхностью, не было свободного места, оно все было занято и никаких изменений или дополнений быть больше не могло.
“Боже, – думала Кэти, стоя над лежащей у ее ног пластинкой, – Я не могу освободиться, я останусь здесь, и они найдут меня и подумают что-нибудь ужасное. Это столбняк”.
Она все еще стояла в том же положении, когда дверь отворилась, и на пороге появился Джонас Акерман. Его гладкое моложавое лицо светилось радостью. Он бодро подошел к ней, заметил лежащую пластинку, поднял ее и передал ей в протянутые руки.
– Джонас, – сдавленно проговорила она, – необходима медицинская помощь. Я больна.
– Больна? – он озабоченно посмотрел на не Его лицо перекосилось, неуловимо напомни в ей гнездо со змеями. Его эмоции захлестнули ее как тошнотворная зловонная волна. – Боже мой, – сказал Джонас, – ну и время ты выбрала – Эрика нет, он в Чиенне, а мы еще не подыскали ему замену. Я могу отвезти тебя в тиуанскую правительственную клинику. Что случилось? – он взял ее за руку и пощупал, – Мне кажется ты просто расстроена отъездом Эрика.
– Помоги мне подняться наверх, – выдавила она, – к Вирджилу.
– Ты действительно больна, – сказал Джонас, – Конечно я с удовольствием провожу тебя к старикану. Может быть он знает, что нужно делать, – Он проводил ее до дверей, – Может быть мне лучше взять у тебя пластинку, ты вот-вот се снова уронишь?
Им потребовалось не более двух минут, чтобы добраться до кабинета Вирджила Акермана, но ей показалось, что это суровое испытание заняло целую вечность. Когда она оказалась наконец перед Вирджилом, сил у нес почти не осталось; она тяжело дышала, не в силах сказать ни слова. Для нее это было слишком.
Глядя на нее с любопытством и тревогой, Вирджил произнес своим слабым проникновенным голосом:
– Кэти, сегодня тебе лучше пойти домой; набери груду женских журналов, выпивки и ложись в постель…
– Оставьте меня, – услышала она свои голос. – Боже, – в отчаянии поправилась она, – не оставляйте меня одну, мистер Акерман, прошу вас!
– Решай, чего ты все-таки хочешь, – сказал Вирджил, наблюдая за ней. – Я вижу, что отъезд Эрика в Чиенну…
– Нет, – сказала она, – я в порядке. Теперь си сделалось немного лучше, она чувствовала, что впитала от него новые силы, возможно, потому, что у него их было слишком много. – У меня здесь отличная вещица для Вашин-35. – Она повернулась к Джонасу за пластинкой. – Это одна из самых популярных мелодий того времени. Эта и еще “Музыка все не кончается”. – Взяв пластинку, она положила ее на стол рядом с ним. “Я не должна умереть, – подумала она. – Я должна пройти через это и поправиться”. Я хочу вам сказать, мистер Акерман, что я нашла еще кое-что. – Она уселась в кресло, пытаясь сберечь остатки сил. – Любительская запись того времени. Александер Вулкотт в своей программе “Городской глашатай”. Так что в следующий раз, когда мы будем в Вашин-35, мы сможем услышать настоящий голос Александера Вулкотта. А не ту подделку, которую мы слушаем теперь. – “Городской глашатай”! – с детским восторгом воскликнул Вирджил. – Моя любимая npогpaмма.
– Я почти уверена, что достану ее, – сказала Кэти. – Конечно, пока деньги не уплачены, всегда может что-нибудь случиться. Я должна лететь в Бостон чтобы окончательно все уладить; записи находятся там, у хитрющей старой девы по имени Эдит Скрутс. Она пишет в своем письме, что они сделаны на магнитофоне “Паккард-Белл”.
– Кэти, – произнес Вирджил Акерман, – тебе действительно удастся получить настоящую запись голоса Алсксандера Вулкотта, я тут же повышу твое жалование, и да поможет мне Бог. Миссис Свитсент, дорогая, я так люблю вас за все, что вы для меня делаете! Какая компания транслировала эту программу? Просмотрите копии “Вашингтон пост” за тридцать пятый год. И кстати, это мне напомнило: этот номер Америкэн Викли статьей про Саргассово море. Я думаю, что нам все-таки следует исключить его из Вашин-35, тому что когда я был маленьким, мои родители не выписывали газет Херста; я увидел ее, то; когда я…
– Минуту, мистер Акерман, – сказала Кэти, отнимая руку.
Он склонил голову набок и сказал:
– Да, Кэти?
– Что, если я поеду к Эрику в Чиенну?
– Но, – неуверенно возразил Вирджил, – ты нужна мне.
– Ненадолго, – сказала Кэти. “Может быть будет достаточно, – подумала она. – Они не могут требовать большего”. Вы же отпустили его, – сказала она вслух, – а ведь он отвечал за вашу жизнь, он был для вас гораздо нужнее, чем я.
– Но он нужен Молинари. А ты ему не нужна. У него нет Страны детства, которую надо строить; он не интересуется прошлым, он на полной скорости жмет в будущее, как подросток, – Вирджил выглядел обеспокоенным. – Я не смогу обойтись без тебя, Кэти; остаться без Эрика и так достаточно неприятно, но в его случае я, по крайней мере, могу всегда послать за ним при необходимости. Я был вынужден его отпустить; это патриотический поступок в наше военное время – я не хотел этого, мне страшно без него. – Но без тебя. – его тон стал жалобным. – Нет, это слишком. Эрик клялся мне в Вашин-35, что ты не захочешь уехать с ним, – он бросил безгласный, умоляющий взгляд на Джонаса. – Уговори ее остаться, Джонас.
Задумчиво потирая подбородок, Джонас обратился к ней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34