Сейчас же футбол превратился в смутное мелькание разноцветных пятен, а нога — в часть невообразимой мешанины из расщепленного дерева, острых металлических пружин, шурупов и клочьев обивки.
О’Доннел попробовал встать, но в этот момент другая его нога вступила в столь же насильственный симбиоз с табуреткой.
— Тайм-аут, — произнес голос позади него. О’Доннел тем временем расставался с выпитым, равно как и с обедом, завтраком; не задержался и вчерашний ужин. Ноги его выглядели так, будто их использовали в производстве зубочисток, а подол свободной шелковой рубахи представлял собой в данный момент миниатюрное озерцо с дурно пахнущей зеленоватой жидкостью.
— Уаааа-х, — произнес О’Доннел.
— Счет 17:0 не в пользу “Викингов”, — прокомментировал голос. — Хочешь узнать, чем кончится матч — придется поговорить со мной, приятель.
— Га-гаа... йах, — ответствовал О’Доннел, кривясь от боли.
— Потому что на ма-а-леньком листочке в кабинете Винни Энгуса мы обнаружили твое имя. И пометку, что надо тебе позвонить. Для чего, не скажешь?
— Но-ги, ноги мои...
— Пока еще твои, — согласился голос. — Но вот если не станешь мне отвечать, твои ноженьки точно станут моими. Я их отсюда прямо так, под мышкой, и унесу.
— Он мне звонил... и сказал, что мясо, которое я продал ему, в некоторых местах было жестким.
— В каких местах?
— Вокруг клейма сельскохозяйственного министерства.
В следующую секунду О’Доннел увидел, как к его колену протянулась крепкая волосатая кисть и принялась медленно, осторожно растирать ногу; и внезапно боль чудесным образом стала затихать и пропала.
— Ааааааа, — замычал О’Доннел от удовольствия.
— Ну, вот. Но тогда, — продолжал голос, — с чего же это он позвонил тебе — да сразу и умер?
— Да я не... — начал О’Доннел, и тут же ему показалось, что его левую ногу разрубили пополам и завязали узлом обрубки.
— Уа-га-га-гааа! — завыл он.
— Так с чего? — неумолимо повторил голос.
Руки О’Доннела, метнувшиеся к раздираемой невыносимой болью ноге, завязли в густом зеленоватом месиве, обильно стекавшем с живота на серые шерстяные брюки.
Ну где все? Где охранники, обычно сутками просиживающие в подъезде? Что случилось с телекамерами, двойными замками и тем парнем, что сидит на стоянке в будочке сторожа?
О’Доннел увидел, как крепкая волосатая кисть пришельца потянулась на сей раз к его правой ноге.
— Нет, нет! — закричал он. — Это... это, наверное, тот парень из компании... ну, той, что занимается упаковкой и перевозкой.
— Почему ты так думаешь? — кисть замерла в воздухе в двух дюймах от его колена.
— Потому что я ему звонил, все сказал, а он вроде здорово расстроился и стал спрашивать, говорил ли Винни кому-то еще об этом... — О’Доннел помутневшими от боли глазами различил на экране телевизора четырех запасных, которых собирались ввести в игру, и вдруг подумал, что парни из-за своих больших, не по размеру наплечников похожи на недоделанных херувимов.
— И что ты ему сказал?
— Я сказал, что не знаю. Но не думаю, что он кому-нибудь говорил.
— Ну, ладно. А как этого парня зовут?
— Солли. Техасец Солли Вейнстайн из Хьюстона. Это правда, я клянусь вам! — Если только О’Доннелу суждено будет добраться до своего агента по недвижимости, он вобьет ему в глотку всю систему безопасности этой дыры, в которой его угораздило поселиться.
— А какой телефон у Солли?
— Он у меня только в офисе... в “Митамейшн”.
Крепкая ладонь снова не спеша потянулась к его ноге.
— Нет, нет, правда! Я его с собой не ношу. Просто набираю специальный код на линии — и нас сразу соединяют.
— А какой код?
— Четыре-ноль-семь-семь, — промямлил О’Доннел, с Удивлением наблюдая, как большие белые номера на алых футболках игроков на экране вдруг пропали неизвестно куда, а знаменитые краски трикиноксовского кинескопа превратились в сплошную черную лужу, как будто исчезло изображение. Телевизор, однако, был включен — отключился сам Питер Мэтью О’Доннел.
Римо вытер запачканную блевотиной руку о рубашку О’Доннела и поднял глаза на вошедшего в двери Чиуна.
— Дальше тебе идти нельзя, — изрек Чиун. — Останься.
— Ты что, вдруг полюбил футбол, папочка?
— Не ходи, — повторил Чиун.
— Извини, Чиун. Но работа есть работа.
