.. Сиди спокойно, типа отдыхаешь.
— Давай вместе пойдем!
— Не надо, — Шерстнев искоса бросил взгляд на чеченцев, выпускавших клубы сладковатого дыма. — Не возбуждай их интереса, чо мы вдруг на пару поперлись.
— Ясно.
Виктор нарочито тяжело встал и шаркающей походкой смертельно уставшего человека потопал к лестнице, ведущей на второй этаж строящегося барака.
Атгиреев с Баграевым проводили его мутным взглядом и вернулись к своему занятию.
* * *
Филонов вытянул шею и прислушался.
— Ш ш ш! — рука экс браконьера легла на плечо Чубарову. — В кусты!
Михаил перекатился под ветви смородины, вслед за ним нырнул и Никита.
— Машина.
— Понял, — Чубаров направил ствол «Грозы» в сторону дороги.
Спустя минуту из за скалы вылетел огромный темно вишневый внедорожник и, поднимая тучи пыли, пронесся мимо. Из открытых окон джипа лилась какая то заунывная арабская песня.
— Без десяти семь, — тихо сказал Миша.
— Знаю, — буркнул Никита. — Все, ставим детонаторы. Хорош кататься...
Глава 3
Драку заказывали?
В девятнадцать часов шестнадцать минут Владислав осторожно просунул ствол ОЦ 14 между штакетинами забора, поймал на мушку пожилого чеченца, исступленно начищавшего автоматический карабин с полированным деревянным прикладом, и мягко вдавил спусковой крючок.
«Гроза» еле слышно щелкнула, дульный компенсатор погасил энергию выстрела, и девятимиллиметровая пуля вошла точно в середину груди вайнаха.
Чеченец выронил карабин, удивленно посмотрел в небо и завалился на спину, прижимая руки к ране. Тело вытянулось в струнку и замерло.
С этого первого выстрела началась операция, которую позже Рокотов окрестил «Кошмаром правозащитника».
Биолог дал отмашку правой рукой.
Братья Славины и Арсений поднялись во весь рост и перебежали к забору.
— Прямо до следующего дома, — коротко приказал Влад. — Батюшка, ваш выход.
Василий перемахнул через препятствие и встал на одно колено, поводя стволом «Винтореза». Отец Арсений перекрестился, разложил приклад ГМ 94 и опустил вниз флажковый предохранитель.
Дима прочистил горло. Священник прищурился.
— Осколочными по двум окнам, — выдохнул Рокотов.
Отец Арсений нажал на спуск.
ГМ 94 грохнул, батюшка передернул затвор на цилиндрическом магазине и послал вторую гранату в крайнее окно.
Дом осветился изнутри.
Посыпались стекла, что то металлическое звонко брякнуло, во все стороны полетели куски дерева. Выбитая взрывной волной дверь раскрутилась на крыльце и гулко ударилась о врытый в землю столб, удерживающий козырек веранды. Вверх взмыла сорванная черепица.
Через секунду крыша осела и провалилась внутрь. Из пустых проемов повалил серый дым.
— Готово! — удовлетворенно констатировал Влад. — Погнали дальше.
* * *
Когда из юго восточной части поселка донесся звук взрыва, Никита Филонов стремительно вскочил на ноги и выпустил длинную очередь из ВСС в трех копающихся с немецким пулеметом MG 38 боевиков.
Четверть часа он пролежал в полутора десятках метров от них, наблюдая, как «волки ислама» тщетно пытаются установить на место снятую ствольную коробку.
Работа явно не ладилась. Сначала у горцев остались две лишние детали, и пулемет разобрали снова. Потом лента никак не хотела вставать в предназначенное для нее гнездо. Затем заклинило возвратную пружину и один из «механиков» с остервенением начал ее дергать, забыв освободить фиксатор, в результате чего пулемет едва не сломали, подбивая задник коробки легкими ударами молотка.
Очередь «Винтореза» все расставила по своим местам.
Каждый чеченец получил несколько пуль в живот. Дергающиеся в агонии тела повалились в высокую траву, окаймлявшую округлую бетонную конструкцию с люком на вершине, торчащую посередине двора.
Многострадальный пулемет царапнул по серой шершавой поверхности дота и провалился внутрь, утягивая за собой сверкающую латунью гильз ленту.
На крыльце дома появилась фигура в халате.
