Все те, кто олицетворял державу. Но почему же у них у всех, как на подбор, такие лживые и злобные лица? Что таится за этими потупленными взглядами, нарочито печальным выражением лиц, уголками опущенных губ? Разве могут они скорбеть по кому-нибудь, кроме самих себя?
О чем думают они? О будущих барышах? О новых наложницах? Об игре в кости? О сытной трапезе и теплом вине? Или о том, что дает все эти наслаждения – о власти, безмерной и неделимой…
Вот хитрый казначей Публий в окружении своих многочисленных домочадцев. В глазах двора он слывет отменным семьянином, и лишь немногие ведают о том, что он не прочь поразвлечься с маленькими девочками, которых тайно, через черный ход доставляют в его покои. Чуть поодаль – Альвий, бесстрашный командир Черных Драконов. Губы его движутся, будто шепчут молитву, но если присмотреться, то видно, что это не так. Никаких молитв он не знает, а просто открывает рот, стараясь казаться набожным.
За ним стоит Фельон Тауранский – бабник и выпивоха, который спит и видит, как бы взгромоздиться на Рубиновый Трон. Жалкий бастард! Другой бы молчал о греховной связи его матушки с венценосцем. А этот – нет! Напротив трубит направо и налево, что он незаконорожденный сын короля.
Кто это рядом с ним? Нумедидес? Что это он прячется в тени колонны, боится, что ли, подойти к алтарю? Э, да похоже – беднягу пробирает озноб! Вон как трясется… Конечно, спать целыми днями под грудой меховых накидок, не то, что стоять в сыром, продуваемом зале.
По левую руку от него Аскаланте, граф Туны, напомаженный жеманный щеголь, который только и умеет танцевать на балах, да шаркать ножкой перед дамами. А рядом с ним Эльмар Танасульский, его кузен Мариций Ламонский, Рогир из Гандерланда. Словно стая хауранских гиен, норовящих урвать кусок трапезы льва. Надменные, лощеные, их так и распирает от самодовольства. Хотя все их умения сводятся к тому, чтобы проматывать за игрой в кости наследство отцов!
А вон граф Феспий, так и стреляет глазами, словно кого-то высматривает… Уж не барона ли Торского? Не зря ходят слухи, будто этот красавчик, до отъезда в Хауран числившийся в друзьях принца, ныне служит мальчиком для лемурийских забав Амальрика.
Почему-то Валерию захотелось увидеть дуайена – проверить, должно быть, как стойко переносит немедиец капризы погоды – но, как ни старался, он не смог отыскать его.
Это показалось ему странным…
Но в тот же миг король, повинуясь знаку жрецов, двинулся внутрь храма, придворные последовали за ним, и Валерий мгновенно позабыл обо всем.
Он был бы немало удивлен, если бы увидел в этот миг Амальрика.
Незаметно отстав от толпы, он и его спутник, так похожий на пажа, свернули налево, тогда как основная часть процессии удалилась вправо, к Западным Вратам. Они шли неспешно, переговариваясь, с надменным сосредоточенным видом людей, уверенных, что находятся именно там, где им положено находиться, и, чувствуя их уверенность, никто из митрианцев не смелился встать у них на пути. Впрочем, с этой стороны храма им почти никого не попалось навстречу: большая часть служителей была занята в западном приделе или на жертвенном дворе, где готовилась основная часть церемонии. Храмовые жрецы и редкие служки, спешившие по своим делам, также не обращали никакого внимания на вельможу и его слугу, привыкшие к любым странностям власть имущих.
Ораст ожидал, что они пройдут прямо к восточному входу, однако в последний момент Амальрик свернул вдоль стены, увлекая жреца к низкой неприметной дверце, расположенной чуть левее.
– Вот истинные Врата Мудрости… – усмехнулся немедиец.
Дверь, как и опасался Ораст, оказалась закрыта, однако спутника его это, казалось, ничуть не смутило. Он достал из кармана широкое кольцо, на котором позвякивала гроздь блестящих, на вид стальных стержней, размером чуть больше пальца. На концах некоторых щетинились острые крючки, другие имели спиралевидную нарезку.
Ораст догадался, что это отмычки, наподобие тех, какими пользуются воры.
Оценивающе взглянув на замок, барон двумя пальцами взял один из них. Остальные, жалобно тренькнув, скатились по кольцу вниз.
– …и попасть в них, как и полагается, непросто. Неофиту не обойтись без сноровки, что даруется ему после долгих часов усердного труда.
