Вон, светятся экранчики… А толку? Смотрю на них, как баран на новые ворота… Итак, авиация. Поначалу они должны меня засечь с „Авакса“ или через системы наземного ПВО. Насчет ПВО не уверен — я ж внутри страны, а Македония особенными возможностями на этот счет не располагает. Хорошо, остается „Авакс“. Иду я низко, на фоне земли, сигнал может размазываться. Особенно хорошо, что вокруг одни горы да холмы. Да-а! — Рокотов хлопнул себя по лбу и рассмеялся: — Они ж меня сбить-то не могут! На вертухе точно ответчик „свой чужой“ стоит. Соответственно, натовской ракеты можно не бояться. Ну и что? Пушек, что ль, нет? Это верно… Об этом я как то не подумал. Но работа из пушки предполагает близкий контакт, а ракету могли бы запустить с десятка километров… А, собственно говоря, куда я лечу? В глубь страны… Это дает мне преимущество, но небольшое. А вот и речка!»
Под вертолетом началась водная поверхность, блестящая в свете почти полной луны.
Рокотов снизил скорость втрое и повел вертолет вдоль довольно широкой реки.
«Так-так-так… Это, вероятнее всего, Вардар. Других крупных рек тут нет. Направо будет Скопье… Однако близко к городу подлетать нельзя. Слишком просто устроить прочесывание местности силами полицейского управления…»
Из темноты выросла громада моста. Вертолет сделал вираж и завис в полусотне метров от решетчатой фермы.
«Ага! Железная дорога… Излучина, мост, — Влад припомнил карту, — налево — речка Тетовска. Что ж, рано или поздно надо выбирать место приземления. Или, вернее, приводнения. Прощай, мой верный железный друг…»
Биолог стабилизировал «Апач» в десяти метрах от воды и посмотрел вниз сквозь нижнюю полусферу фонаря кабины.
«Главное, чтобы вертуха не свалилась на голову…»
Владислав открыл левую дверь и осторожно сполз с кресла.
АН-64А продолжал висеть на одном месте. Рокотов встал обеими ногами на боковую гондолу под кокпитом, еще раз посмотрел вниз, мысленно перекрестился, нагнулся вперед, слегка толкнул джойстик управления горизонтальным полетом и спиной вперед вывалился наружу.
Сверху ударил поток воздуха от несущего винта.
Прыгуна развернуло на один оборот, он на секунду завис возле машины и рухнул вниз. «Апач» чуть наклонил нос и пошел вперед, прямо на мост.
Приводнение оказалось жестковатым, но терпимым.
Влад вошел в воду наискосок ногами вниз, вынырнул, отфыркиваясь, и смог оценить финальные секунды жизни грозной американской машины.
АН-64А на скорости в двадцать километров в час вошел точнехонько в основание фермы моста. Винт разлетелся вдребезги, корпус развернуло боком и хряпнуло о гофрированный металл. С визгом отскочил рулевой пропеллер, искореженную машину завалило на бок, и она рухнула с десятиметровой высоты в реку, подняв огромный фонтан брызг.
К удивлению экс-летчика, топливо не загорелось.
Смятая кабина секунд тридцать возвышалась над водой, потом откуда то из-под нее вырвался пузырь воздуха, и то, что осталось от «Апача», благополучно ушло на дно.
«Через десять минут вода успокоится, а течение унесет мелкие плавающие обломки, — подумал биолог, неспешным брассом направляясь к берегу, — так что у моих друзей еще возникнет проблема с поисками вертушки… Днем, естественно, корпус будет виден, но сейчас-то ночь. До утра времени еще море. Успею уйти километров на двадцать…»
Рокотов выбрался на пологий песчаный берег, отряхнулся и устремился в невысокий лесок, на ходу вытряхивая воду из «Хеклер-Коха». Он решил не останавливаться и не сушиться. Высохнет на бегу…
К пяти утра биолог добрался до железнодорожной стрелки, пробежав, по своим расчетам, не меньше пятнадцати километров. Одежда более-менее просохла, шума погони слышно не было. Что радовало.
Влад устроился в кустах, разобрал пистолет пулемет, насухо протер его обрывками бумаги, валяющимися вдоль полотна, и снова собрал.
Контрольный выстрел в кучу песка показал, что с оружием все в порядке.