Миша Чубаров послал в нее две пули и отметил, что оба выстрела не пропали даром — голова фигуры взорвалась темными брызгами.
* * *
Расстояние от позиции Егора Туманишвили до центральной площади составляло более семисот метров.
Грузин подкрутил верньер оптического прицела, сверился с рисками возле идущей вниз параболы9 и выцелил бегущего от БТР боевика с гранатометом.
Упругий затыльник упора чувствительно толкнул Егора в плечо.
Пуля прошла по пологой траектории и вонзилась гранатометчику в верхушку бедра. Чеченец выронил оружие, кувырком прокатился несколько метров и забился в пыли, держась за ногу. Пятиграммовый кусочек свинца в тампаковой оболочке превратил тазобедренный сустав в крошево, размолол соединительный хрящ, отскочил от выступа на кости и пробил мочевой пузырь, остановившись в сантиметре от копчика.
В девятикратную оптику был прекрасно виден широко распахнутый рот орущего вайнаха.
От приземистого здания на противоположном краю площади к раненному бросились двое. Худой бородач и подросток.
Туманишвили задержал дыхание и вновь послал пулю.
СВ У АС не подвел.
Бородач словно налетел на невидимое препятствие и со всего маху впечатался грудью в дорожную пыль.
Подросток оскалился, как загнанный в угол шакал, сорвал с плеча укороченный «Калашников» и открыл огонь по деревьям, росшим по краю площади.
Егор недобро усмехнулся.
Малолетний боевик расстрелял магазин, отбросил в сторону пустой рожок и схватился за подсумок.
Туманишвили вбил ему пулю точно в коротко стриженную голову.
Подросток раскинул руки и упал навзничь.
Егор перевел перекрестье прицела на мечущихся возле бронемашины бандитов и поставил режим стрельбы на автоматический...
* * *
— Де жа вю! — серьезно сказал Гоблин, подъехавший к дому номер восемнадцать по Можайской улице.
У парадного подъезда теперь стояла не одна, а три желто синие милицейские машины, а из окон на втором этаже неслось невнятное бормотание, изредка прерываемое вскриками и глухими шлепающими ударами. Как будто в помещении Издательского Дома «Нева» открылся цех по производству говяжьих и свиных отбивных.
Возле скопления «мусоровозов» никого не было.
Чернов вышел из своего «Гранд Чероки» и посмотрел вверх.
В глубине комнаты метались какие то тени.
Из двери на улицу вывалился потный раскрасневшийся лейтенант.
— Снова ты? — удивился журналист.
— Я, я! — милиционер был в ярости. — Но теперь в качестве усиления! Следак лично приехал!
— И что?
— Вроде поймали...
— Кого?
— Да убийцу, будь он неладен! Я сам не присутствовал... Следак еще группу с телевидения пригласил. Все там, — лейтенант махнул рукой.
— А а! — осклабился Гоблин. — Можно сказать, что идут съемки блокбастера. «Гришечкин два. Судный день»... Но теперь то его ни с кем не перепутали?
— Да не е ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, — страж порядка отдышался и пошел обратно в дом. — Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось — ужас!
— Ну ну, — хмыкнул Чернов.
Лейтенант скрылся за дверью.
Позади джипа тихо припарковался «глазастый» черный «мерседес» Е класса.
Хлопнула дверца.
Гоблин обернулся и увидел главного редактора «Невы». Живого, невредимого и свободного. Виталий Гришечкин тоскливо посмотрел на окна своего офиса и вздохнул.
Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг «Когда я ем, всё как всегда». Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.
За это участковый был примерно наказан районным прокурором, возмущенным столь грубым отношением с несовершеннолетним художником графиком.
В белорусском местечке Жабинка, откуда Виталий был родом и которое аборигены именовали не иначе, как Квакенбург, никаких развлечений для молодежи, окромя мелкого хулиганства и гонок на ревущих мотоциклах по болотам, не предусматривалось. Поразмыслив в холодной камере над превратностями судьбы, Гришечкин пришел к выводу, что из Квакенбурга надо валить. Ничего хорошего сдобренное картофельным самогоном будущее не сулило.
Виталик взял себя в руки, успешно закончил школу и отправился в Ленинград, где с первой же попытки одолел вступительные экзамены в институт холодильной промышленности.
