Николай Иванович и Королев долго смеялись и хва­лили нас. Потом Николай Иванович угостил нас чаем, и мы отправились домой счастливые и веселые.
Спустя три дня мы снова поплыли на кладбище ко­раблей. Когда наша «Молния» вышла на широкую реку, Костя сказал.
– Смотри лучше, они должны быть тут!..
На реке было тихо. На востоке ровный бледно-розо­вый восход солнца предвещал ясную и безветренную погоду. Поеживаясь от ночной прохлады, Костя неторопливо греб и напевал.
Нас ни в чем нельзя было заподозрить: в шлюпке лежали удочки и донницы, банка с червями-наживкой и сачок. Обычное дело – ребята поехали ловить рыбу.
На середине реки я заметил две лодки.
Костя трижды поднялся со скамейки во весь рост. Это был условный знак – «свои».
Верст пять мы плыли одни, не сближаясь с лодоч­никами, направлявшимися также на корабельное клад­бище. Три лодки, плывущие вместе, могли вызвать по­дозрение.
Только когда Архангельск скрылся за поворотом реки, мы подплыли к лодкам и поздоровались с под­польщиками. Среди них был знакомый уже нам Коро­лев. Николай Иванович на кладбище не поехал. Во-пер­вых, он был уже стар, чтобы работать на разгрузке, а во-вторых, ему нельзя было покинуть свою паровую шаланду.
Королев на этот раз надел не пиджак, а синюю мат­росскую куртку. Широколицый, загорелый, он и в са­мом деле походил на архангельского моряка. И только разговор выдавал его: он говорил чисто, гладко – по-петроградски.
Из предосторожности нам вскоре опять пришлось разделиться.
Мы плыли долго, но ни разу не приставали к берегу.
И вот снова перед нами корабельное кладбище: скло­ненные мачты шхун, узкий изогнутый островок, тихая бухта, яркая зелень листьев балаболки.
Меня высадили на островке. Отсюда было видно всю реку до поворотов.
Я должен был наблюдать за рекой и противополож­ным берегом, пока подпольщики разгрузят баржу и спрячут оружие в лесу. Если на реке покажется какая-нибудь лодка или катер, мне немедленно подать услов­ный сигнал продолжительным свистом.
Костя отправился вместе с Королевым и другими подпольщиками к барже.
В бухте корабельного кладбища было по-прежнему тихо и уютно.
У песчаного мыска на мели игриво плескалась ры­бешка, рассыпая на воде быстро исчезающие круги. Пе­реливчатый птичий посвист долетал из кустарников.
Я лежал на траве, укрывшись за ивовым кустом, зорко всматривался вдаль и прислушивался. Косте досталось, пожалуй, более интересное дело – показать подпольщикам баржу и работать с ними. Однако и на­блюдать – поручение тоже не пустяковое. Тут нужно иметь прежде всего зоркий глаз. И уж, ясное дело, не каждому мальчику можно доверить наблюдение.
Вскоре до меня донесся стук топора и скрип отди­раемых с гвоздей досок. Начали!
Лежать и наблюдать пришлось очень долго. Сколь­ко прошло времени, я не знал, но только оно тянулось неслыханно медленно, это томительное время ожидания.
Уже солнце стало клониться к берегу, когда я, на­конец, услышал поскрипывание уключин. Это приехал за мной на «Молнии» Костя.
– Закончили! – сказал он. – Поедем. Нужно по­есть – и домой!
Все очень устали, и потому было решено немного отдохнуть, прежде чем отправиться в обратный путь.
Костра не разжигали. Мы поели соленой селедки с хлебом и запили водой из реки. Конечно, мы могли наловить свежей рыбы, но сейчас об этом некогда было и думать. Королев прилег на траву.
– Итак, господа Пуль и Айронсайд, ваше дело про­играно, – сказал он, улыбаясь и играя головкой осы­павшейся ромашки. – Теперь вам только и остается – насмолить лыжи. Иначе вашим бокам достанется еще покрепче.
Мы знали, что Пуль и Айронсайд – английские ге­нералы, находившиеся в Архангельске.
– Вот получен последний номер, – продолжал Ко­ролев, развертывая перед товарищами газету. – «Опе­ративная сводка. На Северо-Двинском направлении на­шими войсками после упорного боя захвачено несколь­ко селений по реке Северной Двине. Под могучими уда­рами красных войск союзники и белые отступают. Во всем Шенкурском уезде восстановлена Советская власть».
– Откуда такая газета? – спросил я Костю.
– Из Москвы.
– Союзники уже, кажется, удирают, – сказал мо­лодой рабочий, который лежал рядом с Королевым. – Судов много уходит, и все с полным грузом.
– Грабят, – подтвердил другой подпольщик.