«Уф! Жить хорошо, а хорошо жить — еще лучше! Сейчас бы пожрать — и в койку. Однако с этим придется погодить… Сначала следует разобраться, куда меня занесло. Ушел я на северо-восток… Значит, где-то рядом Тетово или Шипковица. Да уж, бешеной лошади сто верст не крюк. Эк меня занесло! Но, может, это и к лучшему… Смысла искать меня здесь я не вижу. Скорее, облава где-нибудь на юге, километрах в пятидесяти. Косвенно это подтверждается отсутствием какого-либо шума. Ни поисковых вертолетов, ни сирен, ни машин с солдатами… Карты я им спутал конкретно. Только на базе они будут неделю разбираться, что произошло и зачем. Особенно с этим дурацким катком. Молодцы ребята! Такой шухер устроили, что хоть святых выноси! И я не подкачал. Этот полет войдет в македонский эпос. Лет через сто-двести какой нибудь славянин внукам своим рассказывать будет про Икара из России. Подробностей героических добавят, мой рост явно увеличат метров до двух, еще прекрасную незнакомку приплюсуют, которую я якобы из американского плена вытащил… Лепота!» Из-за поворота послышался лязг. «Ого, поезд! Идет медленно, километров пять в час… Товарняк. А что? Это нам подходит… Обыскать все поезда и машины по всей Македонии никто не в состоянии. Идет на юг… Туда, куда мне и надо. — Рокотов осторожно выглянул из кустов. — Нормальный вид транспорта. Не до жиру! Что ж, садимся. Контролеров туточки нет, билет никто не спросит…» Владислав подобрался ближе к полотну. Старенькие вагоны шли неспешно, погромыхивая на стыках вслед за трудягой локомотивом.
Биолог дождался, когда его минует первая треть состава, и взобрался на насыпь. Мимо проплывали платформы с гравием и двери деревянных вагонов. Одна из них оказалась полуоткрытой.
Рокотов зацепился рукой за створку и впрыгнул внутрь.
Вагон оказался забит огромными катушками толстого, в руку толщиной, покрытого свинцовой оплеткой кабеля, удерживаемым пропущенными сквозь скобы веревками. Места для безбилетного пассажира было в избытке.
Влад прикрыл дверь, оставив себе для наблюдения узкую щель, и блаженно растянулся на полу, прислонившись спиной к одной из катушек. В его положении езда даже на товарном поезде могла считаться верхом комфорта.
— Еще жижгалё хочешь? — Султан приподнял крышку над дымящимся котелком.
— Не, сам доедай, — старший откинулся в шезлонге и посмотрел на фосфоресцирующий океан. — Чаю потом сделай…
Кроме двух чеченцев на палубе и ночной вахты, все остальные на судне спали.
Младший вывалил себе в тарелку кусочки разваренного теста с обрезками мяса и принялся есть с лезвия узкого ножа, накалывая еду на кончик и макая в соус. Старший еле заметно поморщился и отвернулся, сделав вид, что не замечает неопрятности своего юного товарища.
Султан ел жадно, причмокивал и вытирал уголки рта тыльной стороной давно не мытой руки.
Хорошо еще, что жижгалё готовил не он, а повар-грек.
Арби отнюдь не радовала перспектива еще неделю провести с Султаном на контейнеровозе, пока груз не прибудет в Санкт-Петербург. За прошедшие с момента отплытия из Шенгини девять дней молодой чеченец уже достал старшего до печенок неаккуратностью, тупостью, бахвальством, пустым чванством, бесконечными разговорами о будущей красивой жизни в родном Гехи-чу.
Но приходилось терпеть.
Султан все еще был нужен. В одиночку Арби не справился бы. Две с половиной недели человек не спать не может, а караулить контейнер с атомной боеголовкой требовалось постоянно.
Так и существовали — один спит, другой — на страже, чтобы не дай Бог никто не попытался вскрыть железные створки в надежде разжиться чем нибудь полезным. Наемные украинские экипажи на мальтийских судах славились тем, что тащили все, что плохо лежит, и не брезговали копаться в грузе, пока судно совершало переход от одного порта в другой. На это закрывали глаза только потому, что моряки из независимых стран СНГ были гораздо дешевле, чем наемные рабочие из Греции или Италии.
Султан облизал нож и сбросил свою тарелку в котелок. Удовлетворенно рыгнул, отнес грязную посуду на камбуз и вернулся, бережно неся пышущий жаром чайник.
Арби неслышно вздохнул.
Опять начнет приставать со своими идиотскими разговорами!
