Видят боги, древние и нынешние, она не хотела убивать никого больше!
Избавившись от непосредственной угрозы в лице Хагена, Фредегонда готова была смиренно ждать, пока не настанет ее время. Пока Валерий не подрастет и не будет готов взять то, что принадлежит ему по праву крови.
Но ей не позволили… Людская алчность и злоба помешали ей, не дали отойти в сторону.
Будь они прокляты во веки веков!
Из-под капюшона митрианки донеслось сдавленное рычание, и благо, что рядом не оказалось никого, кто мог бы услышать ее.
Она не знала, как удалось братцу Серьену прознать, чем занимается она в уединении своего замка. Должно быть, подкупил слуг, чтобы те доносили ему – такого вполне можно было ожидать от этого маленького мерзавца и соглядатая! Он принялся угрожать ей… Ему было мало Таурана! В ту пору в Аквилонии борьба с колдунами набирала силу, и этот выкормыш свиньи был уверен, что заставит сестрицу потесниться в своих владениях.
Он плохо знал ее!
Руками Орантиса, своего супруга, Фредегонда сделала все необходимое. На сей раз отвар цикуты, а не колдовство, сотворил свое черное дело.
Но исполнители были намеренно небрежны. Они оставили следы – однако не те, что могли бы привести к королеве. Фредегонда не сомневалась, что Вилер заподозрит недоброе.
Знала она и о том, что горячий нрав брата и его понятия о чести не позволят оставить зло безнаказанным.
Ей оставалось только ждать.
Правда, она не удержалась, чтобы не пособить Вилеру, хотя бы в малости. В конце концов, понятие чести семьи было не чуждо и ей. Всякий поднявший руку на потомка Хагена, должен был поплатиться…
Чтобы помочь брату отомстить, она лишила супруга магического Оберега, хранившего его презренную жизнь. Кривой Илений, местный ювелир, изготовил искусную копию талисмана, которую она и положила в шкатулку вместо настоящего.
Правда, когда боевой рог позвал графа в бой, на защиту Венариума, обнаружилось, что исчезла и изготовленная Фредегондой подделка – и тайна этой пропажи тревожила колдунью и по сей день; сколько ни секла она слуг, правды от них добиться так и не удалось.
Затем амулет вновь появился на прежнем месте – видно тот, кто брал его, вернул, испугавшись гнева королевы.
И история эта была забыта.
Гораздо больше тревожило Марну то, что истинный Оберег Кулла так и не попал в руки ее сына.
Со времени смерти мужа она вернула подлинный талисман на прежнее место, в ожидании дня, когда сын, став королем Аквилонии, сможет носить его по праву. Подделку же она со всей торжественностью вручила Вилеру, когда подписывала отречение от шамарского трона, в знак полной преданности новому сюзерену.
Брат был растроган до слез. Он был так уверен, что отныне сделался неуязвим для врага… Фредегонда смеялась над ним в душе.
Наивный глупец!
Как будто она могла бы отдать в чужие руки подлинную реликвию. Как плохо все же знали ее братья!
Но затем случилось непредвиденное. Должно быть, она и впрямь слишком долго испытывала гнев Солнцеликого, о чем не уставал предупреждать ее Гретиус. Хотя как тогда похотливому жрецу удавалось самому коптить небо так долго, было для Марны загадкой.
Наводнение.
Все, случившееся тогда, помнилось ей крайне смутно. Крики, боль, надвигающаяся стена воды, от которой, казалось, не было спасения. Плач маленького Валерия. Ее упрямая борьба со стихией. Ледяные струи. Мизрах, явившийся на помощь, когда у нее уже не оставалось надежды на спасение. Кровь, что отдала она демону за свое спасение…
Отныне ей не было пути назад. Обезображенная, несущая на себе печать проклятия Митры, Фредегонда не могла вернуться ни в Шамар, ни в Тарантию. Ее появление, прежде всего, стало бы гибельным для сына.
Отпрыску ведьмы никогда не занять аквилонский трон – это она понимала без слов.
И потому, как ни разрывалось первое время ее сердце, Фредегонда, ставшая Марной, ни дня не жалела о принятом решении. Стоило разве что пожалеть о том, что подлинный Оберег Кулла, оставшийся в ее покоях во дворце, так и не попал к законному наследнику.
Подлый Гретиус, да пожрут псы Преисподних его печень, похитил амулет, на который давно уже точил свои гнилые зубы!
Марна оказалась бессильна воспрепятствовать ему.
Лишь недавно, когда немедиец рассказывал ей о происшедшем в последний день Осеннего Гона, узнала колдунья о судьбе талисмана. Оберег послужил изгнанию Цернунноса – что ж, и это было неплохо. Похищенное сокровище не пошло жрецу на пользу.