— Тогда идем вместе. — Римо удивленно поднял брови. — Идем, и по дороге я расскажу тебе, что означал тот труп на дереве, — а потом мы вместе скажем императору, что это задание нам не нравится, и выполнять его мы не будем.
— Вот он, наверное, обрадуется, — заметил Римо. — Кто-то пытается отравить всю Америку, а мы, значит, отваливаем на отдых.
— Американцы сами травят себя уже многие и многие годы, — ответил Чиун. — И яд у них не только в еде — даже в воздухе. Они курят яд. Ездят на отраве. Вместо молока у них — ядовитая химия. Если бы они сами не хотели умереть, то и не делали бы всего этого. А так — зачем им мешать?
При малейшей бреши в чиуновской логике Римо тут же затеял бы с ним яростный спор, но сейчас он таковой не видел и потому ограничился лишь замечанием:
— Чиун, нам пора.
— То, что ты собираешься сделать сейчас, — ответил ему Чиун, — гораздо хуже того, чем ты можешь даже представить.
* * *
Здание компании “Митамейшн”, располагавшееся в милом сельском пригороде Уэстпорта, видом своим напоминало бракованную картонку из-под яиц. Это было одно из тех чудес современной архитектуры, которые отличаются способностью занимать как можно больше места при полном нежелании вписываться в окружающий пейзаж.
Римо остановил машину на обочине шоссе неподалеку от здания, увидев впереди перед самым входом большую толпу людей — они размахивали руками, тянули вверх лозунги и громко кричали что-то.
— Я останусь здесь, — заявил Чиун. — Эти бездельники своим шумом оскорбляют мой слух.
Неподалеку от них за толпой наблюдал пожилой человек в потертых джинсах и золотистой ветровке.
— Вы работаете здесь? — спросил его Римо.
Тот кивнул.
— А где кабинет О’Доннела?
— Кого?
— Питера Мэтью О’Доннела.
— А он зачем вам? — поинтересовался старик.
— Я его сестра. Мамочка заболела.
— А-а. Дело, видать, серьезное.
— Ну так.
— Сегодня трудновато будет туда попасть, — заметил дед, кивая своей седой головой на шумную толпу перед входом.
— Вы просто мне подскажите, где его кабинет. А как войти, я сам позабочусь.
— Да я и О’Доннела-то никакого не знаю. Никогда о нем не слыхал. Откуда ж мне знать, где его кабинет-то? Вы лучше сторожа порасспрашивайте.
— А ты иди проспись, — посоветовал Римо и зашагал к стеклянным дверям.
— Вы осторожнее лучше, — посоветовал старик. — Не дай Бог подумают они, что вы тут работаете.
Римо остановился.
— Почему это?
— Да вон они орут что-то насчет того, что, мол, не потерпят тут разных всяких...
— Вот если они попытаются остановить меня, — пообещал Римо, — разных и всяких здесь точно будет навалом.
Когда он подошел ближе к пикетчикам, благообразного вида пожилая женщина в шерстяных наколенниках, длинном теплом пальто, вязаном шарфе и митенках кинулась к Римо и завизжала: “Свинья, фашист, мясник, убийца”.
Мило улыбнувшись ей, Римо продолжал движение.
Следующим оказался мужчина в шерстяной вязаной шапке и матросском бушлате, который, выступив вперед, поднес к самому лицу Римо плакат на деревянном шесте. Двумя пальцами Римо выдернул два гвоздя, которыми плакат был прибит к шесту, и, пока фанерное полотнище плавно опускалось на мостовую, счастливо миновал молодую мамашу, понукавшую своего девятилетнего отпрыска, дабы тот вцепился Римо в лодыжку.
Наконец Римо добрался до входной двери. Пузатый чернокожий сторож, у которого совершенно явно не было при себе ни оружия, ни хотя бы дубинки, а возможно, даже и десяти центов, чтобы позвонить по телефону из вестибюля, беспомощно махал на него руками с той стороны стекла, призывая Римо убраться.
Сзади на шее Римо ощутил чье-то жаркое дыхание. Обернувшись, он увидел, что с полдюжины агрессивно настроенных пикетчиков окружили его, угрожающе размахивая плакатами.
Пока Римо обдумывал, не пришпилить ли их самих к этим плакатам, над толпой раздался голос: “Назад! Все назад!”
Окружившие Римо люди остановились всего в нескольких дюймах от него, а затем, гневно ворча, отступили к линии пикета, пропустив вперед молоденькую девушку с золотисто-каштановыми волосами, в расклешенных джинсах и цветастом вязаном свитере. Она резко остановилась прямо перед Римо, и, упершись кулачком в бедро, топнула ногой.
— Ну? — вскинула она голову.