— Опять Гречина дубасят, — печально произнес несостоявшийся узник. — Я с утра уехал в налоговую, а он в моем кабинете за компьютером устроился...
— Пойдешь наверх? — поинтересовался верзила журналист.
— А надо? — устало спросил Виталик.
— Думаю, что нет...
— Я тоже...
Добродушный Гоблин положил руку на плечо Гришечкину.
— Все образуется.
— Не сомневаюсь, — главный редактор «Невы» вытащил пачку «парламента». — И какой козел меня так подставил?
— Ты с «козлами» то поаккуратней, — Чернов опустил одну бровь. — В кругах, к которым я был близок, слово «козел» очень обидное. Могут и на пику посадить...
— Да я так... — Гришечкин прикурил. — Слушай, Димон, я давно тебя хотел спросить. На фига ты Верескова мочишь?
— Какого Верескова?
— Писателя...
— Знать его не знаю, — пожал плечами Димон.
— Как это не знаешь?
— А так.
— Я же сам твою статью читал!
— Где?
— Сейчас, — Виталий покопался в папочке и достал газетную вырезку. — Вот... «Классик русской словесности». Меня одна твоя фраза убила... «На мой вопрос о том, почему Вересков во время радиоинтервью вел себя как полный идиот, известный автор ответил, что он предпочитает определению „идиотизм» формулировку „эстетическая оригинальность". При этом товарищ Вересков лукаво подмигивал и вел себя неадекватно..." И прочее в том же духе.
— Я этого не писал, — Гоблин взял обрывок газеты. — Хм, действительно, некто Чернов... Но это не мой опус. К тому же я с «Невским пламенем» не сотрудничаю. Там Алка Мануйлова главным редактором служит. Полная дура...
— Этот Чернов, что, твой однофамилец?
— Возможно, — Димон пошевелил губами. — Придется разбираться, кто пачкает мое гордое имя своим поганым прозападным языком...
Крики на втором этаже дома перешли в более высокую тональность.
— Ишь, раздухарились! — Гоблин поскреб подбородок. — Они твоего Гречина насмерть замолотят, если он не сознается...
— И что ты предлагаешь?
— Возьми адвоката и поезжай на Литейный. Объясни, что тебя преследует псих следователь...
— Видимо, так и придется сделать... Черт, сколько времени угроблю!
— Это завсегда лучше, чем иметь весь этот компот. И зама своего пожалей. Они ж не отстанут. Либо тебя поймают, либо так и будут раз в неделю Гречину физиономию рихтовать...
— Не сомневаюсь, — Гришечкин протянул Чернову руку. — Ну, бывай... Поеду к адвокату.
* * *
В дверях дома Резван Гареев чуть не был сбит с ног заскочившим на крыльцо Шамилем Хароевым. Шамиль поверх бронежилета весь обмотался лентами, нацепил каску с опущенным бронестеклом, в каждой руке держал по «Спектру М 4»10 и издалека напоминал робота трансформера из мультфильма. Бегать, а тем более воевать в таком снаряжении было затруднительно.
— Что?! — проорал Гареев, оттолкнув Хароева под прикрытие кирпичного ограждения балюстрады, опоясывающей дом.
— Бьют со всех сторон! Спецназ!
— Какой спецназ?! — Резван схватил Шамиля за грудки и потряс, пытаясь привести в чувство.
Звякнули пулеметные ленты.
— Какой спецназ, я тебя спрашиваю?! У нас все проплачено! Здесь его не может быть в принципе! Ты понял?! Это либо ребята Одноногого, либо арабы! Давай, бегом к остальным! И в круговую!
Известие о том, что на аул навалились отряды Басаева или Аль Фаттха, никак не успокоило перепуганного Хароева.
Российский спецназ ничем не отличается от боевых групп конкурирующих между собой тейпов. И те, и другие действуют с максимальной жестокостью, пленных предпочитают не брать. Единственное различие в том, что федералы могут вызвать авиацию, а конкуренты будут выжигать очаги сопротивления с помощью реактивных установок, размещенных на склонах сопредельных гор.
Гареев влепил Шамилю раскрытой ладонью по шлему.
— Приди в себя! — Хароев затряс головой.
— Да понял я, понял!
— Бегом к площади, разворачивайте бэтээр! И бейте по уступам вдоль дороги!
— Зачем?!
