Бекка постаралась сохранить на лице выражение полного безразличия.
— Баба Фила — хуторская вещунья, а значит, она накопила немало мудрости. Если она настолько хорошо владеет этим искусством, чтоб учить, то мне бы не мешало узнать, что это за искусство.
— А ты хитрая, — задумчиво ответила девушка. — Ладно. Научу тебя, но тебе придется насчет этого держать язык за зубами.
— Пусть Господь Бог и Господин наш Царь будут свидетелями!
Девушка презрительно сплюнула.
— Господин наш Царь! Ладно, хватит с меня и Господа. Только мне придется поговорить с Бабой — тут проблем не будет, но жест вежливости нужен, а кроме того, она должна договориться, чтоб именно ты стала приносить нам еду. Вот в это время ты и будешь учиться.
Бекка протянула ей руку — так, как это делают мужчины.
— Еще один вопрос, — сказала она, — а почему тебе вздумалось поделиться со мной этим знанием?
Узкий рот девчонки дернулся в усмешке, значение которой было ясно ей одной.
— Слова летят быстрее птиц. Думаешь, мы там на чердаке сплетен не слышим, что ли? О том, что ты сделала для ребенка мисс Линн, о том, что случилось в Миролюбии, о том, как твой брат уехал в город, чтоб стать горожанином, о том, как твой па ценит тебя, и о многом другом, включая и шепоты… Скажем так: Баба Фила видит в тебе, Бекка, что-то от себя самой. Ты, Бекка, никогда ее не убьешь, но зато сможешь стать сама хуторской вещуньей, если убьешь того, кто прикончит старуху. Вкус мести сладок и приятен, даже если месть придет через вторые руки и доставит радость лишь призраку.
Бекка содрогнулась. Мало ей своих призраков!
— Но я ведь еду на праздник Окончания Жатвы, — сказала она. — Если кто-нибудь захочет на мне жениться, я уеду жить в другое место (что Боже упаси) и тогда уж никак не смогу стать вещуньей в Праведном Пути. Да и захочу ли я этого, вот вопрос.
И снова эти зубы — острые, белые, совсем как на изображении посланного Богом Голода или как жадный оскал Адонайи.
— Я ж тебе сказала, до нас доходит множество слухов. Ты же не хочешь покинуть Праведный Путь; это правда, которую ты отрицать не станешь. Раз па так любит тебя, он сможет запросить очень много с того, кто захочет взять тебя в жены. Например, ты останешься здесь, а муж будет приезжать сюда только, когда ты в поре. «Кормящие жены» — такое случается иногда. Кэйти — учительница — тоже поддержит па, она ведь хочет, чтоб ты осталась. Немного найдется мужчин, способных упустить шанс получить жену, но не тащить на себе груз необходимости кормить ее. О, ты наверняка будешь жить и умрешь в Праведном Пути. Так говорит Баба Фила.
Бекка поймала себя на том, что молится, чтоб Господь Бог склонил слух к предсказаниям Бабы Филы. В них, безусловно, был смысл. И хотя Бекка никак не могла вообразить себя подкрадывающейся к человеку, который займет место хуторской вещуньи, чтоб убить его, но безымянной девчонке такое предположение казалось вполне здравым. Будущее каждой хуторской женщины неизбежно включало в себя и убийство. И лучше уж быть в союзе с рукой смерти. Куда лучше, чем однажды встретить ее во внезапно наступившей тьме в качестве жертвы.
— Ты хочешь, чтоб я поклялась отомстить за Бабу? Это и есть твоя цена за обучение меня приемам боя? — спросила Бекка.
Этот вопрос сильно позабавил девушку.
— А почему бы мне не взять заодно клятву, что ты отомстишь и за меня? Когда умрет Баба Фила, умру и я. Нет уж, спасибо! Отмщение — дешевка. Можешь заплатить мне гораздо более ценным для меня товаром. Я слышала, ты неплохая учительница. Вот поэтому я и сделала это предложение.
— Так чему же такому я могу научить, чего ты не…
Лицо девушки так побледнело, что даже губы стали не различимы на фоне кожи. Ее волосы были болезненного выцветшего желтого цвета; они обрамляли лицо клочьями, которые вырывались на свободу из тугого узла, завязанного на затылке. Только глаза и были красивы — сверкающие, голубовато-зеленые, искрящиеся живым, бешено напряженным умом.
Они буквально пылали, когда девушка ответила:
— Научи меня Жесту Признательности и Поцелую Благодарности. Обучи, как поклоняются мужскому телу, чтобы потом, когда дело будет сделано, мужчина поклонялся бы мне. Принеси мне одну из деревянных фигурок, которыми пользуются женщины, чтобы изучать мужчин. Научи, как надо ходить, чтобы глаза мужчин следили за каждым твоим шагом, а их кровь вскипала бы и влекла к тебе. Научи, как заставить их желать меня все сильнее и сильнее, и тому, как сделать так, чтоб они дрались до смерти, желая удержать меня.