Он принялся ввинчивать отмычку в круглую замочную скважину. В Аквилонии предпочитали винтовые замки; чтобы открыть такой, приходилось вворачивать ключ до самой головки. А это занимало некоторое время.
Ораст стоял как на иголках, тревожно озираясь во все стороны, точно в любую минуту готов был увидеть бегущих стражников с копьями наперевес и пуститься наутек. Амальрик покосился на своего спутника и, заметив, что юношу бьет крупная дрожь, презрительно бросил через плечо:
– Да стой ты спокойно, болван! Никто и не подумает обратить на нас внимание, если мы не будем вести себя, точно уличные грабители, взламывающие лавку менялы. Вспомни, наконец, что я твердил тебе вчера!
Такого Амальрика, злого, напряженного, Ораст боялся пуще самой смерти. В такие минуты немедиец был точно кинжал в руке бойца, готовый в любой миг вылететь из ножен и вонзиться в горло обидчику. Юноша ничего не ответил, но расслабил мышцы, чтобы унять нервную дрожь, и постарался напустить на себя беззаботный вид.
Пытаясь отвлечься, он вспомнил их приготовления. Как он не мог натянуть костюм пажа, не привыкший к изысканному светскому платью, которое ему не доводилось носить никогда в своей жизни. Когда барон ловкими пальцами застегивал все эти бесчисленные пуговички, крючочки, завязывал тесемки и шнуры, Ораст понял, для чего вельможным месьорам нужны их слуги. Ведь без посторонней помощи никогда не сумеешь одолеть все эти премудрости…
После того, как несостоявшийся чернокнижник оделся и стоял, смущенно переминаясь с ноги на ногу, немедиец внимательно оглядел его и ненадолго удалился. Когда он вернулся, то держал в руках деревянный ларь, как видно, позаимствованный у цирюльника. Открыв его, он достал круглые баночки с какими-то красками, маленькие склянки, в которых колыхались густые маслянистые жидкости, длинные палочки, похожие на стилосы, и еще баночки, и еще склянки. После чего барон не менее четверти клепсидры возился над его лицом, а когда закончил, то расхохотался и подтолкнул юнца к зеркалу из полированной бронзы.
– Посмотри на себя! Ну как, доволен?
Тот осторожно заглянул в блестящую поверхность. До этого момента свое отражение ему доводилось видеть разве что в водной глади озера, когда он ждал слепую колдунью. Но то изображение было зыбким, оно колыхалось и дробилось от случайно упавшего листа или пробежавшей водомерки – а здесь, здесь он мог сполна насладиться увиденным.
И какое же было его негодование, когда из полированной бронзы на него взглянуло порочное личико с подведенными глазами и отвратительными кудряшками, падающими на лоб. И вот с таким лицом он будет вершить судьбы Аквилонии?
Он возмущенно повернулся к барону, но тот уже забыл об Орасте, готовясь к выходу. Он зачем-то пристегивал к груди маленькие железные кругляши, прицеплял к поясу небольшие продолговатые предметы, похожие на лекарские пестики для растирания снадобий, засовывал в прикрученные к запястью сафьяновые ножны узкий стилет.
Ораст вздохнул и отвернулся, до глубины души уязвленный тем, что этому торскому выскочке нет никакого дела до будущего Владыки Мира.
…Он так погрузился в воспоминания, что не заметил, как из-за угла показался жрец, парадно обряженный в белое с черной каймой одеяние, что выдавало в нем одного из участников обряда.
Услышав шаркающие шаги, Ораст мгновенно очнулся, и ноги у него подкосились.
Все пропало!
Сейчас он кликнет храмовую стражу, нас схватят и закуют в кандалы! А когда найдут кинжал, то поймут, что мы злоумышляли против короля. Что же делать? Почему немедиец, как ни в чем ни бывало, возится с замком, разве что не мурлыкая себе под нос песенку? Неужто он ничего не боится?! Он – посланник дружественной державы! Кому будет непросто объяснить, что делал он у двери аквилонского монастыря с набором отмычек в руках?
Тем временем жрец приближался, и с каждым шагом все явственней проступало на его лице недоумение. Похоже, он не мог взять в толк, что понадобилось здесь двум вельможным нобилям, один из которых обряжен в теплый серый плащ с мерлушковым подбоем, напоминающий одеяние карпатских горцев, а другой – в черно-красную куртку пажа.
Сердце Ораста прекратило биться. От ужаса у него свело конечности. Сейчас жрец закричит!
Он распластался по стене, моля Митру, чтобы случилось чудо, камень расступился и принял бы его в себя.