Марна криво усмехнулась изуродованным ртом.
Как долго шла она к этому дню! Через столько смертей! Через столько разрушенных судеб! Но она не сожалела ни о чем. И если бы Сет-покровитель даровал ей возможность прожить жизнь сначала, лишь одно она изменила бы в тех днях.
Без тени жалости, точно ядовитую гадину, выползшую погреться на камнях, раздавила бы она Нумедидеса!
…Покалывание в затылке – словно тысячи ледяных иголочек вонзились внезапно в мозг – вывело колдунью из забытья, и она была благодарна немедийцу, который своей попыткой установить ментальный контакт вернул ее к реальности. А не то она так и осталась бы бродить навеки по Серым Равнинам собственного прошлого, окруженная тенями дорогих усопших, которые ныне были ближе ее сердцу, чем любой из живущих.
Но Амальрик напомнил ей о тревогах дня сегодняшнего, что также скоро станет минувшим. И Мелани с Фредегондой вновь отошли в тень, уступая дорогу Марне, так что одна только Марна, слепая ведунья, наконец снявшая маску, отозвалась на его призыв.
И он даже не знал, что разговор их слышит кто-то еще.
Аой.
ВРЕМЯ СУДА
Что слаще: вкус уже одержанной победы или лишь предвкушение ее?
Принц Нумедидес – единственный наследный принц Нумедидес – почти уже король Нумедидес! – поставил ноги на деревянную скамеечку, чтобы склонившемуся перед ним пажу удобнее было застегнуть золотую пряжку на остроносых сафьяновых туфлях, и откинулся в кресле, наслаждаясь последними минутами спокойствия перед грядущей суетой. Только что от него ушел королевский канцлер, которому отданы были распоряжения насчет грядущей казни преступников.
Ушел пятясь и низко кланяясь, тщетно пытаясь скрыть дрожь старческих рук с враз проступившим рисунком вен.
В задумчивости Нумедидес уставился на висевший на стене перед ним гобелен с изображением медведя, заваливающего круторогого оленя.
Или наоборот.
Возможно, это олень пронзал рогами противника? В последнее время почему-то Нумедидес все чаще ловил себя на том, что разглядывает искусную шпалеру, не переставая размышлять об этом.
Если вглядываться в гобелен достаточно долго, начинали происходить странные вещи. Удивительно точный, вытканный до мельчайших деталей безвестными мастерицами, рисунок внезапно расплывался в сознании, накатывал приливными волнами, с каждым разом захватывая все больше, поглощая его целиком. И вот уже Нумедидес точно сам оказывался на лесной поляне, и это его кости трещали и ломались в яростной схватке, его жилы рвались от непосильного напряжения.
Он чуял приторный запах крови. Слышал предсмертный хрип врага.
Нескончаемой была эта схватка, и вечной – его ненависть. Вот только странно, что никогда заранее он не мог предугадать, кем ощутит себя на этот раз: медведем или оленем. Рога или когти станут его оружием?
Точно дрался он с самим собой!
Вот и сейчас морок грозил охватить его, стоило лишь подумать об этом, – но усилием воли принц отогнал наваждение.
Туалет его был закончен.
Все было готово.
Паж подал и помог закрепить перевязь с фамильным мечом, по праву теперь принадлежащим ему, и неслышно отошел в сторону, ожидая распоряжений.
Все было готово.
Где-то далеко, в башне, томился неизвестностью узник, бывший брат будущего короля, но ему недолго оставалось ждать…
Все было готово.
Окинув взглядом свою фигуру в огромном, от пола, зеркале из полированного серебра, Нумедидес кивнул, удовлетворенный увиденным. На челе все еще сияет, стягивая непокорные кудри, серебряный обруч, отделанный эмалью, но скоро, очень скоро его сменит корона Аквилонии. И плечи укроет пурпурный, подбитый горностаем бархат…
Это Вилер не любил подобной роскоши, считал ее излишней, едва ли не недостойной. Вызывающей.
Но при нем, Нумедидесе, все будет иначе.
Жаль только, Оберег Кулла не смог принц надеть на шею, ибо любое прикосновение к золотому диску все так же невыносимой болью жгло пальцы, но и это было лишь досадной мелочью, неспособной омрачить торжества.
Непобедимая мощь Бога-Оленя стала отныне щитом Нумедидеса. Пока Цернуннос на его стороне, ничто не могло причинить вреда правителю Аквилонии.