Младший разлил по чашкам густую черную жидкость, уместил свой костлявый зад в шезлонге и достал папиросу.
— Это уже третья за сегодня, — неприязненно напомнил Арби, указывая на «косячок». — Плохо не будет?
— А! — отмахнулся младший. — Мужчине это не повредит.
— Если заснешь, пеняй на себя, — предупредил старший.
— Не засну, — Султан с удовольствием втянул резко пахнущий дым, — я дома по пять штук таких выкуривал подряд, и ничего…
«Немудрено, что у тебя мозги давно высохли…» — зло подумал Арби, сохраняя невозмутимое выражение лица.
К своим двадцати трем годам Султан выглядел на все тридцать.
Травку он начал покуривать в четырнадцать. А в шестнадцать, когда Чечено-Ингушская АССР разделилась на две республики и обе семимильными шагами пошли к независимости, Султан перешел на мак. Однако это не вызвало прилива благожелательности у его родственников, и молодого чеченца насильно отучили от иглы, заперев на пару месяцев в сарае. Юноша переломался и с тех пор предпочитал анашу всем остальным наркотикам, памятуя о предупреждении деда. Старик поставил внука перед выбором — или он завязывает со шприцами, или его отправляют на горные вершины под наблюдение троюродного дядьки чабана.
Султан не хотел к дядьке и тягу к опиатам поборол.
Зато когда его приняли в отряд «исламских волков», он оторвался по полной программе — глотал «колеса», курил героин, нюхал кокс, не брезговал даже клеем. Но эйфория продолжалась недолго — в первую чеченскую войну его полк был вырезан до основания батальоном российского спецназа. Из шестисот бойцов уцелело три десятка. Да и то только тех, кто на момент фатального боя отсутствовал в расположении части.
Избежавшего смерти Султана взял под крыло один из полевых командиров и прикрепил к опытному Арби.
— Твое дело, — зевнул старший, — сегодня ночью ты дежуришь.
— Все нормально, — младший стряхнул пепел, — не засну. Вон, я когда Мужицкого сопровождал, по три дня не спал… В прошлом году, — уточнил молодой чеченец.
Арби кивнул. Султан действительно пару месяцев находился рядом с корреспондентом радио «Свобода» Андреем Мужицким, совершавшим вояж по независимой Ичкерии. Официально Мужицкий освещал для западных средств массовой информации «счастливую жизнь» маленького, но гордого народа, наконец-то сбросившего «ярмо русской империи». Но это была одна сторона медали.
На самом деле журналист зарабатывал деньги тем, что снимал для подпольной реализации фильмы о реальных пытках и убийствах. Подобное «натуральное видео» пользовалось на Западе огромным спросом, и Мужицкий получал за каждую пленку до пятнадцати тысяч долларов. Параллельно он пропагандировал образ свободолюбивого чеченца, столь ценимый спецслужбами США.
На побочный промысел Мужицкого его патроны из ЦРУ закрывали глаза. Судьбы замученных до смерти перед камерой пленных солдат и заложников мировое сообщество не волновали. Выколотые глаза, отрезанные пальцы и забитые в грудь живому человеку гвозди не шли ни в какое сравнение с пропагандистским задором закомплексованного Андрюши, всю жизнь стремившегося к известности и обретшего ее только тогда, когда он стал планомерно топтать собственную страну. И удовлетворять свои садистские комплексы, присутствуя при многочасовых издевательствах над пленными в чеченских подвалах. По просьбам Мужицкого к заложникам применялись методы, описанные еще в средневековом труде «Молот ведьм». Андрюша мнил себя прирожденным режиссером, не понимая того, что постепенно его мозг погружается в пучину безумия. От фильма к фильму пытки становились все кошмарнее. Так, что даже палачей пробирал холодный пот, когда Мужицкий перед съемкой расписывал сценарий.
— Ты сейчас не с Мужицким, а со мной, — сказал Арби, — и наше дело посерьезнее, чем русаков на кусочки резать. Вернешься домой, можешь делать что хочешь…
— Я понимаю, — закивал Султан. — Все, это последняя.
— Вот и хорошо, — старший медленно потянулся.
— Чаю еще налить?
— Пока нет. Я пойду прогуляюсь, а ты сиди. Вернусь через полчаса…
Арби захотелось хоть немного побыть в одиночестве, отдохнуть от немытого и говорливого партнера. И выкурить перед сном свою сигаретку с анашой.