– Да, грабят, – кивнул Королев. – Но ничего, землю-то русскую им с собой не увезти. Они тут хотели навсегда остаться, колонией наш Север сделать. Не вы­горело! И не выгорит никогда!
Из разговоров подпольщиков мы узнали, что най­денными винтовками будет вооружен отряд архангель­ских рабочих, который начнет боевые действия с при­ближением частей Красной Армии к городу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
В ПОГРЕБЕ
Наступила зима. Англичане и американцы еще осенью, вслед за французами, оставили наш город. Тем­ными ночами уходили пароходы с войсками.
В Архангельске теперь оставались белогвардейцы во главе со своим генералом Миллером.
В Соломбале же открыто говорили, что красные громят белогвардейцев и скоро займут Архангельск.
Однажды со стороны Северной Двины послышалась пальба. Нам не нужно было объяснять, что случилось. Мы давно ожидали этого дня и знали, что он скоро наступит.
Мы лишь переглянулись с Костей, поспешно спрята­ли свои лыжи и дворами, через заборы, выбрались на соседнюю улицу.
Это был самый удобный и безопасный для нас путь – дворами, через заборы. Никто не остановит, не задержит, а к Двине мы попадем быстрее.
На Никольском проспекте мы увидели отряд рабо­чих с красными повязками и винтовками. По площади бежали солдаты и стреляли. У них тоже на рукавах были красные повязки.
Но главные события происходили на Двине.
По реке, разбивая толстый лед, уходил в сторону моря ледокол «Минин». Из двух широких труб ледоко­ла валил густой черный дым. Кочегарам, видимо, при­казали угля не жалеть. Даже издали, с берега, была заметна сумятица, царившая на ледоколе.
С палубы еще не убрали горы тюков, мешков, чемо­данов, в спешке погруженных как попало. Среди воен­ных папах и башлыков можно было различить шляпы, высокие каракулевые шапки и платки.
Многие архангельские богатей тоже решили бежать на ледоколе за границу.
Вместе с ледоколом «Минин» в море уходила большая паровая яхта «Ярославна». И она была переполне­на белогвардейцами.
Группы рабочих и матросов с берега обстреливали из винтовок отплывающие суда.
Мы с Костей спрятались во дворе небольшого доми­ка и смотрела через открытые ворота на Двину.
– Эх, винтовку бы нам! – сказал Костя. – Вот бы стрельнули… Давай побежим туда!
Пригибаясь так же, как это делали матросы, мы пе­ребежали к самой реке и укрылись за катером.
– А где сам Миллер? – спросил один из рабочих, стоявших вместе с нами за корпусом катера.
– На «Минине», – ответил другой. – У него весь штаб на «Минине», уже сколько дней!
– Так ведь он уйдет! Надо на лед выходить.
– С одними винтовками ледокол не задержать. Сю­да бы орудие! По капитанскому мостику ударить да по рулю.
Рабочие побежали дальше, то и дело стреляя по ле­доколу.
Вдруг на «Минине» грянул орудийный выстрел.
– Ложись!
Мы рухнули в снег.
Вслед за первым грохнул второй выстрел, потом третий.
Один снаряд разорвался на берегу, подняв в воздух облако снега и угольной пыли. Второй угодил в крышу маленькой деревянной церкви.
– Не разобрал сдуру, куда бьет! – засмеялся мо­лоденький матрос, привстав на колено и укрываясь за причальными тумбами. Вкладывая в магазин винтовки обойму за обоймой, он торопливо прицеливался и стре­лял по ледоколу. – Эк, струхнули! Неужели уйдут, гады?..
– В спину поветерь! – пожелал белогвардейцам какой-то старик.
«Минин» уходил все дальше и дальше.
Мы вернулись на главную улицу Соломбалы. Тут и там развевались красные флаги. С красными повязками шли в колоннах рабочие и пели песни.
Стало известно, что в город уже вступили части Красной Армии.
– Вот бы Николая Ивановича увидеть! – сказал я.
– Сейчас ему некогда, не до нас, – ответил Костя, пристраиваясь к колонне рабочих. – Потом увидим еще.
Я встал рядом с Костей. Мы прошли в рядах всю Соломбалу.
Костя шагал серьезный, сосредоточенный и тонень­ким, срывающимся голосом подтягивал песню, которую пели рабочие. Он отставал в пении, потому что не знал слов песни и лишь повторял их окончания.
Усталые и возбужденные, мы пришли домой только к вечеру. Я уже хотел лечь спать, но в это время к нам прибежал Костя:
– Димка, пойдем смотреть прожектор! Красиво!
Мы выскочили во двор. Морозило. В вышине горели крупные, удивительной чистоты звезды. Тонкий луч про­жектора перекатывался по небу. Он то падал за крыши домов, то вдруг снова поднимался белым высоким стол­бом, упираясь в мягкую темноту неба.
Мы любовались прожектором, пока он не погас.