— Это разведка боем! Если мы не накроем их основные силы — каюк!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Давай вместе пойдем!
— Не надо, — Шерстнев искоса бросил взгляд на чеченцев, выпускавших клубы сладковатого дыма. — Не возбуждай их интереса, чо мы вдруг на пару поперлись.
— Ясно.
Виктор нарочито тяжело встал и шаркающей походкой смертельно уставшего человека потопал к лестнице, ведущей на второй этаж строящегося барака.
Атгиреев с Баграевым проводили его мутным взглядом и вернулись к своему занятию.
* * *
Филонов вытянул шею и прислушался.
— Ш ш ш! — рука экс браконьера легла на плечо Чубарову. — В кусты!
Михаил перекатился под ветви смородины, вслед за ним нырнул и Никита.
— Машина.
— Понял, — Чубаров направил ствол «Грозы» в сторону дороги.
Спустя минуту из за скалы вылетел огромный темно вишневый внедорожник и, поднимая тучи пыли, пронесся мимо. Из открытых окон джипа лилась какая то заунывная арабская песня.
— Без десяти семь, — тихо сказал Миша.
— Знаю, — буркнул Никита. — Все, ставим детонаторы. Хорош кататься...
Глава 3
Драку заказывали?
В девятнадцать часов шестнадцать минут Владислав осторожно просунул ствол ОЦ 14 между штакетинами забора, поймал на мушку пожилого чеченца, исступленно начищавшего автоматический карабин с полированным деревянным прикладом, и мягко вдавил спусковой крючок.
«Гроза» еле слышно щелкнула, дульный компенсатор погасил энергию выстрела, и девятимиллиметровая пуля вошла точно в середину груди вайнаха.
Чеченец выронил карабин, удивленно посмотрел в небо и завалился на спину, прижимая руки к ране. Тело вытянулось в струнку и замерло.
С этого первого выстрела началась операция, которую позже Рокотов окрестил «Кошмаром правозащитника».
Биолог дал отмашку правой рукой.
Братья Славины и Арсений поднялись во весь рост и перебежали к забору.
— Прямо до следующего дома, — коротко приказал Влад. — Батюшка, ваш выход.
Василий перемахнул через препятствие и встал на одно колено, поводя стволом «Винтореза». Отец Арсений перекрестился, разложил приклад ГМ 94 и опустил вниз флажковый предохранитель.
Дима прочистил горло. Священник прищурился.
— Осколочными по двум окнам, — выдохнул Рокотов.
Отец Арсений нажал на спуск.
ГМ 94 грохнул, батюшка передернул затвор на цилиндрическом магазине и послал вторую гранату в крайнее окно.
Дом осветился изнутри.
Посыпались стекла, что то металлическое звонко брякнуло, во все стороны полетели куски дерева. Выбитая взрывной волной дверь раскрутилась на крыльце и гулко ударилась о врытый в землю столб, удерживающий козырек веранды. Вверх взмыла сорванная черепица.
Через секунду крыша осела и провалилась внутрь. Из пустых проемов повалил серый дым.
— Готово! — удовлетворенно констатировал Влад. — Погнали дальше.
* * *
Когда из юго восточной части поселка донесся звук взрыва, Никита Филонов стремительно вскочил на ноги и выпустил длинную очередь из ВСС в трех копающихся с немецким пулеметом MG 38 боевиков.
Четверть часа он пролежал в полутора десятках метров от них, наблюдая, как «волки ислама» тщетно пытаются установить на место снятую ствольную коробку.
Работа явно не ладилась. Сначала у горцев остались две лишние детали, и пулемет разобрали снова. Потом лента никак не хотела вставать в предназначенное для нее гнездо. Затем заклинило возвратную пружину и один из «механиков» с остервенением начал ее дергать, забыв освободить фиксатор, в результате чего пулемет едва не сломали, подбивая задник коробки легкими ударами молотка.
Очередь «Винтореза» все расставила по своим местам.
Каждый чеченец получил несколько пуль в живот. Дергающиеся в агонии тела повалились в высокую траву, окаймлявшую округлую бетонную конструкцию с люком на вершине, торчащую посередине двора.
Многострадальный пулемет царапнул по серой шершавой поверхности дота и провалился внутрь, утягивая за собой сверкающую латунью гильз ленту.
На крыльце дома появилась фигура в халате.