Он попытался предупредить по-прежнему склоненного над замком Амальрика, но из пересохшей глотки вырвался лишь сдавленный хрип. Как вдруг барон, не разжимая губ, прошипел:
– Молчи, болван! Я вижу – молчи!
Уверенный, что все пропало, Ораст зажмурился от ужаса. Вчера, когда Амальрик открыл ему план, все казалось таким простым и понятным. И вот, на первых же шагах, все рухнуло! Он готов был завыть от отчаяния…
А тем временем жрец подошел ближе.
– Могу ли я чем-то помочь благородным господам? – учтиво осведомился служитель Митры, но в глазах его читалось недоверие.
Казалось, в любой момент он готов кликнуть стражников, и лишь наряды незнакомцев, выдающие принадлежность к высшему свету, удерживают его от того, чтобы поднять тревогу.
– Должно быть, вы заблудились. Жертвоприношение должно состояться в Западном приделе. Позвольте мне проводить вас туда.
Амальрик повернулся к говорящему, стараясь заслонить связку отмычек, торчащих из замочной скважины. Лицо его осветилось улыбкой.
– Мы осведомлены об этом. Но Верховный жрец Декситей любезно разрешил нам осмотреть внутренности храма и даже распорядился снабдить ключами от этой двери. Вот этот юноша, – он кивнул в сторону оцепеневшего Ораста, – доводится племянником Его Святости!
Жрец удивленно поднял брови.
– Мне крайне странно слышать о том, что Его Святость потворствует такому страшному греху, как любопытство. Ибо ничто так не разъедает молодую душу, как нетерпение и чрезмерная пытливость.
– Но разве Солнцеликий не прощает тех, кто жаждет испить из чаши познания? – в тон ему возразил Амальрик. – И разве не сказано в его заповедях: «Да будет одобрен идущий по тернистому пути к истине»?
– Приятно встретить мирянина, столь искушенного в вопросах Веры, – смягчилось лицо жреца. – Но правила храмы нерушимы – непосвященным запрещено проходить внутрь!
Он развел руками.
– Так что, дети мои, мне не остается ничего другого, как проводить вас в Западный придел, дабы вы могли присоединиться к своим братьям!
Амальрик повернулся к замку, но жрец неправильно истолковал его движение и протянул руку.
– Не стоит беспокоится, сын мой. Я сам верну ключи Его Святости.
Тело немедийца напружинилось.
– Как вам будет угодно, добрый отец!
Лицо Ораста залила мертвенная бледность. Он застыл от ужаса, провожая взглядом протянутую руку митрианца. Жрец поймал его взор и обеспокоено повернулся к юноше.
– Что такое? Вам дурно? Позвольте, я помогу…
– Да, – подал голос барон, опуская руку в карман. – Вы сможете нам помочь. Если сами откроете эту дверь!
Церемония была в самом разгаре. Кульминация и завершение ее должно было состояться на одном из четырех дворов храма, там, где уже дожидался своей участи белый жертвенный бык, чьей крови предстояло оросить каменную плиту алтаря, но пока в огромном зале перед придворными разыгрывалось священное действо, бывшее непременной частью церемонии.
Валерий, как и прочие, был его свидетелем уже не раз, Но редко обряд проводился с такой пышностью. В действе, призванном представить взору верующих картины из жизни погибшего воина, его долгий путь наверх, в чертоги Солнцеликого, и конечное Успокоение, задействовано было десять дюжин жрецов. Одних певчих на хорах, расположенных с четырех сторон необъятного зала, было не менее сотни.
Пышность зрелища была беспредельной – но почему-то именно это нагоняло на принца тоску. Он не ощущал за этими живыми картинами искренних чувств, живой скорби по усопшему. Перед ним был балаган. Пусть богатый, невероятной красочности, но балаган. Перед таким холодным, лживым Митрой, которого являли здесь разряженные и такие же лживые жрецы, принц не мог испытывать ни страха, ни благоговения. Он мог лишь надеяться, что Тиберий с сыновьями обрели успокоение в объятиях куда более милосердного и любящего божества.
Он вновь отвлекся, разглядывая пышное убранство храма: фрески на стенах, колонны, отделанные огнистым сланцем и увитые хвойными гирляндами, мозаичный пол, где выложен был сложный лабиринт из двух скрещенных солнцеворотов. Но мысли его разбегались, неуклонно возвращаясь ко дню вчерашнему и ко всему тому, что он так усердно старался забыть.
И все же та давешняя встреча под покровом темноты не привиделась ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74