Было холодно.
– Теперь отец вернется, – сказал Костя и задум­чиво добавил: – Если не расстреляли…
– Не расстреляли, – уверенно, чтобы подбодрить Костю, ответил я. – Ведь Николай Иванович говорил!
– Он давно говорил… А этим теперь зададут! – Костя погрозил в сторону орликовской квартиры.
Из окон сквозь тюлевые занавески во двор проби­вался яркий свет, отражаясь на снегу белыми квад­ратами.
– Теперь Советская власть будет! – сказал Костя, и глаза его сверкнули. – Ребятам можно будет учить­ся, на кого они захотят.
– А ты, Костя, на кого будешь учиться?
– Я инженером буду!
– А что инженеры делают?
– Я буду строить пароходы, которые по океану пла­вают. Большие! И потом я изобрету такую машину, ко­торая и по земле ходит, и по воде плавает, и по воз­духу летает.
– Как ты изобретешь, Костя?
– Выучусь и изобрету. При Советской власти будет нужно много разных машин, чтобы легче работать ра­бочим было…
– А что бы такое мне изобрести?
– Ты изобрети такой дом… – Костя на договорил.
Заскрипела калитка. Во двор вошли какие-то люди. Разглядеть их было невозможно.
Костя присел на корточки в тени от погреба и мах­нул мне: «Садись!»
Притаив дыхание и не шевелясь, мы сидели на снегу и ждали.
– Кто это? – шепотом спросил я.
Костя опять махнул рукой:
– Молчи!
Незнакомцы поднялись на высокое крыльцо парад­ного входа, которое находилось у самой калитки. Было видно, как один из них надавил кнопку звонка.
На лестнице послышался голос Юрия Орликова:
– Кто?
– Откройте!
Дверь наверху захлопнулась.
Пришедшие позвонили вторично, потом начали сту­чать, да так сильно, что дверь гулко задрожала. Кто-то из них чуть слышно, но зло выругался.
Опять дверь наверху отворилась, и на этот раз жен­ский, похожий на Маришин голос испуганно спросил:
– Кого нужно?
– Юрия Орликова.
– Его нет.
– Врут! – прошептал Костя.
– Откройте! – потребовали снизу.
Мариша осторожно сошла по лестнице и открыла дверь. Люди поднялись наверх.
Мы поняли: красноармейцы пришли за Юркой Орликовым.
Врут, врут, врут! Мы уже хотели бежать и сказать красноармейцам, что Орликов дома. Наверно, он где-нибудь спрятался. Не верьте этим гадам! Он тут, пря­чется дома, этот прапорщик, который предавал больше­виков и сам арестовывал их, а может быть, и расстре­ливал! Это он выдал отца Кости Чижова!
Да, мы уже были готовы вскочить, но в этот момент приоткрылась дверь черного хода квартиры Орликовых. Кто-то вышел и тихо у забора стал пробирать­ся в нашу сторону, к погребу. Я дрожал от волнения и холода. Костя ещё ближе прижался к стене погреба.
– Это Юрка! – прошептал он. – Тес…
В самом деле, это был Орликов-сын. Он постоял не­которое время, озираясь по сторонам. Потом решительно подошел к погребу, рванул дверь и шмыгнул туда. Видимо, он хотел подождать в погребе до ночи, чтобы ночью незаметно улизнуть из города.
И не успел я опомниться, как Костя подскочил к две­ри погреба и набросил щеколду.
– А-а-а… попался! – прыгая и торжествуя, кричал Костя. – Попался, белогад проклятый!
Ошеломленный, я все еще сидел на снегу и не мог приподняться. Юрке Орликову бежать не удалось, и за­держал его Костя Чижов! Вот когда ты, Юрка, будешь расплачиваться! За все – за искалеченного на горке Мишку Сычова, за избиение Гришки Осокина, за свое барство, за отца Кости Чижова, за всех, кого предал и арестовал!
– Открой! – в испуге прохрипел Орликов. – Маль­чик, открой!
Он смотрел в «иллюминатор» и почти плакал. Ниче­го, зато ты смеялся, когда у Гришки Осокина текла из носа кровь! Ты смеялся, когда плакали дети рабочих, уводимых тобой в тюрьму.
– Попался, попался! – продолжал кричать и пры­гать Костя. – Димка, иди зови наших!
Орликов протянул в «иллюминатор» руку, и я заме­тил в его руке револьвер.
– Костя, берегись! – заорал я.
– Открой, говорю! – зашипел Орликов. – Открой, а то пристрелю!
Костя отскочил от «иллюминатора». Но Орликов выстрелить побоялся Он, должно быть, сообразил, что выстрел услышат в доме
– Димка! – закричал на меня Костя. – Чего ты стоишь? Беги зови!
Орликов убрал револьвер и зашептал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14