— Неплохо, — признал Римо. — По десятибалльной шкале дал бы вам не меньше восьми с половиной.
Зеленые глаза рыжеволосой девушки вспыхнули.
— Подумайте о том, что творите! — воскликнула она.
— Призываю вас к тому же, — ответил Римо.
— Мы — мы помогаем тем, кому неоткуда ждать помощи! Мы защищаем бедных, униженных, и боремся за их попранные права!
— И все это вы делаете сейчас? Здесь? У этой вот мясной лавки? — Римо кивнул на здание.
— Мы маршируем за Третий мир! — слова девушки с трудом пробивались сквозь нестройное скандирование ее сотоварищей. — Третий мир — это нищета. Это голод. Это два миллиарда людей, которым каждый вечер приходится ложиться спать на пустой желудок, мистер!
Римо пожал плечами.
— Третий мир — это два миллиарда бездельников и две тысячи горластых либералов. То есть, если вам нравится, конечно, спасайте их. Но почему у здания мясной компании?
— Да посмотрите на себя, — не унималась рыжая. — Вы же сами никогда не знали голода... Ну, немножко, может быть, знали, — она присмотрелась к Римо внимательнее. — Но скорее всего — тот добровольный голод, которому подвергают себя пресытившиеся, чтобы соответствовать так называемому стандарту красоты, выработанному коррумпированным и разлагающимся обществом...
Римо заметил про себя, что сама девица изо всех сил старалась соответствовать этому самому коррумпированному стандарту. Каждая черточка лица, каждый изгиб ее тела были именно в нужной пропорции и именно в нужном месте.
— Слышите, что говорят люди, которые пришли со мной? — потребовала она.
— Нет, — признался Римо. — Не разберу ни одного слова.
Рыжая девушка вновь топнула ножкой.
— Они протестуют против попыток капитала распять нас всех на одном кресте — кресте из костей и мяса! Они кричат, что не будут больше его есть. И мы не позволим делать себе эти прививки от свиного гриппа.
Прервав разговор, девушка повернулась к толпе и с удовольствием проорала вместе с ними несколько раз слова лозунга; затем опять обернулась к Римо.
— Но... это же все в шутку, наверное? — недоуменно взглянул на нее Римо. — Вы ведь все из клуба “Розыгрыш месяца” — или я ошибаюсь?
— Наша цель, — вздернула подбородок девушка, — убедить погрязшее в коррупции правительство Соединенных Штатов, что Америка имеет и возможность, и моральное обязательство кормить весь остальной мир!
— Хорошо, что весь остальной мир не знает об этом, — заметил Римо. — Ну, а к прививкам это какое имеет отношение?
— Дело не в прививках, — ответила девушка. — А в том, что необходимо прекратить выращивать и есть свиней. Тратить тонны зерна на откармливание быков... Вы меня понимаете?
— Нет, — мотнул головой Римо.
— Ну да, где вам, — скривилась она. — Вы же сами — работник этой преступной компании. Ничего, скоро мы закроем ее. А после нее — другие. По всей стране, пока нация наконец не придет в себя. Как вас зовут, кстати?
— Римо Уильямс, — представился Римо, наблюдая за тем, как толстый сторож пытается всунуть в висящий на стене телефон десятицентовую монету.
— А я — Мэри Берибери-Плесень. И не советовала бы вам пытаться проникнуть внутрь — если вы все еще собираетесь сделать это.
— Мэри Берибери-Плесень?!
— Да. Мэри — уменьшительное от Марион. Хотите узнать, что значат остальные имена?
— Как-нибудь позже, — помялся Римо. — А то я собирался обедать, знаете...
— Берибери — это болезнь, вызываемая недоеданием и характеризующаяся дегенеративными изменениями в нервной, пищеварительной и кровеносной системе; это значит, что у больного ей обычно наблюдаются мигрень, обмороки, вздутие живота, понос и сердечные приступы.
— Звучит впечатляюще, — одобрил Римо. — Предлагаю в ближайшее время поговорить об этом подробнее. — Он увидел, что страж у двери наконец просунул монету в автомат и сейчас говорил что-то в трубку. Значит, скоро сюда прибудет полиция.
— А “Плесень” в данном случае означает тонкий слой микроскопических водорослей, который начинает расти на слизистой желудка в процессе длительного голодания.
— Какая гадость, — поморщился Римо. — Прошу извинить меня...
— Если вы попытаетесь проникнуть внутрь, — неожиданно заявила Мэри, — нам придется остановить вас.
— Вы бы лучше вот их остановили, — посоветовал Римо, направляясь к двери.
— Я вас предупреждаю. Нам бы не хотелось повредить вам.
— Да пожалуйста, — пожал плечами Римо, кладя руку на ручку стеклянной двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20