Миша Чубаров послал в нее две пули и отметил, что оба выстрела не пропали даром — голова фигуры взорвалась темными брызгами.
* * *
Расстояние от позиции Егора Туманишвили до центральной площади составляло более семисот метров.
Грузин подкрутил верньер оптического прицела, сверился с рисками возле идущей вниз параболы9 и выцелил бегущего от БТР боевика с гранатометом.
Упругий затыльник упора чувствительно толкнул Егора в плечо.
Пуля прошла по пологой траектории и вонзилась гранатометчику в верхушку бедра. Чеченец выронил оружие, кувырком прокатился несколько метров и забился в пыли, держась за ногу. Пятиграммовый кусочек свинца в тампаковой оболочке превратил тазобедренный сустав в крошево, размолол соединительный хрящ, отскочил от выступа на кости и пробил мочевой пузырь, остановившись в сантиметре от копчика.
В девятикратную оптику был прекрасно виден широко распахнутый рот орущего вайнаха.
От приземистого здания на противоположном краю площади к раненному бросились двое. Худой бородач и подросток.
Туманишвили задержал дыхание и вновь послал пулю.
СВ У АС не подвел.
Бородач словно налетел на невидимое препятствие и со всего маху впечатался грудью в дорожную пыль.
Подросток оскалился, как загнанный в угол шакал, сорвал с плеча укороченный «Калашников» и открыл огонь по деревьям, росшим по краю площади.
Егор недобро усмехнулся.
Малолетний боевик расстрелял магазин, отбросил в сторону пустой рожок и схватился за подсумок.
Туманишвили вбил ему пулю точно в коротко стриженную голову.
Подросток раскинул руки и упал навзничь.
Егор перевел перекрестье прицела на мечущихся возле бронемашины бандитов и поставил режим стрельбы на автоматический...
* * *
— Де жа вю! — серьезно сказал Гоблин, подъехавший к дому номер восемнадцать по Можайской улице.
У парадного подъезда теперь стояла не одна, а три желто синие милицейские машины, а из окон на втором этаже неслось невнятное бормотание, изредка прерываемое вскриками и глухими шлепающими ударами. Как будто в помещении Издательского Дома «Нева» открылся цех по производству говяжьих и свиных отбивных.
Возле скопления «мусоровозов» никого не было.
Чернов вышел из своего «Гранд Чероки» и посмотрел вверх.
В глубине комнаты метались какие то тени.
Из двери на улицу вывалился потный раскрасневшийся лейтенант.
— Снова ты? — удивился журналист.
— Я, я! — милиционер был в ярости. — Но теперь в качестве усиления! Следак лично приехал!
— И что?
— Вроде поймали...
— Кого?
— Да убийцу, будь он неладен! Я сам не присутствовал... Следак еще группу с телевидения пригласил. Все там, — лейтенант махнул рукой.
— А а! — осклабился Гоблин. — Можно сказать, что идут съемки блокбастера. «Гришечкин два. Судный день»... Но теперь то его ни с кем не перепутали?
— Да не е ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, — страж порядка отдышался и пошел обратно в дом. — Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось — ужас!
— Ну ну, — хмыкнул Чернов.
Лейтенант скрылся за дверью.
Позади джипа тихо припарковался «глазастый» черный «мерседес» Е класса.
Хлопнула дверца.
Гоблин обернулся и увидел главного редактора «Невы». Живого, невредимого и свободного. Виталий Гришечкин тоскливо посмотрел на окна своего офиса и вздохнул.
Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг «Когда я ем, всё как всегда». Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.
За это участковый был примерно наказан районным прокурором, возмущенным столь грубым отношением с несовершеннолетним художником графиком.
В белорусском местечке Жабинка, откуда Виталий был родом и которое аборигены именовали не иначе, как Квакенбург, никаких развлечений для молодежи, окромя мелкого хулиганства и гонок на ревущих мотоциклах по болотам, не предусматривалось. Поразмыслив в холодной камере над превратностями судьбы, Гришечкин пришел к выводу, что из Квакенбурга надо валить. Ничего хорошего сдобренное картофельным самогоном будущее не сулило.
Виталик взял себя в руки, успешно закончил школу и отправился в Ленинград, где с первой же попытки одолел вступительные экзамены в институт холодильной промышленности.