За четыре часа товарняк преодолел не больше двадцати километров — подолгу стоял на переездах, петлял по каким-то полузаброшенным веткам, сдавал назад, дважды заезжал на одну и ту же станцию.
Влад даже подумал, что машинист заблудился.
Наконец состав выбрался на прямой путь и двинулся с постоянной скоростью пешехода, страдающего одышкой. Мимо медленно ползла насыпь с редкими кустиками пожухлой травы.
Рокотов приободрился.
Похоже, что американцы и македонская полиция окончательно запутались и потеряли след беглеца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Под вертолетом началась водная поверхность, блестящая в свете почти полной луны.
Рокотов снизил скорость втрое и повел вертолет вдоль довольно широкой реки.
«Так-так-так… Это, вероятнее всего, Вардар. Других крупных рек тут нет. Направо будет Скопье… Однако близко к городу подлетать нельзя. Слишком просто устроить прочесывание местности силами полицейского управления…»
Из темноты выросла громада моста. Вертолет сделал вираж и завис в полусотне метров от решетчатой фермы.
«Ага! Железная дорога… Излучина, мост, — Влад припомнил карту, — налево — речка Тетовска. Что ж, рано или поздно надо выбирать место приземления. Или, вернее, приводнения. Прощай, мой верный железный друг…»
Биолог стабилизировал «Апач» в десяти метрах от воды и посмотрел вниз сквозь нижнюю полусферу фонаря кабины.
«Главное, чтобы вертуха не свалилась на голову…»
Владислав открыл левую дверь и осторожно сполз с кресла.
АН-64А продолжал висеть на одном месте. Рокотов встал обеими ногами на боковую гондолу под кокпитом, еще раз посмотрел вниз, мысленно перекрестился, нагнулся вперед, слегка толкнул джойстик управления горизонтальным полетом и спиной вперед вывалился наружу.
Сверху ударил поток воздуха от несущего винта.
Прыгуна развернуло на один оборот, он на секунду завис возле машины и рухнул вниз. «Апач» чуть наклонил нос и пошел вперед, прямо на мост.
Приводнение оказалось жестковатым, но терпимым.
Влад вошел в воду наискосок ногами вниз, вынырнул, отфыркиваясь, и смог оценить финальные секунды жизни грозной американской машины.
АН-64А на скорости в двадцать километров в час вошел точнехонько в основание фермы моста. Винт разлетелся вдребезги, корпус развернуло боком и хряпнуло о гофрированный металл. С визгом отскочил рулевой пропеллер, искореженную машину завалило на бок, и она рухнула с десятиметровой высоты в реку, подняв огромный фонтан брызг.
К удивлению экс-летчика, топливо не загорелось.
Смятая кабина секунд тридцать возвышалась над водой, потом откуда то из-под нее вырвался пузырь воздуха, и то, что осталось от «Апача», благополучно ушло на дно.
«Через десять минут вода успокоится, а течение унесет мелкие плавающие обломки, — подумал биолог, неспешным брассом направляясь к берегу, — так что у моих друзей еще возникнет проблема с поисками вертушки… Днем, естественно, корпус будет виден, но сейчас-то ночь. До утра времени еще море. Успею уйти километров на двадцать…»
Рокотов выбрался на пологий песчаный берег, отряхнулся и устремился в невысокий лесок, на ходу вытряхивая воду из «Хеклер-Коха». Он решил не останавливаться и не сушиться. Высохнет на бегу…
К пяти утра биолог добрался до железнодорожной стрелки, пробежав, по своим расчетам, не меньше пятнадцати километров. Одежда более-менее просохла, шума погони слышно не было. Что радовало.
Влад устроился в кустах, разобрал пистолет пулемет, насухо протер его обрывками бумаги, валяющимися вдоль полотна, и снова собрал.
Контрольный выстрел в кучу песка показал, что с оружием все в порядке.