Щеки Бекки пылали. Глаза же девушки светились в сумраке кухни; зрачки то расширялись, то сужались в точку. Огонь под клокочущим котлом превращал ее лицо в свирепую маску — наполовину белую, наполовину — кроваво-красную.
— Не знаю, достойна ли я, чтоб учить такому, — произнесла наконец Бекка. — Баба Фила может этого не позволить.
— Трахала я Бабу Филу в глаз! — Девчонка с силой ударила по руке Бекки, поднявшейся, чтобы закрыть ей рот. — И нечего тут жеманничать, черт бы тебя побрал! Сама знаешь, что только представляешься!
— А говорить так — грязно…
— Ничего, твои-то губы чисты. Это сказала я и скажу еще сто раз, если захочу! И никакой опасности в том нет. Никто тут не прячется, тут лишь ты да я. Самое время тебе выслушать правду, уж раз ты собираешься стать сильной и выжить.
— Но то, что ты сказала о Бабе Филе…
— А кто имеет на это больше права, чем я? — Еще несколько клочьев волос поднялись над головой девчонки; сквозь них просвечивало пламя очага.
— Никто не имеет права говорить таким языком о Бабе Филе, — ответила Бекка, сама ощущая, как проникает в ее слова непререкаемый тон ее матери. — И уж особенно ты.
— Ты только попробуй напомнить мне, что я сохранила жизнь благодаря этой старой суке, и я тебя швырну в эту печку! Как по-твоему, у меня был выбор? Я родилась лишней — ребенок с холма! Бросили, чтоб я там либо сдохла, либо чтоб меня кто-то подобрал и отнес в другой хутор. Для настоящей жизни. А не для того, чтобы влачить свои дни на чердаке и прислуживать старой, выживающей из ума вещунье. Не для того, чтоб быть лишенной всего — даже имени! А потому да, трахала я Бабу Филу в глаз, а заодно и все то, что она когда-либо сделала для меня! Пожирала дарованные мне дни, пила мою жизнь, которую накрепко повязала со своей, — вот что она со мной сделала! А теперь я — ее сторожевой пес. Вот почему она и обучила меня, как надо драться, как надо убивать, — чтоб она могла протянуть как можно дольше. А когда ее прикончат, убьют и меня. У новой вещуньи будет своя безымянная девка с холма или мальчишка, если шею Бабе Филе свернет мужик.
Девчонка сжалась в комок ярости, крикнув:
— Ну а теперь посмей мне сказать, что ты ничего этого на знала!
— Знала. — Свойственное Хэтти напускное сознание своей правоты покинуло Бекку. Она ведь предостаточно наслушалась кухонных разговоров о Бабе Филе. — Когда мне было семь лет, одна из старших женщин исчезла. Кто-то обмолвился, что она хотела убить Бабу Филу и занять ее место.
— Помню такую. — Безгубая улыбка стала совсем ледяной. — После я сама привела мужика, чтоб он унес ее тело. Я тогда была маленькая и на большее не годилась. Но даже и тогда я почувствовала, как он смотрел на меня. — Углы ее рта кривились, когда она вспоминала о прошлом.
— Но тебе же тогда было только семь! Неужели тот мужчина пытался… А па об этом знал?
— Баба Фила знала. — Смех девчонки был почти неотличим от хихиканья старухи, вспоминающей прошлое. — Она не позволила ему трогать меня, но обещала разрешить позже, когда я дорасту до Перемены. Она хотела, чтоб он был ее ушами и глазами среди мужчин.
— Кто… Кто это был? Что за человек?
— Он мертв, что тебе за дело до него? Или ты полагаешь, что эти сведения нужны кому-то еще?
— Нет. Никому. — Бекку мучил вопрос, который ей ужасно хотелось задать, но храбрости не хватало.
— О, не думай о том, что сказал бы наш па… — Девка с презрением произнесла это слово. — Чем меньше он знает о делах Бабы Филы, тем спокойнее будет спать. В свое время, знаешь ли. Баба Фила была совсем неплохой травницей.
— Травницей? — Бекка не видела связи с предыдущим разговором. Может, эта безымянная девка в конце концов просто сумасшедшая?