— Опять Гречина дубасят, — печально произнес несостоявшийся узник. — Я с утра уехал в налоговую, а он в моем кабинете за компьютером устроился...
— Пойдешь наверх? — поинтересовался верзила журналист.
— А надо? — устало спросил Виталик.
— Думаю, что нет...
— Я тоже...
Добродушный Гоблин положил руку на плечо Гришечкину.
— Все образуется.
— Не сомневаюсь, — главный редактор «Невы» вытащил пачку «парламента». — И какой козел меня так подставил?
— Ты с «козлами» то поаккуратней, — Чернов опустил одну бровь. — В кругах, к которым я был близок, слово «козел» очень обидное. Могут и на пику посадить...
— Да я так... — Гришечкин прикурил. — Слушай, Димон, я давно тебя хотел спросить. На фига ты Верескова мочишь?
— Какого Верескова?
— Писателя...
— Знать его не знаю, — пожал плечами Димон.
— Как это не знаешь?
— А так.
— Я же сам твою статью читал!
— Где?
— Сейчас, — Виталий покопался в папочке и достал газетную вырезку. — Вот... «Классик русской словесности». Меня одна твоя фраза убила... «На мой вопрос о том, почему Вересков во время радиоинтервью вел себя как полный идиот, известный автор ответил, что он предпочитает определению „идиотизм» формулировку „эстетическая оригинальность". При этом товарищ Вересков лукаво подмигивал и вел себя неадекватно..." И прочее в том же духе.
— Я этого не писал, — Гоблин взял обрывок газеты. — Хм, действительно, некто Чернов... Но это не мой опус. К тому же я с «Невским пламенем» не сотрудничаю. Там Алка Мануйлова главным редактором служит. Полная дура...
— Этот Чернов, что, твой однофамилец?
— Возможно, — Димон пошевелил губами. — Придется разбираться, кто пачкает мое гордое имя своим поганым прозападным языком...
Крики на втором этаже дома перешли в более высокую тональность.
— Ишь, раздухарились! — Гоблин поскреб подбородок. — Они твоего Гречина насмерть замолотят, если он не сознается...
— И что ты предлагаешь?
— Возьми адвоката и поезжай на Литейный. Объясни, что тебя преследует псих следователь...
— Видимо, так и придется сделать... Черт, сколько времени угроблю!
— Это завсегда лучше, чем иметь весь этот компот. И зама своего пожалей. Они ж не отстанут. Либо тебя поймают, либо так и будут раз в неделю Гречину физиономию рихтовать...
— Не сомневаюсь, — Гришечкин протянул Чернову руку. — Ну, бывай... Поеду к адвокату.
* * *
В дверях дома Резван Гареев чуть не был сбит с ног заскочившим на крыльцо Шамилем Хароевым. Шамиль поверх бронежилета весь обмотался лентами, нацепил каску с опущенным бронестеклом, в каждой руке держал по «Спектру М 4»10 и издалека напоминал робота трансформера из мультфильма. Бегать, а тем более воевать в таком снаряжении было затруднительно.
— Что?! — проорал Гареев, оттолкнув Хароева под прикрытие кирпичного ограждения балюстрады, опоясывающей дом.
— Бьют со всех сторон! Спецназ!
— Какой спецназ?! — Резван схватил Шамиля за грудки и потряс, пытаясь привести в чувство.
Звякнули пулеметные ленты.
— Какой спецназ, я тебя спрашиваю?! У нас все проплачено! Здесь его не может быть в принципе! Ты понял?! Это либо ребята Одноногого, либо арабы! Давай, бегом к остальным! И в круговую!
Известие о том, что на аул навалились отряды Басаева или Аль Фаттха, никак не успокоило перепуганного Хароева.
Российский спецназ ничем не отличается от боевых групп конкурирующих между собой тейпов. И те, и другие действуют с максимальной жестокостью, пленных предпочитают не брать. Единственное различие в том, что федералы могут вызвать авиацию, а конкуренты будут выжигать очаги сопротивления с помощью реактивных установок, размещенных на склонах сопредельных гор.
Гареев влепил Шамилю раскрытой ладонью по шлему.
— Приди в себя! — Хароев затряс головой.
— Да понял я, понял!
— Бегом к площади, разворачивайте бэтээр! И бейте по уступам вдоль дороги!
— Зачем?!
— Это разведка боем! Если мы не накроем их основные силы — каюк!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32