«Уф! Жить хорошо, а хорошо жить — еще лучше! Сейчас бы пожрать — и в койку. Однако с этим придется погодить… Сначала следует разобраться, куда меня занесло. Ушел я на северо-восток… Значит, где-то рядом Тетово или Шипковица. Да уж, бешеной лошади сто верст не крюк. Эк меня занесло! Но, может, это и к лучшему… Смысла искать меня здесь я не вижу. Скорее, облава где-нибудь на юге, километрах в пятидесяти. Косвенно это подтверждается отсутствием какого-либо шума. Ни поисковых вертолетов, ни сирен, ни машин с солдатами… Карты я им спутал конкретно. Только на базе они будут неделю разбираться, что произошло и зачем. Особенно с этим дурацким катком. Молодцы ребята! Такой шухер устроили, что хоть святых выноси! И я не подкачал. Этот полет войдет в македонский эпос. Лет через сто-двести какой нибудь славянин внукам своим рассказывать будет про Икара из России. Подробностей героических добавят, мой рост явно увеличат метров до двух, еще прекрасную незнакомку приплюсуют, которую я якобы из американского плена вытащил… Лепота!» Из-за поворота послышался лязг. «Ого, поезд! Идет медленно, километров пять в час… Товарняк. А что? Это нам подходит… Обыскать все поезда и машины по всей Македонии никто не в состоянии. Идет на юг… Туда, куда мне и надо. — Рокотов осторожно выглянул из кустов. — Нормальный вид транспорта. Не до жиру! Что ж, садимся. Контролеров туточки нет, билет никто не спросит…» Владислав подобрался ближе к полотну. Старенькие вагоны шли неспешно, погромыхивая на стыках вслед за трудягой локомотивом.
Биолог дождался, когда его минует первая треть состава, и взобрался на насыпь. Мимо проплывали платформы с гравием и двери деревянных вагонов. Одна из них оказалась полуоткрытой.
Рокотов зацепился рукой за створку и впрыгнул внутрь.
Вагон оказался забит огромными катушками толстого, в руку толщиной, покрытого свинцовой оплеткой кабеля, удерживаемым пропущенными сквозь скобы веревками. Места для безбилетного пассажира было в избытке.
Влад прикрыл дверь, оставив себе для наблюдения узкую щель, и блаженно растянулся на полу, прислонившись спиной к одной из катушек. В его положении езда даже на товарном поезде могла считаться верхом комфорта.
— Еще жижгалё хочешь? — Султан приподнял крышку над дымящимся котелком.
— Не, сам доедай, — старший откинулся в шезлонге и посмотрел на фосфоресцирующий океан. — Чаю потом сделай…
Кроме двух чеченцев на палубе и ночной вахты, все остальные на судне спали.
Младший вывалил себе в тарелку кусочки разваренного теста с обрезками мяса и принялся есть с лезвия узкого ножа, накалывая еду на кончик и макая в соус. Старший еле заметно поморщился и отвернулся, сделав вид, что не замечает неопрятности своего юного товарища.
Султан ел жадно, причмокивал и вытирал уголки рта тыльной стороной давно не мытой руки.
Хорошо еще, что жижгалё готовил не он, а повар-грек.
Арби отнюдь не радовала перспектива еще неделю провести с Султаном на контейнеровозе, пока груз не прибудет в Санкт-Петербург. За прошедшие с момента отплытия из Шенгини девять дней молодой чеченец уже достал старшего до печенок неаккуратностью, тупостью, бахвальством, пустым чванством, бесконечными разговорами о будущей красивой жизни в родном Гехи-чу.
Но приходилось терпеть.
Султан все еще был нужен. В одиночку Арби не справился бы. Две с половиной недели человек не спать не может, а караулить контейнер с атомной боеголовкой требовалось постоянно.
Так и существовали — один спит, другой — на страже, чтобы не дай Бог никто не попытался вскрыть железные створки в надежде разжиться чем нибудь полезным. Наемные украинские экипажи на мальтийских судах славились тем, что тащили все, что плохо лежит, и не брезговали копаться в грузе, пока судно совершало переход от одного порта в другой. На это закрывали глаза только потому, что моряки из независимых стран СНГ были гораздо дешевле, чем наемные рабочие из Греции или Италии.
Султан облизал нож и сбросил свою тарелку в котелок. Удовлетворенно рыгнул, отнес грязную посуду на камбуз и вернулся, бережно неся пышущий жаром чайник.
Арби неслышно вздохнул.
Опять начнет приставать со своими идиотскими разговорами!
Младший разлил по чашкам густую черную жидкость, уместил свой костлявый зад в шезлонге и достал папиросу.
— Это уже третья за сегодня, — неприязненно напомнил Арби, указывая на «косячок». — Плохо не будет?
— А! — отмахнулся младший. — Мужчине это не повредит.
— Если заснешь, пеняй на себя, — предупредил старший.
— Не засну, — Султан с удовольствием втянул резко пахнущий дым, — я дома по пять штук таких выкуривал подряд, и ничего…
«Немудрено, что у тебя мозги давно высохли…» — зло подумал Арби, сохраняя невозмутимое выражение лица.