— А если б то, чем она меня поила, не помогло избавиться от плода, благословенного семенем того мужика, то холм не задает лишних вопросов. — Ее взгляд впитывал в себя отвращение, которое ощущала Бекка, но, казалось, девчонке этого было мало. Да, странные существа произрастали в сумраке того чердака…
— Во всяком случае, сейчас у нас есть новый шпион. Видишь ли, Баба вовсе не собирается сидеть и ждать, пока будущее придет к ней само собой. Она сама его творит. Этому и я научилась у нее. Сейчас я гожусь только для того, чтоб мужик использовал меня и тут же забыл, но если ты научишь меня, как доставить ему радость и заставить помнить об этом… Мои шансы на то, что я таким путем спасусь, когда старая сука сдохнет, резко возрастут. Даже в семь лет во мне было что-то такое, что привлекало их взгляды. Тот большой парень… твой родич, что ходил с тобой в Миролюбие… Том?.. У него есть все задатки, чтоб стать альфом.
— Такой разговор о мужчинах может накликать на них несчастье.
— А тут никто нас не услышит. — Глаза девчонки как будто заглянули в будущее, ведомое только ей одной. — Я стараюсь попадаться ему на глаза всегда, когда Баба Фила посылает меня вниз с поручениями. Ты обучишь меня правильным способам, и я сумею стать для него чем-то большим, чем игрушкой, с которой можно позабавиться. Он запомнит меня. В один прекрасный день он станет альфом и не позволит им убить меня. У альфа на то власти хватит.
«У альфа большая власть, — подумала Бекка, — а чтобы Том стал альфом этой фермы, па и он должны…» Ей не хотелось думать об этом. Пусть безымянная тешит себя несбыточными фантазиями. От этого никому ни тепло, ни холодно, а девчонка будет переносить свое заточение легче. Урок за урок, как договорились. Быть по сему.
— Ладно, — сказала Бекка, снимая с кухонного шкафа пару стеганых рукавиц, чтобы брать раскаленные горшки. — Я научу тебя всему, что знаю сама, но сейчас нам надо поскорее отнести кипяток, пока Селена не заявилась сюда с толстой палкой.
Они несли закрытый крышкой котел вдвоем, не давая ему раскачиваться и стараясь не коснуться его голыми ногами. Кое-кто из молодых парней еще торчал здесь; они стояли по трое и по четверо в сгущающихся сумерках, изо всех сил стараясь, чтоб группа не уменьшалась до двух человек, что могло вызвать нездоровый интерес.
Стоя, они поедали холодную еду, украденную из подвалов и складов фермы. Бекка краем глаза углядела Джеми, стоявшего с Сэмом, Джоном и Ноем. Между ними по кругу ходила бутылка.
Пробежал Вилли, таща факел, чтоб зажечь фонари. Осенний вечер был непривычно тих, и топот босых ног мальчишки по утоптанной земле раздавался отчетливо и громко. Иногда слышался скрип — ноги ступали на полоску гравия.
Перед входом в дом была привязана старая костлявая лошадь.
Бекка так торопилась вбежать в дом и поздороваться с мисс Линн, что наверняка обварилась бы кипятком. Но безымянная девка притормозила ее, приложив палец к губам; все ее недавнее красноречие было убрано и спрятано под замок. Зато ее глаза в свете фонаря ясно говорили: будь осторожна, учись.
Они вошли спокойно и достойно, глаза опущены на их ношу. Кто-то засветил лампы и зажег огонь в камине гостиной. Сидел там только один Пол. И почему это Тали позволила ему вернуться сюда? Взгляд Бекки не поднимался выше сапог па, сидевшего в большом кресле у самого камина, но искоса она все же успела увидеть его лицо. На нем были написаны печаль, усталость и заботы. Особенно глубоко они гнездились в уголках рта и в глазах.
— Ты опоздала, Бекка, — сказал он.
Опоздала… Целый рой слов бился у нее в горле. А у девки Бабы Филы лицо было совсем каменное. Резкий запах плыл в воздухе — сладко-кислый запах алкоголя. Пол кивнул на закрытую дверь комнаты.
— Иди, повидай маму.
Котел оттягивал руки девушек мертвым грузом. Безымянная остановилась, вынудив тем самым Бекку опустить котел на пол. Потом она прислонилась к косяку и скользнула вниз, сев у стояка на корточки. Бекка повернула дверную ручку, но не раньше, чем обменялась со странной и страшноватой прислужницей Бабы Филы прощальным взглядом.
Именно в это мгновение их мысли как бы слились, переливаясь из прошлого в настоящее: «Мне было тогда семь, столько же, сколько тебе».
«Ей было семь, когда и мне исполнилось семь. Значит, мы родились в одном и том же году. Родилась для холма, так как в том году Праведный Путь в девчонках не нуждался. Она старше меня, но ведь могло случиться и так? Первым пришел, первым и получай. Ну а если? Па ценит мою маму и детей, которых она ему рожает. И даже если она родилась первой, то есть последней девочкой, которая была нужна Праведному Пути, то когда родилась я, для нее все могло измениться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66