Так на что ему эта жалкая игрушка, украденная в детстве у доверчивого кузена? Безделица, которой этот глупец намерился отогнать вервольфа?
Он вспомнил, как торжествовал, когда ему удалось сорвать с бесчувственного тела брата драгоценный амулет. Как долгие годы он прятал заветную реликвию в медной форме для печенья, которую стащил на кухне…
Был ли в этом смысл? Что дал ему Оберег Кулла – ничего!
Нет, отныне мощь Нумедидеса иной природы! Не жалкий огненноликий божок, но истинный Властитель Леса оберегает своего слугу. И на его алтарь будет брошен проклятый валузийский талисман, после того как кузнецы расплющат молотом ненавистный солнечный образ!
Но что если не ждать кузнецов, а уничтожить уродливый диск с изображением Солнцерогого прямо сейчас? Пожалуй, это будет достойной жертвой Цернунносу перед грядущим.
Не хуже тех, что он принес ему раньше…
Принц вспомнил изломанное тело деревенской девки на берегу и поежился от удовольствия. О, как приятно было терзать ее мягкое белое тело! Как сладостно было сомкнуть свои мощные длани на ее гусином горле!
Жаль только та, другая ускользнула от них!
Релата Амилийская.
На лицо будущего короля набежала туча. Как посмела эта грязная продажная девка умереть, после того как он подарил ей мгновения неземного блаженства? Он вспомнил, как невозмутимые слуги за ноги вытаскивали из Алых Палат мертвое тело дочери Тиберия. А оно извивалось по змеиному – так, словно в нем не было костей… И содрогнулся от отвращения.
Мерзавка была неодета, лишь из растрепанной прически торчала странная шпилька, покрытая красными мраморными разводами.
Все были уверены, что Релата Амилийская погибла при разгроме Амилии, и принц решил не поднимать шума вокруг ее странной гибели. Он даже не удосужился пригласить лекарей, чтобы выяснить, отчего умерла его возлюбленная, вместо этого распорядившись, чтобы мертвое тело убрали с глаз долой, завернули в холстину, а ночью отвезли на берег Хорога, привязали камень на шею и бросили в воду.
Тварь, ускользнувшая от алтаря Цернунноса, недостойна погребения!
А всем, кто видел ее в покоях принца, он отрежет языки.
Нумедидес подошел к резному шкафчику и выдвинул потайной ящик. Внутри, на подушке синего бархата лежал солнечный диск с человеческим лицом, окруженным лучами, попеременно прямыми и извилистыми.
Нумедидес скривился, будто вместо золотого талисмана увидел скользкую бородавчатую жабу.
И как он мог поклоняться раньше такому отвратительному богу?
Благо, Звероликий даровал ему истинное зрение!
Принц потянулся к оберегу, но тут же отдернул руки. Проклятый диск будет жечь его плоть даже через толстые кожаные перчатки.
Он оглянулся назад. Взгляд упал на съежившегося пажа.
– Подойди сюда! – процедил он.
Мальчик испуганными шажками приблизился к принцу.
– Ближе!
Тот сделал еще один крохотный шажок.
– Возьми эту мерзость, – он кивнул на талисман, – и брось его в пламя очага!
– Но, месьор… – протянул паж, не решаясь прикоснуться к драгоценной реликвии, изображающей Пресветлого.
– Делай что тебе говорят! – пронзительно завизжал Нумедидес и хлестнул мальчишку по лицу кружевным платком.
Паж бережно взял талисман. На глаза его навернулись слезы.
– Бросай! Ну бросай же!
Мальчишка, всхлипнув, швырнул Оберег прямо в огненную пасть камина. Пламя вспыхнуло, будто кто-то плеснул в очаг брагой. И загудело сильнее, чем прежде.
Языки пламени – прямые и искривленные – жадно лизали валузийскую драгоценность. Нумедидес знал: пройдет немного времени, и проклятый амулет превратится в желтую лужицу расплавленного металла.
И он выполнит свой долг перед Древним.
Принц схватил стоящую у камина бронзовую кочергу в виде когтистой лапы неведомой птицы и стал яростно ворошить дрова.
– Вот! – скалился он. – Нет больше Оберега Кулла! Запомни этот миг, пащенок!
Он обернулся к пажу, онемевшему от жалости к красивой вещице.
– Ты был последним, кто видел амулет Падшего Бога! Низвержен остатний оплот Солнцерогого под этими небесами, и ничто уже не сможет сдержать поступь Звероликих. Да пребудет Цернуннос!
Глаза его закатились в благоговейном восторге. По толстым щекам катились крупные слезы. Цернуннос! Бог-Олень! Благослови своего недостойного сына!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74