К своим двадцати трем годам Султан выглядел на все тридцать.
Травку он начал покуривать в четырнадцать. А в шестнадцать, когда Чечено-Ингушская АССР разделилась на две республики и обе семимильными шагами пошли к независимости, Султан перешел на мак. Однако это не вызвало прилива благожелательности у его родственников, и молодого чеченца насильно отучили от иглы, заперев на пару месяцев в сарае. Юноша переломался и с тех пор предпочитал анашу всем остальным наркотикам, памятуя о предупреждении деда. Старик поставил внука перед выбором — или он завязывает со шприцами, или его отправляют на горные вершины под наблюдение троюродного дядьки чабана.
Султан не хотел к дядьке и тягу к опиатам поборол.
Зато когда его приняли в отряд «исламских волков», он оторвался по полной программе — глотал «колеса», курил героин, нюхал кокс, не брезговал даже клеем. Но эйфория продолжалась недолго — в первую чеченскую войну его полк был вырезан до основания батальоном российского спецназа. Из шестисот бойцов уцелело три десятка. Да и то только тех, кто на момент фатального боя отсутствовал в расположении части.
Избежавшего смерти Султана взял под крыло один из полевых командиров и прикрепил к опытному Арби.
— Твое дело, — зевнул старший, — сегодня ночью ты дежуришь.
— Все нормально, — младший стряхнул пепел, — не засну. Вон, я когда Мужицкого сопровождал, по три дня не спал… В прошлом году, — уточнил молодой чеченец.
Арби кивнул. Султан действительно пару месяцев находился рядом с корреспондентом радио «Свобода» Андреем Мужицким, совершавшим вояж по независимой Ичкерии. Официально Мужицкий освещал для западных средств массовой информации «счастливую жизнь» маленького, но гордого народа, наконец-то сбросившего «ярмо русской империи». Но это была одна сторона медали.
На самом деле журналист зарабатывал деньги тем, что снимал для подпольной реализации фильмы о реальных пытках и убийствах. Подобное «натуральное видео» пользовалось на Западе огромным спросом, и Мужицкий получал за каждую пленку до пятнадцати тысяч долларов. Параллельно он пропагандировал образ свободолюбивого чеченца, столь ценимый спецслужбами США.
На побочный промысел Мужицкого его патроны из ЦРУ закрывали глаза. Судьбы замученных до смерти перед камерой пленных солдат и заложников мировое сообщество не волновали. Выколотые глаза, отрезанные пальцы и забитые в грудь живому человеку гвозди не шли ни в какое сравнение с пропагандистским задором закомплексованного Андрюши, всю жизнь стремившегося к известности и обретшего ее только тогда, когда он стал планомерно топтать собственную страну. И удовлетворять свои садистские комплексы, присутствуя при многочасовых издевательствах над пленными в чеченских подвалах. По просьбам Мужицкого к заложникам применялись методы, описанные еще в средневековом труде «Молот ведьм». Андрюша мнил себя прирожденным режиссером, не понимая того, что постепенно его мозг погружается в пучину безумия. От фильма к фильму пытки становились все кошмарнее. Так, что даже палачей пробирал холодный пот, когда Мужицкий перед съемкой расписывал сценарий.
— Ты сейчас не с Мужицким, а со мной, — сказал Арби, — и наше дело посерьезнее, чем русаков на кусочки резать. Вернешься домой, можешь делать что хочешь…
— Я понимаю, — закивал Султан. — Все, это последняя.
— Вот и хорошо, — старший медленно потянулся.
— Чаю еще налить?
— Пока нет. Я пойду прогуляюсь, а ты сиди. Вернусь через полчаса…
Арби захотелось хоть немного побыть в одиночестве, отдохнуть от немытого и говорливого партнера. И выкурить перед сном свою сигаретку с анашой.
За четыре часа товарняк преодолел не больше двадцати километров — подолгу стоял на переездах, петлял по каким-то полузаброшенным веткам, сдавал назад, дважды заезжал на одну и ту же станцию.
Влад даже подумал, что машинист заблудился.
Наконец состав выбрался на прямой путь и двинулся с постоянной скоростью пешехода, страдающего одышкой. Мимо медленно ползла насыпь с редкими кустиками пожухлой травы.
Рокотов приободрился.
Похоже, что американцы и македонская полиция окончательно запутались и потеряли след беглеца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42